ВЫСОКИЙ ГОРНЫЙ ХРЕБЕТ
Зубчатые, скалистые вершины. К горе подплывает облако и опускается на выступающую вперед площадку. Оно разделяется.
Фауст
(выходит из облака)
Пустынных видя мест тут бездны под ногами,
Бреду обдуманно я по краям вершин.
Расстался с облаком, которое меня
В дни ясные спокойно проносило
Над сушею, над морем. Не спеша,
Не расплывался на части, с каждым мигом
Оно уносится все дальше от меня.
Стремится на восток, как шар клубяся, масса,
Мой изумленный взор стремится вслед за ней;
Плывет она, волною колыхаясь,
То разрывайся, то снова изменяясь,
Но вот теперь, мне кажется, она
Уже как будто форму принимает…
Мои глаза меня не обманули!..
Передо мной простерся на подушках,
Сейчас лучами Солнца озаренных,
Хоть исполинский, но богоподобный,
Чудесный образ женщины. Его
Я вижу! Он напоминает видом
Юнону, Леду иль Елену. Он
Передо мной колеблется прелестно!..
Но вот и нет его! Уже расплылся он!..
Спокойно облако простерлось на востоке
Широкою бесформенною массой,
Похожее вдали на ледяные горы,
Что ослепительно так смысл мне отражают.
Весь смысл моих уже протекших дней…
Но вот меня обволокла собою
Прозрачная и нежная струя
Тумана, мне и грудь, и голову лаская
Приветливо, и свежестью даря.
Как будто нехотя, она уходит вверх
Все выше, выше,
Там она сплотилась…
Не призрак ли обманчивый восстал
Передо мною дивного созданья,
Уже давно утраченного мною,
Как блага высшего дней молодых моих?
Сокровища далеких ранних дней,
Что сердце в глубинах своих хоронит,
Забили вновь ключом; и первая любовь,
Что жизни мне зарю волшебно озарила,
Ко мне в своем полете прикоснувшись,
Передо мною ярко воскресила
Тот первый взгляд, что понял я лишь чувством,
Но что, в душе моей запечатлевшись,
Мне драгоценности все блеском затмевает.
Подобное душевной красоте,
Виденье милое уносится к высотам;
Не расплываяся, летит оно в эфир
И за собой туда же увлекает
Частицу лучшую и духа моего.
Появляется с топотом семимильный сапог-скороход, за ним сейчас же другой. Из них выходит Мефистофель, сапоги бегут дальше.
Мефистофель
Вот это назову я — проскакал!
А ты, скажи, на что решился?
Застыл средь груды мерзких скал
И в центре ужасов как раз и поместился!
Подобных мест я знаю не одно;
На этом месте было ада дно.
Фауст
Легенды глупые влекли твое воображенье.
Ты вновь взялся за их распространенье?
Мефистофель
(серьезно)
Когда сам Бог-Господь — причины мне известны
Нас из воздушных сфер изгнал
И нами заселил зияющие бездны,
Где вечный был огонь, что сам себя сжигал,
Тогда при страшно ярком освещеньи
Мы очутились все в стесненном положеньи:
Все черти стали кашлять, отдуваться,
От серы и кислот стал газ тут развиваться
Да и какой! Чудовищный, и только!
При толщине своей земной коре нисколько
Выдерживать напор такой не удалось,
Короче, лопнуть с треском ей пришлось.
Перемещения то сделалось причиной:
Что было дном, то стало вдруг вершиной.
На этом строится у них и их ученье:
Что-де внизу, тому передвиженье
На верх-де самый предстоит.
Судьба же наша это подтвердит:
Сперва мы в бездне в тесноте томились,
Потом и в воздухе свободном очутились.
Здесь тайна бытия хранится,
Позднее тайна та всем людям возвестится.
(Посл. к Эфес., VI, 12).
Фауст
Безмолвны горы слуху моему,
Не вопрошаю их: откуда, почему?
Когда природа все в себе творила,
Она и шар земной сначала округлила
И, радуясь вершинам, пропастям,
Сама же прислоняла здесь и там
Скалу к скале, к горе другую гору,
Холмы устроила потом, в иную пору,
По мягким склонам их раскинула пути,
Зазеленело все и принялось расти.
Чтоб наслаждаться ей плодами дел своих,
Переворотов ей не нужно никаких.
Мефистофель
Так говорите вы. Вам все, как Солнце, ясно;
Свидетель я, а вам скажу: напрасно.
Я жил уже тогда, когда та пропасть вся,
Кипя, вздуваясь, пламя извергала,
Когда Молох, утесы громоздя,
Раскидывал обломков гор немало;
И много до сих пор таких громадных масс
Осталось на земле, давя ее без нужды.
Кто выбросы те объяснит из вас?
Философу вопросы эти чужды.
Стоит скала — ну пусть бы и стояла.
Об этом думали ужасно много мы,
Так много, что нам даже стыдно стало…
Простые люди, что умудрены,
Их сбить с позиции — неслыханное дело,
Ведь мненье их давным-давно созрело,
С того их не собьешь, в чем раз убеждены.
Здесь чудо, несомненно, есть,
И Сатане принадлежит вся честь!
Мой пилигрим проковыляет сам
И к месту чертову и к чертовым скалам.
Фауст
Да, любопытны в своем роде
Чертей сужденья о природе.
Мефистофель
Что мне природа? Будь там, как желает!
Меня вопрос тут чести занимает:
Присутствовал при этом деле черт,
Мы делали дела — первейший сорт!
Шум и насилие, нелепые разрухи…
А доказательства? Иль слепы вы, иль глухи?..
Но мне пора заговорить понятно:
Ужели ничего, что было бы приятно,
Ты не нашел, скитаясь здесь и там?
Твоим же представлялось все глазам,
Все «царства мира, слава их»[187], ужели
Они своей не достигают цели?
Иль у тебя все эти созерцанья
Не вызвали ни цели, ни желанья?
Фауст
Совсем напротив. Нечто есть большое,
Чем увлекался я. Скажи мне, что такое?
Мефистофель
Нетрудно угадать. Я для житья себе
Столицу выбрал бы. По самой середине
Стоит нелепый дом, и в этом-то домине
Все отдалось кормления нужде.
Кривые улочки, и тесные при этом,
Не слишком избалованные светом;
Вот рынок небольшой, на нем всегда капуста,
Лук, репа, с мясом есть лотки,
Над мясом тем роятся мухи густо:
К себе влекут их жирные куски.
Тут вонь всегда и много суматохи,
А дальше — плацы, улицы широки
С претензией на величавый лад,
А там, совсем вдали, где нет уже преград, —
Предлинные форштадты. Тут меня,
Конечно б, очень услаждали
Шум экипажей, эта беготня
И все тому подобные детали.
И где б ни ехал я — в конях или верхом, —
Шумел бы муравейник весь кругом,
И сотни тысяч знаками почтенья
Меня встречали бы, как центр всего движенья[188].
Фауст
Все это не по вкусу моему.
Все радуются так, не ведая чему:
Что население в количестве растет,
С удобствами житейскими живет
И даже учится. И свет уже таков —
В своей среде плодит бунтовщиков!
Мефистофель
Ну, я построил бы для самого себя
В веселой местности хоть замок несусветный;
Леса, холмы, лужайки и поля
Я превратил бы в сад великолепный.
Вдоль стен из зелени я б клумбы засадил,
Дорожек, уголков тенистых натворил,
Наделал бы каскадов, так стараясь,
Чтоб со скалы они свергались на скалу,
Чтобы один из них бил прямо в вышину,
Величием над всеми превышаясь,
А чтобы мелочи кругом него пищали
Иль, словно ручейки, мечтательно журчали.
А для красоток в дивном месте том
Настроил бы я домиков укромных,
И проводил бы в обществе таком
Немалое число часов уединенных.
Сказал «красоток» я, и снова повторяю:
Я красоту из множества слагаю.
Фауст
И скверно, и не ново… Да ты — Сарданапал![189]
Мефистофель
Мне кажется, никто б не угадал,
К чему стремишься ты! Та цель, сдается мне,
И слишком высока, и чересчур отважна?
В своем полете ты приблизился к Луне:
Не хочешь ли на ней теперь рассесться важно?
Фауст
Нисколько. На земле возможно совершить
Великих подвигов еще совсем не мало.
Мне предстоит всех чем-то изумить,
И сил моих на это бы хватало.
Мефистофель
Стремишься к славе ты? Как я не догадался?
Недаром с героинями якшался!
Фауст
Мне власть нужна и собственность притом:
Считаю дело — всем, а славу — пустяком.
Мефистофель
Начнут поэты блеск твой воспевать,
Чтоб глупостью на глупость возбуждать.
Фауст
Все это недоступно для тебя.
И где тебе понять людские пожеланья?
Натура гнусная и злая, как твоя,
Из своего не выйдет состоянья.
Мефистофель
Пусть будет так! Но ты открой скорей
Объем своих причудливых затей.
Фауст
Я созерцал перед собою море.
Оно вздымалось долго, громоздясь
Лишь на себя на всем своем просторе.
Потом, как будто сразу отрезвясь,
Оно направило все волны на осаду
Песчаной отмели. Я чувствовал досаду:
Досадует так дух, что на свободе взрос,
Что все права правами почитает,
В себе он недовольство ощущает,
Зря пред собой страстей разнузданных хаос.
Отдельным случаем признал я факт такой
И пристальнее стал смотреть перед собой.
Остановившися, до цели долетев,
Назад волна всегда бежала;
Проходит миг, и тот же все напев:
Глядишь, она опять на берег набежала.
Мефистофель
(к зрителям)
Ни капли нового, по-моему, здесь нет,
Я вижу то же сотни тысяч лет.
Фауст
(продолжая)
Крадется к берегу со всех сторон волна,
Бесплодие неся, бесплодная сама;
Вот вновь вздувается и катится вперед,
Глядишь — и берег тот она опять зальет.
Могучи волны те, бегут и уплывают
И пользы никакой собой не прибавляют.
Бесцельность силы вижу в этом я.
В такие-то тяжелые мгновенья
Мой достигает дух высокого прозренья:
Желал бы я борьбы, чтоб море победить!
Как хочешь там, но это может быть.
Как ни стремилась бы отчаянно волна,
Она перед холмом смирения полна,
Она его бессильно огибает.
Ей возвышение преграду представляет,
Хотя само оно не так уже высоко.
А встретится же место, что глубоко,
Оно волну сейчас в себя вбирает.
И планы разные в уме моем мелькали:
Вот наслаждение: от берега подале
И море самое с волнами отодвинуть,
Пределы силы водной потеснить,
В свои пределы море удалить.
Хочу умом я сильно пораскинуть.
Вот что желательно стремленью моему!
Дерзни же посодействовать тому!
Барабаны и военная музыка; звуки доносятся издалека, с правой стороны.
Мефистофель
Легко!… Ты слышишь звуки, вероятно?
Фауст
Опять война! То умным неприятно[190].
Мефистофель
Война иль мир… Умно не пренебречь
Тем иль другим, чтоб выгоду извлечь.
Подстерегай лишь лучшее мгновенье.
Вот, Фауст, пред тобой подобное явленье:
Воспользуйся же им.
Фауст
Загадки надоели,
Ты ясно, коротко мне расскажи о деле.
Мефистофель
Во время странствия я вынес наблюденье,
Что императора прескверно положенье.
Ты знаешь хорошо: его мы забавляли,
Фальшивыми богатствами играли,
И он вообразил, что может мир купить.
Ведь юным на престол ему пришлось вступить,
И к ложному пришел он заключенью,
Что царство не помеха наслажденью,
Что можно царствовать и вместе наслаждаться,
Что очень хорошо, коль может так удаться.
Фауст
Вот заблуждение! Кого судьба зовет
Повелевать, тот в деле управленья
Себе и наслаждение найдет.
Он воли высшей полн, но все его стремленья
Не могут быть открыты никому.
Он на ухо шепнет лишь только одному
Из верных слуг своих, и то сейчас свершится,
И целый мир тому явлению дивится.
Так только действуя, воспримет он успех,
Как высочайший и достойнейший из всех.
А наслаждение заставит опошляться.
Мефистофель
Он не таков. Он начал наслаждаться —
Да как еще! Империя ж его
В анархию влетела от того;
Мал и велик дрались между собою,
На братьев братья двигались войною,
Тут замок с замком воевал,
На город — город восставал,
С дворянством воевали цехи,
Епископу же не было помехи
С капитулом и общиной сражаться.
С кем мне ни приходилось повстречаться,
То были лишь враги. Убийства и разбой
В церквах свершалися. За городской стеной
Купца иль путника погибель ожидала.
Знать, смелость наглая людей всех обуяла.
И нечему здесь вовсе удивляться:
Жить значило тогда — умело защищаться.
Но, тем не менее, все шло себе да шло.
Фауст
Шло, ковыляло, падало и снова
Вставало на ноги до часа рокового,
Который, как-никак, а пробил всем назло:
Все то, что шло, вдруг сразу развалилось
И кучей мусора куда-то покатилось.
Мефистофель
А порицать то положенье дел
Никто совсем и права не имел.
Иметь значенье всяк хотел порою оной,
И сошка мелкая — быть важною персоной.
Но люди лучшие в конце концов нашли,
Что все безумия границы перешли;
Тогда они с энергией восстали:
«Тот властелин, кто нам спокойствие дарует,
А наш монарх в сей области пасует
Иль просто не желает дела так вести.
Так нужно нам другого обрести,
Чтоб душу новую он царству сообщил.
И, каждому спокойствие отдавши,
Он возрожденье мира совершил,
Спокойствие и правду сочетавши».
Фауст
От этих слов так и несет попами.
Мефистофель
Попы же их и говорили сами,
Им приходилося первей всего спасать
Свое благоупитанное пузо;
Вопрос такой их должен задевать
Сильнее всякого сословья иль союза.
Меж тем все возрастало возмущенье,
Санкционировалось им,
И император наш, вкушавший наслажденье,
Вопросом вынужден заняться был другим:
Уж не идет ли он в последнее сраженье?
Фауст
Мне жаль его: он добрый был такой,
Он обладал открытою душой.
Мефистофель
Пойдем же, поглядим, какие там картины.
Уж коли кто живет, надеждой должен жить.
Попробуем его сейчас освободить
Из узкой для него, стеснительной долины.
Кто раз спасен, спасен на много раз
Вперед. Кто ведает, как кости обернутся?
Быть может, для него пробьет удачи час:
А если будет так, вассалы наберутся!
Они взбираются на соседнюю гору и осматривают расположение войска в долине. Снизу доносятся звуки барабанов и военной музыки.
Позиция здесь выбрана отменно;
Пристанем к ним — победа несомненна.
Фауст
От этого, скажи мне, ждать чего?
Обман, дураченье иль просто колдовство?
Одна лишь пыль в глаза!
Мефистофель
Без хитрости военной
Победа, может быть, не будет несомненной.
Ты в замысле великом укрепись,
Обдумай цель свою и цели той держись!
Коль сохраним ему владенья мы и трон,
Преклонишь ты пред ним тогда свои колена
И сразу же получишь в виде лена
Обширный берег тот; расстанется с ним он.
Фауст
Немало замыслов привел ты в исполненье;
Исполни новый мне и выиграй сраженье!
Мефистофель
Ты выиграешь сам сраженье, а не я:
Ведь главная команда у тебя.
Фауст
Высоко званье то, но только не уместно!
Как мне командовать, где все мне неизвестно?
Мефистофель
Заботится о том пусть штаб твой генеральный,
Фельдмаршал может быть спокойным идеально.
Задолго чуял я все бедствия войны,
Составил свой совет; в совет тот введены
Из первобытных гор и люди-примитивы:
Кто может их собрать, те истинно счастливы!
Фауст
Кто это там сюда с оружием идет?
Не поднял ли ты горный весь народ?
Мефистофель
Нет! Но, подобно Питер Сквенцу[191],
Из кучи взял я квинт-эссенцу.
Входят Три богатыря[192]
(Сам., II, 23, 8).
Вот и мои явились пареньки!
Различных возрастов, одежд, вооружений…
Коль с ними весть дела ты станешь напредки,
Пойдет недурно все — нет никаких сомнений.
(К зрителям.)
Теперь ребенок любит эти латы,
Воротники от рыцарственных дней;
Хоть аллегории одни сии ребята,
Понравиться зато должны они скорей.
Забияка
(молодой, в легком вооружении, пестро одетый)
Кто мне в глаза лишь поглядит,
Я в рыло закачу,
А кто, как трус, прочь побежит,
Пусть клок всего волос —
И за него схвачу.
Хап-Загреба
(мужественный вид, хорошо вооружен, богато одетый)
Задор такой — одна забава,
Лишь только времени потрава;
Не уставай побольше брать,
Там можно после разобрать.
Скопидом
(старик, сильно вооружен, без одежды)
И этим не возьмешь ты много:
Ведь нет богатства там большого,
Чтоб вдаль его не унесло;
Недурно брать — куда ни шло,
Но сберегать куда вернее.
Пусти лишь действовать того, кто поседее,
И не упустишь ничего
Из обладанья своего.
Все трое спускаются в долину.
НА ПРЕДГОРЬЕ
Барабанный бой и военная музыка снизу. Разбивают шатер Императора. Входят: Император, Главнокомандующий, драбанты.
Главнокомандующий
Я все-таки наш план обдуманным считаю:
В долине узкой войско все стянуть.
И я надежду твердую питаю,
Что может план наш счастием блеснуть.
Император
Что выйдет здесь, увидим мы затем,
Но все ж я недоволен очень тем,
Что отступили мы и будто бы бежали.
Главнокомандующий
От фланга правого жди, государь, добра ты,
Наш выбор местности вполне бы всяк желал:
И не круты холмы, не очень и покаты,
Нам выгодны они, а недругам — провал;
Здесь, где, как волны, высятся холмы,
Наполовину даже скрыты мы,
И конница не бросится сюда.
Император
Мне остается все расхваливать тогда:
Руке и груди здесь достаточная воля.
Главнокомандующий
А посмотри-ка там, посередине поля!
Фалангу видишь ты? Как рвется в бой она!
Сверкающими копьями полна,
Она туман тем блеском пробивает,
Туман тот утренний, что так благоухает.
Волнами темными задвигалось каре,
Здесь тысячи сердец желают одоленья,
А в массе каковы тогда желанья те?
Врагам здесь не избегнуть пораженья.
Император
Я вижу в первый раз здесь зрелище такое;
Такая армия ведь стоит ровно вдвое.
Главнокомандующий
О левом фланге мне сказать тут что такое
Крутой утес, на нем — герой все на герое.
Стремнина та, блестя вооруженьем,
Является ущелья загражденьем.
Предчувствую, что враг сюда направит силы,
Не ведая, что им готовы уж могилы.
Император
Вот и фальшивые родные замелькали,
Уж как они меня еще не называли?
И дядюшкой, и братцем, и кузеном,
А между тем тащили лен за леном,
Все с каждым днем себя обогащая,
У скипетра всю силу отнимая,
У трона — должное почтенье.
Затем меж ними вышло разделенье,
Все государство начало страдать.
Собравшись снова, все задумали восстать
И на меня. Толпа в недоуменьи,
Не ведая о правильном решеньи,
И, наконец, всегда туда плывет,
Куда ее теченье унесет.
Главнокомандующий
Вот спешно со скалы разведчик наш идет:
Даст Бог, он добрые нам вести принесет!
Первый лазутчик
Хитрость, храбрость помогали
Нам по разным быть местам,
Но хорошего достали
Мы совсем немного вам.
Присягнуло, правда, много
Храбрых воинов всего,
Но ведь это для предлога,
Чтоб не делать ничего.
И везде внутри броженье,
И народа опасенье.
Император
Ведь эгоизм всегда силен был в том,
Что говорило самосохраненье.
Долг, честь, приязнь тут вовсе ни при чем,
И благодарность — верно это мненье.
Иль не понятна вам здесь истина того,
Что у тебя хоть все сейчас отменно,
Но лишь пожар соседа твоего
Грозит тебе бедою несомненно?
Главнокомандующий
Вот и второй, он медленно плетется
И так устал, что весь сейчас трясется.
Второй лазутчик
Взор наш с радостью вперился
В суматоху по местам,
Но внезапно появился
Император ложный там.
И условными тропами
Все полезли за лжецом,
Как бараны лезут сами
За бараньим вожаком.
Император
На пользу мне явился узурпатор!
Я лишь теперь познал, что сам я — император.
Я, как простой солдат, облекся в панцирь сей,
Послужит цели он возвышенной моей.
На наших праздниках, блиставших мишурой,
Недоставало мне опасности одной.
Вы, сколько вас ни есть, советовали мне
Хоть в кольца поиграть с другими наравне[193].
И сердце билось так, я весь дышал турниром;
И, если б вы меня не завлекали миром,
Я славой подвигов давно б везде гремел.
С тех пор, как я среди огня узрел
Одно свое лишь отраженье,
Самостоятельность в себе я ощутил,
Меня всего тот ужас охватил,
Что мне внушало страшное горенье,
Хоть то была не боле, как игра.
Но действие свое игра та возымела:
Осмыслилась туманная пора —
Преступно избегал великого я дела.
Появляются герольды для вызова на бой анти-императора. Появляется Фауст в вооружении, с полуопущенным забралом. Вслед за ним Три богатыря, вооруженные и одетые, как прежде.
Фауст
Явились мы сюда, не ждем неодобренья.
Хоть в осторожности здесь надобности нет,
Но осторожным быть — полезный мой совет.
У горцев всех в натуре размышленья,
Они все сведущи в различных письменах
Природы и на каменных скалах.
Давно покинув плоские равнины,
Взлюбили духи больше мест других
Ущелья гор и горные вершины;
Там и работают в тиши ущелий их,
Средь металлических богатых испарений,
Анализируя там суть соединений,
Соединяя вновь простейшие тел,а.
Стремятся лишь к тому, чтоб новость там была.
Перстами легкими бесплотных сил своих
Они там создают прозрачности такие,
И в тех прозрачностях, в самом безмолвьи их,
Все видят пред собой событья сверхземные.
Император
Я выслушал тебя, тебе я верю смело,
Но нам-то здесь сейчас до них какое дело?
Фауст
Есть некромант[194] из Нурции, собой
Сабинянин он родом, верный твой
Почтительный слуга. Ему раз угрожала
Ужасная беда. Под ним уже трещала
И груда хвороста, и злые языки
Огня уже взбирались на верхи,
Поленья на костре и сами были сухи,
Да и смешали их услужливые руки
И с серою, а также со смолой.
Ни человек, ни Бог, ни дьявол от смерти,
Ему грозившей, уж не мог его спасти.
Ты, государь, разбил огня злоумышленья.
То было в Риме. Этого спасенья
Не может он забыть, и с этого-то срока
Себя обязанным тебе он мнит глубоко.
И, непрерывною заботою томим,
Следит за каждым шагом он твоим.
Забыл он совершенно о себе:
И к звездам неба он вопросы обращает,
И бездны все глубокие пытает
С одной лишь думою — и только о тебе.
Сабинянин и нам дал порученье
Спешить к тебе и на твое спасенье.
Ведь силы горные безмерны, необъятны,
Природа там не связана ни в чем;
Тупым попам те мысли не понятны:
Они зовут все это колдовством.
Император
В дни празднеств мы приветствуем гостей,
Сходящихся за тем, чтоб время веселей
Там провести, где ждут увеселенья;
Нам доставляет много наслажденья
Смотреть, как всяк протискаться спешит,
Как зала каждая уже кишмя кишит.
Но в высшей степени желанен гость нам тот,
Что с благородною энергией идет
На помощь к нам в час утра, в час сомнений
И неизвестности, и всяческих волнений,
Когда весы судьбы колеблются над ним.
Но познакомлю вас я с помыслом своим.
Вы отклоните руку от меча,
Уже готового сразиться сгоряча,
И чтите те высокие мгновенья,
Когда готовы тысячи людей
Иль за меня в разгаре пасть сраженья,
Иль против личности моей.
Но всякий за себя обязан постоять;
Кто хочет троном и короной обладать,
Тот должен быть достойным чести сей.
И этот призрак, что на нас восстал,
Что императором теперь себя назвал,
Земель всех наших полным властелином,
Главою армии и ленным господином
Вассалов наших — да погибнет он,
Моею собственной рукою поражен!
Фауст
Великое свершить — понятен взгляд такой,
Но рисковать своею головой!
К чему мы шлем обычно украшаем?
Мы шлемом голову все ту же защищаем,
Что в нас вселяет мужество собой;
Что члены прочие без головы одной?
Она задремлет, все и ослабеют.
Она поранена — ту рану все имеют.
Она поправится — все члены молодеют.
Рука вновь право сильного возьмет
И череп защищать щитом своим начнет,
И меч сейчас же долг свой исполняет:
Он нападенье быстро отстраняет
И сам начнет удары наносить.
В союзе с ними крепкая нога,
И, лишь удастся им преодолеть врага,
Она опустится, затылок попирая
Поверженного в прах, победу завершая.
Император
Мой гнев таков, я так бы поступил:
Я б голову врага в скамейку превратил
Для ног своих.
Герольды
(возвращаются)
Малой честью и вниманьем
Удостоили нас там,
Отнеслися с посмеяньем
К благороднейшим словам.
«Император ваш — лишь слово,
Что к нам ветер доносил,
Коль его и вспомним снова,
Так припевом: «жил да был».
Фауст
Теперь уже исполнилось, чего
Желали лучшие из круга твоего.
Вот неприятель начал приближаться,
И все твои так жаждут с ним сражаться.
Вели атаковать, минута бесподобна.
Император
Мне здесь командовать, конечно, неудобно.
(Главнокомандующему.)
Князь, у тебя — обязанность твоя.
Главнокомандующий
В подобном случае распоряжаюсь я:
Эй, правое крыло… вперед!
Их левый фланг сейчас наверх идет,
Но ранее, чем он последний шаг свершит,
Как наша молодежь его и победит.
Фауст
Дозволь же этому отважному герою
Немедля стать в ряды, что устремились к бою,
Сплотиться с ними, слиться в унисон
И силу в ход пустить, какой владеет он.
(Указывает направо.)
Забияка
(выступает вперед)
Кто только заглянуть в лицо мое посмеет,
Тому я челюсти жестоко сворочу,
А кто покажет мне, что спину он имеет,
Тому я голову и шею отхвачу!
И пусть дерутся с той же силой рвенья
Мечами, палками и воины твои,
Полягут недруги, и все без исключенья
Утонут в собственной крови.
( Уходит.)
Главнокомандующий
Центральная фаланга правой вслед!
Будь осторожным, силы не жалейте!
Там наш отряд, немного поправее,
Весь вражий план свел, видимо, на нет.
Фауст
(указывая на богатыря, стоящего посредине)
Пусть этот твоему последует приказу.
Хап-Загреба
(выступает вперед)
От мужества геройского ни разу
Не отделяй к добыче жажды ты:
Пусть в цель одну сольются все мечты —
Шатер обманщика с богатствами своими.
Недолго он кичиться будет ими!
Недолго быть ему осталось в первом ранге!
Я становлюсь здесь во главе фаланги.
Маркитантка
(ласкаясь к Хап-Загребе)
Хоть не венчана я с ним,
Больше всех он мной любим.
Жатва осени созрела,
Ради нас она поспела!
Женщина обычно зла,
Коль хватать что начала,
И ее там не уймешь,
Где затеется грабеж.
На победу поспешим!
Все дозволено нам с ним!
(Оба уходят.)
Главнокомандующий
На наше левое, что ждать и надлежало,
Их правое крыло стремительно напало.
Все силы наши будут напрягать,
Чтоб не могли враги проход сюда занять.
Фауст
(указывая налево)
Взгляни, О, государь, на это появленье:
Невредно никогда для сильных подкрепленье.
Скопидом
(выступая вперед)
Пусть левое крыло тревогой не томится:
Где я, добыча там отлично сохранится!
Я стар и опытен вполне в таких делах:
И молнии самой не расщепить того,
Что я забрал себе, что уж мое добро,
Что крепко я держу уже в своих руках.
Мефистофель
(спускаясь сверху)
Смотрите-ка теперь туда, как в отдаленьи,
Теснясь из каждого ущелья этих скал,
Спешит вперед в своем вооруженьи
Всяк, хоть проход еще теснее стал.
Они все в шлемах, в панцирях, с мечами,
Их руки заняты тяжелыми щитами;
Они в тылу у нас забор образовали
И ждут того, чтоб только приказали
Им сразу двинуться отважно на врагов.
(Тихо к узнавшим его.)
Не спрашивайте вы про этих чудаков.
Конечно, времени затратил я немало,
И, кажется, нет больше арсенала
Во всех окрестностях, чтоб не очистил я:
Фаланга славная собралась у меня.
Там все они недвижимо стояли,
Кто пешим, кто верхом, так, как туда попали,
Притом у них у всех такие были мины,
Как будто все они и ныне властелины.
То были — рыцари когда-то, короли
Иль императоры. Их времена прошли,
Теперь они уже не что иное,
Как скорлупы; нутро у них пустое.
И привиденья все, что только там водились,
В доспехи всякие проворно нарядились
И воскресили вдруг нам средние века.
Какой бы черт там ни сидел пока,
Не все ль равно? Зато колоратурно!
(Громко.)
Послушайте, как кипятятся бурно
Они заранее, как бьются меж собой,
Своею амунициею звон подняв какой!
А на штандартах их — все лоскутки знамен;
Они давно нетерпеливо ждали,
Чтоб ветерки их живо колебали.
Здесь старшее пред вами из племен,
Но крепкие еще иные длани;
Оно участье примет в нашей брани.
Сверху доносятся оглушительные звуки литавр; в неприятельском войске заметно движение.
Фауст
Уж темен горизонт, но кое-где искрится
Прекрасный свет: в нем лучшее таится.
А по оружью словно зарево разлилось;
Лес, скалы, небеса — все как-то словно слилось.
Мефистофель
А правый фланг выдерживает бой;
Средь них я вижу Ганса Забияку,
Он выше всех, как великан какой,
И превосходно учиняет драку.
Император
Сперва я видел там лишь поднятую руку,
Теперь их — дюжина. Да, этакую штуку
Признать естественной довольно мудрено.
Фауст
Тебе неведомо явление одно.
Иль не слыхал о полосах тумана,
Что видимы в Сицилии порой?
Там явственно бывают в час дневной,
В слоях срединных воздуха вздымаясь,
В каких-то испареньях отражаясь,
Виденья странные: как будто города
Задвижутся туда, задвижутся сюда,
Появятся сады, вздымаясь, опускаясь,
Фигуры разные, в эфире выделяясь[195].
Император
Но необычное тут все-таки творится!
Блистание какое-то искрится
На остриях у копий поднятых;
Вон пляшут огоньки живые у моих,
У всей фаланги; видишь, сколько их?
Здесь кроется как будто волшебство.
Фауст
О, государь! Здесь вовсе нет его!
Тут видишь ты следы исчезнувших давно
Существ бесплотных — Диоскуров братий[196];
Когда-то имена их брали для заклятий
Все моряки. А здесь, средь нашей схватки,
Они сбирают сил своих остатки.
Император
Кому обязаны мы тем, что здесь природа,
Желая нам, конечно, помогать,
Могла немалые количества собрать
Чудес невиданных, чудес такого рода?
Фауст
Кому ж другому, если не тому[197],
Кто у себя в груди блюдет твою судьбу?
Его твои враги жестоко напугали,
Во глубине его всю душу взволновали.
Долг благодарности велит теперь ему
Спасти тебя, хоть сгинуть самому.
Император
Они — я помню — с восхищеньем
Свершили пышный мне прием.
Я обладал тогда значеньем,
Желал и убедиться в нем.
Не стал я думать да гадать,
А бороде почтенной дать
Решил я свежий воздух снова,
Чем удовольствие сурово
Я духовенству отравил
И не снискал расположенья
За то, что это совершил.
Ужели доброго мгновенья
И до сих пор остался след,
Хотя прошло немало лет?
Фауст
Вознаграждается с лихвой
Великодушный акт такой.
Ты в небо погляди вперед:
Оно знамение нам шлет.
Ты обрати свое вниманье:
Тому, что там, излишне толкованье.
Император
Орла я вижу там, парит высоко он,
За ним с угрозою проносится грифон.
Фауст
Ты, государь, лишь обрати вниманье:
Я вижу здесь благое указанье.
Ведь баснословное животное грифон,
Но как отважился, как позабылся он,
Что силами дерзнул помериться с орлом!
Император
Теперь они друг друга облетают,
Широкие круги в пространстве совершают,
А вот и ринулись — в мгновение притом,
Чтоб растерзать друг другу грудь и шею.
Фауст
Я кое-что сказать еще имею.
Заметь: общипанный, растерзанный грифон
Здесь потерпел позорно поражение,
С опущенным хвостом несется к лесу он
И за верхушками деревьев исчезает.
Император
Конец удачный это предвещает!
Дивлюсь знаменью я и вместе — принимаю.
Мефистофель
(повернувшись в правую сторону.)
И натиску, и длительным ударам
Должны же уступить враги, в конце концов.
Уверенности нет, бросают же недаром
На левое крыло они своих бойцов,
Тем в правое крыло уже внося смятенье.
На нашей стороне — иное положенье:
Фаланги нашей сильная глава
Направо двинулась и врезалась она,
Как молния, в ту часть, что стала вдруг слабее;
Подобно бурею вздымаемой волне,
Схватились силы, равные вполне,
И борются неистовей, живее —
Великолепия такого не приснится!
Победой нашей битва завершится!
Император
(смотря налево, Фаусту)
Смотри! Там, кажется мне, дело наше — дрянь,
Позиции опасность угрожает.
Камней летающих мой взор не замечает,
Утесы нижние враги забрали — взглянь!
А верхние оставлены, знать, нами;
Вот массами враги сильнее напирают,
А, может быть, проход они же занимают…
Неблагочестив исход сей, без сомненья,
Не привели к добру все ваши ухищренья!
Пауза.
Мефистофель
Летят ко мне два ворона мои.
Какие вести мне несут они?
Боюсь я, что неладное творится.
Император
Чего хотят здесь пакостные птицы?
Они направились на черных парусах
Сюда из жаркой битвы на скалах[198].
Мефистофель
(воронам)
К моим ушам поближе подлетите.
Не сгинет тот, кому вы ворожите,
В советах ваших разум есть всегда.
Фауст
(Императору)
Ты слышал, может быть, о голубях, когда
Те возвращаются к птенцам своим порою.
Здесь то же самое, но с разницей одною:
Что голуби у мира в услуженьи,
А эти — на посылках у войны.
Мефистофель
Здесь может быть несчастие в сраженьи,
Герои наши сильно стеснены
Там, на крутой стене; вершины у врагов.
Возьмут проход, тогда конец наш плох.
Император
Так, значит, я в конце концов обманут!
Вы в сеть меня, наверно, вовлекли.
Ужасные минуты подошли
С тех пор, как сетью вашей я затянут.
Мефистофель
Мужайтесь, не проиграно же дело,
Здесь хитрость и терпение нужны.
Последний узел мы развяжем смело.
Вопросы все в конце всегда ясны.
Легаты верные мои сейчас со мною:
Велите, чтобы я повелевал борьбою.
Главнокомандующий
(в это время вернувшийся)
Ты с этими двумя в момент такой связался,
Такой союз смущает все меня,
Фиглярством никогда успех не достигался;
Как выйти из беды, совсем не знаю я.
Они все начали, на них конец слагаю,
Фельдмаршальский свой жезл тебе я возвращаю.
Император
Ты удержи его до тех часов, что нам
Вернут, быть может, снова наше счастье.
Мне страшен, право, этот шарлатан.
И к воронам какое-то пристрастье…
(Мефистофелю.)
Я не могу вручить тебе жезла,
Считая для него тебя неподходящим.
Распоряжайся ты, была иль не была,
Что быть должно, пусть будет настоящим.
Мефистофель
Тупым жезлом не защитим его!
Не много помощи нам было б от того;
На нем виднелося подобие креста.
Фауст
А как теперь нам действовать пока?
Мефистофель
А дело сделано! Вы, братцы, поспешите!
К большому озеру вы горному летите!
Ундинам мой поклон и просьба в довершенье;
Устроить здесь для вида наводненье —
Их женских хитростей не всякий разберет.
Их трудно разгадать бывает,
Всяк видимость за точный факт сочтет
И клятвенно при этом утверждает,
Что видимость есть факт.
Пауза.
Фауст
А вороны зело
Девицам, видно, угодили:
Вон там источники забили[199],
Где было сухо и голо.
Победа их ушла далече.
Мефистофель
Дивятся все подобной встрече!
Сконфужены смелейшие из них,
Что вверх ползли, опередив своих.
Фауст
Свергаются стремительно ручьи,
Сливаются в поток, то льются нераздельно,
Обратно массами бегут уже они,
Добравшись до свободы из расселин.
Лучами радуги сейчас поток играл,
Но вот уже улегся он на плоскогорье,
А вот уступами в долину вдруг ниспал,
Шумя неистово, кипя на все предгорье.
Геройство здесь и храбрость ни к чему,
Волна могучая сметает все с дороги;
Становится мне страшно самому
От возбуждаемой в душе моей тревоги!
Мефистофель
Потоков ложных тех совсем не вижу я,
Одни глаза людей обманам поддаются;
Лишь случай сей чудной забавен для меня.
Они толпами целыми несутся,
Вот дурачье: все мнят, что утопают,
Меж тем, как все они на суше, все их груди
Вбирают воздух. Презабавны люди:
Вон, будто плавая, руками загребают;
Теперь смятение забрало всех собой.
Вороны возвращаются.
О вас я доложу с большою похвалой
Верховному начальнику; летите,
Как ловкие гонцы, скорей спешите
Вы в кузницу, где крохотный народ
Дробить до искр совсем не устает
Металл и камень, молотом звеня.
Потребуйте у них вы яркого огня,
Огня трескучего, чтобы пугало зренье,
Огня, что пылкое творит воображенье.
Ведь молний, что сверкают вдалеке,
И падающих звезд, что летними ночами
Довольно много вы понаблюдали сами,
Но молнии в каком-нибудь кусте
И звезды, что шипя, несутся над теченьем,
Должны быть сочтены особенным явленьем,
Которое и встретить нелегко.
Не мучая себя, сперва о том просите,
Потом, коль нужно так, вы прямо прикажите.
Вороны улетают. Все исполняется согласно предписанию Мефистофеля.
Мефистофель
Врагов окутаю густою темнотой,
Чтоб шагу своему не доверял иной,
Зажгу во всех концах гудящие огни,
Чтоб были ими вдруг ослеплены они.
Все это хорошо, для довершенья муки
Здесь были б недурны ужаснейшие звуки.
Фауст
Доспехи глупые, что вызваны тобой
На белый свет из склепов арсенальных,
На свежем воздухе подняли треск такой,
Такую музыку из звуков завиральных!
Мефистофель
Ты прав. Теперь не обуздаешь их,
Как в пору схваток рыцарских лихих,
Они шумят как в милую ту пору.
И склонность к вечному возобновляют спору
Ручные и ножные шины[200],
Как гвельфы и как гибеллины.
Наследья чувств непримиримы,
Привычки непоколебимы,
Разносятся повсюду шум и гам:
То свойственно бесовским празднествам.
Там ужасов всегда творили горы
Партийной ненависти споры.
Они разносятся далеко по долам
И страх панический распространяют там;
Не всякому их резкость перенесть:
В них что-то дьявольское есть.
Шумная боевая музыка в оркестре, переходящая в конце в веселые военные мотивы.
ШАТЕР АНТИ-ИМПЕРАТОРА
Трон. Богатая обстановка. Хап-Загреба, маркитантка.
Маркитантка
А все же мы скорее всех явились.
Хап-Загреба
Да, вороны — быстры, но с нами б не сравнились.
Маркитантка
Какая тут сокровищ благодать!
Не знаю я, с чего бы мне начать?
На чем бы кончить?
Хап-Загреба
Мудрено решить,
На что б мне руку наложить?
Маркитантка
Ковер мне был бы очень кстати:
Плохи дела моей кровати.
Хап-Загреба
Любуюсь я стальною булавой:
Давно хотелось мне такой.
Маркитантка
А этот чудный плащ с златою бахромою!
Я грезила во сне одеждою такою.
Хап-Загреба
(берет булаву)
Вот с этим дело живо с плеч долой,
Убьешь кого, иди себе домой…
Нахапала себе ты множество всего.
А ценного в нем все же ничего.
Оставь весь этот хлам без всяких лишних слов,
Тащи-ка хоть один из этих сундуков.
Тут жалованье воинству всему,
Набили золотом утробу всю ему.
Маркитантка
Убийственно тяжелый вес его;
Мне не поднять, мне не снести его.
Хап-Загреба
Нагнись живей! Нагнись! А я его взвалю
На спину здоровенную твою.
Маркитантка
Ой-ой! Пришел, знать, мой теперь конец!
От этой тяжести проломится крестец!
Сундук падает на землю и раскрывается.
Хап-Загреба
Вон — груда золота! Ты подбирай его!
Маркитантка
(усевшись на корточки)
Не пощажу подола своего:
Насыплю, сколько лишь сумею я,
И этого довольно для меня.
Хап-Загреба
Довольно! Торопись!
Маркитантка встает.
В переднике дыра!
Теперь, куда бы ты отсюда ни пошла,
И где бы ни пришла стоять тебе охота,
Ты будешь сеять золото без счета.
Драбанты
(нашего Императора)
Чего вы здесь распоряжаться стали?
Чего тут роетесь? Что тут вы потеряли?
Хап-Загреба
Мы продали тела в свершившейся борьбе,
Зато добычи часть берем теперь себе.
В палатках вражеских так действовать пригоже,
А с нею мы солдаты тоже.
Драбант
Не разрешается то нашим уговором:
Солдатом быть и вместе — грязным вором.
Кто к императору желает близким быть.
Тот должен честности служить.
Хап-Загреба
Мы знаем эту честность тут,
Что контрибуцией зовут.
Вы все ведь на один покрой.
«Давай!» — ваш лозунг цеховой.
(К маркитантке.)
Идем, тащи, что тут набрала!
Нас тут не чествуют нимало.
Уходят.
Первый драбант
Скажи, пожалуйста, мне: отчего же
Ты не хватил бездельника по роже?
Второй
Сил не хватило, что ль, для этого решенья —
Похожи были так они на привиденья!
Третий
Все помутилось у меня в глазах,
Кругом все было словно в огоньках
И видеть мне как следует мешало.
Четвертый
Со мной похожего ни разу не бывало.
Мне было целый день так тяжело дышать!
Кто падал, кто же мог еще стоять
И ощупью почти что продвигаться,
Удары нанося несчетные врагам.
Валился враг и здесь, и там,
Носилась словно дымка пред глазами.
А там — уж знаете вы сами —
Жужжанье, свист, шипенье начались;
Так время шло, и вот мы здесь сошлись,
Но как случилось то, не ведаем и сами.
Входят Император и четыре князя, драбанты удаляются.
Император
Что там ни говори, а все ж мы победили.
Враги рассеяны, мы в битве захватили
Всю площадь поля. Тут же — трон пустой:
Сокровища врага, что скрыты под коврами,
Всю внутренность шатра наполнили собой.
Хранимые драбантов бердышами,
Мы с честью ждем, с величием — послов.
И вести добрые со всех сторон несутся,
Царит покой, и всеми признаются
Достоинство и сила наша. Мы
В конце концов сражалися с врагами,
И больше никого, хотя вмешались с нами
В сраженье шарлатаны — колдуны.
Случайности в войне нередко помогают,
То падают с небес иль камни, или кровь,
Иль звуки из пещер скалистых вылетают,
Стесняя грудь врага, нас ободряя вновь.
Пал враг, посмешищем останется он вечным.
А победитель, славою увенчанный своей,
Свои колени склонит пред Предвечным
И станет восхвалять его, Царя Царей.
Приказывать того нам не придется,
Из миллионов уст далеко разнесется
«Те Deum». Но, чтобы кончить с прославленьем,
На душу я свою взираю со смиреньем,
Что делал до сих пор довольно редко я.
Ведь юный государь, в беспечности живя,
Спокойно в праздности и годы расточает,
Но мудрости его то время назначает:
Он начинает жить, и данный миг ценя.
И вот теперь я с вами, с четырьмя,
Того достойными, союз свой заключаю:
Двором, дворцом и государством я
Правленье вместе с вами разделяю.
(К первому.)
Тебе, князь, мы обязаны прекрасным
Расположеньем войск и направленьем их.
Геройски смелым в тот главнейший миг,
Что можно было б нам считать вполне опасным.
И мирною порой ты действуй, как и тут,
К чему тебя событья приведут.
Я маршалом тебя верховным назначаю
И меч тебе торжественно вручаю.
Верховный маршал
Все войско верное твое еще в стране
И занято внутри. Когда же совершится
Престола украшение и вид,
И будет власть твоя тверда и на границе,
Так будет нам дозволено тогда
Устроить пир в твоих обширных залах,
Где предки веселилися всегда,
Где будешь пировать ты при своих вассалах,
Тогда я понесу торжественно меч свой.
Нести его я буду обнаженным
И шествовать все рядышком с тобой,
Его считая свыше одаренным
Хранить твою верховнейшую власть.
Император
(второму)
Теперь твою определяю часть.
Ты деликатности являешься примером
При храбрости своей; будь обер-камергером!
Но должность та заботами чревата:
Начальник моего домашнего ты штата.
Благодаря в нем распрям постоянным,
Я нахожу в нем слуг дурных совсем.
Да будет твой пример указом непрестанным,
Как угождать царю, двору и прочим всем.
Обер-камергер
Твоих всех замыслов высоких исполненье
Дает возможность мне всем лучшим помогать,
Да и дурным вреда не причинять,
Правдивым быть, отбросив ухищренья,
Спокойным быть, не притворяясь в том.
Как ты проник в меня своим орлиным зреньем,
Нужды не ощущаю я ни в чем.
Ты разреши и мне своим воображеньем
Заняться предстоящим торжеством.
Когда к столу изволишь ты идти,
Из золота лохань я должен поднести
И кольца, снятые с перстов твоих, блюсти,
Чтоб в те отрадные мгновенья
Так чудно руки бы твои достигли освеженья,
Как взор твой радует меня.
Император
Настроен чересчур серьезно я,
Чтоб я теперь о празднествах мечтал.
Да будет так, как ты сейчас сказал!
И эти самые мечтанья
В себе несут благие начинанья.
(Третьему.)
Обер-форшнейдером да будешь ты моим!
Охота, птичий двор и ферма вместе с ними
Под наблюденьями пусть состоят твоими.
Любимые блюда мои ты выбираешь,
Сообразуйся с сезонами для них,
И вместе с тем ты зорко наблюдаешь,
Чтоб тщательно приготовляли их.
Обер-форшнейдер
Строжайший пост отныне будет мне
Приятным долгом до того мгновенья,
Как блюдо вкусное и сытное вполне
Доставит и тебе немало наслажденья!
С прислугой кухонной стараться буду я,
Чтоб стали многих мест короче отдаленья,
Чтоб и сезонов разных наступленья
Не оставляли ждать нас долго. Для тебя
Продукты дальних мест не цели достиженья,
Другие пусть в еде и алчут обновленья, —
Простые любишь ты, здоровые блюда.
Император
(четвертому)
Раз речь пошла здесь о пирах, тогда
Ты, молодой герой, будь шенком, обер-шенком!
Чтоб наших погребов не устыдиться стенкам,
Заботься более всего ты об одном:
Чтоб были снабжены всегда они вином,
Вином хорошим. Сам же оставайся
Всегда умеренным, соблазну не поддайся
Переступить веселости границы.
Обер-шенк
Мой государь! Есть молодые лица,
Когда с доверием относятся лишь к ним,
То зреют ранее, чем мы вообразим.
Но думаю и я про пир и про обед;
Я изукрашу императорский буфет
Роскошными сосудами: богато
Там будут выглядеть и серебро, и злато;
Но для тебя охота мне пришла
Взять штоф венецианского стекла,
Чудесный штоф, а в нем вино,
Хотя и крепче, вовсе не пьяно.
Сокровищу такому изуверы
Порою верят свыше всякой меры.
Но высшее ручательство над тем —
Твоя воздержность, ведомая всем.
Император
Все, что вручили вам мы в этот важный час,
Вы все с доверьем слышали от нас,
На наши же слова возможно положиться,
Всяк дар лишь может ими утвердиться.
Но могут подтвердить подобное даянье
Еще свидетельство, а с ним и подписанье.
Все это сделает тот человек для вас,
Что так ко времени является сейчас.
Входит Архиепископ-Архиканцлер.
Император
Коль своему ключу свод крепко доверяет,
На веки вечные он прочным пребывает.
Здесь видишь пред собой ты четырех князей.
Кончали с ними мы еще минутой сей
Вчиненный нами же совместный уговор,
Как совершать наш долг, как содержать наш двор.
Но до имперской что касается заботы,
На всех вас пятерых возложатся работы
Всей тяжестью, всей силою своей.
Так эти пятеро стоят над массой всей.
Владенья пятерых должны блистать пред всеми,
Я увеличу их еще землями теми,
Что были за отпавшими от нас.
О, верные мои! Я одаряю вас
Землями чудными и правом безграничным
Их расширять по поводам различным —
Наследством ли, покупкою ль иль меной.
Не изменяю ни малейшей переменой
И юридически я прав и преимуществ,
Что обладателям земельных всех имуществ
Присущи искони. В судебном положеньи
Вся сила будет в вашем лишь решеньи,
И апеллировать негоже на него:
Теперь вы — высшая инстанция всего.
Еще дарю прерогативы многи:
Сбирайте подати вы, пошлины, налоги,
Почетной свитою себя вы окружайте
И сборы разные себе вы собирайте,
И бейте у себя монету вы свою.
Чтоб всем вам доказать признательность мою,
Я всех вас уравнял, по милости особой,
С своею императорской особой.
Архиепископ
Глубокое от всех тебе благодаренье;
Ты всем даруешь нам большое укрепленье
И самым тем крепишь могущество свое.
Император
Но с вами я, пятью, тем не закончил все,
Еще вас высшими дарю я почестями:
Живу я до сих пор — как видите вы сами —
Для государства, и я жить еще желаю очень.
Однако предков доблестных ряды
Меня порой влекут от суеты,
Грядущим я бываю озабочен.
Придет пора, и мне тогда придется
Покинуть тех, к кому так сердце рвется.
Тогда ваш первый долг — наследника избрать,
Его торжественно короною венчать
И на алтарь священный вознести,
И будет мирно все тогда идти,
Что вылилось в столь бурных возмущеньях.
Архиепископ
(как канцлер)
Мы с гордостью в душе, смиренные в движеньях,
Мы, первые князья, склонились пред тобой.
Покуда мы повязаны все верной кровью той,
Мы — тело, что твоей покорно воле.
Император
Да будет все, что сказано здесь нами,
Записано, печатью скреплено.
Имуществом владейте смело сами,
Но неделимым пусть останется оно.
И как бы вы ни вырастили то,
Что вам от нас сегодня выпадает,
В объеме полном старший сын его
Наследством тем один завладевает.
Архиепископ
(как канцлер)
Важнейшее сие постановленье
Сейчас же я пергаменту предам.
На благо всей империи и нам:
А копии его, печати приложенье —
Все это подготовит секретарь,
Скрепишь же подписью своей ты, государь.
Император
Я отпускаю вас, все совершив вполне,
Чтоб вы могли размыслить в тишине
О том, что только что свершалось[201].
Светские князья уходят.
Архиепископ
(остается и говорит с пафосом)
Нет канцлера, епископ лишь остался.
Я осторожности ни разу не гнушался
И так желаю, чтобы ты мне внял:
Мне страх великий сердце обуял.
Император
Чего боишься ты в такой отрадный час?
Я выслушать тебя готов, хоть и сейчас.
Архиепископ
Я глубоко скорблю, что головы священной
Твоей союз я вижу с Сатаной!
Ты прочен на престоле несомненно,
Но Бог поруган и Отец Святой!
Лишь только Папа сведает об этом,
Тогда тебя накажет он за все
И молнией священною, запретом
Он уничтожит царство все твое.
Не мог он равнодушным быть к тому,
Как ты в великий день коронованья
Жизнь даровал — кому же? — колдуну!
То первый луч венчанного сиянья,
То милость первая — над кем? Над колдуном!
Христовой вере новый терн терзанья!
Так бей же в грудь себя в отчаяньи своем!
И из преступно добытого счастья
Отдай лишь лепту малую святым.
Раздув в себе огонь священного участья
И благочестием вновь возгорев былым,
Отдай холмов большое протяженье,
Где твой шатер развернутый стоял,
Где духи злые на твое спасенье
Соединялися, где ты свой слух склонял
К решенью князя лжи, — святое назначенье.
Прибавь еще к ним гору, лес густой
И пастбища, богатые травой,
И рыбою обильные озера,
И без числа ручьи, стремящиеся скоро
К долине, чтобы пасть извивами в нее.
Включи в число даров долину самое
С оврагами, полянами, лугами, —
Тогда подобными богатыми дарами
Проявится твое, как должно, сокрушенье
И обретешь себе ты милость и спасенье.
Император
Так глубоко сейчас испуган я
Своим грехом поистине ужасным,
Что возлагаю все охотно на тебя,
Решай и помогай, я буду лишь согласным.
Архиепископ
Во-первых, место, что осквернено,
Служенью Господу должно быть отдано.
Уж воздвигает мне мое воображенье
Могучих стен обширное строенье,
Я вижу хоры в утреннем сияньи,
Я вижу крест у храма в основаньи,
Я вижу, как растет в длину и в ширину
Пространство среднее, что отдано ему,
На радость всех, кто верою влекомы,
Что все в портал спешат, усердием зовомы.
Вот в первый раз по весям и долинам
Пронесся колокола всех зовущий звон,
Летит с верхов, с высоких башен он,
Стремящихся к тем голубым равнинам,
Идет туда и грешник с покаяньем,
Где жизнь нова под этим новым зданьем.
И в день святой той церкви освященья
Ты был бы наилучшим украшеньем
Для праздника великого того!
Скорее бы дождаться нам его!
Император
Такой поступок должен возвестить
О набожном моем и искреннем стремленьи
Хвалу Всевышнему воздать и искупить
То зло, что совершил в своем я преступленьи.
Довольно! И теперь уже я ощутил,
Как дух мой пробужденный воспарил.
Архиепископ
Как канцлер я прошу лишь твоего веленья
Исполнить все формальности решенья.
Император
Формальный документ дай о даренье том,
Я с радостью сейчас и распишусь на нем.
Архиепископ
(откланивается, но перед уходом возвращается)
И кроме этого — формальности ведь строги —
Ты храму новому уступишь навсегда
И все доходы те, что надлежат сюда,
Как — десятину, пошлины, налоги
И подати. Во много обойдется,
Чтоб храм в достойном виде содержать;
Правленье должное — и то так не дается.
А чтоб на пустыре достойный храм создать,
Отпустишь золота ты из казны военной.
Нельзя же о нужде не молвить непременной
В известке, в дереве там, в камне и ином,
Что нужно будет нам, чтоб строить Божий дом.
Возить материал народ нам не откажет,
На то ему и кафедра укажет:
Ведь церковь все труды благословляет,
Коль человек их церкви Божьей посвящает.
Император
Велики и тяжки священные вины;
И будут памятны мне эти колдуны.
Архиепископ
(снова возвращается с глубоким поклоном)
Прости, О, государь, безбожнику такому
Ты отдал берег целый, но его
Постигнет отлученье, коль того
Не сделаешь, раскаясь, по иному:
Пусть подать, десятины, все доходы
И с берега того питают церкви своды.
Император
(с досадою)
Но той земли ведь нет еще: она
Пока еще водой поглощена[202].
Архиепископ
Коль право есть, а с ним запас терпенья,
Добьется тот всегда и своего решенья.
А нам ведь ничего не надобно иного,
Лишь в силе бы своей твое осталось слово!
(Уходит.)
Император
(один)
Да, при таких делах не нужно сомневаться —
И без империи легко остаться.