ПЕРЕД ДВОРЦОМ МЕНЕЛАЯ В СПАРТЕ
Выходят Елена и хор пленных троянок. Предводительница хора Панталида.
Елена
Елена, многими хвалима и бранима,
Я с берега пришла, где мы сейчас пристали.
Опьянена я долгой качкой волн,
Что принесли меня с равнин фригийских,
На вечно вверх стремящихся хребтах,
В родную гавань, волей Посейдона
И силой Эвроса[159]. А там, внизу, ликует
Царь Менелай с храбрейшими своими.
Возврату нашему он несказанно рад.
Прими меня своей желанной гостьей
Ты, благородный дом, что Тиндареем,
Моим отцом, построен по возврате
Близ склона самого Палладина холма,
И в пору ту, когда я в нем росла,
Резвяся весело с сестрою Клитемнестрой
И с братьями Кастором и Поллуксом,
Превосходил дома другие Спарты
Великолепием своих всех украшений!
Привет мой вам, железные ворота!
Когда-то вы, радушно распахнувшись,
Причиной сделались событию тому,
Что Менелай среди других избранных
Предстал мне ярко в виде жениха.
Раскройтесь снова для меня вы ныне,
Чтоб точно мне приказ исполнить спешный
Царя, как то всегда жене необходимо;
Меня впустите во дворец, и пусть
Останется за мной все роковое,
Что до сих пор меня обуревало!
С тех пор, как я все здешние места
Покинула довольно беззаботно,
Чтоб посетить Цитеры храм[160] но долгу,
Но там похищена разбойником фригийским[161],
Свершилось много дел таких, о коих
Охотно говорят друг другу люди,
Но слушает так неохотно тот,
Молва о коем, больше разрастаясь,
Соткать успела постепенно сказку.
Хор
О, госпожа! Возьми в почетное владенье
То благо высшее, что должно быть твоим!
Тебе ведь суждено особенное счастье!
Ведь слава красоты — славнейшая из всех.
Гремя, предшествует герою имя славы —
Вот почему так гордо он идет.
Но и герой, всегда непобедимый,
Свой склонит дар пред славной красотой.
Елена
Довольно! С супругом своим я сюда приплыла,
Супругом своим я отправлена ранее в город.
Но что он замыслил? Об этом я вовсе не знаю.
И кем я сюда появилась? Супругой? Царицей?
Иль жертвою только за горькую скорбь государя,
За беды, столь долгое время терзавшие греков?
Иль я покоренная пленница только? Не знаю.
Бессмертные славой меня наделили двойною,
Двойную, знать, участь они заготовили мне,
Приставив двух служников грозных к фигуре красивой,
Которые даже и здесь, и на этом пороге,
Присутствием мрачным своим угнетают меня.
Еще пребывая со мной в корабле, мой супруг
Лишь изредка взглядывал в сторону, где я сидела,
И мне не сказал ни единого слова утехи;
Как будто недоброе мысля, сидел он напротив.
Но только вошли мы в глубокую гавань Эврота,
И наших носы кораблей к стране обращались с приветом,
Сказал он, как будто к тому божеством побуждаем:
«Здесь воины выйдут мои все в обычном порядке,
Устрою им смотр я сейчас на морском берегу.
А ты направляйся вперед по священному брегу
Эврота, что так изобилен плодами, коней
Заставив бежать но влажному лугу,
До тех пор, пока не достигнешь прекрасной равнины,
На коей стоит Лакедемон, когда-то широкое поле,
Плодами богатое, сжатое тесно горами
Суровыми. Там ты немедля войди во дворец мой
С высокими башнями, смотр соверши всем служанкам,
Которых оставил я с ключницей старой и умной.
Она пусть покажет тебе все собранье большое
Сокровищ; отчасти его мне оставил отец твой.
Отчасти и я прикопил, умножая его постоянно
И в мирную нору, а также во время войны.
Там все ты найдешь пребывающим в старом порядке:
Ведь в том превосходство царя состоит, что, вернувшись
В свой дом, он находит все то, что оставлено было,
В порядке таком же, в каком все направлено было:
Порядка того изменить раб власти своей не имеет».
Хор
Сокровищем чудным, к тому ж постоянно растущим,
Себе успокаивай грудь, успокаивай взоры!
Там гордо покоятся цепи златые, короны,
И мнят о себе, что-то значат такое,
Но кто-то вошел и потребовал их для себя,
И быстро они все сдаются.
Нам радостно видеть бывает борьбу красоты,
Что ею ведется порой с золотыми вещами
И с грудою перлов, и с грудой камней самоцветных.
Елена
И далее властное слово вещало:
«Когда ты, как должно, осмотришь все то по порядку,
Треножников столько возьми,
Сколько нужным сама сосчитаешь,
Возьми и сосудов, что должен иметь под руками,
Кто жертву приносит, свершая священный обряд,
Возьми и котлы там, и чашки, и плоские блюда.
Чистейшей водою, священным источником данной,
Кувшины высокие должно наполнить, затем
Ты дров приготовь, но сухих, чтоб дрова те скорей
Огонь восприяли; потом не забудь в заключенье
Взять остро отточенный нож, остальное
Готов предоставить я все твоему попеченью».
Властитель вещал так, меня торопя с ним расстаться;
Но он не назначил к закланию в честь Олимпийцев
Того существа, что б дыханьем живым обладало.
Над этим я думаю, только совсем не тревожусь:
Пусть будет все то предоставлено воле богов,
Высокие сами пускай довершают все то,
Что в мысли у них зародиться могло в свое время:
Как люди посмотрят, приятно им то или нет, —
Не все ли равно? Пусть без ропота все и выносят.
Не раз ведь бывало, что жертву свершающий сам
Тяжелый топор заносил над склоненною выей,
Обряда же самого выполнить вовсе не мог,
Препятствие встретив иль в близком соседстве врага,
Иль даже в помехе, чинимой самим божеством.
Хор
Что будет, тебе не придумать.
Входи же, царица,
Смело входи!
Зло и добро к человеку
Приходят нежданно:
Заранее нам возвещенному
Не верим мы.
Пылала ведь Троя;
Своими глазами мы видели
Позорную смерть;
И разве не здесь мы,
В общеньи с тобою,
Служа тебе с радостью, —
Не видим, что ль, в небе
Блестящего Солнца?
Всего же прекрасней —
Тебя видим, счастливая!
Елена
Пусть будет то, что будет!
Что б ни предстояло,
Мне нужно в дом войти немедленно, царем
Давно покинутый, тоски предметом бывший,
Уже потерянный почти что навсегда
И снова вдруг стоящий предо мною,
Не знаю, как. Но не несут так резво
Мои же ноженьки меня по тем ступеням,
Чрез кои прыгала я, будучи ребенком.
(Входит в дверь дома.)
Хор
Отбросьте вы, сестры,
Печальные пленницы,
Все скорби далеко!
Делите счастье госпожи,
Делите счастие Елены,
Что радостно близится
К родному очагу,
Ногой, правда, позднею,
Но тем боле твердою.
Святых божеств славьте,
Дающих вновь счастье,
Назад возвращающих!
Парит, как на крыльях,
Свободным кто сделался,
Над самым суровым;
А узник в молении
За стены зубчатые
Темницы своей
Напрасно все руки
Свои простирает.
Схватил ее бог,
Уже убежавшую
Из Трои разрушенной,
Принес вновь сюда.
В старый, украшенный
Отцовский дом,
Чтоб, пережив и радости, и муки,
И освежившися от них,
Могла здесь пору юности
Опять вспоминать.
Панталида
(предводительница хора)
Покиньте песни радостной стезю
И к створам двери взоры обратите!
Что вижу, сестры, я? Иль быстрыми шагами
Царица возвращается сюда?
Великая царица, что могла
Под сводами родительского дома
Ты вместо радостных приветствий
Тебе здесь близких, встретить что-нибудь,
Что потрясло тебя? От нас не скроешь ты:
Чело твое вещает отвращенье
И благородный гнев, что бьется с изумленьем.
Елена
(оставившая створы дверей открытыми, взволнованная)
Зевеса дочери обычный страх негоден,
Испуга беглая рука ее не тронет;
Но ужас тот, что в пору мирозданья
Из недр глубоких вышел древней Ночи,
Как облака горячие выходят
Из огненной горы, подобный ужас
И грудь героя потрясти способен.
Сегодня ужасом владеющие силы
Стиксовые[162] мне указали путь
В мой дом, чтоб из него ушла я быстро снова,
Как гость незваный, тот порог покинув,
Через который часто так переступала
И о котором столько тосковала.
Но нет! Вернувшися дню светлому навстречу,
Не уступлю вам, силы, кем бы вы ни были!
Но совершу я в нем обряд священный,
И пламя чистое родного очага
Пусть встретит госпожу, а с ней и господина!
Предводительница хора
Открой нам, благородная жена,
Своим служанкам, что вокруг тебя
С почтеньем собралися, что случилось?
Елена
Что я увидела, самим вам видеть можно,
Коль ночь исконная не поспешила только
Во глубине чудеснейшего лона
Свое созданье снова поглотить.
Но, чтоб вы поняли, я расскажу словами.
Когда я, в помыслах о предстоявшем долге,
Торжественно вступила в стены дома,
Меня безмолвие галерей всех изумило.
До слуха моего не долетали звуки
Людей хлопочущих, и взор мой не встречал
Нигде работы быстрой и поспешной;
Не встретилось мне там служанки ни одной,
Ни ключницы, что с ласковым приветом
Встречают всякого вступающего в дом.
Когда же к очагу я приближалась,
Увидела сидевшей на полу
У тепловатых очага остатков
Высокую, укутанную личность
Какой-то женщины; она была не спящей,
Но погрузившейся в задумчивость глубоко.
Я обратилась к ней немедля с приказаньем,
Ее к работе призывая. Я
Сочла ее за ключницу, которой,
Быть может, муж велел здесь дожидаться;
Но женщина все так же продолжала
Сидеть, закрытая все тем же покрывалом.
Она в ответ на все мои угрозы
Пошевелила правою рукой,
Как будто тем меня от пепла отгоняла.
Отворотившись с гневом от нее,
Поспешно я направилась к ступеням,
Где наверху лежит нарядный таламос[163],
А рядом в комнате сокровища хранятся.
Но чудище[164] вдруг с пола поднялось
Во весь свой рост, с кроваво-мрачным взглядом,
Со странною фигурою своей,
В смятенье приводящей взор и мысли,
И быстро мне дорогу преградило.
Но даром трачу я слова свои;
Бессильно слово воссоздать виденье.
Взгляните сами! Вот она дерзнула
Сюда придти и выглянуть на свет!
Здесь до прибытия царя и господина
Мы властвуем, а порожденья Ночи
Сам Феб, друг красоты, иль загоняет
В пещеры мрачные, иль просто укрощает.
На пороге в дверях показывается Форкиада.
Хор
Много, много пережито,
Хотя кудри молодые
Вьются у моих висков!
Много видела я страхов,
Много тяжких бедствий брани,
Илиона ночь паденья.
Из-за облачков пыли,
Шумных воинов скрывавшей,
Зов богов слыхала грозный,
Голос слышала раздора,
Разносившийся вдоль поля
К городским стенам.
Ах! Тогда еще стояли
Эти стены Илиона,
Но пожар уже носился
От соседа до соседа,
Расстилаясь шире, шире
От порывов бури ночью.
Видела я, убегая,
Сквозь сверкание, сквозь дым,
Сквозь огонь, что извивался,
Гневных шествие богов,
Исполинские виденья,
Все в дыму, со всех сторон
Освещенные пожаром.
Видела ли это я,
Или смутные виденья
Дух тревожный рисовал?
Не могу теперь сказать я.
Но, что вижу я сейчас —
Это гнусное созданье, —
В том сомненья нет во мне.
Осязать могла б его
Я своими же руками,
Если б страх мне не мешал.
Но которая же дочь
Ты из дочерей Форкиса?
Ибо к этому семейству
Приравняла я тебя.
Не одна ли ты из тех,
Что родилися седыми,
Глаз один и зуб один
Лишь имеющих совместно
И по очереди ими
Вечно пользующихся Грай?
Как осмелилась ты вдруг,
Чудищем являясь,
Стать здесь рядом с красотой,
Столь ценимой Фебом?
Как ни двигайся вперед.
Как ни выдвигайся.
Он не взглянет на тебя:
На уродство он не смотрит;
Так его священный глаз
Не видал и тени.
Но смертным нам — увы! — печальная судьба
Боль тяжкую глазную причиняет
Терпеть все мерзкое, проклятое, когда
Так любим в то же время красоту мы.
Так слушай ты, что дерзко так навстречу
Нам выступила, слушай же проклятья.
Брань слушай и угрозы уст клеймящих
Счастливцев тех, что созданы богами.
Форкиада
Стары слова, но смысл высок и верен,
О том, что никогда Стыдливость с Красотою
Не шествуют вдвоем по зелени земли,
В согласьи меж собою. Вкоренилась
В них ненависть старинная в обеих,
И только встретятся, сейчас одна к другой
Спиною повернутся непременно,
И каждая торопится потом
Своим путем идти вперед отдельно:
Стыдливость продолжает путь печально,
А Красота и дерзко, и надменно.
И шествуют они вперед, пока
Их Орка[165] ночь глухая не объемлет,
Коль до того их не смирила старость.
И вот теперь передо мною вы.
Вы, наглые посыльницы чужбины;
Своей заносчивостью очень вы похожи
На стаю журавлей, которая несется
Над нашей головой, крича так громко, хрипло.
Что путник мирный, гарканью внимая.
Глаза свои невольно поднимает.
Но вот они летят своей дорогой,
А он идет своим путем; и с нами
Не то же ли свершается теперь?
Но кто же вы, что во дворце высоком.
Шуметь осмелились, как дикие Менады[166]?
Как пьяные? Скажите мне, кто вы.
Что на дворецкую завыли так, как псы
Порою воют на Луну? Ужели
Вам кажется, что скрыто от меня,
К какому племени относитесь вы сами?
Войной рожденная порода молодая.
Ты в битвах вскормлена, ты до мужчин падка.
Ты соблазняема, но и несешь соблазны,
И силы истощать умеешь ты
И воина, и гражданина вместе.
Здесь видя вас столпившимися в кучу.
Могу сравнить вас с роем саранчи.
Что вдруг обрушился на свежие посевы.
Вы расточаете чужое трудолюбье!
Вы истребляете растущее добро
Обжорливо! Войной приобретенный.
На рынке проданный, смененный там товар!
Елена
Тот, кто при госпоже бранит ее служанок.
Сам дерзко рушит тем хозяйские права;
Одной лишь ей хвалить то подобает.
Что стоит похвалы, и взыскивать за то.
Что стоит порицанья. Я довольна
Вполне услугами, которые они
Оказывали мне в те времена.
Как над великой силой Илиона
Стряслась осада, как он пал, когда
Разрушен был; не меньше и в ту пору.
Когда мы вместе тяжкие невзгоды
Переносили страннической жизни.
Невзгоды, при которых человек
Лишь на себя заботы направляет.
От бодрого кружка забот я жду и здесь;
Не все ль равно обычно господину.
Кто раб его? Важнее — как он служит.
Так замолчи, не скаль свой зуб на них!
Коль долг царя в отсутствие хозяйки
Ты хорошо, как должно, соблюдала.
Послужит это в похвалу тебе;
Но вот теперь хозяйка воротилась,
И ты должна ей место уступить.
Чтоб вместо заработанной награды
Не довелось тебе и кары понести.
Форкиада
Домашним угрожать — великое то право,
Что мудрым многолетним управленьем
Себе высокая супруга господина.
Счастливого богов соизволеньем.
Приобретает. Так как ныне ты
Вновь заняла свое былое место
Царицы и хозяйки, так бери
Себе бразды правленья, что давно
Опущены тобой; как прежде, снова властвуй
И в обладание сокровища прими,
А с ними нас. Но ранее всего
Меня ты защити, старейшую, от кучки.
Которая в сравненьи с прелестью
Твоей лебяжьей здесь не более, как стадо
Общипанных, гогочущих гусынь.
Предводительница хора
Сколь безобразно безобразье рядом с красотою!
Форкиада
А близ ума как неразумно неразумье!
С этой минуты Хоретиды[167] возражают поодиночке, выступая из хора.
Хоретида 1-я
Скажи нам об отце Эребе[168], о родимой Ночи.
Форкиада
Поведай нам о Сцилле[169] ты, о детище сестрицы.
Хоретида 2-я
Средь праотцев твоих довольно есть чудовищ.
Форкиада
Ты в Орку загляни, там поищи родню.
Хоретида 3-я
Все там живущие — так юны для тебя.
Форкиада
В любовницы к Терезию ступай ты!
Хоретида 4-я
Правнучка, знать, твоя была кормилкой Ориона.
Форкиада
Тебя вскормили гарпии в своих, знать, нечистотах.
Хоретида 5-я
А чем питаешь ты свой выхоленный остов?
Форкиада
Не кровью, видно, до которой так похотлива ты.
Хоретида 6-я
Ты трупы ешь, да и сама ты труп.
Форкиада
А в пасти у тебя блестят вампира зубы.
Предводительница хора
Заткну я пасть твою сейчас, скажу лишь только, кто ты.
Форкиада
Так назови вперед себя: загадку разрешишь ты.
Елена
Не с гневом, с грустию я стану между вами
И положу запрет на эту резкость спора.
Ведь для властителя что может быть вредней
Нарыва тайного вражды средь верных слуг?
Его веления уже не возвратятся
К нему, как эхо, в виде исполненья.
Нет, вкруг него шумят все и дерутся,
Сбивая с толку самого его
И заставляя тратить понапрасну
И порицания, и выговоры все.
Но здесь не все. В своем порочном гневе
Вы вызвали сюда ряд образов зловещих,
Которые меня так страшно потеснили,
Что чувствую себя влекомой прямо в Орку,
Назло полям и нивам дорогим мне.
Воспоминанье, что ли, здесь какое? Иль обман
Воображенья охватил меня? Была ли
Такою я? Иль становлюсь теперь лишь?
Иль буду я в грядущем сновиденьем
И страшным призраком всех тех, что города
Опустошают? Девушки в испуге,
А ты, старейшая, стоишь себе спокойно,
И слова от тебя разумного не слышу.
Форкиада
Кто годы долгие в себе несет воспоминанье
О счастии различном, тот в конце концов
И милость божества сочтет за сновиденье.
Ты на пути своем изласкана без меры
И без границ, встречала только страстных
Любовников, кидавшихся всегда
В перипетии разных приключений.
Уже Тезей, столь сильный, как Геракл,
Муж, сложенный вполне великолепно,
Так рано овладел тобой в экстазе вожделенья.
Елена
Десятилетней ланью я была,
Когда меня он, стройную, похитил,
И замок Афидна[170] меня в свои взял стены.
Форкиада
Когда же Кастор с Поллуксом тебя
Освободили вскоре, стала ты предметом
Искательств сонма лучших из героев.
Елена
Не скрою от тебя: охотней всех других
Я предпочла б себе Патрокла, он ведь был
Подобием и образом Пелида.
Форкиада
Но воля отчая тебя связала с Менелаем,
Что смелым мореплавателем был
И свой очаг домашний так хранил.
Елена
Он дал ему и дочь, и государство,
Была плодом союза Гермиона.
Форкиада
Но в пору ту, когда от родины далеко
Он завоевывал себе наследье Крита,
К тебе, в дому оставшейся одною,
Явился чересчур красивый гость.
Елена
Зачем напомнила о том полувдовстве,
О бедах тех, что из него явились?
Форкиада
И для меня, критянки урожденной,
Поход сей самый был причиной плена
И долговременного рабства.
Елена
Домоправительницей сделал он тебя
Здесь во дворце, доверив и дворец,
И все сокровища, отважно добытые.
Форкиада
А ты покинула их из-за Илиона,
Что башнями обильно был украшен,
И из-за нег любви неистощимых.
Елена
Не вспоминай о негах мне любви!
Пролился мне на грудь и голову мою
Запас бесчисленный томительных страданий.
Форкиада
Но говорят, что ты жила тогда вдвойне[171]:
Жила и в Трое ты, а вместе и в Египте.
Елена
Не спутывай вконец моих разбитых мыслей:
Не знаю и сама я до сих пор, кто я.
Форкиада
Ведь говорят, Ахилл, к тебе пылая страстью,
Сам поднялся к тебе из области теней
И здесь с тобой соединился.
Ведь он любил тебя давно,
Всем вопреки судьбы определеньям.
Елена
Как призрак я соединилась с ним,
Как с призраком! То было сновиденье,
Ведь и рассказ все это подтверждает…
Я чувствую, что я лишаюсь чувств,
Что для себя самой я призраком являюсь.
(Падает на руки полухора.)
Хор
Замолчи, замолчи
Ты, сглазить готовая, ты, злоречивая!
Из гнусного рта однозубого,
Из бездны ужасной такой
Что может и выйти иное?
Злой, что прикинется добрым,
Волк под овечьим руном,
Кажется мне беспощадней
Пасти трехглавого пса.
Тревожно внимая, мы все здесь стоим,
И мучает всех нас все тот же вопрос:
Когда, как, откуда чудовищу злому
Забраться сюда удалось?
Да вместо слов, что бы дали утеху,
И дружески пролили Леты струи,
Да вместо полного кротости слова,
Ты в прошлом откапывать хочешь дурное,
И блеск настоящего тем омрачая,
Ты злобою гасишь мерцающий свет
И слабой надежды в грядущем.
Замолчи, замолчи!
Пусть царицы душа,
Готовая всех нас покинуть,
Останется здесь, чтоб могла соблюсти
Нетронутой вовсе свою красоту,
Что редко под Солнцем бывала.
Елена пришла в себя и снова стоит посредине.
Форкиада
Из легких облаков к нам выгляни ты снова,
О, Солнце чудное сегодняшнего дня!
Ты восхищало нас, и под своим покровом
Теперь ты царствуешь, нас ослепляя вновь!
Как разверзнулся мир опять перед тобою,
Само ты видишь светлыми очами.
Пускай бранят меня все безобразной,
Но красоту я также понимаю.
Елена
Неровными шагами выхожу я
Из пустоты, меня вдруг окружившей
Во время дурноты; охотно б отдохнула
Из-за большой усталости всех членов,
Но и царицам, как и прочим, нужно
Крепиться сколь возможно и мужаться,
Что б там нежданное ни угрожало им.
Форкиада
Теперь опять стоить ты перед нами
В своем величии и в красоте своей;
Взгляд твой гласит, что ты повелеваешь, —
Скажи, что ты повелеваешь нам?
Елена
Готовьтесь время то вознаградить,
Что вы потратили здесь в дерзких ваших спорах.
Спешите совершить вы жертвоприношенье,
Исполните веление царя.
Форкиада
Уже готово все: и чаша, и треножник,
И острая секира; сверх того и все,
Что нужно для крапленья, для куренья.
Так укажи, что в жертву приносить?
Елена
Царь не сказал.
Форкиада
Он не сказал? Увы! Ответ печальный!
Елена
Какая же печаль тебя крушит?
Форкиада
Царица, жертвою назначена сама ты!
Елена
Сама?
Форкиада
И эти.
Хор
Горе! Ужас!
Форкиада
Под секирой
Ты упадешь.
Елена
Ужасно! Все же я,
Несчастная, предчувствовала это!
Форкиада
Считаю я конец тот неизбежным.
Хор
Увы, увы! А с нами что же будет?
Форкиада
Умрет она, но смертью благородной,
А вы на том бревне, поддержке для фронтона,
Повиснете все рядом, как дрозды в силках.
Елена и хор в изумлении и ужасе стоят, расположенные симметрично группою.
Форкиада
О, призраки! Как вы оцепенели!
Вы перепуганы разлукой предстоящей
Со светом дня, но этот свет не ваш.
И люди, призраки такие же, как вы,
Ведь так же неохотно расстаются
С сияньем Солнца: но никто за них
Не просит, и никто их не разводит
С развязкою последней. Всем известно это,
Но нравится немногим. Кратко выражаясь —
Погибли вы. Ну, живо за работу!
(Хлопает в ладоши; по этому знаку появляются в дверях замаскированные карлики, которые быстро исполняют отдаваемые им приказания.)
Сюда, шары-чудовища, катитесь!
Наделать зла тут можно, сколько влезет!
Поставим здесь треножник златорогий;
Здесь на краю серебряном его
Секира пусть лежит. Наполните кувшины —
Придется замывать, что страшно осквернится
Здесь черной кровью; дорогой ковер
Вы расстелите по земле, чтоб жертва
По-царски опустилась на колени,
И чтоб была завернута в него,
И чтоб потом — хотя без головы —
Была погребена прилично и достойно.
Предводительница хора
Царица думою глубокою объята,
Л вянут девушки, как скошенная травка;
Я — старшая меж ними и считаю
Священным долгом словом обменяться
С тобой, старейшею. Ты опытна, мудра,
К нам расположена как будто,
Хотя кружок наш с самого начала
Поднялся на тебя. Скажи же нам,
Что есть возможного для нашего спасенья?
Форкиада
Ответить на вопрос совсем немудрено:
Лишь от царицы, только от нее
Зависит самое себя спасти
И всех еще в придачу. Здесь нужна
Решительность, она же неотложна.
Хор
Достопочтеннейшая ты из Парк,
Ты, из Сивилл мудрейшая, к тебе
Взываем: не смыкай ты ножниц золотых
И возвести нам светлый день спасенья.
Мы чувствуем, как члены наши все
Трясутся, отделяются от нас;
Отрадней было бы носиться всем им в пляске
И после отдыхать на милой нам груди.
Елена
Оставь трусливых! Ведь во мне не страх,
А скорбь. И если средство знаешь ты спасенья,
Его мы с благодарностию примем.
Кто мудр и дальновиден, для того
И невозможное представится возможным.
Так говори же нам! Скажи, какое средство?
Хор
Говори, говори! Расскажи поскорее,
Как избегнуть нам петель ужасных,
Что грозят затянуть наши шеи,
Как мерзейший, гнуснейший убор?
Мы заранее чуем, бедняжки,
Задыхаться уже начинаем,
И погибнуть нам, верно, придется,
Коль над нами не сжалится Рея,
Величайшая матерь богов!
Форкиада
Терпенья станет ли достаточно у вас,
Чтоб выслушать нить длинную беседы?
Рассказов будет здесь немало.
Хор
Терпенья хватит. Слушая тебя,
Мы в это время все же будем жить.
Форкиада
Кто, сидя дома у себя, хранит
Свои сокровища и держит крепко стены
Высокого жилища, вместе кровлю
От наступающих дождей оберегая,
Во все дни жизни тот благополучен.
Но тот, кто легкомысленно, преступно
Переступает быстрыми шагами
Священный свой порог, тот, вновь вернувшись
Домой, найдет хоть место то же,
Но много в нем свершится изменений,
А может, и разрушится оно.
Елена
К чему все эти старые реченья?
Сейчас рассказывать сама ты собиралась.
Не вызывай дурных воспоминаний.
Форкиада
Тут факт истории, но вовсе не упрек.
Как хищник, плавал Менелай повсюду:
На острова, на побережья также
Он совершал враждебные набеги
И возвращался он с добычей постоянно,
Что вся скопилася теперь здесь, во дворце.
Провел он десять лет пред самым Илионом:
Не знаю, сколько лет ушло на возвращенье.
В каком же положеньи он нашел
То место, где стоит дом Тиндарея славный?
И каковым застал он государство?
Елена
Бранчливость, видимо, сроднилася с тобой:
Ты, не бранясь, не шевельнешь губами?
Форкиада
Там много лет покинутой лежала
Гористая долина, что на север
От Спарты тянется;
В тылу ее — Тайгет,
Откуда весело бежит Эврот, потом
Широко разливается у нас
Вдоль тростников, там, где струи его
Дают обильный корм для ваших лебедей.
Вот позади, в той горной-то долине,
Из киммерийской ночи появившись,
Осело племя смелое; оно
Воздвигло крепость мощную себе,
Из коей и теснит, и угнетает,
Как хочет лишь, и местность, и народ.
Елена
Но как смогли? То неправдоподобно.
Форкиада
А времени у них на то довольно было,
С тех пор уже прошло ведь целых двадцать лет.
Елена
Имеется ль у них единый повелитель?
И много ли всего разбойников найдется?
И как велик сложившийся союз?
Форкиада
То не разбойники, но есть один меж ними,
Что повелителем является для прочих.
О нем не отзовусь я дурно, хоть немало
Пришлось и пострадать мне от него.
Он мог взять все, но был доволен малым:
Доволен был подарками, не данью.
Елена
Каков собой?
Форкиада
Он недурен собою.
По крайней мере, нравится он мне.
Он жив, отважен, много образован,
Разумный человек, каких у греков мало.
Их называют варварами бранно,
Но я не думаю, чтоб кто-нибудь из них
Сравниться мог жестокостью своею
Со многими героями из греков,
Что людоедами вели себя под Троей.
Великодушен он; ему я доверялась.
А крепость у него? Своими бы глазами
Взглянуть вам на нее! Она совсем не то,
Что стены неуклюжие, которых
Нагромоздили столько ваши предки;
Они ведь строили все зданья циклопично,
Как их циклопы воздвигать привыкли,
Сплеча кидая камни, как попало,
Одну скалу кидая на другую.
О, нет! У них все перпендикулярно,
Горизонтально все и правильно вполне.
Взгляните на нее, хотя бы лишь снаружи!
Она пряма, плотна и, словно сталь, гладка;
Вздымается же к небу прямо, стройно.
Подумать влезть по ней — одна лишь мысль о том
Уже скользит, как будто тянет книзу.
А что внутри! Широкие дворы,
Все зодчеством украшены богато —
И формы разные и цели их различны.
Тут вы увидите колонны и колонки,
Там — арки, арочки, балконы, галереи,
С которых можно видеть и наружу,
И внутрь, и многие гербы…
Хор
Что за гербы?
Форкиада
Да вот возьмем хотя бы у Аякса —
Вы сами видели, конечно, щит его;
Там на щите его переплетались
Друг с дружкой две змеи. У семерых,
Что против Фив ходили, также
У каждого щита изображенья были,
Глубокого значения полны;
Там и Луна была, и звезды в небесах,
Богиня на одном, а на другом — герой,
Там — лестницы, здесь — факелы, мечи,
Ну, словом, все, что грозно и опасно
Для мирных, безобидных городов.
Подобные эмблемы вы найдете
У этих современных нам героев,
Они их в красках ярких получили
В наследство от пра-праотцов своих:
Там львов увидите, орлов иль когти, клювы,
И буйволов рога, и крылья, есть и розы,
Хвосты павлиньи, полосы цветные —
Где цвета черного, где ярко-голубого,
Где красного, где даже золотого,
Иные сделаны совсем под серебро.
Все это яркими развешано рядами
По залам их, огромным, словно мир.
Вот в них-то вы потанцевать могли бы!
Хор
Скажи, ужель средь них имеются танцоры?
Форкиада
Отличные. То юноши с кудрями золотыми;
От них пленительно так молодостью пахнет!
Такой же запах шел от самого Париса,
Когда он подошел к царице слишком близко.
Елена
Из речи ты своей совсем уже выходишь:
Скажи мне, наконец, последнее лишь слово!
Форкиада
Но ты владеешь лишь последним этим словом;
И я тебя вмиг окружу тогда
Той самой крепостью, о коей говорила.
Хор
Произнеси короткое то слово,
Спаси себя и нас с тобою вместе!
Елена
Ужели я должна еще страшиться,
Что Менелай поступит мне на гибель?
Форкиада
Ужель забыла ты, как изувечил он
Неслыханно жестоко Деифоба[172],
Убитого в Парисином бою?
За то, что Деифоб, упорством добиваясь,
Все ж овладел тобой и сделал из тебя
Свою наложницу, ему он нос и уши
Обрезал и еще уродство учинил;
Сама же помнишь, как ужасно было!
Елена
Из-за меня так поступил он с ним.
Форкиада
Из-за того ж поступит так с тобою.
Знай, красота ведь неделима; тот,
Кто ею обладал всецело, предпочтет
Ее скорее уничтожить, проклиная
Дележ с другим.
В отдалении трубы; хор вздрагивает.
Как эти звуки труб
Врываются и в уши, и в кишки,
Так ревность неотцепливо ворвется
В грудь человека, что не может позабыть,
Чем он владел и что утратил безвозвратно.
Хор
Ты слышишь звук рогов, мечей сверканье видишь?
Форкиада
Привет владыке и царю! Охотно
Ему готова я отдать отчет во всем.
Хор
Но что же будет с нами?
Форкиада
Вам хорошо известно. Смерть ее
У вас перед глазами. В этой смерти
Усматривайте вы начало и своей.
Спасти иначе вас возможности не вижу.
Пауза.
Елена
Я все обдумала, на что должна решиться.
Враждебный демон ты, я это ощущаю
И опасаюся, что ты мне обратишь
Добро во зло. Но все же за тобою
Пойду я в крепость. Дальше что, не знаю.
И да не будет то доступно никому,
Что скрыто глубоко в груди самой царицы.
Решилась я. Веди, старуха, нас!
Хор
О, как охотно идем мы,
Нимало не медля!
Смерть — позади, впереди же —
Крепости возвышенной
Стены неприступные.
Пусть эти стены и нас
Так же надежно хранят,
Как был Илион охраняем,
Который, хоть пал,
Но гнусного ради коварства.
Расстилается туман, заволакивающий задний фон, а также — смотря по желанию — и авансцену.
Что это? Что?
Сестры, смотрите кругом!
День был, не правда ли, ясный?
Тянется плотный туман
Из вод священных Эврота;
Из глаз исчез уже милый
Тростниками увенчанный берег;
Не вижу уже я — увы! —
Красиво и гордо, и плавно
Скользящих веселой и дружной
Стаей своей лебедей!
Но все же, ах, все же
Их хриплые крики
Я слышу теперь в отдаленьи!
Смерть предвещают они.
Ах, лишь бы только и нам,
Вместо обета спасенья,
Не предвестили ее же
Нам, лебедям же подобным,
С гибкой, прекрасной
И белою шеей,
А вместе и ей —
Рожденной от лебедя!
Горе нам, горе!
Все вкруг нас уже в тумане,
Мы не видим и друг дружку…
Что такое происходит?
Мы идем или парим,
Чуть касаясь до земли?
Ты не видишь ничего?
Не парит ли перед нами
Сам Гермес? И не блестит ли
Золотой там жезл его,
Возвращающий нас снова
В безотрадный, мрачный, полный
Лишь видений невесомых,
Значит, и пустой Аид?[173]
Да! Темно вдруг как-то стало;
Хоть расходится туман,
Не дает он места свету;
Мрачно-серый, цветом схожий
Он с коричневой стеной,
А навстречу нашим взорам
Стены высятся одни.
Двор это, что ль? Иль глубокая яма?
Страшно! — ах, страшно, что б ни было здесь!
Ах, сестры! В плену мы, в плену мы таком,
В каком еще мы не бывали доныне!..
ВНУТРЕННИЙ ДВОР ЗАМКА, ОКРУЖЕННЫЙ БОГАТЫМИ ФАНТАСТИЧЕСКИМИ ЗДАНИЯМИ В СРЕДНЕВЕКОВОМ СТИЛЕ
Предводительница хора
Вот истая вы женская порода:
Вы опрометчивы и безрассудны,
Зависите вы только от минуты,
Игралище вы всякой перемены,
И счастья, и несчастья. Ничего
Спокойно вы переносить не в силах.
Одна другой противоречит резко,
А прочие сейчас же спорят с ней;
Вы воете и в радости и в горе,
Да и смеетесь вы на тот же самый лад.
Теперь умолкните и выслушайте то,
Что в мудрости своей решит царица
По отношению к себе, а также к вам.
Елена
Где, пифонисса, ты? Как звать тебя, не знаю![174]
Выдь из-под этих мрачных сводов замка!
Коль ты пошла к вождю героев, чтобы
О появлении моем ему сказать
И тем прием мне добрый подготовить.
Тогда прими мою ты благодарность
И поскорей веди меня к нему!
Желаю я конца моих тревог.
Желаю я лишь одного покоя.
Предводительница хора
Напрасно ты глядишь по сторонам, царица:
Уже исчез наш призрак неприятный;
Быть может, он остался в том тумане,
Откуда вышли мы не знаю как:
Пришли сюда, не сделавши ни шага.
Быть может, он и бродит где-нибудь,
Здесь, в лабиринте замка заблудившись —
Из многих он составился один, —
Властителя отыскивая всюду,
Чтоб сделать мог тебе он царственный прием.
Но посмотри наверх: у окон, в галереях,
В порталах слуг толпа проворно суетится;
Ведь это значит, что гостей тут ожидает
Радушная, торжественная встреча.
Хор
Как радостно бьется сейчас мое сердце!
Взгляните сюда: как достойно, как тихо
И в стройном порядке каком
Спускается сверху по лестнице этот
Младой и прекраснейший сонм!
Как это случилось, и чьим повеленьем
Сошлось это славное юное племя?
Не знаю я даже, чему удивляться?
Красивой ли этой походке? Кудрям ли,
Что свесились дивно на белом челе?
Щекам ли, как персики, сочно-румяным
И, словно они же, покрытым пушком?
Сама я охотно бы их укусила,
Но только боюсь: ведь нередко бывало,
Что рот наполнялся внезапно золой.
Что всех их красивей,
Те близятся к нам;
Несут они что-то:
Ступени для трона,
Ковер и сиденье,
И занавес пышный.
Что весь в украшеньях,
Подобных шатру.
Быстро раскинулся
Он, словно облако,
Все из венков
Над головою
Нашей царицы.
Села она.
Знать, к тому приглашенная,
На дивной подушке.
А вы поднимайтесь
По этим ступеням
И стройтеся в ряд
Все близ нее!
Да будет достойно,
И трижды достойно,
Подобный прием
Благословен!
Все, что поет хор, одно за другим исполняется. Отроки и оруженосцы спускаются длинною процессией. Вслед за ними появляется на верху лестницы в средневековом рыцарском придворном одеянии Фауст; он величественно сходит вниз.
Предводительница хора
(внимательно смотря на него)
Коль боги дали не на краткий срок,
Как то нередко делается ими,
Ему и образа, дивящего собою,
И вида, дивного величием своим,
И выраженья, что нас всех собой пленяет, —
Тогда ему должно удаться все.
И каждый раз, что он бы ни предпринял, —
Будь это битвы с сильными мужами
Иль войны крохотные с женскою породой,
Притом с красивейшими дамами из всех, —
Он должен быть другим и многим предпочтен,
Хотя бы их ценила я высоко,
Когда-то их видавшая в глаза.
Как величаво, сдержанно, почтенно
Идет сам властелин! Глянь на него, царица!
Фауст
(подходит, подле него пленник в оковах)
Я вместо всякого приветствия тебе,
Как подобало бы, и вместо
«Добро пожаловать», привел к тебе
Раба, в цепях закованного крепко,
Который, долг нарушив свой, меня
Тем отклонил от долга моего,
Склони колена здесь перед женой державной
И сделай ей признание в вине.
Ведь этот человек, великая царица,
Отлично зоркими глазами одарен;
А должность у него вся состоит лишь в том,
Чтоб, стоя на верху высокой башни,
Окрестность всю обозревать как надо,
Следить за всем, что на пространстве неба
Иль на земле появится внезапно,
Что зашевелится в долине от холмов
По направленью к нашим укрепленьям,
Будь просто стадо то, иль воинство большое:
Мы стадо охраним, с врагом же вступим в битву.
И вот представь, какое упущенье!
Ты приближаешься сегодня к нам, а он
Не дал нам знать об этом приближеньи:
Вот почему почетнейший прием,
Какой высокой гостье подобал бы,
Не состоялся. Этим преступленьем
Лишился права он на жизнь свою,
И он уже в своей крови лежал бы,
Заслуженную кару понеся,
Но лишь тебе одной принадлежит то право —
Казнить иль миловать, как пожелаешь ты.
Елена
Мне, как судье и как царице, ты
Власть высшую сейчас предоставляешь,
И если делаешь так только для того,
Чтоб испытать меня, как я предполагаю, —
Я первый долг судьи осуществить желаю:
Его я выслушать готова. Говори!
Башенный сторож Линкей
Дай колени мне склонить!
Любоваться невозбранно!
Умереть мне дай иль жить:
Ей я предан, богоданной!
Утра дивного я ждал
На востоке появленье,
Но на юге увидал —
Чудо! — Солнца восхожденье.
Обратился я туда:
Ни ущелья нет, ни дали.
Перед взорами тогда
Лишь красы ее блистали.
Вижу зорко, словно рысь
С высоты своей древесной,
Но глаза заволоклись
Словно пеленой чудесной.
И в былые времена
То ни разу не случилось —
Зренье словно притупилось
После тягостного сна.
То зубцы или врата,
Башня виделась большая,
То — туманы, пустота…
И богиня вдруг такая!
К ней одной лишь обращен,
Я сияньем упивался
И, красою ослеплен,
Я слепым почти остался.
Стражи долг пришел в забвенье,
Рог заклятый не трубит…
Пусть грозит мне умерщвленье:
Всякий гнев краса смирит.
Елена
Зло, где причиной я, не вправе я карать.
Судьба жестокая преследует меня —
Так затуманивать сердца людей повсюду,
Что не щадят они и ни самих себя,
И ни других, достойных уваженья!
Герои, боги, демоны — и те
Меня блуждать по свету заставляют,
При этом сами — грабя, обольщая
Или сражаясь. В едином виде я
Вносила в мир достаточно смущенья,
В двойном вносила я его еще сильнее,
Теперь в тройном, в учетверенном я
За бедствием одним несу сейчас другое[175].
Его ты отпусти, верни ему свободу!
Пусть не клеймит позор того,
Кто ослеплен самими был богами.
Линкей уходит.
Фауст
Царица! С изумленьем вижу я
Здесь вместе ту, что метко поражает,
И пораженного. Я вижу лук,
Стрелу пустивший, вижу и того,
Кто ранен ею. Стрелы за стрелами
Несутся непрерывно, попадая
В меня. Я их полет свистящий
Повсюду чувствую — и по земле,
И по воздушному кругом меня пространству.
Теперь я что? В одно мгновенье ты
Бунтуешь всех моих вернейших слуг
И шаткими мои становишь стены.
Я не на шутку стал уже бояться,
Что женщине и войско покорится,
Победоносной и непобедимой.
Тогда и мне останется — что делать,
Как не отдать тебе и самого себя,
И все, что я имею в обладаньи?
Позволь же мне, свободному досель,
Признать тебя владычицей своею!
Едва явилась здесь, как обладаешь ты
Престолом, вместе с ним и государством.
Линкей
(выходит с ящиком: за ним люди, несущие другие ящики)
Царица! Вновь я у тебя:
Лишь взгляда умоляю я.
И беден я, как нищий брат,
И вместе княжески богат.
Чем раньше был и чем я стал?
Чего бы я теперь желал?
Пусть мечет молнии взор мой:
Все ж он бессилен пред тобой.
С Востока мы пришли сюда,
И Запад гибнуть стал тогда;
Мы растянулись: впереди
Не знали, кто там позади.
Из наших первый сразу пал,
Второй из наших устоял,
А третий тут как тут с копьем;
Всяк в массе чувствовал подъем.
Ведь поневоле всяк из нас
Считал себя сильней в сто раз;
На тысячи, что погибали,
Вниманья мы не обращали.
Мы пробивались все вперед,
Мы бурно очищали ход;
В местах, оставшихся за нами,
Мы становились господами.
Где я сейчас повелевал,
Другой там завтра воровал
Иль грабил как он сам хотел —
Так быстро шел ход наших дел.
Осмотр не долгим наш бывал:
Один красотку забирал,
Другой — быка, что посильней,
Но все тащили лошадей.
Я брал редчайшее себе:
Что брал другой, то не по мне,
Чем обладал уже другой,
Казалось мне сухой травой.
Хоть кучи золота я брал,
Но камни все ж предпочитал;
Лишь изумруд из массы всей
Быть может на груди твоей.
И пусть качается меж ртом
И ухом — маленьким яйцом
Вот эта капелька одна:
Дала их моря глубина.
Рубины сильно смущены,
Они совсем здесь не видны:
Румянец щек твоих так ал,
Что цвет рубиновый пропал.
Всем этим ценным нагружен,
Туда пришел я, где твой трон,
И жатву битв, что снял я сам,
Слагаю я к твоим стопам.
Успел я ящиков нанесть,
Но сундуков немало есть;
Все прослежу твои стопы я
И все заполню кладовые.
Едва лишь ты на трон вступила,
Как все богатства, разум, сила,
Все пало ниц челом своим
Пред дивным образом твоим.
Все, что берег я для себя,
Все, чаровница, отдал я.
Мне было ценным, редким то,
Что стало для меня ничто.
Все, чем владел я до сих пор, —
Трава завянувшая, сор;
Ты мигом взгляда одного
Верни всю ценность для него![176]
Фауст
Скорее убери отвагой нажитое
Без порицания, но также без награды!
Ведь ей уже все то принадлежит,
Что замок весь в своем содержит лоне.
Особенное ей при этом предлагать,
Конечно, совершенно бесполезно.
Ступай и громозди всю роскошь друг на друга,
Картину выстави, не виданную ею!
Пусть своды блещут, как безоблачное небо,
Устрой ей райские обители повсюду,
Заполни их созданьями искусства!
Предшествуй ей и пред ее проходом
Раскидывай ковры повсюду за коврами,
Усыпанные пестрыми цветами,
Чтоб шаг ее касался мягкой почвы!
Пусть взор ее встречает всюду блеск,
Что лишь одних богов не ослепляет!
Линкей
Пустяки — такой приказ,
Он исполнится как раз:
Мы вполне подвластны все
Только гордой сей красе.
И войска все присмирели,
И мечи их ослабели,
Стало Солнце, как пятно, —
Слабо светом, холодно.
Пред богатством красоты
Остальные все пусты.
(Уходит.)
Елена
(Фаусту)
Желаю я с тобою говорить.
Ты поднимись и рядом сядь со мною!
Пустое место господина ждет,
Быв занятым, — мое мне обеспечит.
Фауст
Сперва, высокая, позволь перед тобой,
Склонив колени, в верности поклясться
И руку ту, которою меня
Возводишь ты, позволь поцеловать мне.
Неограниченного царства своего
Назначь меня своим ты сорегентом:
В моем лице себе приобретешь ты
Всех почитателей, и стражей всех, и слуг.
Елена
Как много чудного я вижу здесь и слышу!
О многом бы тебя хотела расспросить,
Но перво-наперво узнать бы я хотела
О той причине, по которой речь
Здесь говорившего звучала мне так странно,
Так странно и приятно вместе с тем.
Со звуком звук сливался гармонично:
Коснется слово ласкового уха,
И вдруг другое следует за ним[177].
Фауст
Когда наречие уже народов наших
Понравилось тебе, тогда, наверно, пенье
Их приведет тебя в восторг, душе твоей
И слуху твоему дав удовлетворенье
Глубокое. Но, чтоб в том убедиться,
Попробуем сейчас обмен речей мы применить,
И вызовет то сладкие созвучья.
Елена
Скажи ты мне, что делать я должна,
Чтоб так же разговаривать красиво?
Фауст
А это так легко: лишь надо, чтобы речь
Из сердца исходила непременно.
Когда же грудь полна вся сладостным томленьем,
Ты лишь оглянешься вокруг себя с вопросом…
Елена
Кто делится сейчас со мною наслажденьем?
Фауст
Тогда нам дух не ищет ничего
Ни в прошлом времени, ни даже в предстоящем…
Елена
Все счастье наше только в настоящем.
Фауст
Блаженство, обладанье и залог.
А кто бы мог порукой быть пока?
Елена
Порукою тому моя рука.
Хор
Кто винить царицу станет
За любезность и привет,
Что она так проявляет
К господину этих мест?
Пленницы мы, не забудьте:
Таковыми же бывать
Со времен паденья Трои
Приходилось нам не раз:
Ведь тогда и появился
Наших бедствий лабиринт.
Женщины, к любви мужчин
Попривыкшие довольно,
Выбора не станут делать,
Но отлично знают толк
И, по случаю смотря,
Пастырям ли златокудрым
Или фавнам черногривым
Право полное дают
Над своим изящным телом.
Вот они все ближе, ближе
Придвигаются друг к дружке,
Все тесней плечо к плечу,
И колени все теснее;
На подушках чудных трона,
Словно дети в колыбели.
Знай качаются они
И сплетаются руками.
Царский сан ни перед кем
Не стесняется нисколько
Обнаруживать свои
Наслаждения любви.
Елена
Я чувствую себя и далеко, и близко,
И радостно твержу: я здесь! Я здесь, с тобой!
Фауст
Едва дышу, а на устах слова
Дрожат и замирают… Это — сон…
Нет для меня сейчас ни времени, ни места.
Елена
Себе кажусь отжившей я, но вместе
Еще живущею и новой жизнью, что
С тобою сплетена, и я вполне верна
Тебе, хотя ты мне еще неведом.
Фауст
И головы своей ты не ломай над мыслью
О странностях судьбы, но верь лишь одному:
Существованье — долг, хоть на одно мгновенье.
Форкиада
(стремительно входя)
Читаете вы по складам
Здесь азбуку любви,
Трактуете по пустякам
О той же все любви.
Но время таково ль сейчас?
Не слышите, что ль, вы,
Что надвигаются на вас
Все ужасы грозы?
Не слышите, что ль, трубный глас?
Погибель к вам близка:
Сам Менелай идет на вас,
А с ним его войска.
Борьба жестокая грозит,
Повсюду окружен,
Врагами будешь ты побит
С своею свитой жен,
Он изуродует тебя,
Как Деифоба, не щадя.
Их перевешают сперва —
Дешевенький товар,
А там и эта голова
Изведает удар;
Не для нее, так для кого ж
Отточен остро нож!
Фауст
Помеха дерзкая! Как ворвалась она?
Я и в опасности — враг выходок нелепых.
И вестников прекрасных безобразит
Известье о несчастий… А ты —
Пребезобразная из всяких безобразных —
Являться любишь с гадкими вестями.
На этот раз останешься ни с чем,
И потрясай себе пустым дыханьем воздух!
Здесь нет опасности, а если б и была,
Ее б я счел ничтожною угрозой.
Сигналы, взрывы на башнях, трубы и литавры, военная музыка, прохождение огромного войска.
Увидишь ты без замедленья
Нерасторжимый круг бойцов.
Достоин женщин поощренья,
Кто защищать их сам готов.
(К военачальникам, отделившимся от строевых колонн и приблизившимся к нему.)
Без слов, с неистовством покоя,
Что даст вам силу сокрушать,
Грядите, Севера герои,
Цветущая Востока рать!
В сталь облаченные, с лучами
Оружий блещущих своих
Идут, и страны за странами
Все рушатся от мощи их.
Земля дрожит под их стопами,
Идут, и гром гремит им вслед.
В Пилос мы выступаем с вами,
А старца Нестора уж нет;
Союзы маленьких царей
Крушит сей сонм богатырей.
Обратно к морю Менелая
Гоните прочь от этих стен,
Пусть грабит там, подстерегая
Добычу: он известен тем!
Царица Спарты повелела
Вас герцогами объявить.
В местах, что вы возьмете смело,
Вы сами будете царить.
И все Коринфские заливы.
Германец, ты оборони,
А гор Ахейские массивы
Ты, гот, надежно охрани!
Пусть франк возьмет себе Элиду,
Мессена саксам будет вся,
Норман, себе взяв Арголиду,
Пускай очистит все моря!
Пусть всяк из вас распространяет
Всегда вокруг себя войну —
И только Спарту уважает,
Как первоклассную страну!
Когда из вас счастливым станет
Своей властителем страны,
Где и всего, и вся достанет,
Где недостатки не видны.
Найдете вы благословенье
Царицы и ее привет,
И прав законных утвержденье,
И правду чистую, и свет![178]
Сходит вниз, князья окружают его, чтобы обстоятельнее выслушать распоряжения и приказания.
Хор
Владеть прекрасною кто хочет,
Тот, прежде всяких прочих дел,
Пусть позаботится разумно
О всеоружии своем.
Он, правда, лестию добыл,
Что на земле всего прекрасней,
Но обладать спокойно тем
Не может он: льстецы коварно
Все той же лестью заберут,
Разбойники возьмут отвагой.
Чтоб воспрепятствовать тому,
Всегда он должен быть на страже.
Я славлю нашего царя,
За то ценю его высоко,
Что он союзников себе
Всегда умно так набирает,
Что мановению его
Готовы те повиноваться,
Которые сильнее всех.
Все приказания его
Они так честно выполняют,
На пользу каждый для себя,
А повелителю на то,
Чтоб награждал его, как должно,
Во славу высшую обоих.
И кто у мощного царя
Теперь отнять ту славу может?
Принадлежит ему одна,
Его же собственность она,
И дважды признанная нами,
Которых вместе с нею он
Внутри огородил стенами,
Извне же — воинством своим.
Фауст
Дары им чудные даны —
У каждого страна златая,
Пусть всяк и держится страны.
Мы будем в центре, управляя.
Как бы в борьбе между собой
Они все станут для защиты
Тебя, о полуостров мой,
Морями дивными омытый
И легкой цепью гор давно
С Европой связанный в одно!
Счастливейшею под Луною
Да будет эта сторона!
Ведь увидала пред собою
Ее всех ранее она!
Когда она, в лучах блистая,
Под легкий шепот тростника,
И мать, и братьев затмевая,
Разбила скорлупу яйца[179].
Лишь на тебя одну взирая,
Сия страна приносит все;
Так пусть не будет лучше края,
Как лишь отечество твое!
Хоть по вершинам здешних гор
Лучи негреющие бродят,
На скалах зелень видит взор,
И козы лакомство находят.
Ручьи, сливаяся, свергаются с вершин,
Овраги зелены и склоны хоть куда,
И средь обильных возвышеньями равнин
Пасутся густорунные стада.
Поодиночке, тихо, осторожно
К оврагам тянется рогатый скот;
Укрыться им всегда в убежище возможно:
Укроет их собой в скале пещерный свод.
Их охраняют Пан и нимфы по кустам,
Средь влажных, полных свежести теней;
Стремяся вверх богатыми ветвями,
Деревья тянутся друг к другу все тесней.
То — древние леса, глубоко там внедрен
В родную землю крепкий корень дуба
И, полон соком сладким, кроткий клен
Играет зеленью тяжелою упруго.
В тени безмолвной млеко там струит
И для детенышей, для маленьких детей;
И зрелый плод пасть в руки норовит,
И каплет мед из всех дуплистых пней.
Наследственно здесь благосостоянье,
Здесь щеки рдеют так же, как уста,
Бессмертным дышит здесь живущее созданье,
Здоровы все, довольны всем всегда.
Под этим небом нежное дитя
Перерождается в мужчину постепенно.
Дивимся мы и молвим, не шутя:
То люди ли иль боги несомненно?
Там Аполлон бывал под видом пастуха,
Один из пастухов мог за него считаться:
Ведь в тех местах, где так чиста среда,
Миры легко могли перемешаться.
(Садится рядом с Еленой.)
Так улыбнулось наше счастье нам,
Прошедшее пускай останется за нами!
Познай себя родною божествам!
Ты с первозданными близка так временами!
И пусть тебя не оградит стена,
Не заключит мой замок укрепленный!
Аркадия — вот лучшая страна
Для нас, для пары, счастьем упоенной.
Так жить сама имела ты стремленье.
Даст долю лучшую подобная страна,
Аркадским будет пусть и наше упоенье,
Не трон — беседка нам нужна!
Место действия переменяется. К ряду вырытых в скалах пещер примыкают запертые беседки. Тенистая роща тянется до крутизны окружающих все пространство утесов. Фауста и Елены не видно. Хор спит, лежа отдельными группами.
Форкиада
Как долго спят девицы, я не знаю,
Мне неизвестно также, снилось ли им то,
Что ясно видела своими я глазами,
Так я их разбужу. Пусть молодой народ
Весь удивится, да и вы, бородачи,
Что там внизу сидите, ожидая,
Чем разрешится, наконец, то чудо,
Что веры все ж заслуживает полной…
Вставайте все, вставайте и встряхните
Свои вы кудри! Сон гоните с глаз!
И не мигайте! Слушайте лишь то,
Что я намерена сейчас вам сообщить.
Хор
Так говори, скажи, что там за чудо!
Приятней было бы услышать нам лишь то,
Чему бы мы не стали вовсе верить:
Нам стало скучно видеть эти скалы.
Форкиада
Вы только что глаза протерли, дети,
Как сразу же сейчас и заскучали!
Так знайте все: в пещерах этих, в гротах,
В беседках здесь нашли себе приют,
А с ним защиту, как чета влюбленных,
Наш господин и наша госпожа.
Хор
Да что ты?
Форкиада
Ото всех уединившись,
Меня одну заставили служить.
Я, удостоена такой высокой чести,
Как подобает делать то доверенным особам,
Стояла в стороне и занималась
Совсем другим: бродила здесь и там,
Искала мох, коренья и кору,
Их ведая целительные свойства, —
Они же оставались здесь вдвоем.
Хор
Так, по словам твоим, там целый мир внутри
Леса, ручьи, озера?.. Что за сказки!
Форкиада
Неопытные! Там неведомого много!
Задумчиво бродя по тем местам,
Я открывала там за залом зал
И за двором другой подобный двор.
И вдруг пронесся по пещере смех;
Смотрю и вижу, что там скачет мальчик
С колен у женщины к мужчине на колени,
К отцу от матери. Дурачества любви
Безумные, веселья восклицанья
Меня едва совсем не оглушили.
Нагой и гению подобный, хоть без крыльев,
Без всякого намека на животность,
Фавнообразный, он вскочил на твердый пол,
Но пол, противодействуя ему,
Его наверх отбросил; в два-три раза
Он долетел до сводов потолка.
А мать кричит: «Ты прыгай, сколько хочешь,
Но бойся лишь летать, тебе ведь воспрещен
Полет свободный!» Любящий отец
Увещевает также, говоря ему:
«В земле самой лежит упругость та,
Что так тебя подбрасывает кверху;
Ты прикоснись к ней пальцами ноги —
И будешь ты силен, как сын земли Антей».
И прыгает он по всему утесу,
И носится туда-сюда, как мячик,
Кидаемый рукою. Только вдруг
Он исчезает в пропасти ужасной,
Мы думаем, что он уже погиб.
В отчаянии мать, отец все утешает,
А я стою, плечами пожимая.
Но что за зрелище опять передо мною?
Уж не были ли там сокровища зарыты?
Он появился вновь, теперь уже в одежде,
Украшенной гирляндами цветов.
Вдоль рук его спускались книзу кисти,
А вкруг его груди все ленты развевались;
Он сам, как Аполлон, был с золотою лирой.
С развязной бодростью он к пропасти подходит,
Мы изумляемся; родители его
Бросаются в объятия друг к другу.
Но что за блеск вокруг его главы?
То золотое, что ли, украшенье
Иль пламя силы внутренней, духовной?
Его движенья, жесты все его
В ребенке предвещают и теперь
Владыку будущего в области всего
Прекрасного, с мелодьями в крови,
Звучащими по жилам непрерывно.
Сейчас и вы услышите его,
Увидите его, безмерно изумляясь.
Хор
И это ты зовешь, критянка, чудом?
Ты, значит, не внимала никогда
Поэта поучительному слову?
До слуха твоего не доходило, значит,
Богатство дивное сказаний предков дальних
Ионии и всей Эллады в целом?
Все, что свершается ныне,
Есть отголосок печальный
Только поры стародавней;
Нет, твой рассказ не сравнится
С тем, что прелестная сага
О Майи сыне[180] вещает.
Нянек немало болтливых
Лишь увидавшего свет,
Нежного, но уже сильного
Майи сына — младенца,
Стягивать стали пеленками,
Кутать еще одеялами
Нежных пуховых материй,
Глупому навыку следуя.
Нежный, но сильный плутишка
Ловко освобождает
Гибко-упругие члены,
Сбросивши смело с себя
Бывшее тяжким ему
Цвета пурпурного тельце.
Так мотылечек готовый,
Быстро скользнув из державшей
Крепко его в заключеньи
Куколки, крылья расправив,
Смело и резво порхает
В воздухе. Солнцем пронизанном.
Вот точно так же и он,
Шустрый из самых шустрейших,
Сразу же всем доказал
Ловкими штуками, что
Будут искать в нем защиты
Воры, мошенники — все,
Кто лишь о выгодах мыслит.
Быстро ворует трезубец
Он у владыки морского,
Тащит у Ареса меч,
Стрелы и лук Аполлона
И у Гефеста щипцы;
Он бы у самого Зевса
Громы стащил непременно,
Если б огня не боялся.
Эроса он побеждает,
Ножку подставив ему,
С ним разыгравшимся в кольца.
Даже у самой Киприды,
Ласки ее ощущая,
Тащит он пояс заветный.
Из пещеры долетает восхитительная, мелодичная игра на струнном инструменте. Все настораживаются и, по-видимому, глубоко тронуты. С этой минуты до следующей паузы музыка не прекращается.
Форкиада
Звукам прелестным внимайте,
Сказок отбросьте ярмо,
Старых богов покидайте:
Время богов тех ушло.
Никто понимать вас не может,
Мы ценности большей хотим:
Пусть сердце лишь то потревожит,
Что сердцем дается самим.
(Удаляется к скале.)
Хор
Если даже чадо тьмы
Этим звукам внемлет сладко,
Исцелившись, льем все мы
Слезы радости украдкой.
Пусть погаснет Солнца свет,
Лишь в душе б он оставался;
В сердце будет тот привет,
Что внутри нас оказался.
Появляются Фауст, Елена, Эвфорион в вышеописанном одеянии.
Эвфорион
Детским песенкам внимайте —
Станет весело и вам;
Прыгайте, как я, играйте,
Радость сделайте сердцам.
Елена
Любовь, чтоб счастье дать земное,
Чету в единое сольет,
Но счастье высшее, иное
Одна лишь троица дает.
Фауст
Так, значит, все мы отыскали,
Я — твой, а ты зато моя,
С тобою мы единым стали…
На всю бы пору бытия!
Хор
Отрада счастия всего
На сей чете отобразилась
В лице малютки одного,
Союзом сим я умилилась!
Эвфорион
Не мешайте мне скакать,
Не мешайте прыгать мне!
В воздухе побывать,
Побывать в вышине:
Жажда страстная такая
Все томит меня, пылая!
Фауст
Умерь, умерь свои порывы!
Не будь ты смелым через край!
Тебе несчастье угрожает:
Ты нам погибели не дай!
Не падай, сын мой дорогой!
Эвфорион
К почве прикрепленным
Быть я не желаю.
Не держите руки,
Не держите кудри,
Не держите платье —
Это не мое!
Елена
Ты подумай, ты подумай,
Сын, кому принадлежишь!
Так, пожалуй, единенье
Нас троих ты истребишь.
Хор
Скоро, скоро, я боюсь,
Ваш расторгнется союз.
Елена и Фауст
Укроти, ах, укроти,
Нас, родителей, любя,
Ты замашки все свои
Сверхъестественные!
Мирно веселись, дитя,
В недрах сельского житья!
Эвфорион
Только, только ради вас
Я готов сдержать себя.
(Проскальзывает в хор и увлекает его в пляску.)
Мне легко средь вас верченье,
Молодое племя!
Эта музыка, движенье,
Ведь для вас не бремя
Елена
Да, это нравится,
Пусть и красавицы
В танце пройдутся!
Фауст
Кончить скорее бы
Было б милее бы
Гаерства эти —
Зло по примете!
Эвфорион и хор танцуют и поют, сплетаясь руками.
Хор
Когда так прелестно
Ты движешь руками,
Когда так чудесно
Трясешь ты кудрями,
Когда, наша крошка,
Скользит твоя ножка,
И все твои члены
Живой полны смены,
До цели дойдешь ты —
Нас всех увлечешь ты!
Пауза.
Эвфорион
Вас много здесь, ланей,
Проворных ногами,
На новые игры
Помчимтеся с вами!
Охотником буду,
Вы — дичью моей!
Хор
Коль хочешь поймать нас,
Спешить не придется;
У нас всех желанье
Одно и найдется —
Обнять тебя страстно,
Краса всех очей!
Эвфорион
Но только чрез рощи,
Чрез пни, через камни!
Что требует мощи,
То много забавней:
Что силой достану,
То тешит меня!
Елена и Фауст
Вот своеволие, вот бешеные штуки!
В нем удержу не будет ни на миг!
Как будто слышатся речей повсюду звуки.
Какой там шум! Какой там гам и крик!
Хор
(быстро входя поодиночке)
Он перегнал без устали всех нас,
Презрительно над нами издеваясь;
Он утащил дичайшую сейчас
Из нашей всей толпы, над нею забавляясь.
Эвфорион
(неся на руках молодую девушку)
Если я тащу упрямую малютку,
Чтоб она дала мне наслажденье;
Если грудь ее строптивую к своей
Груди я так жадно прижимаю;
Если я целую все ж уста,
Хоть они противятся неволе,
Этим я упорно заявляю
И о силе, и о сильной воле.
Девушка
Оставь меня! У этой оболочки
Дух так же смел и так же он силен;
Ту волю ты не сломишь на кусочки,
Над нею ты, поверь мне, неволен.
Ты думаешь, что завладел ты мною?
Ты чересчур доверился себе.
Держи меня крепчайшею рукою:
Я учиню сейчас пожар тебе.
(Она загорается и пламенем уносится вверх.)
Меня теперь в пространстве приголубь!
Стремись за мной в недвижимую глубь!
Ищи ту цель, которой нет уже!
Эвфорион
(стряхивая упавшее на него пламя)
Тесно мне средь столпившихся скал,
Средь кустарников этих лесных —
Ну какое мне дело до них?
Я так молод, так свеж я, хоть мал.
Ветры свистят в дальнем поле,
Волны шумят там на воле;
Звукам внимая таким,
Ближе хочу я быть к ним!
(Прыгает все выше и выше по скале.)
Елена, Фауст и хор
Сернам, что ли, подражаешь?
Ты паденьем угрожаешь.
Эвфорион
Все выше я буду вздыматься:
Все больше мне чем любоваться.
Теперь отыскал себя я,
На острове вижу себя,
В средине Пелопса страны;
Ей море и суша родны.
Хор
Если ты миру не рад
В здешних лесах и горах,
Будем сбирать виноград
Мы на покатых местах,
Финики будем там рвать,
Яблоки станем сбирать;
Злато их радует глаз…
Милый, останься у нас!
Эвфорион
Вы грезите о мирных днях…
Пускай, кто может, грезит всяк!
Но лозунг есть еще — война;
Влечет победою она.
Хор
Нет! Кто во время мира
Мечтает о войне,
С надеждою на счастье
Прощается вполне.
Эвфорион
Всем у нас родившимся,
В опасностях развившимся,
С полною отвагою,
Кровью, словно влагою,
Землю всю полившим,
Крови не щадившим,
Злом не угнетаемым,
Духом окрыляемым —
Ниспошли победу!
Хор
Посмотрите, как он взвился!
Стал, каким хотел он быть.
Словно в панцирь нарядился,
Словно рвется победить!
Эвфорион
Не надо стен, не надо укреплений,
Свою пусть силу каждый сознает:
Стальная грудь мужчины вне сравнений,
В ней самый прочный крепости оплот.
И от врагов не нужно обороны,
Коль сами вы несетесь все в поля,
Коль амазонками все стали ваши жены,
Героем — каждое дитя!
Хор
Поэзия святая,
Несись ты к небесам!
Сияй, звезда златая,
Для нас все ярче там!
И свет к нам донесется,
И чистый голос твой:
Тот голос не прервется,
Чаруя нас собой!
Эвфорион
И не ребенком я пред вами появился,
Но юношей, что весь вооружен;
Я другом сильных, смелых почитаюсь:
В идее подвиг мой свершен.
Вперед, туда!
И лишь тогда
Откроется дорога к славе!
Елена и Фауст
Едва ты к жизни народился,
Едва совсем немного испытал,
Как в страшный путь идти решился,
В исполненный скорбей провал!
А мы-то что?
Ужель ничто?
И наш союз мечтою стал?
Эвфорион
Иль вы не слышите в морях раскаты громовые?
Гремят долины им в ответ.
В волнах, в пыли толпы сошлись людские,
Сошлись навстречу вихрям бед.
Для двух сторон
Здесь смерть — закон,
И непонятного здесь нет.
Елена, Фауст и хор
О, ужас! Нам приходится сознаться,
Что смерть — закон и для тебя!
Эвфорион
Не издали ж на них я стану любоваться!
Тревоги, бедствия переживу и я!
Елена, Фауст и хор
Отвага гордая с опасностью столкнулись:
Здесь смерть — естественный удел.
Эвфорион
Пусть так! Вот крылья развернулись…
Туда, туда! Вот я и полетел!
Он устремляется в воздух; одежда поддерживает его на мгновенье; голова его окружена сиянием, вслед за ним тянется полоса света.
Хор
Икар, о, Икар!
Ах, сколько страданий!
Прекрасный юноша падает к ногам родителей; присутствующим кажется, что в трупе они видят знакомый им образ; но телесная оболочка исчезает; сияние возносится, как комета, к небу; одежда, плащ и лира остаются.
Елена и Фауст
Радостных дней в заключенье —
Эта жестокая суть!
Эвфорион
(голос из-под земли)
В мире, где тихие тени,
Мать, обо мне не забудь![181]
Пауза.
Хор
(погребальное пенье)
Где б ты ни пребывал, тебя мы не забудем.
Мы все же думаем, что знаем мы тебя!
Всегда с тобой сердцами вместе будем,
Хотя ты и спешишь расстаться с блеском дня.
Но о тебе и сетовать мы станем,
И с завистью твой жребий воспевать.
В дни мрачные горел твой ярко пламень,
Сияла песен дивных благодать.
Ты был рожден для счастия земного,
Высоких предков мощью ты владел,
Но ты сгубил себя, и цвета молодого
Убор прекрасный рано облетел.
Твой зоркий взгляд для созерцанья мира,
Сочувствие всему, что сердцем внушено,
И лучших женщин страсть, и сладостная лира,
Владеть которою тебе лишь суждено!
Но кинулся ты сам неудержимо
В ту сеть, что не была для гибели твоей,
Тем самым двинулся войной неотвратимой
Ты на закон, на мнения людей.
Хотя твой светлый ум и указал дорогу,
На коей множество нашло б исход себе,
На коей бы свершил великого ты много,
Но то — увы — не удалось тебе!
Кому удастся то? Вот он — вопрос несчастный;
Пред ним сама Судьба, и та лик обернет
В густой покров, народ же, как безгласный,
Безмолвствует, хоть кровью изойдет…
Но песни новые запеть пришло мгновенье,
Не надо более склонять голов своих.
Те песни новые родит земное вдохновенье,
Как искони оно рождало их.
Полная пауза. Музыка прекращается.
Елена
(Фаусту)
На мне сбывается старинное реченье,
Что счастье с красотой недолго проживут;
Все узы порваны и с жизнью, и с любовью.
Оплакивая их, им говорю: прости!
В последний раз в объятия твои
Бросаюсь, Персефона, со словами:
Прими мое дитя, прими с ним и меня!
(Обнимает Фауста; ее телесная оболочка исчезает, платье и покрывало остаются в его руках.)
Форкиада
(Фаусту)
Держи ты крепко то, что у тебя осталось
Ото всего, не выпускай из рук ее одежды.
Знай: крепко демоны влекут ее края,
Хотелось бы им всю забрать ее в Аид.
Держи же крепко: это — не богиня,
Но все-таки божественное нечто!
Пока ты только будешь в состояньи
Держаться хоть за это покрывало,
Оно тебя носить высоко будет
В пространстве по Эфиру надо всем,
Что пошло так и грубо в то же время.
Увидимся с тобой мы далеко отсюда.
Одежда Елены расплывается в облака: они окружают Фауста, поднимают его на воздух и уносятся вместе с ним.
(Поднимает с земли одежду, плат и лиру Эвфориона, выходит на просцениум, высоко поднимает экзувии.)
Что там ни говори, находка хоть куда!
Нет, правда, пламени, но это не беда!
Осталось все-таки достаточно предметов,
Чтоб из людей могла наделать я поэтов
И цеховую зависть развивать.
Талантами я наделять не в силах,
Так стану хоть одеждой наделять.
(Садится на просцениум у подножия колонны.)
Панталида
Спешите, девушки! Освободились мы
От волшебства, от мерзких тех оков,
Которые на наш свободный дух
Старуха-фессалийка наложила;
Свободны мы от шумной трескотни
Нестройных звуков, слух наш приводящих
И наши чувства в полное смятенье.
Теперь скорее спустимся в Аид!
Туда царица наша поспешила
Торжественности полными шагами.
Прислужницы, ей верные, и мы
Последуем туда все по ее стопам.
Она зрит пред собой престол Непостижимой[182].
Хор
Хорошо везде царицам:
И в Аиде, знать, они
Первым местом завладели,
Поместившись, словно с ровней,
По соседству с Персефоной.
Что там станем делать мы,
Поселившись в глубине
Асфоделевых полян[183],
В тесной дружбе с тополями
Иль в среде бесплодных ив?
Нам придется там пищать,
Как мышам летучим, или
Словно призракам, шептаться.
Панталида
Кто имени себе еще не приобрел,
Кто не стремится к целям благородным,
Удел того — принадлежать стихиям.
Идите же своей дорогой! Я
Стремлюся горячо с царицей оставаться:
Ведь нашу личность, знайте, охраняет
И верность также, не одна заслуга.
( Уходит.)
Хор
Возвращены мы вновь дневному свету,
Хотя теперь не личности мы боле;
Мы это чувствуем и знаем это мы;
В Аид же мы вернуться не желаем.
На нас, как духов, полные права
Свои природа вечная имеет,
Как их и мы имеем на нее[184].
Одна часть хора
Средь тысяч шепчущихся меж собою веток,
При тихом шелесте листочков шаловливо
Мы привлекаем, тихо привлекаем
От корней к почкам жизненные силы;
Мы украшаем волосы, что ветер
Свободно по желанью развевает,
Иль листьями, иль из цветов венками,
Чтоб веселей был праздник урожая.
Когда же падают своей порой плоды,
Так весело сберутся отовсюду
И люди, и стада; всяк лакомиться хочет,
Спешат они, теснятся перед нами,
Как перед первыми склоняются богами.
Другая часть
А мы прильнули к блещущим зеркалам
Скалистых стен, всем видных издалека,
И колыхаемся здесь тихими волнами;
На каждый звук мы быстро отвечаем:
Будь это пенье птиц иль шелест тростника,
Иль страшный голос Пана, мы внимаем;
На шелест шелестом мы только и ответим,
На гром же мы свои громы покатим,
В два раза, в три и в десять раз могучей.
Третья часть
Мы, сестры, поживей других и быстро мчимся
Вперед, нас манит так к себе неудержимо
Вот эта даль с цветущими холмами.
Все глубже льемся мы, Меандром[185] извиваясь,
И на пути своем поляну орошаем,
Иль луг, иль сад, что пышно окружает
В нем затерявшийся, запрятавшийся дом.
Вдоль нашего теченья кипарисы,
В воде зеркальной ярко отражаясь,
Вершинами стремятся все в Эфир.
Четвертая часть
Вы странствуйте все там, где только захотите,
А мы все обовьем поросший густо холм,
Где зеленеют лозы винограда.
Там каждый день и час мы созерцаем
Труд виноградаря, что не уверен вечно
В успехе трудолюбья своего.
То с заступом он там, то со своей лопатой.
Копая землю, срезывая ветви
Иль связывая их, он молит всех богов
И Гелиоса более всего.
Но Бахусу, как неженке, нет дела
До своего слуги, что служит так усердно.
В беседах он лежит, в пещерах отдыхает
Иль с фавном маленьким балует беззаботно.
Все, что ему понадобиться может
Для сладких грез в туманном опьяненьи,
Хранится для него в прохладных подземельях
Всегда в мехах, в сосудах или в бочках.
Но вот когда все боги, а меж ними
Главнее всех, конечно, Гелиос,
Путем дождей, ветров, тепла и зноя
Наполнят до краев рог изобилья ягод,
Тогда и там, где было все так тихо,
Где в той тиши работал виноградарь,
Все как-то разом словно оживится.
И шум разносится в листве досель спокойной:
Повсюду стук несется меж лозами,
Трещат корзины, ведра дребезжат
И стонут кадки; все тогда спешат
К большому чану, где усердно пляшут
Давильщики, топча ногами дерзко
Обилие священных, сочных ягод.
Там с пеной, с брызгами смешалися они
В одну невзрачную раздавленную массу.
И поражают слух кимваны и тимпаны —
То Дионис покров мистерий скинул.
Он шествует, толпой сопровождаем
Мужчин и женщин козлоногих, пьяных,
А рядом с ними знай себе ревет
Ушастое животное Силена:
Пощады не дается никому!
Двойным копытам скоро удается
Приличье всякое неистово попрать:
Одолевает головокруженье,
А уши всех совсем оглушены.
За чашу пьяные уж ощупью берутся,
Желудки, головы у всех полным-полны,
А кто задумает других увещевать,
Тот лишь сумятицу усиливает только;
Торопятся мех старый опорожнить,
Чтоб молодым вином его заполнить снова.
Занавес падает, Форкиада на просцениуме поднимается, как великан, но сходит с котурн, сбрасывает с себя маску и покрывало и является в образе Мефистофеля для того, чтобы объяснить пьесу в эпилоге, насколько бы это понадобилось[186].