ОТКРЫТАЯ МЕСТНОСТЬ
Путник
Да, эти липы темные все те же
В могучей силе старых лет своих.
Не думал я, что после странствий мне же
Вновь будет суждено застать на месте их!
Да, это место то же, что и было,
Жилище то же, что уже меня
От бурных волн когда-то приютило,
Когда здесь на берег был брошен бурей я.
Хотел бы я благословить владельцев,
Чету прекрасную, что всем помочь рвалась,
И столь тогда уж старых земледельцев,
Что вряд ли встреча б удалась.
Какие набожные были это люди!
Не постучаться ли теперь на случай к ним?
Привет вам, добрые чьи, ласковые груди
Находят счастие, творя добро другим!
Бавкида
(очень древняя старушка)
Милый путник! Тише, тише!
Иль встревожишь мужа сон:
Старцу сон ниспослан свыше,
Чтобы мог работать он[203].
Путник
Ты ли, матушка та, ты ли,
Коей так обязан я
За все то, что совершили
Ты и муж твой для меня?
Ты ль, Бавкида, той порою
Освежила мне уста?
Филемон входит.
Филемон! Твоей рукою
Жизнь моя ведь спасена?
Маяка огонь приветный,
Резкий колокола зов
Принесли покой заветный
Здесь нашедшему свой кров.
Дайте несколько мгновений
Мне, чтоб на море взглянуть!
Дайте пасть мне на колени,
Облегчить молитвой грудь!
(Идет вперед по дюнам.)
Филемон
(Бавкиде)
Где цветов веселых боле,
Стол накрой скорей ему!
Пусть побегает на воле,
Удивляется всему!
Мудрено поверить взору!
(Идет за ним и затем останавливается около него.)
Море, злобное что ад
Для тебя в былую пору,
Превратилось ныне в сад.
Видишь райскую картину?
Стариком я вовсе стал
И не в силах гнуть так спину,
Как я ранее сгибал.
Перестал я быть готовым
Помощь людям оказать.
Но с упадком сил суровым
Море стало отступать.
Люди барские не спали:
Понастроили плотин,
Да канав понакопали —
Мудр их очень господин!
Море старых прав лишилось,
Власть вся к людям перешла;
Много, много изменилось,
Посмотри на их дела!
Видишь пастбища с лугами,
Лес, деревни и сады?
Полюбуйся же очами
На полезные труды!
Солнце близится к закату,
Ждать недолго, как зайдет!..
Парус там скользит к возврату,
К верной пристани идет.
Где гнездо, то знает птица:
Там и порт у нас ютится,
И теперь совсем далеко
Голубая даль видна,
А у нас кишит широко
Населением страна.
В садике. За столом трое.
Бавкида
(гостю)
Ты молчишь все, ни куска ты
Не кладешь в голодный рот.
Филемон
Он все ждет того, когда ты
Порасскажешь эпизод.
Бавкида
Да, тут чудо совершилось!
Чувства до сих пор мои
Не осталися в покое:
Совершилось то, другое,
И при этом, как сказать…
То хорошим — не назвать.
Филемон
Разве кайзер согрешил,
Что сей берег подарил?
Иль герольд, трубя в трубу,
Не разнес о том молву?
Первыми из поселений
Были хижины одни.
Но затем среди растений
И дворец возник в тени.
Бавкида
Слуги мирно днем трудились,
Целый день копали, рылись,
Но без пользы. Только там,
Где мелькали по ночам
Огоньки, там вместо тины
Утром выросла плотина.
Там, где кровью истекали,
Где ночами стон стоял,
Где огня столбы пылали,
Утром был готов канал.
Человек он злой, бездушный,
Так и зарится на нас:
Домик, садик наш уютный
Заберет себе как раз.
И кичлив неимоверно
Завидущий наш сосед:
Гнет, как подданных примерно,
Хоть на то и права нет.
Филемон
Все ж участком, по-другому,
Мы обязаны ему.
Бавкида
Я не верю дну морскому,
Предпочла бы высоту.
Филемон
Пойдем в часовню уловить
Захода миг последний.
Там будем в колокол звонить,
Склоним свои колени,
Чтобы молитве там отдаться
И воле Вышнего предаться.
ДВОРЕЦ
Обширный, разукрашенный сад; большой, прямо идущий канал. Фауст, глубокий старик, ходит в задумчивости.
Линкей
(башенный сторож говорит в рупор)
Заходит Солнце, корабли
Несутся, словно запоздали.
Большое судно невдали
И скоро будет здесь, в канале.
Пестреют, вьются флаги все,
И мачты вытянулись стройно.
О, боцман, радуйся спокойно!
Нашел отраду ты себе!
В мгновенья, лучше коих нет,
Тебе шлет счастье свой привет!
На дюнах раздаются звуки маленького колокола.
Фауст
(вспыльчиво)
Проклятый звон! Меня он ранит
Так, как коварная стрела;
Там, впереди, владенье манит,
А сзади… вновь тоска взяла.
Такими звуками досадно
Она напоминает мне,
Что хоть владенье и громадно,
И хоть мое, но не вполне.
Часовни старенькой остатки,
И хижина в той стороне,
И роща лип еще в придатке —
Принадлежат, увы, не мне.
Когда желание приходит
Пройтись на отдых в те края,
Меня в досаду, в ярость вводит
Та мысль, что тень там — не моя.
В моих глазах то — как соринка,
Как гвоздь в подошве у меня.
О, как хотел бы очутиться
В минуты те далеко я!
Линкей
(как выше)
Как разукрашенное судно
Гонимо свежим ветерком!
Товар велик, идти с ним трудно,
Оно ж несется как бегом.
Хор
Вот мы и пристали!
Вот путь наш и свершен!
Счастие хозяину,
Да здравствует патрон!
Они выходят из лодки, привезенный груз сносят на берег.
Мефистофель
Работали мы славно. Наш патрон
Похвалит нас. Мы в путь морской пустились
С двумя судами. Путь наш совершен;
Мы с двадцатью обратно воротились.
Мы совершили крупные дела.
Там рассудительность не ценится и даром,
Лишь ловля быстрая одна дает удачу:
Как ловят рыбу, ты суда лови;
К трем и четвертое приходит на придачу,
И пятому несладко впереди.
Коль сила у кого, так у того и право.
Обычно спросят вас: что взяли вы? Не — как?
От мореходов я бы отказался, право,
Когда б не знал того, что знаю так:
Война, торговля и разбой
Неразделимы меж собой.
Три богатыря
Ни привета, ни спасибо! Ни спасибо, ни привета!
Словно дрянь добыча эта!
Недовольства вид являет:
Знать, добыча не прельщает!
Мефистофель
Не ждите вы себе награды,
Своей вы части будьте рады!
Три богатыря
Это — лакомства лишь, сласти,
Мы желаем равной части!
Мефистофель
Сперва расставьте там, вверху, по залам
Все драгоценности. Там он осмотрит их,
Оценит поточнее и за малым
Не станет гнаться. Моряков своих
Обрадует, конечно, празднествами,
И все довольны будете вы сами.
А птицы пестрые прибудут в эти дни[204],
В накладе не останутся они.
Груз уносят.
Мефистофель
(Фаусту)
Насупившись, в очах с ненастьем,
Ты повстречался с дивным счастьем.
Ведь мудрость высшая твоя
Теперь увенчана прекрасно:
Твоя в спокойствии земля,
И море ей не так опасно.
Они не ссорятся ничуть,
Ее суда приемлет море,
Чтоб посылать их в быстрый путь
На необъятном всем просторе.
Ты можешь сам себе сказать,
Что мир тебе — рукой подать.
Отсюда труд наш появился,
Здесь был сколочен первый дом.
Там — ров галерный углубился,
Где весла бряцают кругом.
И мысль твоя, что я приемлю,
И слуг покорнейших орда
Себе в награду море, землю
Уж получили навсегда.
Здесь…
Фауст
Здесь! Проклятое то слово
На мне лежит, как бремя, снова!
Ты опытен, тебе скажу:
Уколы вечные сношу —
Не в силах больше их сносить!
Мне даже стыдно говорить!
Те старики мне не нужны,
Пусть будут прочь удалены.
Их липы с их приятной тенью
Пусть моему отдохновенью
Отныне служат. Черт возьми!
Конечно, роща небольшая,
Но то лишь, что она чужая,
Владенья портит все мои.
Чтоб там иметь для обозренья
Возможно больший кругозор,
Где б мог гулять свободно взор,
Я род устрою возвышенья,
Чтоб мне оттуда созерцать
Те образцовые творенья,
Что дух свободный мог нам дать,
Что людям дал для поселенья
Земли такую благодать.
Сознание о том, чего
Недостает нам, — муки злые.
Звон колокольчика того
И ароматы лип густые
Мне ощущения дают —
Как будто церкви и могилы.
Решенья необъятной силы
Свою ничтожность сознают.
Как мне прогнать то ощущенье?
Едва раздастся только звон,
В душе иное настроенье,
Я равновесия лишен.
Мефистофель
Естественно, что неприятность
Такая может отравлять,
Кто чувства этого превратность
Теперь бы вздумал отрицать?
Какому развитому слуху
Приятным будет этот звон?
Да благороднейшему уху
Противным лишь быть может он.
Будь проклят этот «бим-бам-бом»!
Когда доносит ветерком,
Он на море туман наводит,
Во все событья жизни входит,
Начавши с первого купанья,
Кончая актом зарыванья,
Как будто между «бим» и «бом»
Вся жизнь является лишь сном!
Фауст
Упрямство, факт сопротивленья
Мне портят здесь все наслажденья,
И поневоле, став сварливым
И страшно мучая себя,
Быть перестанешь справедливым,
В конце концов, как ныне я.
Мефистофель
Из-за чего ж тебе стесняться?
Колонизацией давно
Уже ты начал заниматься.
Фауст
Так убери их все равно!
Ты знаешь милый уголок,
Куда я сам их приволок?
Мефистофель
Ну, уберут их, спустят ниже,
Живехонько так, что они же
И оглянуться не успеют,
Как в место новое поспеют.
А их за это испытанье
Утешит красота, что будет там.
(Издает пронзительный свист; входят Три богатыря.)
Исполнить господина приказанье!
А завтра празднество задаст он морякам.
Три богатыря
Нас встретил господин довольно дурно, право.
На это торжество мы все имеем право.
Мефистофель
(к зрителям)
А здесь проделана история былая:
Припомним виноградник Навуфая[205].
(Книга царств, III, 21.)
ГЛУБОКАЯ НОЧЬ
Линкей
(на башне поет)
Чтоб видеть рожденный,
Поставлен сюда,
Смотрю, восхищенный,
На свет я всегда.
Тут все предо мною,
Ну как моя длань:
И звезды с луною,
И роща, и лань.
Краса предо мною
Всегда и везде.
Любуюсь красою
И нравлюсь себе.
Скажу не напрасно
Счастливым очам:
Как все то прекрасно,
Что виделось вам!
Пауза.
Не прекрасным любоваться
Лишь одним поставлен ты:
Могут ужасы встречаться
В этом мире темноты.
Пламя грозно освещает
Рощу лип, где ночь темней;
Ветер пламя раздувает
Все сильнее и сильней.
Это хижина пылает,
Что покрыта старым мхом.
Помощь быстрая спасает,
Только нет ее кругом!
Старички как будто знали,
Их страшил всегда пожар.
И огня добычей стали.
Это страшно, как кошмар!
Раскалились камни, стены,
Удалось ли из геенны
Убежать хоть им самим?
Языки огня взбежали
И гуляют в вышине,
Вот и листья запылали
И слетают вниз в огне.
Я-то зрением хвалился!
Вот теперь что вижу им!
Для чего на свет родился
Дальнозорким я таким?
Вот часовенка свалилась
Под напором тех ветвей,
Что обрушились. Обвилось
Пламя выше и сильней,
До корней пни запылали,
Краснотой огней своих…
Продолжительная пауза. Опять поет.
Вот красоты все пропали
И пора, что знала их!
Фауст
(на балконе, обращенном к дюнам)
Кто там, вверху, поет тоскливо?
То не слова тревожны — мрачен тон.
Мой сторож башенный. Ретиво
Беду оплакивает он.
И сам я, в глубине души своей,
Решеньем скороспелым возмущаюсь —
От рощи пусть осталась груда пней,
Обугленных и мрачных, утешаюсь
Я мыслью той, что будет башня там,
Откуда будет даль открыта предо мною:
С той башни я смогу еще увидеть сам
И домик, снова занятый четою.
В сознаньи милости, оказанной вновь ей,
Пусть дни последние и в старости своей
Она проводит с радостью былою.
Мефистофель и Три богатыря (внизу.)
Мефистофель
Мы полною рысью сюда прискакали.
Прости нас! Не вышло, как мы бы желали.
Мы в двери стучали, мы в них колотили,
И все-таки двери для нас не открыли.
Тогда мы их стали сильно трясти,
И двери гнилые на землю — слети!
Кричали мы, глотки своей не щадили,
Угрозами всякими мы им грозили;
Они оставляли все то без ответа,
Как в случаях данных все делают это.
Тогда, не теряя минуток своих,
Тебя мы избавили сразу от них.
Они и не мучились долго при этом,
А сразу от страха расстались со светом.
Запрятан у них был какой-то чужой,
Тот вздумал за них заступиться борьбой,
И мы уложили на месте его.
А в пору живого сраженья того
Солома, что близко с углями лежала,
Отчаянно разом от них запылала.
Теперь все свободно пылает у них,
Ну словно костер для погибших троих.
Фауст
К словам моим глухи остались вы, что ли?
Ведь я лишь обмена простого хотел,
А мысли злодейской совсем не имел!
Грабеж — проявленье разнузданной воли!
Проклятье бессмысленной, дикой борьбе!
Возьмите его, разделите себе!
Хор
Старо то явленье и мощно гласит:
Сдавайся ты силе, как сила велит!
А если ты смело займешься борьбой,
Рискуешь жилищем, двором и собой.
(Уходят.)
Фауст
(на балконе)
Скрывают звезды блеск свой и сиянье,
Огонь — и он уж тоже затухает,
Его шевелит ветерок, и в сад
Ко мне доносит дым и чад.
Поспешен был приказ, поспешно исполненье!..
Какие там ко мне подкрадываются тени?
ПОЛНОЧЬ
Четыре седые женщины.
Первая
Зовусь Недостатком.
Вторая
Я Долгом зовусь.
Третья
Зовусь я Заботой.
Четвертая
Нуждой я зовусь.
Три из них
Дверь заперта: нам туда не войти,
Нам у богатых закрыты пути.
Недостаток
Я сделаюсь тенью.
Долг
Ничем становлюсь.
Нужда
Лицо отворотит, коль я появлюсь.
Забота
Войти вы не в силах, да вам и нельзя.
Замочною щелью проникну лишь я.
(Исчезает.)
Недостаток
Сестры! Прочь уйдем отсюда!
Долг
Рядом мне с тобой не худо.
Нужда
А за вами по пятам будет следовать нужда.
Все трое
(вместе)
Тянутся тучи… Блеск звезд потухает…
Далеко, далеко, сюда к нам шагает
Сестрица родимая — Смерть.
(Уходят.)
Фауст
(во дворце)
Я видел четверых, а три уходят… Да,
Я смысла разобрать их слов не мог, конечно,
Но доносилось будто бы «нужда»
И вскоре «смерть». Как речи привидений,
Звучали их слова. Увы мне! До сих пор
Я в действиях своих так и не знал свободы!
О, если б магию я выбросил, как сор!
О, если б колдовство не портило природы!
Нужда! Как бы хотел я пред тобой
Стоять, как человек! Для цели же такой
Труда бы стоило быть человеком. Я-то
Им был когда-то, прежде, чем начать
Свои искания, проклятьями играть.
Теперь же гадами так все вокруг богато,
Что ведь никто той тайны не постиг,
Как мог бы он избавиться от них!
И если нам порой даст сумму впечатлений
Разумных, светлых день, то сетью сновидений
Окутает нас ночь. Идем в весельи мы
С поляны радостной, закаркает вдруг птица;
Что в карканье том коренится?
Беда? С утра и до ночи в сетях
Своих нас крепко держит суеверье:
Оно — пред нами всюду на путях
И сзади нас, вселяя в душу страх,
В нем коренится целое поверье.
И одиноки мы… Дверь скрипнула сейчас,
Из-за нее никто не кажет глаз.
(Тревожно.)
Скажите, не вошел ли кто сюда?
Забота
На твой вопрос должна ответить: да!
Фауст
А кто же ты?
Забота
Я — здесь. При чем тут имена?
Фауст
Уйди же прочь!
Забота
Нет, здесь я быть должна.
Фауст
(сперва гневно, потом сдержав себя)
Тогда имей в виду,
Что слов тут колдовских я слышать не желаю.
Забота
Коль ухо я словами не пройму,
Так грозно в сердце я людское проникаю.
Разнообразны формы, нет другой подобной,
Какою пользуюсь я в деятельности злобной.
Тревожный спутник я на суше, на воде;
То льстят мне, то мне шлют проклятья.
Ужели до сих пор не получил понятья
Ты обо мне? Заботы не познал?
Фауст
По миру я лишь только пробежал,
Хватая за волосы все свои желанья,
Давая прочь отправиться тому,
Что оправдать не в силах ожиданья,
И не стремясь держать в своем плену
Того желания, что сразу ускользало
Из рук моих. Я только лишь желал.
Чего желал, то сразу исполнял,
И снова вдруг желанием томился;
Так бурно я всегда вперед стремился,
И бурно гнал я жизнь свою вперед;
Сперва она неслась широко и тревожно,
Сейчас она идет разумно, осторожно.
Известен мне земной круговорот,
А видеть за пределами его
Я не могу, нам это не дано.
Кто, щурясь, взор свой дальше обращает,
Кто ждет себе подобных там,
Безумец тот. Пусть твердо он шагает
Здесь, по земле, не лезет к облакам.
Для сильного хорош и этот свет.
Кто знает, как кому на том придется?
Что он познал, то здесь ему дается,
И дать ему могу я свой завет:
Иди вперед дорогою земною,
На привидения напрасно не смотри,
И счастье здесь имей, и муки претерпи,
Что нам даются на земле порою.
Забота
Но для того, кем я завладеваю,
Пребудет бесполезным этот свет,
Я в вечный мрак такого повергаю:
Ему восхода и заката нет.
Все чувства хоть ясны, внутри же темнота,
Сокровищ он уже совсем не собирает.
Несчастье, счастье — прихоть лишь одна,
Средь изобилия он все же голодает.
Блаженство ли, мученье ли грозит —
На следующий день сложить он норовит;
К грядущему его все мысли отлетели,
Но только и о нем он думает без цели.
Фауст
Молчи! Тебе меня так не поймать!
И слышать не хочу подобного я слова!
Прочь уходи! Начав так причитать,
Ты можешь с толку сбить и умницу любого.
Забота
Идти ль ему вперед? Вернуться ли с пути?
Решимости былой в себе он не находит,
Он ощупью, полушагами бродит,
Где раньше мог решительно идти.
Теряется он более и боле,
В превратном виде представляет все,
Бранит себя и ближних поневоле,
Дыша, дыхание теряет он свое.
Почти безжизненный, почти что бездыханный,
Он все ж не покоряется судьбе,
Он мечется то там, то здесь, везде
Бездействуя, однако же, недужно,
Не делая того, что было б делать нужно.
То будто бы порой освобождаясь,
То снова и сильней порабощаясь,
Испытывая словно полусон,
За ним тяжелое и злое пробуждение.
Тем к месту своему приковывается он,
Готовяся на адское мученье.
Фауст
О, будьте прокляты вы, злые привиденья!
Как поступаете с породой вы людской!
Все дни обычные своею простотой
Вы превращаете в ужасные сплетенья
Жестоких мук, опутывающих их.
От демонов освобождаться трудно,
С их миром не порвать сплетений нам своих,
Но власть твою, ко мне крадущуюся нудно,
Забота, ни за что я не хочу признать!
Забота
Так должен ты ее невольно испытать,
Когда с проклятием тебя я покидаю!
Слепы всю жизнь иные люди, знаю;
В конце ее слепым ты должен стать!
(Дует на него.)
Фауст
(ослепнув)
Мне кажется, что ночь глубокая нисходит,
Но все ж внутри меня свет яркий не исчез.
Что лишь задумал я, пускай то в свет выходит,
Владыки слово здесь — значенье все и вес.
С постелей, слуги, подымайтесь!
Сюда, ко мне! Мой замысел пройдет!
За заступы, лопаты принимайтесь!
Немедленно работу всю вперед!
Порядок и при этом прилежанье
Награду чудную получат в воздаянье.
Чтоб мысль великая осуществлялась вдруг,
На сотни рук один быть должен дух.
БОЛЬШОЙ ДВОР ПЕРЕД ДВОРЦОМ
Факелы. Мефистофель в качестве смотрителя за работами.
Мефистофель
Сюда, сюда! Идите вы, трясучие лемуры[206]
Собранье связок, жил, костей, совсем полу-натуры!
Лемуры
(хором)
Мы на услуги все твои.
И, сколько нам понятно,
Речь о большом куске земли,
Для нас то вероятно.
И копья все заострены,
И цепь мы притащили!
Вот для чего явились мы,
Об этом мы забыли.
Мефистофель
Не нужно прибегать тут ни к какой затее,
Я к вашим средствам лишь зову:
Один из вас, что ростом подлиннее,
Пускай растянется, полите вкруг траву,
Как это делала седая старина.
Продолговатая тут яма лишь нужна.
Здесь эмиграция в межу изо дворца;
Что может быть глупей подобного конца!
Лемуры
(копая с насмешливыми ужимками)
Пока был молод, жил, ласкал,
Казалось, было сладко;
Чуть где я музыку слыхал,
Плясал там до упадка.
Пришибла старость тут меня
Своими костылями,
Споткнулся — и в могиле я.
Зачем тогда она была
С открытыми дверями?
Фауст
(выходит из дворца, ощупью находя дверь)
Как мне сейчас приятен стук лопат!
То трудится толпа, заказ мой исполняя,
С самой собою землю примиряя,
Пределы морю ставя из преград,
Оковы прочные на море налагая.
Мефистофель
(в сторону)
Плотинами и всяким укрепленьем
Готовишь ты Нептуну торжество,
Работаешь на наше естество —
Мы со стихией в тесном единеньи,
И делу твоему грозит уничтоженье.
Фауст
Смотритель!
Мефистофель
Здесь.
Фауст
Ты добывай людей,
Возможно более, хоть целыми толпами!
И строго поступай ты с ними, как с рабами,
И удовольствия для них ты не жалей!
Плати, настаивай и соблазняй! А я
Жду каждый день известий для себя,
Насколько ров прибавился в длине.
Мефистофель
(вполголоса)
Тут о могиле речь, а вовсе не о рве.
Фауст
Тут тянется болото вдоль горы
И заражает гнилью все собою,
Что с тягостным трудом уже добыто мною.
Гнилой трясины той уничтоженье
Я счесть готов за новое владенье,
При этом лучшее. Я открываю тем
Пространство новое для миллионов новых.
Пусть там живут, хотя бы не совсем
И в безопасности, в условиях суровых,
Но отдаваяся свободному труду!
Поля зеленые, удобные плоду;
И людям, и стадам на той земле вольготно;
Все расселилися вдоль тех холмов охотно,
Что смелостью, трудами созданы;
В стране их — рай, а там, за их страною,
Пусть бешено волна несется за волною:
Они им будут больше не страшны.
Когда ж они лишь только пожелают
Преграду ту насильственно прорвать,
Пусть сообща отверстья открывают.
Последним словом мудрости назвать
Могу я мысль; я предан ей всецело.
Лишь только тот, кто весь уходит в дело
И каждый день успехи брать готов
Среди опасностей, пусть ожидает смело
Свободной жизни он от тягостных трудов,
Что он творит ребенком, мужем, старым.
Вот о каких трудах и о какой свободе
В стране свободной, о каком народе
Мечтал я. Ведь тогда сказал бы я недаром
Мгновенью: «Стой, мгновенье! Ты — прекрасно!»
И жизнь моя не пропадет напрасно!..
В предчувствии такого наслажденья
Считаю, что достиг я высшего мгновенья![207]
(Падает. Лемуры хватают его и кладут на землю.)
Мефистофель
Нет удовольствия такого, чтобы он
Им сыт был, счастья нет такого;
Где изменяемость зависит от сторон,
От точек зрения, он жаждет уж другого,
Как волокита; удержать он хочет за собой
Последнее, прескверное мгновенье.
Тот, кто всю жизнь боролся так со мной,
Нашел во времени конечное решенье.
И тело старика безмолвно повалилось.
Часы не ходят.
Хор
Да! Они стоят.
Упала стрелка.
Мефистофель
Да, упала, все свершилось.
Хор
Все кончено.
Мефистофель
Зачем те глупости твердят?
Коль кончено, так полное ничто —
Значенья этих слов не различают даже.
Тогда ответьте мне: а творчество — на что,
Когда все сущее уносится в ничто?
Что в слове «кончено» ты можешь прочитать?
Понятие «не было» ему почти равновелико,
А между тем, что «не было» — шумит,
Как будто жизнь в нем многолика…
Вот с «вечной пустотой» и смысл меня мирит.
ПОЛОЖЕНИЕ ВО ГРОБ
Лемур
(соло)
Кто это заступом, лопатой
Такой прескверный строил дом?
Лемуры
(хор)
Да гостю, что в льняной одежде,
Отлично жить здесь и в таком.
Лемур
(соло)
Кто комнату обставил дурно?
Ну, где хоть стулья со столом?
Лемуры
(хор)
Ссудили их на время только,
А кредиторов тьма кругом.
Мефистофель
Здесь тело, если ж дух задумает вспорхнуть,
Я предъявлю ему кровавую расписку.
Но, к сожалению, есть много средств без риску
Душе от черта ускользнуть.
По старому пути — о что-нибудь споткнешься,
На новом нас пути не жалуют совсем;
Бывало, лишь один с работой обернешься,
Теперь помощники нужны за делом тем.
Теперь приходится во всех вещах нам плохо,
Ни на преданья, ни на право старины
Теперь мы полагаться не должны.
Бывало, ждали мы последнего лишь вздоха,
В подобных случаях душа сейчас ушла б;
Я уж стерег ее и сразу — цап-царап —
Держал в когтях, как быстрого мышонка.
Теперь же медлит так негодная душонка,
Ей расставаться с трупом словно жаль,
Пока враждебные друг другу элементы
Ее не выгонят из той квартиры вдаль.
Вот тут проделывать изволь эксперименты.
Здесь путает нам карты медицина
И спорная случается картина.
Терзайся, мучайся часы и даже дни.
Вопросов тьма: когда скончалися они,
И как, и где? Смерть потеряла силу,
И самый факт сомнителен ее[208].
Смотрел не раз сам я на ждущего могилу,
И мне казалося, что движется в нем все,
Но это был обман.
(Делает фантастические, заклинателъные жесты.)
Живее вы сюда,
С прямым, с кривым ли рогом старого фасону!
Пасть адову несите поскорей!
У ада, правда, несколько пастей,
И каждая из них в работе по закону:
Глотает грешников согласно их чинам,
Но скоро разбирать не будут их и там[209].
На левой стороне раскрывается страшная пасть ада.
Вот полости зияют; тут со свода
Бежит расплавленный поток,
Там в глубине краснеет городок,
Пожар — его обычная природа.
И пламя грозное — алеет до зубов.
А грешники, надеясь на спасенье,
Знать, думают, что выход им готов,
Но пасть приходит вновь в движенье
И снова поглощает их собой:
Вновь опускаются те в путь горячий свой.
А сколько рук в углах ужасно копошится!
Обмана много здесь, но многое вершится!
Пугая грешников, вы действуете верно:
Они же думают, что это все химерно.
(К толстым чертям с коротким и прямым рогом.)
А вы, пузатые лентяи со щеками,
Раздутыми от адской серы так,
Вы, деревянные затылки, что там, как?
Не светит ли в аду где фосфор огоньками,
Психея с крыльями[210] душонка эта? Но,
Лишь крылья ей вы только оборвете,
Вы червя гадкого перед собой найдете.
Ее я припечатаю при вас
И в вихре огненном прошу умчать тотчас.
Вам, толстобрюхим, зоркими глазами
Следить за душами — обязанность сейчас.
Жила ли там душа, не знаем мы и сами,
Но забирается в пупок она как раз.
Смотрите лишь, чтоб этими местами[211]
Она не вздумала вдруг ускользнуть от вас.
(К тощим чертям с длинным и кривым рогом.)
Вы, длинные паяцы, сторожите
По воздуху, и лапы протяните
С когтями острыми, чтоб было чем поймать
Беглянку юркую, коль вздумает удрать.
Ей скверно быть должно при долгом кипяченьи,
Она начнет искать исхода в воспареньи.
С правой стороны вверху открывается небо с лучезарными сонмами ангелов.
Небесные сонмы
Небу родимые,
Неба посланники,
Невозмутимые
Воздуха странники!
Тихо с небес к земле
Путь совершайте,
Грех вновь прощайте,
Прах оживляйте
И оставляйте,
Тихим пареньем
Свет разливайте,
Всяким твореньям
Радости след!
Мефистофель
Бренчанье мерзкое с фальшивой пискотней
Доносится с несносными лучами.
Не девочки пищат, не мальчики толпой —
Вот музыка, любимая ханжами![212]
Вы знаете, как мы в проклятые часы
Готовили всем людям истребленье;
Гнуснейшее из гнусных измышленье
Нашло сочувствие у набожной красы.
Там олухов понабралося — страх!
Оружьем нашим против нас сражаясь,
Сманили наших многих, ухищряясь:
Они ведь — черти те же, но только в пеленах[213].
(Бесам.)
Позором вечным все бы мы покрылись,
Когда б, увидя их, от дела отстранились.
Смелее же к могиле все, живей!
Держитесь твердо перед ней!
Хор ангелов
(рассыпая розы)
Розы слепящие,
Сладко дышащие,
Плавно парящие,
Как окрыленные,
В почках рожденные,
Время вам есть
Спешно расцвести!
Дай, весна, времени
Пурпура, зелени!
И созидай
Почившему рай!
Мефистофель
(бесам)
Чего вы корчитесь, чего вы задрожали?
Таких обычаев в аду у нас не знали!
Держитесь крепко, пусть их закопают!
Лишь душу мне не провороньте, дурачье,
У них воображение свое:
Они цветочками, как снегом, замышляют
Засыпать вас, чертей! Но тщетны их старанья:
Растает все как раз от вашего дыханья,
Ну, дуйте, раздувайте мехи!
Достаточно, довольно! От паров
Бледнеет рой летящих с облаков…
Не сильно так! Зажмите все носы и пасти!
Задули так ужасно — просто страсти!
Вы меры соблюсти ни разу не умели;
Цветы вон ежатся и сразу потемнели,
А вот уже горят и все на нас летят
Уж ядовито яркими огнями…
Обороняйтесь, напирайте сами!..
Нет, черти так работать не хотят…
Их силы слабнут… Хочется иного…
Учуяли, знать, жар чего-нибудь чужого.
Ангелы
Цветики заветные,
Огоньки приветные,
Вы любовью сеете,
Счастье вы навеете,
Сколько захотите.
В чистом эфире
Речи о мире.
Сонмам небесным
Светом чудесным
Ярко горите!
Мефистофель
Проклятие! Позор таким болванам!
Перевернулись вверх ногами, колесом
Слетают в ад, держась вперед задком.
Там баню зададут подобным истуканам!
А я останусь на посту своем…
(Отбиваясь от падающих на него роз.)
Долой, огонь блудящий, ты светись,
Светись, пожалуй, сколько хочешь!
В моих руках ты — пакостная слизь.
Чего порхаешь ты? О чем ты здесь хлопочешь?
Ты сгинешь ли, проклятая юла?..
Щемят в затылке сера и смола.
Ангелы
(хор)
Всего, что чужое,
Должны избегать вы;
Что гадкое, злое,
Должны прогонять вы.
Одна лишь любовь
Открыть может вновь
И небо родное!
Мефистофель
Горит и голова, и сердце, и печенка,
Вот сверхчертовский элемент!
Огонь в аду — простая побасенка!
А любопытен ваш эксперимент;
Не оттого ль влюбленные шуты
И мучатся так страшно при отказе;
Свернут и голову они в своем экстазе
Чтоб повидать возлюбленной черты.
Не то же ль самое творится и со мной?
Зачем в ту сторону верчу я головой?
Ведь с тою стороной в заклятой я войне,
Ведь до сих пор их вид противен так был мне…
Ужели чуждое мне вторгнулось в меня?
На деток миленьких все озираюсь я…
И что меня сейчас хранит от сквернословья?
Нет, коли я, из нашего сословья,
Сваляю дурака, — так не дурак ли я?
Проказников-ребяток не терплю я.
Но — верите ли? — ныне сознаю я,
Что все они приятны для меня!
Скажите, деточки — возвышенная сфера,
Вы тоже не из рода ль Люцифера?
Вы так милы, что хочется мне вас
Расцеловать, вы кстати появились;
Как будто тысячу по крайней мере раз
Я видел вас. Во мне вдруг проявились
Кошачьи вожделения, привольно
И натурально в сердце у меня!
Я с каждым взглядом нахожу невольно
Вас все милей, чем раньше думал я.
Приблизьтесь, милые! Взгляните на меня!
Ангелы
Вот мы приблизились, зачем ты отступаешь?
Вот мы приблизились — ты место покидаешь.
(Раздвигаясь, занимают все пространство.)
Мефистофель
(оттесненный к просцениуму)
По-вашему, мы — адские чины,
А разве сами вы не колдуны?
От вас идет соблазн один —
Равно для женщин, для мужчин.
Подлейшее ведь вышло приключенье!
Ужель во мне любовное влеченье?
Огнем охвачено все тело,
В затылке же моем как будто не горело…
Вы все порхаете туда или сюда,
Спуститесь чуточку пониже,
Не погнушайтеся труда
Ходить по светскому, тогда
И я увижу вас поближе.
Серьезность, правда, очень к вам подходит,
Но, если б вы мне улыбнулись раз,
В восторге вечном был бы я от вас.
Вот так, как у влюбленных то выходит:
Мигнут глазком, подернут чуть губами,
И дело кончено. Вот, если б так же с вами!
Особенно ты, длинный мальчугашка,
Мне нравишься, но все же у тебя
Осталася одна прескверная замашка,
То — физия поповская твоя.
Взгляни ты на меня немножко похотливо!
И было бы прилично и красиво,
Когда бы вы немножко обнажились;
Рубашка в складочках моральна чересчур.
Вот все они ко мне спиной поворотились…
Преаппетитное сложение фигур!
Хор ангелов
Те, что любовью пылают,
К небу свой пыл устремляют;
Те, что себя проклинают,
Душу свою очищают,
Радостно зло избывая, —
Внемлет им правда святая!
Праведных всеединенье
Грешным дарует спасенье!
Мефистофель
(придя в себя)
И что со мной! я с головы до ног,
Как Иов, струпьями покрыт, и страшно мне
На самого себя смотреть, но в тишине —
Я сам себя познать отлично мог —
И на природу, и на род свой полагаясь,
Я торжествую, втайне наслаждаясь.
Черты чертовские все мной сохранены,
А наваждение любовное задело
Одну лишь кожу мне; все то, что в ней горело,
Потухло вновь, и силой Сатаны
Мои проклятия на вас обращены!
Хор ангелов
Пламень священный!
Кто им пылает,
В сонм тот блаженный
С нами вступает.
Купно пребывая,
Бога прославляя,
Возлетим дружней!
Воздух освежился,
Дух освободился…
О, дыши вольней!
Мефистофель
(оглядываясь)
Как? Все они отсюда улетели?
Добычу захватив, они меня поддели!
Вот поэтому они и льнули все к могиле!
Сокровища меня огромного лишили:
Стащили плутовски возвышенную душу,
Что заложилась мне! Как я их лов разрушу?
Кому пожалуюсь? Кто право мне вернет?
Обманут ты! Ты пострадал жестоко!
И поделом, безмозглый идиот!
В свершившемся ты виноват глубоко:
Позорно вел себя! Большой запас труда
Затратил зря! Ударился куда,
Смоленый черт? Представьте — в волокитство!
Увлекся пошлой похотью своей,
И, умный малый, словно дуралей,
Занявшись ерундой, вдруг влопался в ехидство,
В ловушку глупую попался!
Была та глупость велика,
Которая тебя схватила за бока,
Когда один конец от дела оставался.
ГОРНЫЕ УЩЕЛЬЯ
Лес, скалы, пустыня. Святые анахореты, рассеянные на горных высях и расположившиеся в ущельях.
Хор и эхо
Ветви деревьев качаются,
Скалы там нагромождаются,
Корни за землю цепляются,
Сосны, теснясь, возвышаются.
Брызжет волна за волною в упор,
Только в пещере встречает отпор,
Молча крадется и дружески лев,
Не страшен здесь льва угрожающий зев;
Львы все то место священное чтут,
Тихую пристань любви и приют.
Pater ecstaticus[214]
(порхая в воздухе вверх и вниз)
Вечное пламя тревоги,
Жгучие узы любви;
Жажда искания Бога
В ноющей вечно груди!
Стрелы, меня вы пронзите!
Копья, меня вы разите!
Палицы крепкие, бейте!
Молний, огня не жалейте!
Пусть во мне сгинет, уйдет,
То, что любви не дает!
Пусть негасимой звездой
Я остаюся с тобой!
Вечной любви очаг
Ярко светит в очах!
Pater profundus[215]
(в низшей сфере)
Как груда скал у ног моих лежит
Всей тяжестью над бездной онемелой,
Как множество ручьев сверкающих бежит,
Чтоб слиться с пеной ярко-белой,
Как все стволы стремятся в вышину
Своею силою, природою им данной,
Так всемогущая любовь творит, всему
Ей сотворенному являяся охраной.
Кругом себя я слышу грохот, треск,
Как будто воды мчат и скалы, и растенья,
Но вместе с тем так ласков тихий плеск
Воды, катящейся в низы для орошенья.
То звуки музыки волшебной и свободной,
То — вестники любви взаимной и бездонной…
О, если бы они мир принесли для дум моих,
В которых бьется дух холодный,
Стесненный гранями чувств грубых и пустых,
С цепями тяжкими ведущий спор бесплодный!
О, Боже! Мыслям дай моим успокоенье
И сердцу бедному сошли ты озаренье!
Pater seraphicus[216]
(средняя сфера)
Утра облачко витает
Над колеблемой сосной.
Что внутри его? Кто знает?
Мнится — духов юных рой.
Хор блаженных младенцев[217]
Отче! Мы куда стремимся?
Кто мы? Можешь нам открыть?
Все мы счастливы, дивимся,
Как созданьям сладко жить!
Pater seraphicus
Дети! В полночь вы родились
И тогда же вы скончались:
Дух и чувства не развились,
Полускрытыми остались.
Приближайтесь вы ко мне,
О, блаженные вполне!
От житейского пути
И следов-то не найти!
Так спуститесь в мои очи,
Это — орган мой земной;
Коль владеть найдется мочи,
Так владейте вещью той!
(Принимает их в себя.)
Это — скалы перед вами,
Вот — деревья, вот — поток,
Что скорейшими путями
Совершает свой проток.
Блаженные младенцы
(внутри)
Вид величественный, верно,
Но уж слишком мрачен он,
Нам здесь страшно, нам здесь скверно.
Добрый! Выпусти нас вон!
Pater seraphicus
В сферы высшие взлетайте!
Незаметно для себя
В сфере дальней возрастайте,
В сфере Божья бытия,
Жизнью чистою живя!
Пища духов там витает,
Где царит один эфир,
Где любовь та созревает,
Что дарит блаженством мир.
Хор блаженных младенцев
(кружась близ высочайших вершин)
Радостно руки сплетайте
Вы в хороводе своем!
Богу хвалу воспевайте
Дружно в восторге святом!
Свыше приняв поученье,
Веруйте твердо в одно —
Чтимого столь лицезренье
Будет вам свыше дано.
Ангелы
(парящие в высшей атмосфере и несущие бессмертную часть Фауста)
Часть благородная спаслась,
Отвергнув силу злую;
Всю жизнь свою вперед рвалась:
Как не спасти такую?
А коль любовь его притом
Своим лучом осветит,
Весь сонм святых в кругу своем
Его сердечно встретит.
Младшие ангелы
Розы сброшены руками
Ставших здесь святыми,
С неба сыпались пред нами
Тучами густыми.
Тех цветов распространенья
Бесы сторонились,
Словно их прикосновенья
Все они страшились.
Вместо жажды их обычной
Кары безусловной,
Бесы страстью непривычной
Мучались — любовной;
Даже сам их вождь верховный
Из бесов старейший,
Жаждой был прожжен любовной
Словно болью злейшей.
Возликуйте в заключенье —
Славно завершенье!
Более совершенные ангелы
Часть горсти земной
Здесь можно найти,
И тяжко с такой
Нам душу нести.
И если б была
Она из асбеста,
Она бы дала
Для нечисти место.
Где дух проникает
В материю плотно,
Их не разрывает
И ангел бесплотный.
Той слитности тесной
Разрушить звено
Одной лишь небесной
Любви суждено.
528
Младшие ангелы
В дымке тумана,
Вдали, в вышине
Духовного стана,
Жизнь чуется мне.
Туманов мгновенных
Суть стала ясна!
Малюток блаженных
Несет к нам она.
От гнета земного
Свободны вполне,
Блистанья иного
Полны в сей стране!
Да будет и он
В начале паренья —
В наши селенья
Отныне включен!
Блаженные младенцы
Мы его, как хризолиду,
В сонм свой радостно возьмем;
В нем залог приобретем
Мы от ангелов. По виду,
После снятия пелен,
Так велик, прекрасен он!
Возродился он собой
К жизни новой и святой.
Doctor Marianus[218]
(в самой высшей и чистой келье)
Здесь глазу широкий
Открыт кругозор,
И дух одинокий
Здесь чует простор.
Вот в высь воспаряя,
Проносятся жены;
Их сонм созерцая,
Я зрю, пораженный,
Венец Неохватный
Царицы небесной.
(Восторженно.)
Мира Всевышняя Мать!
Дай мне в шатре голубом,
Здесь распростертом кругом,
Тайну Твою созерцать!
Будь благосклонна ко мне!
Что в сердце глубоком и нежном
В порыве кипит безмятежном,
С любовью священною смежным,
То все возношу я к Тебе!
Когда лучезарно над нами
Стоишь Ты, Владычица, сами
Мы, силой Твоею водимы, —
Воистину несокрушимы.
Когда Ты являешься Нежной,
Смиряется дух наш мятежный,
В нас зреют покоя мечты;
И Дева Чистейшая — Ты,
И Матерь, воспетая нами,
Царица над всеми мирами,
Рожденьем равна Ты с богами[219].
Облачка сплетаются
Вкруг Тебя грядою:
Жены те, что каются,
Собрались толпою.
Все несут к Твоим коленям
Робкое моленье,
Совместив в одно с моленьем —
Сердца сокрушенье.
То — жертвы легкого соблазна.
Ты, Недоступна, допускать
К Себе властна: они миазмы
Тебе не могут передать.
Преступность всех их увлечений
В их слабости. Кто их спасет?
Кто цепь телесных вожделений
Рукою сильною порвет?
Кто не рискует поскользнуться
На скользкой ровности полов?
Кто в силах сразу же очнуться
От взглядов ложных, льстивых слов?
Mater gloriosa парит в высоте.
Хор кающихся грешниц
Ты в вечном пареньи
Над высями рая,
Внемли их моленью,
О Ты, Всесвятая!
О Ты, Всеблагая!
Magna Peccatrix[220]
(от Луки, VII, 36.)
Ради той любви, что слезы
Проливала, как бальзам,
Смело, не страшась угрозы
Фарисеев, бывших там;
Ради аласторов, ливших
Струйки дивные духов,
И кудрей, собой сушивших
Ноги Сына Твоего…
Mulier samaritana[221]
(от Иоанна, IV)
Ради кладезя того,
Что когда-то со стадами
Посещал и Авраам,
И ведра, что Сын Твой Сам,
Прикоснулся раз устами;
Ради самого потока,
Из которого широко
Изобильною волной,
Напоивши мир собой,
Льется вечная вода…
Maria Aegyptica[222]
(Acta sanctorum)
Ради пресвятой Гробницы,
Где Христово тело было,
И руки той, что блудницу
В Храм войти не допустила;
Ради лет многострадальных,
Что в пустыне проводила,
Ради слов моих прощальных,
Что песку я поручила…
Все трое
Ты, что грешниц допускаешь
Быть в общении с Собою
И заслугу их считаешь
Даже в вечности живою,
Ты прости то прегрешенье,
Что свершил он только раз!
О, прими мольбу от нас
И даруй ему прощенье!
Una poenitentium[223]
(называвшаяся ранее Гретхен)
Склони,
Свой лик склони,
О, Несказанная,
Лучесиянная,
Теперь Ты к радостям моим!
Прежде любимый,
Невозмутимый,
Идет сюда. Я буду с ним!
Блаженные младенцы
Он нас перерастает
Могучестью сложенья:
Тем нас он награждает
За наши попеченья.
Ход жизни нашей длился
Мгновенье — и погас;
Он многому учился,
Научит он и нас.
Одна из кающихся
(называвшаяся ранее Гретхен)
Сонмом духов окруженный,
Он себя не сознает:
К жизни новой вознесенный,
Он привыкнуть к ней не мог.
Но уже и видом внешним,
Скинув, что дал прежний мир,
Стал подобен сонмам здешним
Он, облекшися в эфир.
Дай мне только дозволенье
Поучить еще его:
Слишком сильно ослепленье
Мира нового сего!
Mater gloriosa
Услышана, несись ты к сфере высшей:
Учуявши тебя, он понесется ввысь.
Doctor Marianus
(с молитвой падая ниц)
Созерцайте миг спасенья,
Сонмы сокрушенных!
То для вас подготовленье
К жизни всех спасенных!
Допусти Ты к восприятью
Наши помышленья!
Осени Ты благодатью
Наши совершенья!
Дева, Мать, цариц всех краше,
Божество Ты наше!
Chorus mysticus
Все преходящее — уподобление,
Лишь сверхземное дает совершение:
Недостижимое здесь достигается,
Невыразимое здесь совершается;
В мир же, где правда одна пребывает,
Женственно-вечное[224] нас увлекает.
Канун сочельника.
23 дек. 1918 года или 5 янв. 1919 г.