Действие первое
Живописная местность
Фауст лежит, утомленный, на цветущем лугу, в беспокойном сне. Сумерки. Над Фаустом парит хор прелестных малюток-духов.
(пение, сопровождаемое звуками эоловых арф)
В дни, когда весна сияет,
Дождь цветов повсюду льет,
Поле в зелень одевает,
Смертным радости несет, –
Крошек-эльфов дух великий
Всем спешит смягчить печаль;
Свят ли он, иль грешник дикий, –
Несчастливца эльфам жаль.
Вы, что сюда слетелись в рой свободный,
Исполните долг эльфов благородный:
Смирите в нем свирепый пыл борьбы,
Смягчите боль жестокую упрека,
Изгладьте память ужасов судьбы.
В безмолвии ночном четыре срока[27].
Не медлите ж! Слетясь со всех сторон,
Его склоните нежно к изголовью,
Росою Леты окропив с любовью, –
Усталые расправит члены сон,
И день он встретит, бодр и укреплен.
Итак, скорее подвиг свой начните:
К святому свету вновь его верните!
(поодиночке, по два и по нескольку, чередуясь и соединяясь)
Теплый воздух безмятежен,
Тихо в зелени полян,
Сладок запах и безбрежен
Легкий вечера туман;
Нашепчите ж мир ночлега,
Детским отдыхом маня,
И очам усталым нега
Пусть затворит двери дня!
Ночь восходит, рассыпая
Сотни звезд по небесам;
Рой светил горит, мерцая,
Блещет здесь, сияет там;
Спят озер зеркальных воды;
Чисто небо; ночь ясна,
И над тихим сном природы
Пышно царствует луна.
Пусть текут часы забвенья,
Грусть и радость устраня;
Близко время исцеленья, –
Верь же вновь сиянью дня!
По долине меж холмами
Тихо в зелени дерев,
И сребристыми волнами
Нива зыблет свой посев.
Достижимы все стремленья;
Посмотри: заря ясна!
Слабы цепи усыпленья, –
Сбрось же, сбрось оковы сна!
Меж медлительной толпою
Будь творцом отважных дел!
Всемогущ, кто чист душою,
Восприимчив, быстр и смел.
Громадный шум возвещает восход солнца.
Чу! Шумят, бушуют Оры!
Шум их слышат духов хоры;
Новый день увидят взоры!
Чу! Скрипят ворота неба!
Чу! Гремят колеса Феба!
Сколько шуму вносит свет!
Трубный звук гудит и мчится,
Слепнут очи, слух дивится,
Лишь для смертных шума нет!
Поскорей к цветам спешите,
Глубже, глубже в них нырните;
Скройтесь в листья, в щели скал,
Чтоб вас шум не оглушал!
Опять ты, жизнь, живой струею льешься,
Приветствуешь вновь утро золотое!
Земля, ты вечно дивной остаешься:
И в эту ночь ты в сладостном покое
Дышала, мне готовя наслажденье,
Внушая мне желанье неземное
И к жизни высшей бодрое стремленье.
Проснулся мир – и в роще воспевает
Хор стоголосый жизни пробужденье.
Туман долины флером одевает,
Но озаряет небо предо мною
Их глубину. Вот ветка выступает,
Не скрытая таинственною мглою;
За цветом цвет является, ликуя,
И блещет лист трепещущей росою.
О чудный вид! Здесь, как в раю, сижу я!
А там, вверху зажглися гор вершины,
Зарделись, час высокий торжествуя.
Вы прежде всех узрели, исполины,
Тот свет, который нам теперь сияет!
Но вот холмы и тихие долины
Веселый луч повсюду озаряет,
И ниже все светлеют очертанья.
Вот солнца диск! Увы, он ослепляет!
Я отвернусь: не вынести сиянья.
Не так ли в нас высокие стремленья
Лелеют часто гордые желанья
И раскрывают двери исполненья –
Но сразу мы в испуге отступаем,
Огнем объяты и полны смущенья:
Лишь светоч жизни мы зажечь желаем,
А нас объемлет огненное море.
Любовь тут? Гнев ли? Душно; мы страдаем;
Нам любо, больно в огненном просторе;
Но ищем мы земли – и пред собою
Завесу снова опускаем в горе.
К тебе я, солнце, обращусь спиною;
На водопад сверкающий, могучий
Теперь смотрю я с радостью живою, –
Стремится он, дробящийся, гремучий,
На тысячи потоков разливаясь,
Бросая к небу брызги светлой тучей.
И между брызг как дивно, изгибаясь,
Блистает пышной радуга дугою,
То вся видна, то вновь во мгле теряясь,
И всюду брызжет свежею росою!
Всю нашу жизнь она воспроизводит:
Всмотрись в нее – и ты поймешь душою,
Что жизнь на отблеск красочный походит.
Императорский дворец
Тронная зала. Государственный совет. Трубы. Входит Императорс блестящей свитой и садится на трон. Справа от него становится Астролог.
Привет вам, други! Весь вполне
Вокруг меня мой двор собрался.
Мудрец со мной; куда ж девался
Дурак, мой шут, скажите мне?
За вашим шлейфом он влачился,
Упал при входе и разбился.
Толстяк был поднят, унесен:
Не знаю – пьян иль умер он.
За ним другой – откуда взялся,
Не знаю – быстро протолкался.
Одет был очень пышно он,
Но безобразен и смешон.
Уж он пробрался до чертога,
Но алебарды у порога
Пред ним скрестила стража тут.
Да вот и он, наш смелый шут!
(преклоняя колена перед троном)
Что ненавистно – и отрадно?
Что всяк и звать и гнать готов?
Что все ругают беспощадно,
Чтоб защищать в конце концов?
Кого ты звать не должен смело?
Чье имя всех к себе влекло?
Что к трону путь найти сумело?
Что гнать само себя могло?
Довольно, шут, слова плести лукаво;
Твои загадки здесь некстати, право;
Загадки любы этим господам:
Им разгадай их; это будет нам
Приятней. Старый шут покинул сцену,
Пожалуй, стань сюда, ему на смену.
Мефистофель становится по левую сторону трона.
Вот шут другой – к другой беде!
Откуда он? Как он вошел?
Приелся прежний. Прежний где?
Тот бочка был, а этот – кол.
Итак, о други дорогие,
Привет! Сошлися предо мной
Вы под счастливою звездой:
Сулит нам небо радости большие.
Хотели мы взглянуть на Божий свет
Повеселей, от дел освободиться
И маскарадом пышным насладиться.
Помех, казалось, для веселья нет.
К чему сошлись на скучный мы совет?
Сказали вы: «Так надо!» Покоряюсь –
И вот пред вами я теперь являюсь.
Как лик святых сияньем окружен,
Так добродетель высшая венчает
Чело владыки: ею обладает
Лишь он один, и всем он одарен;
Все, что народу нужно, любо, мило,
Нам божество в лице его явило.
Увы! К чему рассудка полнота,
Десницы щедрость, сердца доброта,
Когда кругом все стонет и страдает,
Одна беда другую порождает?
Из этой залы, где стоит твой трон,
Взгляни на царство: будто тяжкий сон
Увидишь. Зло за злом распространилось,
И беззаконье тяжкое в закон
В империи повсюду обратилось.
Наглец присваивает жен,
Стада, светильник, крест церковный;
Хвалясь добычею греховной,
Живет без наказанья он.
Истцы стоят в судебной зале,
Судья на пышном троне ждет;
Но вот преступники восстали,
И наглый заговор растет.
За тех, кто истинно греховен,
Стоит сообщников семья,
И вот невинному «виновен»
Гласит обманутый судья.
И так готово все разбиться:
Все государство гибель ждет.
Где ж чувству чистому развиться,
Что к справедливости ведет?
Перед льстецом и лиходеем
Готов и честный ниц упасть.
Судья, свою утратив власть,
Примкнет в конце концов к злодеям.
Рассказ мой мрачен; но, поверь,
Еще мрачнее все теперь.
Пауза.
И нам нельзя откладывать решенья!
Средь этой бездны зла и разрушенья
И самый сан небезопасен твой.
Все нынче буйны, удержу не знают,
Теснят друг друга, грабят, убивают,
Не слушают команды никакой.
Упрямый бюргер за стенами
И рыцарь в каменном гнезде
Сидят себе, смеясь над нами,
И нас не слушают нигде.
Наемные роптать солдаты стали:
Упорно платы требуют у нас,
И, если б мы им так не задолжали,
Они бы нас покинули сейчас.
Чего б себе они ни запросили –
Не дать попробуй: будешь сам не рад.
Мы защищать им царство поручили,
Они ж его разграбить норовят.
Полцарства гибнет: если их оставить
Так буйствовать – пропала вся страна!
Хоть короли кой-где еще и правят,
Но им опасность не ясна.
К союзникам толкнуться – мало прока;
Обещанных субсидий нет притока, –
Казна у нас – пустой водопровод!
В твоих обширных, государь, владеньях,
Какие нынче господа в именьях?
Куда ни глянь – везде живет не тот,
Кто прежде жил; всяк нынче независим;
Мы смотрим, чтоб по вкусу мы пришлись им,
А подчинить ни в чем не можем их.
Мы столько прав гражданских надавали,
Что не осталось прав для нас самих.
От разных партий, как бы их ни звали,
Поддержки тоже нет на этот раз.
Хвала и брань их безразличны стали,
Бесплодна их любовь и злость для нас.
Ни гибеллинов нет, ни гвельфов[28] нет и следу:
Все спрятались – потребен отдых им.
Кто нынче станет помогать соседу?
Все делом заняты своим;
У золота все двери на запоре,
Всяк для себя лишь копит: вот в чем горе!
А наш сундук, – увы! – нет денег в нем!
Беда и у меня: огромны
Издержки наши; как ни экономны,
А тратим мы все больше с каждым днем.
Для поваров, как прежде, нет стеснений:
Бараны, зайцы, кабаны, олени
У них еще в порядке, как всегда;
Индейки, гуси, утки и цыплята –
Доход наш верный: шлют их таровато.
Все это есть; в вине одном нужда:
Где прежде полных бочек массы были
И лучших сборов лучший цвет хранили,
Все до последней капли истребили
Попойки вечные сиятельных господ.
Для них открыл и магистрат подвалы:
И вот звенят их чаши и бокалы;
Все под столом лежат, и пьянство все растет.
Я счет веду: платить за все ведь надо;
А от жида какая уж пощада?
По векселям он вечно заберет
Изрядный куш на много лет вперед.
Давно у нас уж свиньи не жирели,
Заложен каждый пуховик с постели,
И в долг мы каждый подаем обед.
(после некоторого размышления, к Мефистофелю)
Ты тоже, шут, немало знаешь бед?
Я? Никогда! Я вижу блеск чудесный,
Тебя и пышный двор. Сомненья неуместны,
Где нерушимо сам монарх царит,
Врагов своих могуществом разит,
Где светлый ум и доброй воли сила
И мощный труд царят на благо нам, –
Как может зло и мрак явиться там,
Где блещут эти чудные светила?
Мошенник, плут! Умен, хитер!
Он лжет бесстыдно! С этих пор
Я знаю, что нам предстоит.
А что? Проект он сочинит.
Везде своя нужда: таков уж белый свет!
Здесь то, другое там. У нас вот денег нет;
Здесь, на полу, валяться их не будет;
Но мудрость их из-под земли добудет.
Войдите в тьму пещер глубоких: там
В кусках, в монетах золото сверкает.
А кто его из бездны извлекает?
Дух выспренний, природой данный нам.
Природа, дух – таких речей не знают
У христиан, за это сожигают
Безбожников: такая речь вредна!
Природа – грех, а дух есть сатана:
Они лелеют в нас сомненье,
Любимое сил адских порожденье.
Нет, здесь не то! Два рода лишь людей
Имеет государь в империи своей:
То божьих алтарей служители святые
И рыцари. Они хранят нас в бури злые;
Лишь в них себе опору трон найдет.
За то им земли государь дает.
Пустой толпы безумные затеи
Противостать пытаются порой,
Еретики и злые чародеи
Мутят страну и потрясают строй.
Шуту они любезны свыше меры;
Душе преступной всех они милей.
И смеешь дерзкой шуткою своей
Ты омрачать возвышенные сферы?
О, как ученый муж заметен в вас сейчас!
Что осязать нельзя – то далеко для вас,
Что в руки взять нельзя – того для вас и нет,
С чем не согласны вы – то ложь одна и бред,
Что вы не взвесили – за вздор считать должны,
Что не чеканили – в том будто нет цены.
К чему ты эту проповедь читаешь?
Мне надоело это: перестань!
Здесь денег нет, – скорей же их достань,
Словами ж ты беды не уменьшаешь.
Достану больше я, чем кажется вам всем;
Все это хоть легко, но трудно вместе с тем.
Клад не далек, но, чтобы докопаться,
Искусство нужно и уменье взяться.
В тот давний век, как толпы дикарей
Губили жадно царства и людей,
Напора орд их человек пугался
И укрывать сокровища старался.
Так было в мощный Рима век, давно;
Но и теперь немало их зарыто,
И все, что там лежит в земле сокрыто,
Правительству принадлежать должно.
Да, хоть дурак, а рассудил он здраво!
Конечно, это государя право!
Вам ставит дьявол золотой капкан:
В преступный вас желает ввесть обман.
Чтоб провиант был у меня в запасе,
Я на обман даю свое согласье.
Дурак умен: всем благ наобещал!
Солдат не спросит, где он деньги взял.
Иль я вам лгу? Что ж сомневаться много?
Вот вам мудрец: спросите астролога.
Как дважды два, он знает день и час.
Скажи, что видно в небесах для нас?
Плуты! Союз уж заключен:
Шут и авгур[29] взошли на трон. Все песня та ж – сюжет избит:
Глупец велит – мудрец гласит.
(повторяя громко тихий подсказ Мефистофеля)
Как золото, нам Солнце свет свой льет;
Меркурий, вестник, за услуги ждет
Награды щедрой; благосклонный нам
Бросает взор Венера по утрам
И вечерам; Луны капризен вид;
Марс, хоть бессилен, гибелью грозит;
Юпитер всех ясней всегда сиял;
Сатурн велик, а кажется нам мал.
Хоть как металл он низко оценен,
Но – если взвесить – полновесен он.
Да, коль сойдутся Солнца лик с Луной,
Сребро со златом – это знак благой!
Все явится, что б пожелать ты мог:
Дворцы, сады, балы, румянец щек;
Ученый муж доставит это вам,
Исполнив то, что невозможно нам.
Всю речь вдвойне как будто слышу я,
А все же трудно убедить меня.
Что мелет он
На старый тон?
Врет звездочет!
Алхимик врет!
Сто раз слыхал!
Напрасно ждал!
Опять и тут
Обманет плут!
Находке верить ли – не знает
Никто из них; дивятся все:
Один альравнов[30] вспоминает,
Другой о черном бредит псе.
Тот трусит, тот смеяться хочет;
Но я скажу вам наверняк:
Когда в подошве защекочет
Иль вдруг неверен станет шаг,
То знайте, что на вас влияет
Природа силою своей:
Струя живая возникает
Из глубочайших областей.
Когда мороз знобит вам тело
И не сидится что-то вам –
Вы в землю вкапывайтесь смело
И тотчас клад найдете там.
Ух, тяжко! Что-то беспокоит
Меня. Рука, озябнув, ноет.
Мне что-то палец заломило.
А у меня в спине заныло.
По этим признакам под нами
Лежат сокровища пудами.
Ну, к делу ж! Так ты не уйдешь отсюда!
Правдивость слов своих нам докажи
И нам места сокровищ укажи.
Свой меч и скипетр я сложу покуда
И к делу сам немедля приступлю.
Когда не лжешь, осуществлю я чудо,
А если лжешь – тебя я в ад сошлю.
Туда-то я дорогу твердо знаю.
Конечно, я всего не сосчитаю,
Что там лежит, на свет не выходя.
Пример: крестьянин, землю бороздя,
Златой сосуд порой зацепит плугом;
Порой селитры ищет он простой –
И видит свертки золота. С испугом
И радостью он бедною рукой
Старинные нам открывает своды.
Туда-то, в эти галереи, ходы,
В подземный мир с киркой проникнуть рад
Искусный муж, преследуя свой клад.
В тех погребах сокровищ чудных груда:
Тарелки, чаши, золотые блюда
Везде рядами пышными стоят;
Что ни бокал – рубинами сверкает;
А из него испить кто пожелает,
Найдет в бочонке старое вино;
А обручи на бочке той старинной –
Поверите ль? – скрепляет камень винный,
А дерево истлело уж давно.
И чем та область мрака не богата!
Да, не одних каменьев там и злата
Довольно: есть и вин большой запас.
Но лишь мудрец их вынесет оттуда.
При свете видеть это все не чудо,
А мрак все тайной делает для нас.
К чему нам мрак, к чему нам тайны эти?
Что драгоценно – покажи при свете:
Кто плутовство во мраке уличит?
«Все кошки ночью серы», – говорит
Пословица. Даю приказ тебе я
Доставить те сокровища скорее!
Так сам возьми лопату, бур и лом –
И возвеличен будешь ты трудом,
Причем душою снова ты воспрянешь.
Златых тельцов появятся стада, –
Себя и милую свою тогда
Вновь украшать алмазами ты станешь,
А камни те, играя и горя,
И красоту возвысят, и царя.
Смелей за труд! Скорей за исполненье!
(как выше)
Умерь, монарх, могучее стремленье:
Сперва окончить праздник свой решись!
За много дел ты сразу не берись:
Ведь заслужить сперва должны мы сами
Дары земли достойными делами.
Добра кто хочет, должен добрым быть;
Кто жаждет благ, тот должен дух смирить;
Кто алчет вин, тот у тисков трудися;
Кто ждет чудес, тот верой утвердися.
Прекрасно! Пустим празднества мы в ход,
А там – пускай суровый пост придет.
Итак, повеселей во что бы то ни стало,
Отпразднуем теперь мы время карнавала!
Трубы. Все уходят.
Глупцы! Судьба своих даров,
Заслуг не видя, не истратит!
Имей вы камень мудрецов –
Для камня мудреца не хватит.
Маскарад
Обширный зал с примыкающими к нему покоями, декорированный и украшенный для маскарада.
Не думайте, что здесь, в стране германской,
Шутов иль бесов танец басурманский
Предстанет вам иль пляска мертвецов:
Для вас веселый праздник здесь готов.
В Рим государь свершил поход далекий;
Перешагнул он Альп хребет высокий,
И дивный край во власть стяжал он там,
Себе на пользу и на радость вам.
Права на трон себе приобретая,
Облобызал священный он башмак, –
И вот на нем корона золотая,
А нам принес он шутовской колпак.
Весь наш народ переродился:
Весь светский люд, потехе рад,
В костюм дурацкий нарядился,
Все сумасшедшими глядят,
И всяк умен на свой обычный лад.
Но вот уж гости: к нам они несутся,
То врозь, то парами сойдутся,
Толпой сюда они бегут.
Скорей войдите же сюда вы!
Что было прежде, то и тут:
Весь мир, любя лишь игры и забавы,
В конце концов – один огромный шут.
(пение, сопровождаемое звуками мандолин)
Разодевшись, как картинки,
Чтоб блеснуть нам при дворе,
Молодые флорентинки,
Мы вперед бежим в игре.
В кудри черные вплетали
Мы цветочек за цветком;
Бархат, шелк, атлас играли
Роль немалую при том.
Мы подделки все находим
Здесь достойными похвал:
Так цветок мы производим,
Чтоб весь год он не увял.
Из цветных кусков мы сшили
Симметричные цветы:
По частям – лоскутья были,
В целом – чудо красоты.
Роль цветочниц, вкус и мода
Сочетались дивно в нас.
Да, с искусственным природа
Тесно в женщине слилась!
Снять с голов и рук спешите
Вы в корзинках груз красивый
И на выбор предложите
Всем гостям, что принесли вы.
Зацветет здесь сад чудесный –
Лишь раскройте нам кошницы;
Одинаково прелестны
И товар и продавщицы.
Подойдите к нам, готовым,
Не торгуясь, продавать,
И разумно – кратким словом –
Всяк, кто взял, умей назвать.
Всех цветов милей я взору,
Не склонна к вражде и спору:
Злоба в тягость для меня;
Между стран кладу межу я,
Мира символом служу я,
Тишину в полях храня,
И, надеюсь, здесь, как всюду,
Украшать красавиц буду.
Всем к лицу и всем любезен
Дар Цереры золотой;
И прекрасен и полезен,
Вас украсит он собой.
Мох попал сюда нежданно,
Вроде мальвы пестрый цвет!
Для природы – это странно,
Но для моды вовсе нет.
Без сомненья, как зовусь я –
Феофраст не скажет сам,
Но пленить надеюсь вкус я
Хоть одной из милых дам,
И, быть может, выбран ею,
Я в прическе запестрею,
Иль приколет кто-нибудь,
Может быть, меня на грудь.
Пусть причуда расцветает
По последней пестрой моде
И кокетливо блистает,
Непокорная природе!
Стебельки цветов младые,
Колокольчики златые
Хороши, –
Но счастлив тот,
Кто, сокрытых, нас найдет!
Как наступит радость лета
И раскроется бутон –
Кто не будет восхищен
Исполнением обета?
Розы, царствуя, пленят
Сердце, чувство, ум и взгляд.
Под зеленым навесом садовницы красиво раскладывают свои товары.
(пение под звуки теорб)
Пусть цветы – глазам отрада,
Вам их свойственно любить;
Но плодов отведать надо:
В них нельзя обману быть.
Вишни, персики и сливы
Блещут смуглою семьей;
Но покушать их должны вы:
Глаз – судья о них плохой.
Подходите ж, покупайте,
Выбирайте, что вкусней!
О цветках стихи слагайте;
Плод вкушайте поскорей!
(Обращаясь к садовницам.)
К вам, прелестнейшему хору,
Мы поближе подойдем
И товаров наших гору
Рядом с вами разберем.
Под веселою листвою,
Что в беседках здесь растет,
Всяк найдет перед собою
Почки, листья, цвет и плод.
Оба хора с пением под звуки теорб и гитар проходят в глубину сцены, раскладывают свои товары и предлагают их гостям.
Мать и дочь.
(обращаясь к дочери)
Дочка! чуть ты в жизнь вошла –
Чепчик получила;
Тельцем ты нежна была,
Личиком манила.
О дочурке хлопоча,
Я в мечтах ей богача
В женихи сулила.
Ах, промчался ряд годов, –
Толку что-то мало!
Было много женихов, –
Даром все пропало!
Тщетно в танцах ты одним
Жала руки, а другим
Томный взор бросала.
Сколько праздников прошло, –
Счастье не дается;
В танцах, фантах, как назло,
Нам судьба смеется.
Хоть теперь, в веселый день,
Ты кого-нибудь поддень:
Может быть, нарвется!
Молодые, красивые подруги присоединяются к ним. Раздается шумная, непринужденная болтовня. Затем входят рыбаки и птицеловы с сетями, удочками, клейкими прутьями и другими принадлежностями своего ремесла и смешиваются с толпой красивых детей. Они бегают по сцене и ловят друг друга. Завязываются веселые разговоры.
(входя шумно и неуклюже)
Посторонитесь!
Простор мы любим,
Деревья рубим,
Их с треском косим;
Когда ж их носим –
Толчков страшитесь!
Наш труд прилежный
В расчет примите:
Ведь если грубый
Не рубит дубы –
Как может нежный
Прожить, скажите?
Когда б мы дружно
Потеть не стали, –
Сознаться нужно,
Что все б дрожали.
(с ужимками)
Глупцы! Вы сроду,
Забыв свободу,
Свой горб сгибали;
Вот мы – так хваты,
Умней трикраты:
Мы нош не знали!
Плащи, штанишки,
Брыжи, манишки
Легки, конечно!
Мы праздны вечно:
К себе не строги,
Лишь в туфли ноги
Мы обуваем;
По рынкам бродим,
Толпою ходим,
Стоим зеваем;
Пусть, петухами
Крича, над нами
Толпа смеется:
Нам все неймется;
Мы то в разброде,
Скользя в народе,
Угрями вьемся,
То вдруг сойдемся
И скачем шумно,
Крича безумно,
Дурачась смело.
До порицаний,
Похвал и брани
Нам мало дела!
(льстиво)
Вы все, рубаки
И те служаки,
Что уголь жгут нам, –
Полезный люд нам!
Ведь все сгибанье
И все киванье,
Все фразы лести
И все услуги
Кому угодно –
Все это вместе,
Без вас, о други,
Для нас бесплодно.
Не будь топлива,
Что греет живо,
Тогда бы чуда
С небес мы ждали,
Чтоб ниспослали
Огня оттуда.
На кухне варят,
Пекут и жарят;
Для лизоблюда
Смотреть отрадно:
Он рыбу чует,
Жаркое, жадно
Схватив, смакует;
У мецената
Кутит богато!
(в полусознаньи)
Нет преград сегодня нраву:
Нараспашку здесь я весь.
Все, что создано в забаву,
Я вкусить намерен здесь.
Чок стаканы! Пейте, пейте!
Знай, вино в стаканы лейте!
Ты там сзади: чок дружней!
Чок стаканы! Пить – так пей!
Так жена моя озлилась,
Мой наряд худым нашла;
Я – франтить; она взбесилась,
Жердью в маске назвала.
Ну и пью я! Пейте, пейте!
Знай, вино в стаканы лейте!
Жерди в масках, чок дружней!
Тост за тостом! Пить – так пей!
Что ж, что пьян я? Примечай-ка:
Я в кредит кутить горазд;
Не хозяин, так хозяйка,
А потом служанка даст.
Пью я! Пейте, пейте, пейте!
Знай, вино в стаканы лейте!
Чокнем, други, подружней, –
Молодцами! Пить – так пей!
В чем веселье нахожу я,
В том стыда нет для меня:
Пусть лежу я, где лежу я,
А стоять не в силах я.
Дружно, братья! Пейте, пейте!
Знай, вино в стаканы лейте!
Кто сидит еще – держись,
Кто упал – под стол вались!
Герольд возвещает разных поэтов, певцов природы, двора и рыцарства, певцов любви и одописцев. Все они толпятся и мешают друг другу сказать хоть что-нибудь. Только один успевает выбраться вперед и сказать несколько слов.
Поверьте, мне, поэту,
Одно свершить отрадно:
О том поведать свету,
Что слышать всем досадно.
Певцы ночи и могил не могут ничего сообщить, ибо они ведут с новоявленным вампиром интересную беседу, из которой может развиться новый род поэзии. Герольд отпускает их и вызывает греческую мифологию. Последняя является в современном костюме, не теряя от того своей самобытности и прелести.
Входят три грации.
В жизнь людей мы прелесть вносим:
Грациозно дар давайте!
Грациозно принимайте:
Любо брать нам то, что просим.
В тихой грации своей
Благодарность, мир лелей!
Входят три парки.
Прясть живую нить созданья,
Как старейшая, должна я:
Нужно ум иметь и знанья,
Нитку тонкую свивая.
Чтобы нить была нежнее,
Тонкий лен всегда прилажу;
Чтобы нить была ровнее,
Ловким пальцем нить я глажу.
Кто танцует здесь беспечно,
Кто веселью предается –
Берегись! Ничто не вечно!
Час ударит – нить порвется.
Выбрать ножницы велела
Мне судьба на этот раз:
Править вовсе не умела
Ими старшая из нас.
Пряжу старую, гнилую
Понапрасну берегла;
Нить надежды золотую
В цвете юности рвала.
Но нередко, без сомненья,
Заблуждалася и я.
Лучше прямо, для спасенья,
Спрячу ножницы, друзья!
Пусть хоть раз веселым оком
Погляжу я на людей;
Вы ж на празднике широком
Веселитесь здесь дружней.
Мне, разумнейшей, пристало,
Чтоб вела порядок я:
Заблуждений не знавала
Мудрость вечная моя.
Нитка ходит, нитка вьется –
Всем назначены пути:
Никому не удается
Круг заветный перейти.
В мире все перевернется –
Стоит мне о нем забыть,
Дни проходят, время льется:
Вечный ткач мотает нить.
(указывая на входящих фурий)
Вот этих трех узнать вы не могли бы,
Хотя б знакомы с древностью вы были;
И тех, что бездну бедствий причинили,
Приятными вы гостьями сочли бы.
То фурии – но верить мне не станет
Никто. Они красивы, моложавы;
Но троньте их – увидите тогда вы,
Что хуже змей голубки вас поранят.
Они коварны; но в собранье этом,
Как все, своих пороков не стыдятся,
Под ангельской личиной не таятся,
Бичом являясь страшным перед светом.
Фурии.
Что пользы в том? Мы все же вас обманем:
Мы молоды, красивы, склонны к лести.
Задумай кто жениться – о невесте
Ему жужжать мы вечно в уши станем.
Пока ему не станет очевидно,
Что здесь и там другим она мигает,
Тупа, крива, уродлива, хромает,
Что партия такая незавидна.
Невесте же твердим мы в то же время,
Что друг ее беседовал с другою
И говорил о ней с насмешкой злою.
Мирись потом: осталось злое семя!
Все это вздор: сойдись они друзьями,
Коль захочу, я зло вокруг посею
И счастье в горе обратить сумею:
Не ровен час, неровны люди сами!
И каждый, кто желанным обладает,
Всегда, глупец, к желаньям новым рвется,
Презрев то счастье, что само дается:
Чтоб лед согреть, он солнце покидает.
Да, зло творить умеем мы и любим!
Когда, в союзе с верным Асмодеем,
Мы в добрый час по свету зло рассеем –
Тогда легко вселенную мы сгубим.
Меч и яд – не злое слово
Пусть изменника погубит!
Если он другую любит –
Рано ль, поздно ль – месть готова!
Горечь, желчь воздать сумею
Я за сладкий миг отрады;
Не торгуйся: нет пощады!
По грехам и месть злодею!
На мольбы пусть слов не тратит!
Вопль мой горы оглашает;
«Месть!» – мне эхо отвечает;
Пусть изменник жизнью платит!
Подайтесь: гости новые пред нами
Являются! Они не сходны с вами.
Покрытый тканью пышного ковра,
Вот слон сюда подходит, как гора,
С клыками, меж которых хобот вьется.
Загадочно! Но ключ у нас найдется.
На нем сидит прекрасная жена,
Колоссом правит палочкой она;
Над ней, вверху, стоит другая твердо
И, ослепляя блеском, смотрит гордо;
А по бокам слона идут в цепях
Две женщины: одну терзает страх,
Другая – весела. Пускай пред вами
Они свое значенье скажут сами.
Сотни свеч среди тумана
Блещут искрами огня!
Меж личин, в сетях обмана
Крепко держит цепь меня.
Прочь, смеющиеся тени!
В вас врагов я вижу – прочь!
Для враждебных нападений
Вы сошлися в эту ночь.
Враг под маской, с виду дружен, –
Вот он: вижу я теперь!
Он грозил, но, обнаружен,
Ускользнуть спешит за дверь.
Прочь бежать, искать спасенья
Я б хотела, но – увы! –
Мне грозит уничтоженье
Сверху, с этой головы!
Сестры, здравствуйте! Я с лаской
Вас приветствую! Под маской
Скрылись вы: но что же в этом?
Вы откроетесь пред светом
Завтра утром, без сомненья.
Здесь, при факельном сияньи,
Мы друг другу неприятны;
Но придет день благодатный,
И на воле, без стесненья,
Одиноко иль в собраньи
По полям гулять мы станем;
Отдохнем и вновь воспрянем,
Чтоб, нужды не зная, вечно
Новых благ искать беспечно.
Всюду примут нас с приветом,
Всюду нам открытый путь
К благу. Нет сомненья в этом:
Есть же счастье где-нибудь!
Двух врагов людского рода,
Страх с надеждой, я сковала,
Удалив их от народа,
Всем вам мир я даровала.
Вот я еду, правя мирно,
На живом колоссе с башней;
В путь крутой идет он смирно
Мерной поступью всегдашней.
А над башней перед вами
Та богиня, что проворно
Реет мощными крылами
И которой все покорно.
Блеск и чудное сиянье
Ту богиню окружает:
Славой труд она венчает
И – Победа ей названье.
У! У! Я кстати здесь средь вас,
Чтоб к черту всех послать сейчас.
Но больше всех противна мне
Madame Победа в вышине,
С крылами белыми. Она
С орлицей хищною сходна:
Куда Победа ни придет,
Всё перед нею шею гнет.
Но где я славу нахожу,
Там я от ярости дрожу.
В позор пусть честь и в честь позор –
Ложь в правду, правда в злую ложь
Преобразятся всем в укор!
Наглец бесстыдный! Не уйдешь –
Я поражу тебя жезлом!
Скорей свивайся же клубком!
И вот клубок противный вмиг
На месте карлика возник!
О чудо! Стал клубок яйцом,
Яйцо раздулось, – что же в нем?
Два страшных вышли близнеца –
Вампир с ехидной – из яйца.
Ехидна вьется здесь ползком,
Вампир парит под потолком;
К дверям спешат они вдвоем:
Соединиться вновь – их цель;
Скорей бы я ушел отсель,
Чем третьим быть в союзе том.
Прочь! Смотри: танцуют там…
Нет, совсем уйти бы нам…
Над моею головой
Привидений вьется рой…
В волосах они жужжат…
И у ног какой-то гад…
Хоть не ранен здесь никто…Все напуганы зато…
Скверно: тут не до потех…
Это – дело тварей тех.
С той поры как в маскараде
Я служу, порядка ради,
Как герольд, – всегда у входа
Я смотрю, чтоб средь народа
Не прокрался к нам губитель:
Твердый, верный я хранитель.
Но теперь я сам в смущеньи:
В окнах призрачные тени
Замелькали; не сумею
Вас я силою своею
Защитить от чар нежданных
И видений этих странных.
Нам и карлик был ужасен;
Вот и новое явленье:
Я б хотел его значенье
Объяснить, но труд напрасен, –
Сам я недоумеваю.
К вашей помощи взываю,
Чтоб, давая объясненье,
Поддержать мое уменье.
Вот четверкой колесница
Сквозь толпу сюда стремится,
Приближаясь плавно, стройно;
Давки нет, и все спокойно.
Вкруг цветные искры реют,
Звезды яркие пестреют:
Как в волшебной панораме,
Мчатся образы пред нами
С бурной силой меж толпой.
Сторонитесь! Страшно!
Стой!
Кони, вы свой бег воздушный,
Как всегда узде послушны,
Усмирите! Силе слова
Повинуйтесь: по приказу
Неподвижно станьте сразу
И, по слову, взвейтесь снова.
Это место нам священно!
Вот вокруг толпа густая
Почитателей бессменно
К нам теснится, возрастая.
Выходи ж, герольд, и смело
Исполняй свое ты дело:
Назови им нас, покуда
Не умчались мы отсюда.
Аллегории пред вами.
Объясни же нас словами.
Взять на себя я этого не смею:
Лишь описать, пожалуй, вас сумею.
Попробуй же!
Во-первых, милый мой,
Ты молод, свеж и недурен собой.
Еще подросток ты, но, без сомненья,
Уж женщинам внушаешь вожделенья,
Как взрослый; виден уж в тебе жених
И соблазнитель будущий для них.
Приятно слышать! Продолжай толково,
Найди разгадки радостное слово.
Блеск черных глаз и мрак кудрей твоих,
Украшенных повязкой драгоценной,
Так хороши! В одежде несравненной,
С каймой пурпурной, в блестках золотых,
Ты взор пленяешь нам. В таком уборе
На девушек похож ты молодых;
Но девушек, на радость или горе,
Сам увлечешь ты: так красив твой вид.
Пройдешь любви ты с ними алфавит!
А этот, что, сверкая златом,
На колеснице здесь сидит?
Он кажется царем и кротким и богатым.
Блажен, кого владыка, наградит
Своею милостью! Он все свои желанья
Уже осуществил; его высокий взгляд
Лишь ищет, на кого б излить благодеянья,
И счастье расточать даянья
Ему милей, чем богатейший клад.
И только? Кратким быть здесь неудобно:
Его ты должен описать подробно.
Кто описать его достойно б мог!
Здоровое лицо, румянец щек
Из-под тюрбана смотрят так приветно;
Одежда блещет роскошью несметной;
Прекрасен он от головы до ног,
И все в его осанке благородно;
Всяк подтвердит нам это всенародно.
Знай: Плутус он, богатства славный бог!
С ним видеться давно уже желает
Ваш государь – и он себя являет.
Но кто же сам ты? – скажешь или нет?
Я – расточительность, поэзия, поэт,
Который совершенство довершает,
Когда свои богатства расточает.
Богат я также: наделен я всем
И не беднее Плутуса ничем.
Ему я пир и танцы оживляю, –
Чем беден Плутус, тем я наделяю.
Тебе к лицу, конечно, хвастовство.
Но где ж богатство? Покажи его!
Смотрите: щелкну пальцами – и сразу
Сокровища вокруг предстанут глазу.
(Пощелкивая пальцами.)
Вот ожерелье – жемчуга снурок,
Вот вам застежки, серьги и венок;
Вот гребешки, вот брошки перед вами
И кольца с драгоценными камнями,
И огоньки бросаю я везде,
Не знаю – загорятся ли и где.
Как всполошилась вкруг толпа густая,
Теснясь, толкаясь и дары хватая!
Сокровища он сыплет как сквозь сон –
И нет их: все расхватано. Но он,
Как вижу, новый нам обман готовит.
Тот, кто дары его прилежно ловит,
В награду не имеет ничего;
Дар улетает быстро от него,
Лишь по-пустому он хлопочет!
Жемчужной нитки вдруг порвалась связь, –
Глядишь, в руках лишь горсть жуков щекочет;
Обманутый глупец их бросить хочет, –
Они ж жужжат, вкруг головы кружась.
Другие ждут богатств несметных,
А ловят резвых мотыльков.
Вот плут! Он всем наобещал даров,
А надавал лишь блесток златоцветных!
Ты возвещать умеешь масок ряд,
Однако суть вещей постичь умело,
Конечно, не герольда дело:
Тут более глубокий нужен взгляд.
Но распрей я и споров не любитель,
К тебе я прямо обращусь, властитель!
(Обращаясь к Плутусу.)
Не ты ли сам бразды доверил мне,
Чтоб мог я мчать на этой четверне
Тебя, как ветер? Я ль не правлю ими
Всегда согласно с мыслями твоими?
Не я ли часто взмахом смелых крыл
Тебя победы пальмою дарил?
И, за тебя вступая в бой суровый,
Не побеждал ли я наверняка?
Тебе сплели венок лавровый
Не мой ли ум и не моя ль рука?
Что ж, если ты желаешь подтвержденья,
Чтоб убедить свидетельством людей,
Я рад сказать: ты дух души моей!
В твоих делах – мои все помышленья,
И ты меня богаче без сравненья.
Зеленый лавр, доставленный тобой,
Дороже мне короны золотой.
Я всем скажу с душою откровенной,
Что ты мой милый сын благословенный.
(к толпе)
Смотрите ж: я рассеял вкруг
Мой лучший дар из щедрых рук.
То здесь, то там над головой
Сверкнет огонь, что брошен мной:
От одного к другому – прыг,
То медлит, то умчится вмиг,
И только изредка столбом
Взойдет над чьим-нибудь челом, –
У большинства ж, едва зажжен,
Сейчас же грустно гаснет он.
Не верьте: это все обман!
Возница этот – шарлатан.
А сзади что за шут присел?
Тощ, точно отроду не ел!
А ущипнуть решись его,
Так не захватишь ничего.
Прочь, бабье племя, от меня!
Вы гадки мне! В те времена,
Когда хранила дом жена,
Разумной Скупостью был я,
Дом был богат, мошна – полна:
Все в дом, из дома ж – ни зерна,
Считайте это за порок:
Сундук набит был, все шло впрок!
Теперь пошла иная речь:
Отвыкли женщины беречь,
Ни в чем у них расчета нет, –
Желаний больше, чем монет!
Куда ни глянь – долги везде;
Мужья страдают в злой нужде:
Удастся ль что жене напрясть, –
Все для себя спешит украсть
Да для любовников своих;
Получше ест, получше пьет
И все, что может, отдает
Толпе любимцев: все для них!
Тем больше к злату страсть моя:
Я скрягой стал; мужчина я!
Сиди с драконами своими,
Скупись! Вот вздумал сочинять!
Мужчин он хочет взбунтовать,
Когда и так не сладишь с ними!
(толпой)
Бездельник! Бей его дружней!
Что нам костлявого бояться!
Всё это маски: так смелей!
Драконов нечего стесняться:
Они из папки. Бей их, бей!
Клянусь жезлом моим! Смиритесь,
И пусть настанет тишина!
Моим веленьям покоритесь!
Но уж угроза не нужна:
Две пары крыльев раскрывая,
Привстали чудища – и вот,
Дорогу спешно им давая,
Отхлынул в ужасе народ.
Драконы пышут, полны гнева,
Огнем чешуйчатого зева, –
Толпа бежит, свободен ход.
Плутус сходит с колесницы.
Вот он сошел, – как царственно! Десницы
Движением драконам он своим
Дал знак. Они снимают с колесницы
Сундук с казной и скрягу вместе с ним
И Плутусу к ногам несут. Свершилось!
Не дивно ли, как это все случилось!
(вознице)
Иди! Теперь свободен ты во всем!
Покинь свой труд, тяжелый свыше меры,
Спеши к себе, в возвышенные сферы,
А здесь тебе не место: здесь кругом
Безумных масок бешеный содом!
Там, где ты светлый взор в даль светлую вперяешь,
Себе принадлежишь, себе себя вверяешь,
Лишь там, среди добра и вечной красоты,
В уединении свой мир воздвигнешь ты.
Послом твоим готов себя считать я,
Ты мил мне, дорог, мы с тобой – собратья.
Где ты – там изобилье; там, где я, –
Все чувствуют дар высший бытия;
Тот иль другой колеблется, конечно,
Идти ль за мной, тебе ль служить беспечно;
Те, кто с тобой, – пусть в праздности живут;
Кто спутник мне – тому всегда есть труд.
Свой подвиг я творю несокровенно:
Едва дохну – и узнан я мгновенно.
Прощай же! Волю мне на этот раз
Ты дал: шепни – и я вернусь сейчас.
(Уезжает так же, как он появился.)
Теперь пора открыть богатства наши.
Жезлом герольда я коснусь замков.
Открылись! В бездне бронзовых котлов
Кипят короны, кольца, цепи, чаши, Вкруг плещет крови золотой разлив
И все грозит расплавить, поглотив.
Смотрите: сколько там даров!
Сундук наполнен до краев!
Златые кубки тают там!
Монет столбы сверкают там!
Червонцев вечный там чекан!
О, как я страстью обуян!
Там все, о чем я лишь мечтал!
Вот на пол падает металл!
Дается сам нам в руки клад;
Нагнись – и сразу ты богат!
Нет: мы, как гром, нагрянем вдруг,
И нам достанется сундук!
Глупцы! Чего они хотят!
Ведь это шутка, маскарад!
Чего ж сегодня больше ждать?
Ужели золота вам дать?
Здесь все игра, забава: тут
Вам и жетонов не дадут.
Хотите ль, чтоб обман златой
Стал правдой грубой и простой?
Что в правде вам? Всяк бреду рад,
Мечту все ловят нарасхват.
Замаскированный герой,
О Плутус, – прогони ж их рой.
Твой жезл пригоден для того,
Ты дай на время мне его:
Его я в пламя погружу.
Ну, бойтесь, маски, я грожу!
Трещит мой жезл, сверкает он
И мечет искры, раскален.
Кто слишком близко подойдет –
Того безжалостно сожжет.
Вокруг водить я буду им.
Беда! Спасайтесь! Мы горим!
Беги, кто может убежать!
Вы, сзади там, скорее вспять!
Лицо мне искра обожгла!
Я тяжесть чувствую жезла!
Погибли мы: нас сжечь хотят!
Назад же, маски! Все назад!
Скорей! Сгорите вы в огне!
О, если б крылья дали мне!
Теперь наш круг освобожден, –
Никто, надеюсь, не сожжен.
Толпа дрожит
И прочь бежит.
Чтоб отвратить вперед беду,
Я круг незримый проведу.
Успех велик! Благодарю
За мощь разумную твою.
Терпенье нужно, друг, для нас:
Грозит нам бунт еще не раз.
Теперь удобно, если есть желанье,
Круг обозреть подробно, по частям.
Ведь женщины всегда на первом плане,
Где есть приманка вкусу иль глазам.
Ведь не увял еще я безвозвратно;
В красивой бабе, как-никак, есть прок;
И так как здесь дается все бесплатно,
То я еще поволочиться б мог.
Но в давке там и тесноте немалой
Не разберут всех слов моих, пожалуй;
Я ухитриться должен, чтобы им
Все выразить посредством пантомим.
Рука, нога, ужимки – здесь бессильны,
Так я придумал новый фарс умильный:
Мну золото, как глину; из него
Захочешь, так наделаешь всего.
Сухой глупец, что он творит?
Так тощ, чуть жив, а все острит!
Как тесто, золота куски
В его руках размякли вдруг,
И что ж? Выходят все из рук
Лишь безобразные комки.
Их кажет женщинам нахал.
Они кричат, бегут… Скандал!
Что за ужимки, – стыд и срам!
Нет, этот шут опасен нам:
Чтоб посмеяться, поиграть,
Он рад и нравственность попрать.
Но я того не допущу.
Дай жезл – прогнать его хочу.
Оставь его – не ведает глупец,
Какой напор грозит нам неминучий
Извне! Тогда всем глупостям – конец.
Закон могуч, нужда еще могучей!
Шумя, несется дикий хор
С холмов, долин, высоких гор
И к нам спешит, неудержим;
Великий Пан идет за ним.
Все входят в круг. Известно им,
Что неизвестно всем другим.
Кто вы, кто Пан великий – мне известно,
Отважный шаг свершили вы совместно;
Я знаю то, что многим тайна здесь,
И в тесный круг впускаю хор ваш весь.
Счастливая судьба да правит вами!
Пусть чудесам свершиться суждено!
Куда идете вы – того вы сами
Не знаете, предвидеть не дано.
Народ придворный – мишура!
А наша рать – груба, пестра;
Высок прыжок, и бег наш скор,
Суров и крепок смелый хор.
Танцуя, резвою толпой
Бежит веселых фавнов рой;
Венок дубовый меж кудрей,
И острых кончики ушей,
Торча, глядят из-под венца.
Хоть фавн курнос, широк с лица,
Но мил для женщин без конца:
Он лапу даст – и с ним как раз
Пойдет красивейшая в пляс.
Бежит за пестрою толпой
Сатир с козлиною ногой,
Поджарый, жилистый, сухой.
Как серна, он с высоких гор
На мир бросает бодрый взор;
Свободно, вольно смотрит он
На жалкий люд, мужей и жен,
Что там внизу, во мгле густой,
Живут, довольные собой;
А в вышине сатир один
Вселенной светлой властелин.
Плетемся мы, малюток рой,
Без пар, разбросанной толпой,
Во мшистом платье налегке
И каждый с лампою в руке.
Как муравьи, мы здесь кишим, –
Один стремится за другим,
Снуем везде – и здесь и там,
Везде найдется дело нам.
Кобольдам добрым мы родня;
Хирурги гор, свой труд ценя,
Сверлим мы их по мере сил,
Пускаем кровь из горных жил;
Металлы грудой копим мы
И кличем ласково из тьмы,
Чтоб бодрость путнику вдохнуть:
Счастливый путь! Счастливый путь!
Добру служить хотим мы тем;
Друзья мы добрым людям всем;
Но служит золото стократ
На воровство и на разврат,
Железо ж нужно гордецам,
Чтоб сеять смерть то здесь, то там;
А кто три заповеди мог
Забыть – тому и все не впрок.
Но в этом нашей нет вины,
И все терпеть, как мы, должны.
Народом диким мы слывем,
В ущельях Гарца мы живем;
В природной силе, прост и наг,
Идет гигант, – отважен шаг,
В руке могучей трость-сосна,
Вкруг бедер перевязь одна,
Передник грубый из ветвей, –
Мы папской стражи здоровей!
(окружая великого Пана)
Давно ты ждан!
Весь мир земной
В тебе с тобой,
Великий Пан!
Сюда, веселый хор подруг!
Танцуйте радостно кругом!
Серьезен он, но добр притом
И видеть рад веселье вкруг.
Под кровлей неба голубой
Живет он, бодрый и живой;
Пред ним лепечет ручеек,
Его ласкает ветерок;
Когда же в полдень он уснет,
Листок на ветке не дрогнет,
На вежды нимф, в тени листов,
С толпою грез нисходит сон,
И ароматами цветов
Душистый воздух напоен.
Когда же вдруг воскликнет он,
Как рев грозы, как моря стон,
Объемлет ужас всех тогда,
Бегут все в страхе кто куда,
И войско вмиг теряет строй,
И устрашается герой.
Кто славы стоит, славься тот!
Хвала тому, кто нас ведет!
(великому Пану)
В горных жилах извиваясь,
Сквозь ущелий мрак и мглу
Злато блещет, открываясь
Лишь волшебному жезлу.
Там во тьме, как троглодиты,
Мы живем, твой клад храня;
Ты же дар, во тьме добытый,
Раздаешь при блеске дня.
Повелитель, мы открыли
Новый, чудный клад опять:
Он доставит в изобильи
Все, что можно пожелать.
О, прими в свое владенье
Клад, отысканный в горах!
Всем на благо, без сомненья,
Всякий клад в твоих руках.
(Герольду)
Теперь должны мы духом укрепиться
И все принять покорно, что случится.
Ты всем известен доблестью души!
Ужасное теперь пред нас предстанет,
Потомство верить этому не станет,
Так в протокол все это запиши.
Вот Пана карлики ведут
К колодцу, полному огня;
То пламя вверх взовьется тут,
То вглубь уйдет, покой храня,
И мрачно смотрит бездны зев;
То, снова бурно закипев,
Огонь взлетает, дик и рьян.
Стоит над ним великий Пан,
Дивясь нежданным чудесам,
А по обеим сторонам
Жемчужный пенится фонтан.
Как верить этому? И он
Нагнулся низко, удивлен,
Над тем колодцем. Вдруг туда
Его упала борода!
Чей подбородок гладкий тот?
Его рукой он скрыл… Но вот
Грозит ужасная беда:
Воспламенившись, борода
Летит обратно – вот зажгла
Его венец вокруг чела,
Жжет грудь ему… Веселье вдруг
Сменил мучительный испуг.
Все гасят, тушат, но кругом
Толпа охвачена огнем.
Тот дует, этот воду льет, –
Огонь лишь больше восстает.
Бушует пламя; все горят:
Объят пожаром маскарад.
Но что за весть, я слышу, там
Повсюду мчится по устам?
О ужас! Ночь беды и зла,
Что ты за горе принесла!
Увы, узнают завтра то,
Чего не рад узнать никто.
Я слышу крики в толкотне:
«Сам император наш в огне!»
О, если б лгала эта весть!
Он гибнет! Двор с ним гибнет весь!
О, будьте прокляты, кому
Пришла та мысль – внушить ему,
Чтоб он, владыка наш и князь,
В смолистый хворост облачась,
Под этот дикий рев и вой
Пришел нас всех сгубить с собой!
О юность, юность, резвый пыл
Когда ты в меру укротишь?
О власть, о власть, – избыток сил
Когда с рассудком совместишь?
Пылает лес, огонь гудит
И языками вверх бежит
И лижет доски потолка.
Все, все сгорит наверняка!
Нет меры горю. Чем помочь?
Кто нас спасет? В одну лишь ночь
Вся роскошь пышного двора
Золою станет до утра!
Полно страха! Прочь тревогу!
Я иду к вам на подмогу!
Жезл святой, ударь, как гром,
Чтоб тряслась земля кругом!
Воздух вольный, благодатный,
Дай прохлады ароматной!
Ты, тумана легкий пар,
Расстелись, дождем чреватый,
Влагой светлою богатый,
Укроти палящий жар;
Тучки легкие, клубитесь,
Лейтесь каплями, струитесь,
Расточайте влаги дар;
Всюду пламя угашайте,
В отблеск молний превращайте
Этот призрачный пожар!
Коль грозить нам духи смеют,
Маги их смирить сумеют.
Дворцовый сад
Солнечное утро. Император, окруженный придворными и фрейлинами. Фауст и Мефистофель, одетые пристойно, без излишеств, преклоняют пред ним колена.
Простишь ли, государь, пожар поддельный мой?
(давая знак, чтобы они встали)
Почаще тешь меня подобною игрой.
Средь огненной я очутился сферы
И верить был готов, что я – Плутон.
Из угольев и тьмы скалистый фон
Весь тлел огнями. Без числа, без меры
Из бездны здесь и там, со всех сторон,
Огни, дрожа, взлетали и взвивались
И наверху в обширный свод сливались,
И огненный то предстоял очам,
То исчезал из виду дивный храм.
И видел я народов тьмы покорных,
Сквозь даль спиральных пламенных колонн
Теснившихся, чтоб окружить мой трон
И преклониться. Из моих придворных
Тот иль другой, огнями озарен,
Являлся мне, и в роскоши великой
Как будто был я саламандр владыкой.
Ты точно был им! Все стихии чтут
Твой сан, тебя владыкой признают!
Ты видел, как огонь тебя боится;
Спустись же вглубь, где хлябь морская злится:
Жемчужного едва коснешься дна –
Вмиг за волной покорная волна,
Зеленые, с пурпурными гребнями,
Смыкаясь, станут дивными стенами
Вокруг тебя. Везде, во все концы
С тобой пойдут роскошные дворцы,
Которых даже стены сами живы,
Стремительны, подвижны, суетливы.
Морские чуда, новый кроткий свет
Увидя, в стену бросятся – но нет:
Прозрачной им не одолеть препоны!
Вот золотистой чешуей драконы
Сверкают, вот акуле прямо в пасть
Смеешься ты: в дворец ей не попасть!
Толпа там будет вкруг тебя такая,
Какой и при дворе не видел ты;
И чудеса подводной красоты
Ты также встретишь там: примчится стая
Прелестных, любопытных нереид,
Чтоб навестить дворец твой пышно-зыбкий
Средь вечной влаги; младшие, как рыбки,
Пугливо-похотливы, старших вид
Разумен. Весть о новом госте в море
И до самой дойдет Фетиды вскоре;
Ее пленишь ты, как второй Пелей,
И на Олимп взойдешь ты вместе с ней…
Тебе оставлю этот эмпирей!
На этот трон все всходят слишком скоро.
Земля ж, монарх, уж вся твоя – без спора!
Как кстати здесь явился ты! Точь-в-точь
Как «тысяча одна» тебя прислала ночь!
И если равен ты Шехеразаде
По вымыслам – уверен будь в награде.
Будь под рукой, чтоб веселить меня,
Когда соскучусь я в заботах дня.
(быстро входя)
Не ждал, о государь, твой раб дожить до чести
Такие доложить чудеснейшие вести,
Как те, что он несет тебе,
Счастливой радуясь судьбе:
Долги уплачены по счетам превосходно;
Все снова от когтей ростовщиков свободно,
И муку позабыл я адскую свою.
Не веселей теперь, мне кажется, в раю!
(быстро продолжая)
Все выдано войскам, последний грош уплаты,
И обязались вновь нам в верности солдаты.
Ландскнехты веселы, гуляют то и знай,
А краевым девушкам с трактирщиками – рай!
Как вы дышать свободно стали!
Морщины прежние пропали!
Как бодро вы сюда вошли!
(указывая на Фауста и Мефистофеля)
То их дела – ты им и повели
Все доложить.
Долг канцлера – доклады.
(медленно выступая вперед)
На старости дождался я отрады!
Вот тот значения исполненный указ,
Что в счастье обратил все бедствия у нас.
(Читает.)
«Да знает каждый, кто желает знать об этом:
Бумаги лоскуток отныне ста монетам
Равняется в цене. Для тех бумаг в заклад
В имперских областях сокровища лежат
В земле – и тотчас же по извлеченьи злата
По обязательствам последует уплата».
Что слышу? Наглость! Дерзостная ложь!
Кто смел подделать подпись нашу? Что ж,
Ужель никто еще не наказал злодея?
Твоя здесь подпись. Вспомни лишь точнее:
Одет великим Паном, ты стоял,
А канцлер, с нами подойдя, сказал:
«Ты торжествуешь: осчастливь же снова
Весь свой народ, черкнув пером два слова!»
Ты подписал; на сотнях лоскутков
Ту подпись сняли сотни мастеров;
Чтоб счастье поскорей распространить на свете,
Мы отпечатали сейчас билеты эти:
По десять, тридцать есть, затем по пятьдесят…
Когда бы видел ты, как весь народ твой рад!
Твой город был чуть жив и все в нем было вяло,
Теперь все бодро вновь и весело в нем стало.
Ты именем своим счастливишь мир давно;
Но славится теперь, как никогда, оно!
Дополнил алфавит ты буквою нежданной:
Знак подписи твоей – знак счастья, всем желанный!
И эти лоскутки как деньги захотят
Взять воинство мое и мой придворный штат?
Дивлюсь! Пусть будет так, коль это все не ложно.
Да этих беглецов поймать уж невозможно!
Быстрее молнии рассеялся их рой,
И все их разменять торопятся гурьбой.
Меняльных лавочек раскрыты настежь двери,
И каждому, кто там представит свой билет,
Дают серебряных и золотых монет, –
Хоть и со скидкою, но без большой потери.
Оттуда к пекарям и к мясникам спешат,
К торговцам винами, как будто бы полмира
Не хочет ни о чем и думать, кроме пира;
У прочих на уме – изысканный наряд,
И вот закройщики кроить не успевают,
Портные в новые всех платья одевают.
«Да здравствует монарх!» – в трактирах все кричат.
Там жарят и пекут, тарелки там стучат.
Пусть кто-нибудь из вас один на променаде
Увидит пышную красавицу в наряде;
Павлиньим веером один прикрывши глаз,
С улыбкой на билет глядит она у вас,
И верьте, что любви добьетесь вы при этом
Скорее всяких слов красивеньким билетом.
Не надо будет брать с собою кошелек:
И на груди легко носить такой листок,
Где с письмецом любви лежать он рядом может;
В молитвенник его себе священник вложит,
И, чтоб проворней быть, солдатик молодой
Не станет зашивать червонцы в пояс свой.
Прости, монарх, что в речь я мелочи мешаю
И тем великое как будто унижаю.
Несметными ты кладами богат:
Без пользы у тебя в земле они лежат.
Как помыслы о том ни широки, ни смелы,
Пред этой роскошью ничтожны их пределы.
И сам фантазии возвышенный полет,
Как ни напрягся б он, всего не обоймет.
Лишь духи в глубь вещей достойны, взор вперяя,
Смотреть, безмерному безмерно доверяя.
Да, вместо золота билетик – сущий клад;
Удобен он для всех, всяк знает, чем богат;
Не нужно ни менять, ни продавать: свободно
Любовью и вином всяк тешься, как угодно.
А хочешь золота – меняла тут как тут;
Нет в кассе золота – пороют – и найдут.
Откопанную цепь и чашу мы заложим,
Чем оплатить билет без затрудненья сможем, –
И скептик посрамлен с неверием своим.
Все захотят бумаг, привыкнут скоро к ним,
И будут навсегда имперские владенья
Иметь и золото и деньги без стесненья.
Благополучием мой край обязан вам,
И, сколько я могу, я тем же вам воздам.
Сокровища в свое вы веденье примите
И их, в земле сырой лежащие, храните.
Их место тайное известно только вам,
И, где укажете, раскопки будут там.
Два казначея, вы соединитесь
И долг свой исполнять скорей примитесь!
Сойдутся в вас миры подземный и земной –
И осчастливят всех, весь род людской.
(Фаусту)
С тобой я буду жить в согласьи, мир лелея;
Товарищем иметь мне любо чародея.
(Уходит с Фаустом.)
Теперь, когда мой двор весь будет одарен,
Пусть каждый скажет мне, что станет делать он?
(принимая подарок)
Отныне заживу я весело, пируя.
(так же)
Возлюбленной браслет с цепочкой подарю я.
(так же)
Я стану пить вдвойне, чему я очень рад.
(так же)
Так кости для игры в кармане и зудят!
(подумав)
Я заплачу долги и замок свой поправлю.
(так же)
А я к сокровищам сокровища прибавлю.
Хоть жажды новых дел я ждал на этот раз,
Но тот, кто знает вас, заране все предскажет:
Какими благами судьба вас ни обяжет –
Ничто и никогда не переменит вас.
(входя)
Ты сыплешь милости, – так дай и мне, что можно!
Ты ожил? Да ведь ты пропьешь все неотложно.
Что за волшебные бумажные листы!
Я знаю, что во вред употребишь их ты.
Вон сыплются еще! Что делать мне – не знаю.
Бери скорей, глупец: я их тебе бросаю.
(Уходит.)
Итак, пять тысяч крон теперь в моих руках!
Воскрес ты, винный мех на дряхлых двух ногах?
Я часто воскресал, но в первый раз так славно!
Зато от радости ты и вспотел исправно!
Ужели ж это все пойдет, как деньги, в ход?
Все купишь, чтобы всласть наполнить свой живот.
И замок я куплю, и поле?
Без сомненья!
Увидеть бы тебя хозяином именья!
Ура! Владелец я поместий с этих пор!
(Уходит.)
(один)
Вот, право, шут как шут! Ну, он ли не остер?
Мрачная галерея
Фауст и Мефистофель.
Зачем меня ты в катакомбы эти
Зазвал? Иль мало случаев у нас
Там, во дворце, в придворном пестром свете
Для плутовства, и шуток, и проказ?
Не говори! Я знаю: это дело
Тебе давным-давно уж надоело;
Теперь же ты лишь хочешь избежать
Ответ мне дать прямой! И так без меры
Придворные пажи и камергеры
Меня терзают, не дают дышать.
Знай: государь желает, чтоб на сцену
Мы вызвали Париса и Елену.
В их образах он видеть пожелал
И женщины и мужа идеал.
Поторопись: нельзя нарушить слова.
Не нужно было обещать пустого.
Ты сам таких не ожидал
Плодов своих же ухищрений?
Когда богатства им ты дал,
Теперь давай увеселений!
Ты думаешь, что так всего сейчас
Достигнешь ты? Крутые здесь ступени,
Здесь ты коснешься чуждых нам владений,
Преступно в новый долг впадешь как раз!
Елену вызвать – нужно тут отваги
Поболее, чем вызвать на бумаге
Богатства призрак. Сколько хочешь, вам
Я карликов, чертей, видений дам;
Но дьявола красотки – хоть признаться,
Не плохи – в героини не годятся.
Ну вот – опять запел на старый лад!
С тобой – все неизвестность, все сомненье,
Во всем ты порождаешь затрудненье,
За все желаешь новых ты наград!
Когда ж захочешь, так без разговора –
Раз, два: глядишь – и все готово скоро!
Язычникам особый отдан ад,
Его дела не мне принадлежат;
Но средство есть.
Скажи: я изнываю
От нетерпенья!
Неохотно я
Великую ту тайну открываю.
Знай: есть богинь высокая семья,
Живущих вечно средь уединенья,
Вне времени и места. Без смущенья
О них нельзя мне говорить. Пойми ж:
То Матери!
(вздрогнув)
Что? Матери?
Дрожишь?
Как странно! Матери, ты говоришь…
Да, Матери! Они вам незнакомы,
Их называем сами не легко мы.
Их вечное жилище – глубина.
Нам нужно их – тут не моя вина.
Где путь к ним?
Нет его! Он не испытан,
Да и неиспытуем; не открыт он
И не откроется. Готов ли ты?
Не встретишь там запоров пред собою,
Но весь объят ты будешь пустотою.
Ты знаешь ли значенье пустоты?
Нельзя ль без вычурного слова?
Тут кухней ведьмы пахнет снова:
Дела давно минувших дней.
Иль мало я по свету здесь кружился,
Учил пустому, пустякам учился,
Себе противореча тем сильней,
Чем речь хотел я высказать умней?
Мне глупости внушали отвращенье,
Я от людей бежал, – и в заключенье,
Чтоб одиноким в мире не блуждать,
Я черту душу должен был продать.
Послушай же: моря переплывая,
Ты видел бы хоть даль перед собой,
Ты б видел, как волна сменяется волной,
Быть может смерть твою в себе скрывая;
Ты б видел гладь лазоревых равнин,
В струях которых плещется дельфин;
Ты б видел звезды, неба свод широкий;
Но там в пространстве, в пропасти глубокой,
Нет ничего, там шаг не слышен твой,
Там нет опоры, почвы под тобой.
Ты говоришь, как мистагог старинный,
Как будто я лишь неофит невинный.
Но в пустоту меня, наоборот,
Чтоб я окреп, теперь ты посылаешь,
А сам чужими загребать желаешь
Руками жар. Но все-таки вперед!
На все готов я, все я испытаю:
В твоем «ничто» я все найти мечтаю.
Перед разлукой должен я сказать,
Что черта ты таки успел узнать.
Вот ключ.
К чему мне эта вещь пустая?
Возьми взгляни: не осуждай, не зная.
В руке растет, блестит, сверкает он.
Теперь ты видишь, чем он одарен.
Он верный путь почует; с ним надежно
До Матерей тебе спуститься можно.
(содрогаясь)
До Матерей! И что мне в слове том?
Зачем оно разит меня, как гром?
Ужели ты настолько ограничен,
Что новых слов боишься? Лишь одно
Ты хочешь слышать, что слыхал давно?
Ты мог бы быть к диковинкам привычен.
Нет, я б застыть в покое не хотел:
Дрожь – лучший человеческий удел;
Пусть свет все чувства человека губит, –
Великое он чувствует и любит,
Когда святой им трепет овладел.
Спустись же вниз! Сказать я мог бы: «Взвейся!»
Не все ль равно? Действительность забудь,
В мир образов направь отважный путь
И тем, чего давно уж нет, упейся!
Как облака, совьются вкруг они, –
Взмахни ключом и тени отстрани.
(с одушевлением)
С ключом в руке, отважно, с силой новой,
Я ринусь вглубь, на подвиги готовый!
Пылающий треножник в глубине
Ты наконец найдешь на самом дне.
Там Матери! Одни из них стоят,
Другие ходят или же сидят.
Вкруг образы витают там и тут, –
Бессмертной мысли бесконечный труд,
Весь сонм творений в обликах живых.
Они лишь схемы видят; ты ж для них
Незрим. Сбери же мужество в груди
В тот страшный час! К треножнику иди,
Коснись ключом!
Фауст принимает повелительное положение с ключом в руке.
Вот так! Треножник тот
К ключу прильнет и за тобой пойдет,
Как верный раб. Незрим, ты ускользнешь,
Взлетишь наверх и вновь сюда придешь.
Тогда, добыв треножник тот, дерзай:
Героя с героиней вызывай
Из мрака ночи. Первый ты свершил
Тот подвиг и награду заслужил, –
И фимиама благовонный дым
Мы магией в героев обратим.
Ну, что ж теперь?
В дорогу! Топни раз –
Исчезнешь; топни вновь – и будешь ты у нас.
Фауст топает и проваливается.
С ключом бы только все пошло на лад!
А любопытно знать, вернется ль он назад?
Ярко освещенные залы
Император и князья. Двор в оживленном движении.
(Мефистофелю)
Ну, что же духи? Скоро ль представленье?
Уж государь приходит в нетерпенье!
Опять о том он спрашивал сейчас.
Спешите, – он рассердится на вас.
Товарищ мой затем от вас и скрылся
И в кабинете тихом затворился;
Он знает, как за дело взяться тут.
Здесь надобен совсем особый труд:
Чтоб вызвать чудо красоты, потребно
Искусство высшей магии волшебной.
Искусство ль, нет ли, – это все равно;
Лишь представленье было бы дано!
(Мефистофелю)
На пару слов, monsieur! Лицо в минуту эту
Ведь чисто у меня? Поверите ли, к лету
Сто тысяч пятнышек коричневых толпой
Мгновенно кожу всю испачкают собой.
Лекарство?
Ай-ай-ай! Красавица такая –
И вся, как леопард, испятнана в дни мая!
Вам жабьих языков с икрою надо взять,
Их в полнолуние сварить и перегнать
И соком тем в ущерб прилежно вытираться:
Тогда веснушки к вам с весной не возвратятся.
Все к вам спешат, чтоб вас вопросом утрудить!
Мне с отмороженной, распухшею ногою
Не только танцевать, но трудно и ходить,
И делать реверанс. Как быть с моей бедою?
Позвольте вам слегка на ножку наступить.
Лишь меж влюбленными такое обхожденье
Бывает.
Наступлю ведь я, а не другой:
В том есть, дитя мое, особое значенье!
Подобным лечится подобное: ногой
Врачуется нога – и так все члены тела.
Итак, позвольте же, – мне можете вы смело
Не отвечать.
(крича)
Ай-ай! Тяжелый вы какой!
Совсем как конское копыто!
Болью той
Вас исцеляю я. Танцуйте и гуляйте
И ножку под столом к пожатью подставляйте.
(проталкиваясь)
Ах, помогите мне! Печаль моя тяжка:
Терзает сердце мне, рвет грудь мою тоска.
Еще недавно он любил меня сердечно,
Теперь же для другой забыл бесчеловечно.
Да, это нелегко! Но слушайте меня:
Вот с этим угольком к нему вы подойдете,
Тихонько, тщательно в секрете все храня,
И вдоль по рукаву легонько проведете;
Укол раскаянья почует в сердце он.
Затем тот уголек вы проглотить сумейте
И ни воды, ни вин до вечера не пейте:
Придет он в тот же день, по-прежнему влюблен.
Но это ведь не яд?
(с раздражением)
Цените, что по праву
Высоко ценится! Где взять таких даров,
Как этот уголек? Ведь он – из тех костров,
Которых много мы когда-то жгли на славу!
Влюблен я, а меня считают за дитя.
(в сторону)
Не знаю, уж кого здесь буду слушать я.
(Громко пажу.)
Вы в слишком молодых влюблялись; им на смену
Возьмите пожилых: те будут знать вам цену.
К нему теснятся другие.
Еще идут, еще! Задавят в толкотне!
Уж не призвать ли тут на помощь правду мне?
Противно прибегать к подобной мне защите.
О Матери! Скорей вы Фауста пустите!
(Осматривается.)
Но вот отхлынули. Тускнеют лампы здесь.
Я вижу: двор идет сюда, собравшись весь.
Блестящая толпа проходит всем парадом
Вдоль пышных галерей, по длинным анфиладам.
Вот в зале рыцарской сбирается она,
Едва вмещаясь в ней. Вот зала уж полна;
Повсюду в зале той ковры и украшенья,
Повсюду на стенах висят вооруженья.
Да здесь и заклинать не надо никого:
Ведь духи предков в ней живут и без того.
Рыцарская зала
Слабое освещение. Император и придворные.
Мой старый долг исполнить – представленье
Вам возвестить на предстоящий час –
Препятствует мне смутное волненье –
Влиянье духов; тщетно в этот раз
Чудесному, что ожидает вас,
Старался бы найти я объясненье.
Готовы кресла, стулья всем даны;
Сидит сам император у стены,
Роскошными картинами покрытой
Великих битв эпохи знаменитой;
А позади стоят ряды скамей;
Влюбленная воссела, с томным взглядом,
На милое местечко с милым рядом;
Уселись все как следует – и ждут.
Готово все: пусть духи к нам идут!
Трубы.
Начнись же, драма, как монарх велит;
Стена, раздвинься: дай на сцену вид!
Препятствий нет: здесь все послушно чарам!
И вот ковер, как скрученный пожаром,
Взвивается; раздвинулась стена,
И сцена нам глубокая открылась;
Волшебным светом зала озарилась, –
На авансцену я всхожу.
(показываясь в суфлерской будке)
Должна
Здесь роль моя удаться, – нет сомненья:
В подсказах черт – искусник без сравненья.
(Астрологу.)
Ты постигаешь звезды и луну, –
Так все поймешь, что я тебе шепну.
Вот силою чудесной перед нами
Явился древний храм. Он, как Атлант, –
Державший небо на плечах гигант, –
Велик, массивен; длинными рядами
Стоят колонны крепкие: на них,
Пожалуй, можно возложить хоть гору;
Большому зданью прочную опору
Могла бы пара дать колонн таких.
Вот в чем античность! Это мне не любо:
По мне – все это тяжело и грубо.
Что дико, то за благородство чтут,
Великим – неуклюжее зовут!
Столбов и арок узких сочетанья
Мне более по вкусу бы пришлись:
Свод стрельчатый дух устремляет ввысь.
Такие нам всего приятней зданья!
Почтите данный звездами нам час!
Рассудок пусть нам душу не стесняет:
Пусть свой полет волшебный исполняет
Фантазия, собой пленяя нас!
Пусть видит глаз, что дух желал без меры:
Все это невозможно, и как раз
Поэтому оно достойно веры!
Фауст поднимается на сцену с другой стороны.
Смотрите: вот явился наконец
Он, муж чудесный, в жреческое платье
Одетый; на челе его венец;
Он смелое исполнит предприятье!
Треножник с ним из бездны восстает, –
Я фимиама чувствую куренье…
Благословить великое творенье
Уж он готов, – теперь нас счастье ждет!
(величественно)
Вас, беспредельных, призываю ныне,
Вас, Матери, царящие в пустыне
И все ж не одинокие! Вкруг вас,
Без жизни, лики жизни бесконечно
Парят и реют; все, что было раз,
Там движется, там есть и будет вечно!
Послушен вам созданий каждый шаг;
Их делите вы в дивном полномочьи
Меж дня шатром и темным сводом ночи;
Одни живут средь жизни милых благ,
Других отважный вызывает маг;
Уверенно и щедро мир чудесный
Умеет он призвать пред взор телесный.
Ключом блестящим тронул он слегка
Треножник – вмиг покрыли облака
Всю сцену; ходят, носятся, клубятся,
Сливаются, расходятся, двоятся.
То духов рой. Как их игра чудна!
В движеньи этом музыка слышна.
Воздушных звуков смесь и переливы
Мелодией звучат, легки и живы,
Звучит триглиф[31], звучат колонны, свод,
И дивный храм как будто весь поет.
Туман расплылся. Мерными шагами
Вот юноша в пленительной красе
Выходит… Я умолкну: видят все, Что здесь Парис прекрасный перед нами!
Является Парис.
О блеск цветущей силы молодой!
Румян, как персик, свеж, хорош собой!
Изящный ротик, пухленькие губы!
Охотно как прильнула ты к нему бы!
Да, он красив, но грубоват слегка.
Притом его походка неловка.
Пастух как есть, не принц из высшей сферы!
И никакой придворной нет манеры!
Да, он красив, когда он обнажен;
Я б посмотрел, каков-то в латах он!
Вот сел он с томной негою, – как мило!
Как сладко б вам в его объятьях было!
Изящно как подперся он рукой!
Он уж лежит! Невежливый какой!
Бранить – мужчин излюбленное дело!
При государе – так разлечься смело!
Ведь он один, по пьесе!
И она
Здесь вежливой, приличной быть должна.
Он тихо засыпает.
Натурально.
Храпеть начнет: ведь это так реально!
(в восторге)
Что к фимиаму здесь за аромат
Примешан? Он мне в сердце проникает,
До глубины души меня ласкает!
Да, это так: все это подтвердят;
Как ветерка воздушное дыханье,
Ласкает душу нам благоуханье.
От юноши исходит этот ток.
В нем зреет роста юного цветок,
Амброзией красавца наполняет
И аромат вокруг распространяет.
Появляется Елена.
Так вот она! Спокоен я вполне:
Хоть недурна, но вовсе не по мне.
На этот раз – сказать я должен честно –
Мой слаб язык. О, как она прелестна!
Красавицу и пламенная речь
Не описала б! Много воспевали
Красу ее, и перед ней едва ли
Способен кто спокойствие сберечь!
Блаженны те, кто ею обладали!
Своими ли глазами вижу я
Тебя, источник красоты волшебный?
Твоя ли жизни полная струя
Влилась мне в душу, как поток целебный?
Мой страшный поиск дивный плод мне дал:
Весь мир мне был ничтожен, непонятен;
Теперь, когда твоим жрецом я стал,
Впервые он мне дорог, благодатен,
Незыблем, прочен! Лучше пусть лишусь
Дыханья жизни, чем теперь решусь
С тобой расстаться! Образ тот туманный,
Что мне в волшебном зеркале сиял,
Был только отблеск твой непостоянный,
О красоты роскошный идеал!
Тебе всю жизнь, все силы мощной воли,
Мольбу и страсть безумную мою,
Мою любовь и нежность отдаю!
(из суфлерской будки)
Опомнись же, не выходи из роли!
Большого роста, дивно сложена, Лишь голова мала несоразмерно.
Зато нога: смотрите, как крупна!
Видал принцесс я много: беспримерно
Она прекрасна с головы до ног!
Ее ни с кем сравнить бы я не мог.
Вот с хитростью лукавой тихо, мерно
Идет к красавцу спящему она.
Как с ним она сравнительно дурна!
Он озарен сиянием богини!..
Эндимион с Луной – как на картине!
Вот подошла к нему богиня, вот
Склоняется, его дыханье пьет…
Чу! Поцелуй! Счастливец! Как завидно!
Пред всеми! Ах, как это ей не стыдно!
Ужасный знак любви!
Да замолчи!
Дай призраку свободу, не кричи!
Проснулся он; она отходит, стала…
Глядит назад: я так и ожидала!
Он изумился: диво перед ним!
А ей не диво: к подвигам таким
Привыкла, видно!
Повернулась снова…
Пусть просветит красавца молодого:
В таких делах мужчина не смышлен.
Всяк думает, что первым будет он
Счастливцем!
Образ царственно прекрасный!
Бесстыдство, пошлость – только и всего!
Желал бы я на месте быть его!
В такие сети все попасть согласны!
Чрез много рук она уже прошла,
И позолота уж с нее сошла.
Лет с десяти беспутной уж была!
Другой себе пусть лучшую добудет:
Довольно мне остатков этих будет!
Я вижу все; но точно ли она
Елена, – в том есть для меня сомненье:
Ведь видимость нас вводит в заблужденье;
Чтоб убедиться – книга мне нужна.
«Она была мила всем старцам в Трое», –
Сказал Гомер. Явление такое
И здесь могу заметить я вполне;
Я сед, а все ж она мила и мне.
Уж он не мальчик: смелою рукою
Берет ее; противиться герою
Она не в силах; вот он наконец
Ее уносит…
Дерзостный глупец,
Назад! Не слышишь? Говорю тебе я!
Твоя ж ведь это глупая затея!
Итак, ход пьесы нам указывает весь,
Что похищение Елены будет здесь.
Как похищение? Но разве, силы полный,
Я возле не стою, отважен и могуч?
Я разве не держу в руке волшебный ключ,
Который вел меня сквозь мрак, туман и волны,
Сквозь ужасы пустынь? И вот вернулся я, –
Здесь вновь действительность и твердая земля,
Здесь смело с духами мой дух бороться будет
И в двух мирах себе двойную власть добудет!
Прекрасная была когда-то далека,
Недостижима мне, – теперь она близка;
За дело же смелей! Мне дивный ключ поможет;
Спасу ее, – тогда она моя вдвойне.
Вас, Матери, зову: вы помогите мне!
Кто дивную узнал, жить без нее не может!
Что хочешь сделать ты? Опомнись, Фауст! С силой
Хватает он ее… Темнеет образ милый…
Вот, вот – он юноши касается ключом…
Беда! Пропали мы, сейчас сразит нас гром!
Громовый взрыв. Фауст падает; духи исчезают в тумане.
(унося Фауста на плечах)
Ну, вот вам и спектакль! Эх, право, предосадно!
Связаться с дураком и сатане накладно!
Мрак. Смятение.
Действие второе
Тесная комната с высокими сводами, в готическом стиле
Прежний кабинет Фауста, в неизмененном виде.
Мефистофель выходит из-за занавески. Когда он ее приподнимает и оглядывается назад, там виден Фауст, распростертый на старинной прадедовской кровати.
Лежи, несчастный! Вновь опутан ты
Любовной крепкой цепью не на шутку!
Кого Елена силой красоты
Сразила, тот надолго чужд рассудку.
(Осматривается.)
Взгляну ли вверх иль вниз, сюда ль, туда ли –
Осталось все, как было, здесь и там;
Цветные стекла лишь мутнее стали,
Да паутины больше по углам;
В чернильнице лишь высохли чернила,
Бумага цвет свой в желтый изменила,
Но в общем все имеет прежний вид:
На месте даже и перо лежит,
Которым Фауст, душу продавая,
Дал дьяволу свою расписку в том;
Вот даже крови капелька на нем
Еще видна, что выманил тогда я!
Да, антикварий много б рад был дать,
Чтоб то перо в коллекцию достать.
Вот старый плащ на вешалке старинной,
В котором так напыщенно и чинно
Я городил мальчишке разный вздор,
Который, может быть, долбит он до сих пор.
Опять не прочь я под твоей личиной,
Наряд сурово-теплый, роль сыграть
И, как доцент надутый, смело врать
С серьезною, непогрешимой миной:
Ученым людям это всем дано,
А черт ту роль уж не играл давно.
(Снимает меховой плащ со стены и встряхивает его, причем оттуда вылетают цикады, жуки и разные букашки.)
Здорово, здорово,
Патрон дорогой! Летим мы, жужжим мы,
Знакомы с тобой!
В тиши понемножку
Плодил ты нас, друг, –
И тысячи ныне
Танцуют вокруг!
Коварство таится
В груди у людей;
В одежде их вошек
Откроешь скорей…
Тварь новая! Как я ей рад сердечно!
Да, только сей, так и пожнешь, конечно!
Еще встряхну хламиду – здесь и там
Вновь вылетают из нее букашки;
Летят туда, сюда, по всем углам
Попрятаться спешат мои милашки!
В коробки, что стоят давно в пыли,
В пергамент побуревший заползли,
В разбитую старинную посуду,
В глазные дыры черепа – повсюду!
Да, где хранится этот жалкий хлам,
Там как не быть сверчкам да червякам!
(Надевает плащ.)
Ну что ж, покрой еще разок мне плечи,
Пусть принципалом стану я опять!
Но что мне в званьи без почетной встречи?
Кто есть здесь, чтоб почтенье мне воздать?
Он тянет за звонок, который издает резкий, пронзительный звон. От этого звона содрогаются стены и распахиваются двери.
(идет колеблющимися шагами по длинному темному коридору)
Звуки страшные несутся,
Стены, лестницы трясутся!
В пестрых стеклах свет трепещет,
Словно молния там блещет!
Пол дрожит, и гнутся доски,
Сверху целый дождь известки!
Двери с крепкими замками
Отворились чудом сами!
Там – о ужас! – исполином,
В платье Фауста старинном,
Кто-то встал, глядит, кивает!
Страх колена мне сгибает…
Ждать ли? В бегство ль обратиться?
Боже, что со мной случится?
(кивая ему)
Войдите! Вас зовут ведь Nicodemus?[33]
Да, господин, я так зовусь! Oremus![34]
Ну, это вздор!
Как рад я, что меня
Вы знаете!
О да, вас помню я!
Вы – все студент, хотя и поседелый,
Обросший мхом! Так точно век свой целый
Ученый муж корпит, своим трудом
Весь поглощен, – не может он иначе!
Так понемножку карточный свой дом
Он созидает; да еще притом,
Хотя б владел великим он умом, –
Он до конца не справится с задачей!
Но ваш учитель – вот кто молодец!
Почтенный доктор Вагнер, всем известный,
В ученом мире первый он мудрец,
Авторитет имеет повсеместный!
Один в себе вместил все знанья он
И ежедневно мудрость умножает!
Зато его, сойдясь со всех сторон,
Рой жаждущих познанья окружает.
Он с кафедры один свет яркий льет;
Как Петр святой, ключами он владеет:
Что в небесах, что на земле живет, –
Все знает он, все объяснить умеет!
Всех мудрецов он славу посрамил,
Сияет он, блестит необычайно!
Один он то открыл, что прочим тайна,
И даже имя Фауста затмил!
Почтенный муж, прошу я извиненья,
Что возразить решусь на ваши мненья:
В нем, право, нет о том и помышленья;
Он скромностью всегда был одарен.
Куда исчез, где находиться может
Великий муж – ума он не приложит.
Все только ждет, чтоб воротился он,
И молится об этом возвращенье,
Как о едином светлом утешенье;
И комната осталась взаперти
С тех пор, как Фауст вдруг исчез нежданно,
И ждет владельца прежнего: сохранно
В ней все, – я сам едва посмел войти.
Но что за час чудесной перемены
Несут нам звезды? Даже сами стены
Как будто в страхе: лопнули замки,
Дверные расшатались косяки,
А то и вы сюда бы не попали.
Но где же сам учитель ваш? Нельзя ли
Пройти к нему? Быть может, он бы мог
Прийти сюда?
Боюсь я: слишком строг
Его запрет; великим занят делом,
В немой тиши по месяцам он целым
В своей рабочей комнате сидит.
Из всех ученых был он самым чистым,
А ныне смотрит сущим трубочистом.
Совсем теперь чумазым он глядит;
Глаза его распухли, покраснели
От раздуванья жаркого огня,
А нос, и лоб, и уши почернели;
Щипцами да ретортами звеня,
Он ждет открытий важных день от дня.
Ужель он мне откажет, станет спорить?
Его удачу я бы мог ускорить.
Фамулус уходит; Мефистофель с важностью усаживается.
Едва успел усесться я – и вот
Уж новый гость, знакомый мне, идет;
Но этот – молодого поколенья
И будет страшно дерзок, без сомненья.
(шумно приближаясь по коридору)
Двери настежь! Наконец-то
Есть теперь надежде место,
Что людская грудь живая
Здесь не будет, изнывая,
Чахнуть, гибнуть в этой гнили,
Точно заживо в могиле!
Эти стены и строенья
Накренились, ждут паденья;
Прочь уйти – а то, пожалуй,
Быть тут краху, быть обвалу!
Несмотря на всю отвагу,
Дальше я туда – ни шагу!
Что-то я теперь узнаю?
Здесь как раз – припоминаю –
Первокурсником невинным
Я внимал урокам длинным,
Бородатым веря слепо,
Вздору радуясь нелепо.
Что из книг старинных брали
И что знали – все мне врали,
Ничему не веря сами,
Жизнь лишь портя пустяками
И себе и мне. Однако –
Кто там в дымке полумрака?
Что я вижу? В том же длинном
Меховом плаще старинном
Он сидит, все тот же самый,
Как расстались с ним тогда мы!
Он тогда хитер был, ловок,
Я ж не мог понять уловок;
Ну теперь – иное дело:
На него обрушусь смело!
Почтенный! Если волны мутной Леты
Не все еще понятья и предметы
Из вашей хмурой лысой головы
Умчали – не припомните ли вы
Ученика? Но ныне мыслью вольной
Он перерос лозу науки школьной;
Вы тот же все, каким я видел вас,
Но я совсем иной на этот раз.
Я вас ценил и в прежнем вашем виде
И рад, что вас мой звон сюда привлек.
В простой личинке, в нежной хризалиде
Уж будущий таится мотылек.
Вы в кружевном воротничке ходили
И в локонах кудрявых: как дитя,
Вы в том себе забаву находили;
Косы ж, насколько в силах вспомнить я,
Вы не носили. Ныне же, без лоска,
У вас простая шведская прическа;
Резолютивен ваш отважный вид,
Но абсолютность все же вам вредит.
Здесь место то же, ментор мой, но знайте,
Что время ныне стало уж не тем.
Двусмысленных речей не расточайте:
Ведь мы в других условиях совсем.
Легко юнца вам было озадачить,
Над мальчиком наивным свой язык
Потешить: труд был очень невелик;
Теперь никто не смеет нас дурачить.
Когда всю правду скажем мы юнцу –
Не угодим бесперому птенцу;
Впоследствии ж, когда промчатся годы,
На шкуре собственной узнает он невзгоды,
И мнит, что сам он до всего дошел,
И говорит: учитель был осел.
А может быть, и плут! Вы мне скажите
И хоть один пример мне укажите:
Какой учитель только правду нам
В лицо открыто скажет, смел и прям?
Один прибавит, а другой убавит,
Тот с важностью, тот в шутках все представит,
А дети – верь подобранным словам.
Что ж, время есть всему; не так давно вы
Еще учились, ныне – вижу сам –
Вы и других учить готовы.
Прошло немного месяцев и лет –
И опытом изведали вы свет.
Ах, этот опыт! Дым, туман бесплодный!
Его гораздо выше дух свободный!
Сознайтесь: то, что знали до сих пор,
Не стоило и знать совсем?
(помолчав)
Пожалуй.
Я сам давно так думаю. Отсталый
Я был глупец и верил в пошлый вздор.
Вот этому я рад: в вас ум я замечаю.
Впервые старика неглупого встречаю!
Искал я клада, не жалея рук,
А вырыл кучу мусора простого.
И ваша плешь – сознайтесь, милый друг –
Ничем не лучше черепа пустого?
(ласково)
Ты, верно, сам, дружок, не сознаешь,
Как груб ты?
Вежлива у немцев только ложь!
(который, сидя в кресле на колесиках, все время подвигался на авансцену, обращается к партеру)
Здесь, наверху, житья нет никакого:
Ни воздуха, ни света не дают.
Авось меж вами я найду приют?
Я нахожу весьма претенциозным,
Что люди, пережив известный срок,
Хотят быть чем-то, хоть ничем серьезным
Уже не могут быть: их век истек!
Ведь жизнь живет в крови, а в ком кипучей,
Чем в юноше, кровь свежая течет?
Живая кровь в нем силою могучей
Жизнь новую из жизни создает.
Все движется, все в деле оживает;
Кто слаб, тот гибнет, сильный – успевает.
Пока полмира покорили мы,
Что делали вы, старые умы?
Вы думали, судили, размышляли,
Да грезили, да планы составляли –
И сочинили только планов тьмы.
Да, старость – просто злая лихорадка,
Бессилие, болезненный озноб!
Как человеку стукнет три десятка,
Его клади сейчас хоть прямо в гроб.
Вас убивать бы, как пора приспела!
На это черт согласен будет смело.
Что черт? Лишь захочу – и черта нет!
(про себя)
Тебе подставит ножку он, мой свет!
Да, вот призванье юности святое!
Мир не существовал, пока он мной
Не создан был; я солнце золотое
Призвал восстать из зыби водяной;
С тех пор как я живу, стал месяц ясный
Вокруг земли свершать свой бег прекрасный,
Сиянье дня мой озаряет путь,
Навстречу мне цветет земная грудь;
На зов мой, с первой ночи мирозданья,
Явились звезды в блеске их сиянья!
Не я ли мысли вольный дал исход
Из тесных уз филистерства? Свободный,
Я голос духа слушаю природный,
Иду, куда свет внутренний влечет,
Иду, восторга полный! Предо мною
Свет впереди, мрак – за моей спиною!
(Уходит.)
Иди себе, гордись, оригинал,
И торжествуй в своем восторге шумном!
Что, если бы он истину сознал:
Кто и о чем, нелепом или умном,
Помыслить может, что ни у кого
Не появлялось в мыслях до него?
Но это все нас в ужас не приводит:
Пройдут год, два – изменится оно;
Как ни нелепо наше сусло бродит –
В конце концов является вино.
(К молодым зрителям в партере, которые не аплодируют.)
Вы не хотите мне внимать?
Не стану, дети, спорить с вами:
Черт стар, – и, чтоб его понять,
Должны состариться вы сами.
Лаборатория в средневековом стиле
Крупные, неуклюжие приборы для фантастических целей.
(у очага)
Чу! Грозный колокол! Он стены
Под черной копотью потряс…
Я чую близость перемены!
Не может длиться ни на час
Злой неизвестности терзанье,
Как ни серьезно ожиданье!
Вот-вот: уж тьма светлей, светлей, –
Я вижу – в колбе раскаленной
Как будто уголь оживленный
Затлелся… Вот он ярко в ней
Горит карбункулом чудесным
И мечет в сумраке окрестном
Как будто молнии вокруг!..
Вот белый свет явился вдруг…
О, только б не было потери
Теперь!.. Ах, бог мой, что за скрип у двери?
(входя)
Привет вам! Рад удачу я для вас
Принесть!
(боязливо)
Привет, – в счастливый звездный час!
(Тихо.)
Но тише, чтобы не дохнуть! Сейчас
Великое здесь дело совершится.
(тихо)
Что тут такое?
(шепотом)
Человек творится.
Вот как! А где же спрятались они?
Не слишком ли здесь дымно помещенье
Для парочки?
Нет, Боже сохрани!
То, прежде в моде бывшее, рожденье
Считаем мы за вздор, за униженье!
Тот нежный пункт, откуда жизнь вся шла,
Та милая, сокрытая в нем сила,
Что изнутри ключом наружу била,
Которая давала и брала,
Сама собой слагалась и росла,
Сперва себе родное усвояла,
А вслед за тем чужим овладевала, –
Цены своей лишается теперь!
Пусть этим будет наслаждаться зверь,
Но человек, при том высоком даре,
Которым он владеет, должен впредь
Происхожденье высшее иметь,
Чистейшее, чем остальные твари!
(Обращается к очагу.)
Смотрите, светит! Значит, найден путь!
Действительно, надежда есть, что можем
Мы, ежели веществ мы сотни сложим,
Смешаем их – в смешенье здесь вся суть, –
Все человека вещество составить;
Его мы в колбу можем переправить,
Закупорим, возгоним на огне,
И так свершим все дело в тишине!
(Снова обращается к очагу.)
Свершается! Вот в массе все яснее
Сквозит уж форма! Все сильней, сильнее
Уверенность глубокая во мне!
Да, что считалось тайною природы
Великою, то проб разумных годы
Нас научили ныне создавать!
Работа наша даром не пропала,
И что природа организовала,
То мы умеем кристаллизовать!
Кто много жил, тот и видал не мало:
Ничто ему не ново в жизни сей.
Так, странствуя, встречал и я, бывало,
Кристаллизованных людей.
(все время внимательно смотря на колбу)
Вздымается, блестит, клубится!
Лишь миг остался, чтоб всего добиться!
Да, смелый план сперва нелеп на вид,
Но в будущем рассудку несомненно
Над случаем победа предстоит,
И мозг подобный, мыслящий отменно,
Еще не раз мыслитель сотворит!
(С восхищением рассматривая колбу.)
Стекло звенит с чарующею силой,
Мутнеет, блещет… Труд закончен мой!
Вот вижу я: хорошенький собой,
Там шевелится человечек милый!
Раскрыта тайна, всем ясна вполне!
Чего ж еще желать нам остается?
Прислушайтесь ко звукам: там на дне
Родится голос, речь там раздается!
(внутри колбы, обращаясь к Вагнеру)
А, папенька! Так не на шутку я
Тобою создан? Обними ж меня!
Но только тише: колба разобьется.
Да, вот вам свойство вечное вещей!
Сознаться в этом мы должны без чванства:
Природному – вселенной мало всей,
Искусственное ж требует пространства
Закрытого.
(Обращаясь к Мефистофелю.)
И ты здесь, дядя-плут?
Благодарю: как раз ты кстати тут!
Счастливый рок привел тебя, дражайший!
Я существую, деятельным быть
Я должен; рад к работе приступить.
Ты ловок. Укажи мне путь кратчайший.
Постой. Одно словечко! Все стыдят
Вопросами меня, и стар и млад.
Вот, например: никто понять не может,
Что душу с телом связывает так,
Что разделиться им нельзя никак,
А между тем вражда их вечно гложет.
Иль вот…
Постой. Скорей спросил бы я:
Зачем не ладят с женами мужья?
Тут толку, друг, вовеки не добиться.
Здесь дело есть: к нему ведь и стремится
Малютка.
Что же делать мне, скажи!
(указывая на боковую дверь)
Вот здесь свои таланты покажи!
(все время смотря на колбу)
Ты мил на славу, мальчик мой прелестный!
Боковая дверь открывается; виден Фауст, распростертый на ложе.
(с удивлением)
Полно значенья!
Колба выскальзывает из рук Вагнера, летает над Фаустом и освещает его.
Что за вид чудесный!
Среди тенистой рощи светлый пруд;
Вкруг, пред купаньем, женщины ведут
Беседу, раздеваясь без стесненья,
Одна другой прекрасней; но – нет слов –
Одна всех прочих краше без сравненья,
Из племени героев иль богов.
Чтоб пламя жизни царственного тела
Ей всплеск волны прозрачной охладил,
Ногой она касается несмело
Хрустальных струй. Но что за взмахи крыл
По глади вод зеркальных шумно плещут?
В испуге девы все бегут, трепещут;
Осталась лишь царица их одна,
И вот стоит, спокойная, она,
В тщеславье женском радостно-надменна,
Глядит, как князь прекрасный лебедей,
И кроток и настойчив, нежно к ней
Прильнул, лобзает робко ей колена.
Вот осмелел он, стал совсем ручной,
И… но туман густою пеленой
Раскинулся над милою четой,
И скрылася прелестнейшая сцена.
Чего ты тут не видел, милый мой?
Так ростом мал, а фантазер большой!
Я ничего не вижу.
Без сомненья!
Ты – северянин средневековой,
Туманного ты, друг, происхожденья!
Где рыцарства и папства длится спор,
Возможен ли свободный кругозор?
Тебе лишь мрак любезен от рожденья.
(Осматривается.)
Как все здесь неприветливо! Какой
Противный камень – бурый, грязный, мрачный,
Весь стрельчатый, причудливый, невзрачный!
Проснись, бедняк, – сейчас, объят тоской,
На месте он умрет! Простор природы,
Красавицы нагие, лес и воды
И лебеди – вот чем он поглощен,
Вот что ему рисует вещий сон!
И чтоб он мог ужиться здесь? Помилуй!
Уж я уживчив, да и то насилу
Терплю все это! Прочь отсель, долой
Весь этот вздор!
Уйти я рад, – по чести.
Всего приличней для солдата – бой,
А хоровод – для девки молодой, –
Все хорошо, когда оно на месте.
Да вот – припомнил кстати я сейчас.
И к цели нет для нас пути короче:
Теперь на юге – празднество как раз
Классической Вальпургиевой ночи.
Вот средство наилучшее, чтоб он
К своей стихии вмиг был приведен.
Я не слыхал об этом.
Было б чудо,
Когда б ты слышал что-нибудь о том:
Ведь вам, по части призраков, покуда
Один лишь мир романтики знаком.
Но если поразмыслить – отчего же
В классическом не быть им мире тоже?
Куда же мы должны направить бег?
Уж не люблю античных я коллег.
Северо-запад – край, где вожделенья
Свои ты любишь тешить, сатана,
А наши все, наоборот, стремленья
К юго-востоку. Там лежит страна,
Где по равнине тихой, сквозь дубровы,
Потоком вольным стелется Пеней;
Она ведет к ущельям, а над ней
Лежит Фарсал, как старый, так и новый.
Ох, уж избавь от этих пустяков,
От вечных ссор тиранов и рабов!
Мне надоел раздор их бестолковый.
Тоска одна: начнут переставать,
Вдруг, смотришь, все передрались опять
И вновь шумят, заметить не умея,
Что это только штуки Асмодея.
Свободы ради дым идет столбом,
А попросту дерется раб с рабом.
Оставим их: людей ведь не исправить!
Всяк защищать права свои умей
От детских лет до старости своей!
Нам только б друга на ноги поставить!
Когда ты знаешь средство – испытай;
Не знаешь – мне во всем свободу дай.
Хоть брокенских я знаю штучек много,
Но заперт мир язычества мне строго.
Народ Эллады – хоть и дрянь народ,
Но возбуждать он чувственность умеет,
К грешкам веселым он людей влечет;
На наших – мрак все как-то тяготеет.
Но что же будем делать мы и как?
По женской части ты, мой друг, не промах:
Тебе я новых покажу знакомых,
Ведьм фессалийских: это не пустяк!
(похотливо)
Гм! Фессалийских ведьм! Оно конечно,
Знакомства с ними я давно ищу;
Едва ль ночей им много посвящу,
Едва ли ими увлекусь сердечно,
Но навестить, попробовать…
Скорей!
Раскинь свою ты мантию пошире
И вместе с рыцарем на ней,
Как прежде, мчись вперед в эфире!
Я впереди вам посвечу.
(боязливо)
А я?
Ну, вот еще! Обязанность твоя
Не странствовать, а дома оставаться
И здесь делам важнейшим предаваться.
Пергаменты старинные читай,
По предписанью собирай, где можно,
Начала жизни, после ж осторожно
Одно с другим их вместе сочетай;
Обдумай «что», реши задачу эту;
Вопросу «как» вниманья посвяти
Побольше; я ж, постранствовав по свету,
Поставлю точку, может быть, над i.
Наградой будет нам за то стремленье
Честь, слава, деньги, жизнью наслажденье
Здоровою и долгой, знаний круг
И добродетель, может быть, мой друг!
Прощай!
(печально)
Прощай! Скорблю я всей душою:
Боюсь, что мне не свидеться с тобою!
Итак, скорей к Пенею! Я готов!
Родне нельзя не сделать угожденья.
(Ad spectatores.)
Зависим мы, в конце концов,
От тех, кто наши же творенья.
Классическая вальпургиева ночь
Фарсальские поля. Мрак.
На празднество полночное по-прежнему
Являюсь я, Эрихто, мрачно-скорбная,
Не столь страшна, как жалкими поэтами
Прославлена я в песнях; меры нет у них
В хуле, как в лести. Поле забелелося,
Шатрами все туманными покрытое:
То вставший призрак ночи, полной ужасов.
Увы, как часто это повторяется
И повторяться будет! Никогда никто
Не уступает власти, взятой силою:
Насильно завладевши ею, хочется
Господствовать надменно над соседями
Тому, кто даже сам собой не властвует.
Но этот бой – пример великий смертным всем.
Стоял здесь грудью сильный против сильного,
Венец свободы дивный здесь разорван был,
И жесткий лавр обвил чело властителя.
Великому здесь снилась слава прежних дней,
А гордый Цезарь здесь следил внимательно
За стрелкою весов судьбы изменчивой.
Сегодня снова это все измерится,
Но знает мир, кому удача выпала.
Горят огни сторожевые, красные…
Пролитой кровью дышит вновь земная грудь;
Чудесной ночью этой привлеченные,
Слетаются толпами мифы древние;
Парят в тумане иль вокруг огней сидят
Эллады древней образы чудесные.
Вот месяц, хоть неполный, но сверкающий,
Свое сиянье разливая кроткое,
Восходит над долиной; синим пламенем
Горят огни; шатров исчезли призраки.
Но что за дивный метеор несется там?
Он светится; в нем что-то есть телесное.
Я чую жизнь. Уйду я. Мне не следует
К живому приближаться: я вредна ему,
И только даром станут порицать меня.
Спустился он. Уйду скорее в добрый час.
(Удаляется.)
Воздухоплаватели в вышине.
Облетим еще все поле
Над туманом, над огнями;
Страшно там, в глубоком доле,
Мрачно, призрачно под нами.
Видел северных я разных,
Точно в старое окно,
Привидений безобразных, –
Здесь не лучше все равно!
Великанша зашагала,
Прочь идет от нас скорей.
Нас под небом увидала:
Видно, страшно стало ей.
Пусть уходит, – я согласен;
Только рыцаря спусти:
Он очнется, – в царстве басен
К жизни ищет он пути.
(коснувшись земли)
Что? Где она?
Не можем дать ответа;
Но, вероятно, можно здесь о ней
Спросить. Спеши все время до рассвета
Использовать, блуждая меж огней;
Иди смелей: кто был у Матерей,
Тому нет в мире страшного предмета.
И я готов принять участье в том.
По мне, вот лучший план для развлечений:
Поодиночке мы к огням пойдем,
Своих пусть каждый ищет приключений.
А чтобы нас опять соединить,
Светить малютка станет и звонить.
Вот так звонить, вот так светить я буду!
Колба сильно звенит и светится.
Пойдем же вновь искать чудес повсюду!
(один)
Но где ж она? Не спрашивай пока!
Ведь если землю здесь она ногою
Не попирала, если ей волною
Навстречу не плескала здесь река,
То воздух – тот, где с самого начала
Божественная речь ее звучала!
Здесь, в Греции, здесь чудом близко к ней!
Я эту почву ощутил мгновенно,
Ее коснувшись, сонный! Вдохновенно
Я ожил вновь, я крепок, как Антей!
Какое бы ни встретилось мне диво,
Я лабиринт огней пройду пытливо.
(Уходит вдаль.)
У верховьев Пенея.
(осматриваясь вокруг)
От огонька брожу до огонька,
И все мне чужды, все мне непривычны;
Здесь каждый гол иль лишь покрыт слегка;
Бесстыдны сфинксы, грифы неприличны,
Тот с крыльями, а этот весь в шерсти.
Чего-чего не встретишь на пути!
Хотя и наше племя не стыдливо,
Античное, однако, слишком живо;
Подделать бы его под новый взгляд
Да вымазать на разный модный лад!
Противнейший народ! Но все ж учтиво
К ним обратиться надо; скрывши злость,
Я должен их приветствовать как гость.
Привет вам, дамы! Вы весьма красивы!
Привет и вам, премудрых старцев гривы!
(скрипучим голосом)
Не гривы мы, а грифы, и притом
Не старцы! Удовольствия ни в ком
Названье старца возбудить не может!
Пусть в каждом слове будет смысл такой,
Какой в него происхожденье вложит;
Слова «грусть», «грозный», «гроб» – семьи одной,
Их звук в этимологии – родной,
Но это нас смущает и тревожит.
Итак, все эти сходства оценив
И не теряя нити рассужденья,
Скажите: вам почтенный титул «граф»
Приятен сходством с «грабить»?
(тем же тоном)
Без сомненья!
Закон родства и здесь вполне правдив.
Хоть часто то родство бранят изрядно,
Но чаще хвалят. Грабь лишь беспощадно,
Хватай короны, золото и дев:
Грабителя щадит Фортуны гнев.
(колоссального вида)
О золоте здесь речь! Его без меры
Собрали мы, запрятали в пещеры –
Но аримаспы ход к нему нашли:
Их смех берет, что клад наш унесли!
Мы их заставим в том принесть сознанье.
Но не теперь, в ночь торжества, когда
Свобода здесь царит и ликованье;
А к утру клад исчезнет без следа.
На этот раз исполним мы желанье.
(усевшись между сфинксами)
Как я легко ко всем вам здесь привык
И понимаю каждого язык!
Мы, духи, дышим звуками пред вами,
А вы их воплощаете словами.
Ты не знаком нам. Как тебя зовут?
Мне имена различные дают.
Есть бритты здесь? Они везде снуют:
У водопадов, на полях сражений,
В развалинах классических строений, –
Для них как раз была б находка тут!
Они в одном из старых представлений
Мне дали имя old iniquity.
Как к этому пришли?
Не мог найти
Я этому названью объяснений.
Пусть так. Ты в звездах знаешь толк? Для нас
Что в них прочтешь про настоящий час?
(взглянув на небо)
Звезда блестит там за звездой в лазури,
Сияет полумесяц там светло –
Но мне здесь так уютно, так тепло
Сидеть, к твоей прижавшись львиной шкуре.
Что пользы мне стремиться в звездный край?
Ты лучше мне загадку загадай
Иль выдумай шараду.
Недостатка
Не будет в том. Скажи, кто ты, – и вмиг
Готова будет славная загадка.
Ее решить попробуй напрямик:
«Кто надобен и доброму, и злому, –
Для первого мишень, чтоб, как аскет,
Он со врагом сражался, а второму
Дает всегда поддержку и совет.
Безумствовать, творя добру помеху, –
И это все – лишь Зевсу на потеху?»
(трескучим голосом)
Долой его!
(еще громче)
Что нужно здесь ему?
Он, мерзостный, здесь вовсе ни к чему!
(грубо)
Не думаешь ли ты, что гостя ногти
Царапают слабей, чем ваши когти?
Попробуй-ка!
(кротко)
Нет, что ж, куда ни шло,
Останься, ты и сам уйдешь невольно.
В твоем родном краю тебе привольно,
А здесь тебе как будто тяжело.
Ты сверху – аппетитная картина,
Зато внизу – ужасная скотина.
Ты, лжец, себя наказываешь сам:
У нас – здоровье в каждой лапе львиной,
А ты – хромой, с ногою лошадиной,
Завидуешь; зато и враг ты нам.
Сирены напевают вверху прелюдию.
Что там за птицы так искусно
Поют, на тополе засев?
Не верь им! Многих славных гнусно
Сгубил предательский напев.
Ах, зачем вам там ютиться
Между чудищ тех ужасных?
К нам не лучше ль обратиться?
Вот мы, хор сирен прекрасных,
Гармоничных, сладкогласных!
(передразнивая их на тот же мотив)
Нет, спуститесь! Меж ветвями
Вы уселись, славословя,
Ястребиными когтями
Смерть ужасную готовя
Тем, кто станет слушать вас!
Прочь, вражда и зависть злая!
Счастье, радость вся земная
Здесь да будут между нас.
На воде ли, на земле ли,
Все с приветом, все в весельи
Гостя встретим в этот час!
Вот так прекрасные находки!
С дрожащих струн, из женской глотки,
Сплетаясь, звук ко звуку льнет.
Что мне до певчего их вздора?
Щекочет уши он, нет спора, –
Но сердце – сердце не дрогнет.
Завел ты речь о сердце тоже!
Пустой мешок из старой кожи
Скорей к лицу тебе идет.
(подходя)
Как дивно это все! Я ощущаю
Довольство здесь от сердца полноты!
Я в безобразном всюду замечаю
Великого прекрасные черты.
Все это мне и памятно и свято!
Я чувствую, что счастье рок сулит!
Что мне напомнил этот строгий вид?
(Указывая на сфинксов.)
Пред этими Эдип стоял когда-то.
(Указывая на сирен.)
Пред этими, в тисках пеньковых пут,
Улисс бессильно корчился.
(Указывая на муравьев.)
Вот эти
Сбирают клады, высшие на свете.
(Указывая на грифов.)
А эти их прилежно стерегут.
Я обновляюсь духом, полн сознанья
Великих этих образов! Встают
Великие в душе воспоминанья!
В другой бы раз ты проклял их семью,
А тут находишь много в них отрады:
Где ищем милую свою,
Там и чудовищам мы рады!
(сфинксам)
Вы, лица женщин, дайте мне ответ:
Видали ль вы Елену или нет?
Наш род до дней ее не достигает:
Из нас убил последних Геркулес.
О ней спроси Хирона: обегает
Он всю равнину в эту ночь чудес;
И если он помочь тебе захочет,
То этим твой успех вполне упрочит.
Здесь все это достижимо!
Как Улисс у нас гостил,
Не спеша с презреньем мимо,
Нам он много сообщил.
Все расскажем мы охотно,
Поживи лишь беззаботно
У зеленых волн морских!
Нет, герой, беги от них!
Прочнее уз пеньковых Одиссея
Тебя пусть свяжет добрый наш совет:
Найди Хирона и – сомненья нет –
Узнаешь все: ручаюсь в том тебе я.
Фауст удаляется.
(с досадою)
Что там за крик, за взмахи крыл?
За ними уследить нет сил.
Одна другой на смену птицы мчатся;
Охотнику за ними не угнаться.
Как бурный вихрь, сюда толпа летит
Быстрей, чем стрелы, что пускал Алкид.
То мчится стая быстрых стимфалид,
При клювах коршунов, с гусиными ногами.
Нас карканьем приветствуют они,
В надежде здесь усесться между нами,
Попасть в наш круг: ведь нам они сродни.
(как бы с испугом)
Что там еще за мерзость зашипела?
Не бойся: это головы былой
Лернейской гидры; хоть они от тела
Оторваны, но заняты собой.
Но что с тобою? Ты пришел в расстройство!
Что за ужимки, что за беспокойство?
Чего ты хочешь? Уходи!
Я вижу: та толпа там, позади,
Тебе невольно вертит шею.
Что ж, не стесняйся, познакомься с нею!
К красавицам поближе подойди,
К ним, ламиям веселым, миловидным,
С улыбкой нежной и челом бесстыдным,
Любимицам сатиров молодых.
К проказам их они совсем не строги:
Себе меж ними может козлоногий
Позволить все. Узнай поближе их!
Но я вас здесь найду по возвращеньи?
Да! Поищи отрады в развлеченьи.
Мы из Египта; мы приучены
Тысячелетия царить бессменно;
И если чтут нас неприкосновенно,
Мы правим днями солнца и луны.
Как народов суд бесстрастный,
Мы сидим у пирамид;
В мир, в войну, в потоп ужасный
Неизменен сфинксов вид.
У низовьев Пенея. Пеней, окруженный ручейками и нимфами.
Ты, тростник, шепча, клонися;
Ты, камыш, кивая, гнися;
Ветви тополя, шепчите,
Ветви ивы, лепечите,
Снова мне навейте сон!
Здесь послышалось движенье,
Дрожь и тайное смятенье,
И поток мой пробужден.
Что я слышу чутким ухом?
Или я обманут слухом?
Там под зеленью, растущей
Вдоль реки густою кущей,
Слышны звуки тихой речи,
Точно голос человечий,
Слышен волн болтливый шепот,
Ветерка пугливый ропот.
(Фаусту)
Ты лучше прилег бы
В блаженстве отрады,
Усталым бы членам
Дал негу прохлады!
Давно улетевший
Найдешь здесь покой!
Журчим мы и плещем,
Шепча над тобой.
Я не во сне! О наслажденье!
О несравненные виденья,
Вы не скрывайтеся от глаз!
О, как я полн очарованья!
То грезы иль воспоминанья?
Я уж однажды видел вас!
Среди густых кустов прибрежных,
Под влажной тенью листьев нежных
Струи бесшумно чуть текут;
Со всех сторон вода сбегает,
И для купанья возникает
Зеркально чистый, тихий пруд;
И вот, восторгом взор пленяя,
Картина видится двойная
Здоровых, юных женских тел.
Одни в воде бредут пугливо,
Другие плещут, брызжут живо –
И бой веселый закипел.
Довольно бы, казалось, взгляду,
Любуясь, здесь найти отраду –
Но дальше все влечет мечта:
Где скрыта в глубине беседки
Царицы дивной красота.
Дивно! Бухты покидая,
Вот плывет сюда и стая
Величавых лебедей,
Мирно, ласково, привольно
И гордясь самодовольно
Красотой голов и шей.
Но один, других красивей,
Всех смелей и горделивей,
Стаю всю прорезал вмиг,
Перья пышно распуская,
Волны грудью рассекая,
Он к святилищу проник.
Другие ж, белизной сверкая,
Плывут себе иль, дев пугая,
В красивой носятся борьбе:
Их цель – добиться, чтобы девы
Забыли службу королевы,
Заботясь только о себе.
Склоним ухо до земли,
Нежной зеленью покрытой:
Что-то там стучит вдали,
Будто конское копыто.
Кто такой и что за весть
Мог бы в эту ночь принесть?
Мне кажется, земля дрожит и стонет,
Как будто кто-то быстро лошадь гонит.
Что вижу я?
Судьба счастливая моя!
Ужель своих желаний исполненья
Достиг уж я? О чудо без сравненья!
Вот мчится всадник близко от меня;
Он гонит белоснежного коня;
Мне кажется и мудрым он и смелым…
Я не ошибся: это он,
Филиры славный сын, Хирон!
Стой, стой, Хирон! К тебе спешу я с делом!
Ну, что тебе?
Умерь свой быстрый шаг!
Я не могу стоять.
Ну, если так,
Возьми меня с собой.
Садись. Свободно
Расспрашивай теперь о чем угодно.
Куда тебя везти? На берегу
Стоишь ты. Если хочешь, я могу
Тебя чрез реку перенесть.
(садясь)
Сердечно
Тебе я буду благодарен вечно,
Куда б меня с собой ты ни повлек.
Великий муж и мудрый педагог,
Ты воспитал, себе ко славе лестной,
Героев аргонавтов круг чудесный
И прочих, кем поэзия цвела.
Оставим эти трудные дела!
Известно всем, что и сама Паллада
Как ментор чести не приобрела.
За подвиги плохая тут награда.
В конце концов всяк поступал, как знал,
Как будто их никто не воспитал.
Врача, кто знает каждое растенье,
Кореньев силу тайную постиг,
Болезням помощь, ранам исцеленье
Умеет дать всегда в единый миг, –
Я обнимаю с нежностью любовной
В его красе телесной и духовной.
Когда героя ранили при мне,
Ему я помощь мог подать вполне;
Потом свое искусство все и средства
Я дал знахаркам и попам в наследство.
Ты истинно великий муж: похвал
Не хочешь слышать, скромно уклониться
Стараешься; как будто кто бывал,
Который бы с тобою мог сравниться!
Как вижу, ты в своем искусстве льстить
Князьям и черни мог бы угодить.
Но все-таки ты должен мне признаться,
Что в век свой ты всех лучших видеть мог,
Старался с первым в подвигах сравняться,
Разумно жизнь провел, как полубог.
Из всех героев, что ты в жизни встретил,
Кого бы ты как первого отметил?
Из аргонавтов каждый был герой,
И каждый дар имел особый свой.
По дару каждый своему, бывало,
Являл, чего другим недоставало.
Где красота и юность верх берет,
Там Диоскуры шли всегда вперед;
На помощь ближним ловче и быстрее
Всех прочих были сыновья Борея;
Тверд, но в советах мягок и умен
Был царственный Язон, любимец жен;
Дух кроткий был и тихий дан Орфею
И всех пленял он лирою своею;
Линцей был зорок: ночью он и днем
Равно искусно правил кораблем.
В опасности согласье все являли:
Один шел в бой, другие восхваляли.
А Геркулес? Что скажешь про него?
О, не буди восторга моего!
Я не видал ни Феба, ни Арея,
Ни Гермеса, – богов я не знавал;
Но он был тот героя идеал,
Которого везде, благоговея,
Как бога, чтили! С юности сиял
Он царственной красой; великодушен
Он был, и брату старшему послушен,
И волю жен прекрасных исполнял.
Вновь Гея не создаст такого! Геба
Уж никого не возведет на небо!
Бессилен весь поэтов хор,
Чтоб гимн ему сложить достойный:
Чтоб воссоздать тот образ стройный,
Напрасно мучится скульптор!
Да, в изваяньях он гораздо ниже
Твоих рассказов. Ты поведал мне
О самом славном муже. Расскажи же
Мне также о прекраснейшей жене.
Что женская краса! Пленяет тщетно
Холодным внешним обликом она.
Люблю, когда она приветна
И жизни радостной полна.
Пусть красота сама себе довлеет:
Неотразима грация одна,
Которая сердца привлечь умеет.
Такой была Елена в дни, когда
Я вез ее.
Ты вез Елену?
Да!
На этой вот спине.
Еще ли мало
Чудес? Счастливец я!
Она сама
Меня, как ты, рукою обнимала,
Держась за шерсть.
О, я сойду с ума
От радости такой и восхищенья!
Но где ж и как? О, расскажи скорей!
О ней одной мои все помышленья!
Откуда и куда ты мчался с ней?
Изволь, тебе я это растолкую.
В ту пору Диоскуровой чете
Пришлось спасти сестричку дорогую
Из плена похитителей; а те,
Удивлены подобной неудачей,
Привыкнув лишь к победам, ободрясь,
Пустились вслед погонею горячей.
И беглецов тут задержала грязь
В болотах Елевсинских; братья бродом
Отправились, я плыл через разлив;
И вот, когда, покончив с переходом,
Мы выбрались, – Елена, соскочив,
Со мной умно и нежно говорила,
По мокрой гриве гладила меня,
С достоинством таким благодарила,
Что ласкою был очарован я.
Так молода, а старца покорила!
Лишь десять лет ей было!
Узнаю
Филологов; обманываясь сами,
Фальшивую теорию свою
Они внушили и тебе! С летами
Красавиц мифологии ведет
Поэзия совсем особый счет;
Поэт такую женщину выводит
В том виде, как пригодным он находит:
Ни зрелость ей, ни старость не грозит,
Ее все время аппетитен вид,
Ее ребенком похищают,
Старухой – женихи встречают;
Ну, словом, здесь преград обычных нет:
Не хочет знать уз времени поэт.
Так пусть же и ее не знает властный
Бич времени! Ведь в Ферах же Ахилл
Вне времени достиг ее, прекрасной!
Какое счастье: он порыв свой страстный
Наперекор судьбе осуществил!
Так почему ж и я всей страсти силой
Не мог бы вызвать к жизни образ милый,
Дух этот вечный, равный божеству,
Настолько ж нежный, сколько величавый,
Любви достойный столь же, сколько славы?
Ты вез ее. Сегодня наяву
И я ее увидел, бесконечно
Прекрасную, желанную сердечно!
К ней, только к ней я мыслями лечу
И без нее жить больше не хочу!
Друг чужестранец! По людскому мненью,
Ты восхищен, поддавшись увлеченью,
На взгляд же духов – ты с ума сошел.
Тебе на счастье, впрочем, обегая
В ночь эту ежегодно этот дол,
К старухе Манто захожу всегда я.
Дочь Эскулапа, в храм заключена,
Отцу моленья тихо шлет она,
Чтоб, честь свою и славу соблюдая,
Он наконец врачей бы просветил
И убивать людей им запретил.
Она всех лучше из сивилл присяжных:
Проста, добра и без гримас их важных;
Она найдет наверно корешок,
Которым ты бы исцелиться мог.
Нет, дух мой крепок! Прочь с леченьем ложным!
Я не хочу быть, как толпа, ничтожным!
Презреть святую помощь не дерзай!
Ну, вот мы прибыли. Слезай!
Под кровом ночи по ручьям кремнистым
Ты мчал меня; теперь мы в поле чистом.
Что здесь за место?
Греция и Рим,
Со всем великим воинством своим
Лицом к лицу стояли здесь; направо –
Пеней, Олимп – налево; шел их спор
О царстве необъятном, чей простор
В песках пустынь терялся величаво.
И царь бежал, и вся победы слава
Досталась гражданину. Близко к нам,
В лучах луны, стоит священный храм.
(грезит внутри храма)
Чу! Конские копыта застучали,
Священные ступени зазвучали…
Не полубоги ль позднею порой
Подходят?
Верно, лишь глаза открой!
(пробуждаясь)
Привет тебе! Ты, как всегда, исправен.
Твой храм стоит, как прежде, тих и славен?
А ты все рыщешь неустанно, друг?
Ты любишь мир, покой, уединенье;
Мне в странствии крушиться – наслажденье.
Нет, я сижу, пусть время мчится вкруг.
А этот?
Дикой ночи вихрем шумным
Он привлечен сюда. Мечтам безумным
Доверившись, Елены он, бедняк,
Здесь ищет; он добыть Елену хочет!
Об этом он перед тобой хлопочет,
Не ведая, с чего начать и как.
Уж если кто здесь должен полечиться –
Так он!
Кто к невозможному стремится,
Люблю того.
Хирон уже далеко ускакал.
Войди сюда, смельчак,
И радуйся: вот темный ход, которым
Дойдешь путем надежным ты и скорым
До Персефоны. В полой глубине
Олимпа, вечно скрытая от света,
Там ждет она запретного привета.
Туда водить уж приходилось мне
Орфея. Постарайся ж кончить дело
Удачнее, чем он. За мною, смело!
Уходят в глубину.
У верховьев Пенея, как прежде.
Пусть в Пенее наша рать
Шумно плещется, взывая,
Песнь за песнью запевая,
Чтоб несчастным радость дать!
Без воды блаженства нет!
О, помчимся в светлом хоре,
Чтобы там, в Эгейском море,
Засиял нам счастья свет.
Землетрясение.
Пенясь, волны вспять пустились,
В прежнем русле не вместились,
Замутился их поток.
Грудь земли вокруг трясется.
Треснул берег, и несется
Дым сквозь гравий и песок.
Убегайте прочь отсюда!
Всем враждебно это чудо!
Гости, мчитесь, зову вторя,
На веселый праздник моря!
Там трепещущие волны
Лижут берег; месяц полный
Лик свой в море отражает,
Нас росою увлажает;
Там – свобода, жизнь, движенье,
Здесь – грозит землетрясенье.
Кто умен – пусть прочь бежит:
Этих мест ужасен вид!
(толкаясь и ворча в глубине)
Раз еще упрусь руками,
Двину мощными плечами,
Поднимусь – и перед нами
Все склоняться будет там.
Что за гадкое трясенье,
Ненавистное смятенье,
Клокотанье, колебанье,
Взад-вперед передвиганье, –
Как досадно это нам!
Но пускай весь ад там стонет –
Сфинксов с места он не сгонит.
Вот и свод воздвигся чудом.
Это он бурлит под спудом,
Он, седой старик, создавший
Для родильницы рыдавшей
Остров Делос: сразу, вмиг
Он из волн его воздвиг.
Он, давя, тесня, сдвигая,
Все усилья напрягая,
Упирается руками,
Как Атлант, и вдруг толчками
Поднимает на спине
Почву, дерн, песок на дне,
Землю, вязкий ил и глину,
Русло речки и долину.
Вот равнины уж кусок
Разорвал он поперек.
Поражающего вида
Исполин-кариатида,
Силу мощно развивая,
Никогда не уставая,
Вышел, страшный груз подняв,
Но по грудь в земле застряв.
Дальше двигаться нет цели:
Сфинксы прочно здесь засели.
Да, я один воздвигнул гору эту,
Пора признать мой труд! Спрошу я вас:
Кто мог бы дать красу земному свету,
Когда бы я не рушил и не тряс?
Среди лазури чистого эфира
Как выситься могли б вершины гор,
Когда бы их, на украшенье мира,
Не выдвинул могучий мой напор
В те дни, когда перед лицом великих
Хаоса с Ночью, предков жизни всей,
В порывах бурной юности своей
Я бушевал среди титанов диких
И Пелион и Оссу вверх, как мяч,
Шутя, кидал, отважен и горяч?
В безумстве мы собою не владели,
Проказы были в юной голове,
И дерзостно мы две горы надели
На верх Парнаса, будто шапки две!
С тех пор в жилище радостного Феба
И муз счастливых превратился он;
И даже Зевсу, громовержцу неба,
Приподнял я миродержавный трон.
С чудесной силой я и ныне
Из бездны вышел. Пусть цветет
На вновь воздвигшейся вершине
Младая жизнь, младой народ!
За седую древность сами
Эту гору мы б сочли,
Если б тут она пред нами
Не явилась из земли.
Вот новый холм уж лесом весь оброс;
Утес еще теснится на утес,
Но сфинкс спокоен – страх его не сдвинет,
Святого места ввек он не покинет.
Злата блестки, злата плитки
Блещут в трещинах земли!
Муравьи, вперед: вы прытки!
Чтобы клад не унесли!
Гор массы крепкие –
Колоссов дело!
Вы, ножки цепкие,
Взбирайтесь смело!
Пусть все на труд спешат!
Здесь в каждой щели
И в каждой крошке – клад
Для нашей цели!
В углы теснейшие
Должны войти мы,
Куски малейшие
Должны найти мы;
Кишмя кишите там,
Трудитесь дружно,
Лишь злато нужно нам,
А гор не нужно!
Несите золото скорей
Под стражу грифовых когтей!
Как под замком, под ними клад;
Они от всех его хранят.
Вот и мы! Не знаем сами,
Как мы здесь нашли приют
И какими мы судьбами
Вдруг явились тут как тут.
Каждый клок земли годится,
Чтобы жизнь цвела на нем;
Чуть лишь щель в скале родится,
Глядь – в ней карлик или гном.
Карлик с карлицей прилежной
Мирно жизнь ведут свою,
Как образчик пары нежной:
Верно, было так в раю.
И свою мы хвалим долю,
Эту гору населя.
И восток и запад вволю
Оделяет мать-земля.
Творит земля, святая мать,
Пигмеев малых – и опять
Нас, самых малых, производит
И вечно равных нам находит.
Быстро, умело
Места ищите
К нашей защите!
Дружно за дело,
Твердо и смело!
Мир здесь покуда,
Будет не худо
Кузницу кстати
Выстроить; куйте
Латы, вербуйте
Воинов рати!
Все муравьи, вы
Так суетливы;
Ройте, чтоб были
Все нам металлы!
Вы же, дактили,
Ростом так малы,
Роем кишите,
Дров натащите!
Склавши слоями,
Скрытыми жгите
Бревна огнями,
Чтоб в изобильи
Уголья были!
Стрелы и луки
В меткие руки
Взять поспешите,
Пруд окружите!
Вот вам охота.
Вкруг там без счета
Цапли гнездятся,
Силой гордятся, –
Смерть же им всем!
Всех перебейте!
Гордо обвейте
Перьями шлем!
Ах, кто нас избавит!
Им труд наш суровый
Железо доставит
На наши оковы!
И вырваться смело
Пока еще рано!
Так делайте ж дело
Послушно и рьяно!
Крик убийц! В смертельном страхе
Крыльев хлопанье и взмахи!
Стон и плач сюда идет
До заоблачных высот!
Все убиты! Вид ужасный:
Пруд окрашен кровью красной!
Цапель лучшие уборы
Взяли хищники и воры,
Всеми перьями владеют!
Вот они на шлемах веют
Толстопузых, злых и жадных
Кривоножек беспощадных!
Вас, союзные станицы,
Над морями вереницы,
К мести, к мести мы зовем
В деле близком и родном!
К битве будьте наготове,
Не жалейте сил и крови!
К этим тварям навсегда
Наша вечная вражда!
(С криком разлетаются в разные стороны.)
(на равнине)
На севере с колдуньями исправно
Я ладил; здесь, меж чуждых духов, мне
Невольно все не по душе. Как славно
На Блоксберге – в родной моей стране!
Куда ни повернись, там все знакомо,
И чувствуешь себя всегда, как дома.
На камне там нас Ильза сторожит.
Не спит и Генрих на своей вершине,
На Эленд дышат Храпуны поныне,
И это все лет тысячу стоит!
А здесь идешь – вдруг почва под ногами
Вздувается какими-то судьбами!
Я весело шел по равнине – глядь,
Торчит гора, где расстилалась гладь!
Хоть эта горка велика не больно,
Но все ж, конечно, и ее довольно,
Чтоб не нашел я сфинксов. Но и тут
Горят огни и призраки снуют;
Передо мной все пляшет хор красивый,
Дразня, маня, лукавый и игривый.
Вперед же, к ним! Кто к лакомствам привык,
Тот удовольствий ловит каждый миг!
(увлекая Мефистофеля с собой)
Скорей, скорее!
Все дальше, рея,
Пусть наша стая
Его заманит,
А там, болтая,
На месте станем!
Смотреть отрадно,
Как грешник старый
За тяжкой карой
Стремится жадно;
Пусть увлекаясь
И спотыкаясь,
Бежит он там,
Кляня дорогу,
Влачит пусть ногу
Вдогонку нам!
(останавливаясь)
Проклятый рок! Мужчины-простофили
Со дней Адама вечно всё глупили!
Состарятся – а нет ума в мозгах!
Ну, не бывал ли сам ты в дураках?
Ведь знаешь ясно, сколько тут изъяна:
Корсет на тальи, на лице румяна!
Здорового в них нету ни на грош:
Все гниль да дрянь, как ближе подойдешь.
Все это знаешь, видишь, сердцем чуешь,
А свистнут стервы – мигом затанцуешь.
(останавливаясь)
Смотрите: медлит, думает, стоит!
Скорей к нему, а то он убежит!
(идя вперед)
Смелей вперед! Не дай же в сети
Тебя сомненью уловить!
Не будь лишь, ведьмы, вас на свете,
Кой черт хотел бы чертом быть!
(кокетливо)
Подойдемте же к герою,
Вкруг него помчимся в пляске!
Верно, он, пленясь одною,
Пожелает нежной ласки.
Здесь, при смутном освещеньи,
На красавиц вы похожи;
Потому, при всем сомненьи,
Не скажу я, что вы – рожи.
(вмешиваясь)
Как и я! В таком союзе
Дайте место и Эмпузе!
Она у нас не ко двору!
Всегда лишь портит нам игру!
(Мефистофелю)
Эмпуза-тетка пред тобою
Стоит с ослиною ногою,
Ты, впрочем, с конскою ногой,
Привет тебе, кум милый мой!
Беда! Везде, к своей досаде,
Своих знакомых вижу я:
На Гарце, Брокене, в Элладе, –
Куда ни сунься – кумовья!
Наклонна к быстрым я решеньям,
Способна к разным превращеньям;
Сегодня, в честь тебя, пришла
С ушами длинными осла.
Как вижу, в этом мире диком
Родство – в почете превеликом,
Но, как-никак, обидно мне
Иметь осла в своей родне.
Оставь ее: она губила
Всегда, что сладостно и мило;
Что мило, сладостно для нас, –
Все портит гадкая сейчас.
Как вы ни стройны, как ни тонки –
Вы подозрительны, девчонки!
Хоть ваши щечки краше роз,
Но я боюсь метаморфоз!
Нас много: пробуй, если смеешь!
И если счастье ты имеешь
В игре, то лучшую добудь!
Что в болтовне твоей бесстыдной?
Жених ты вовсе не завидный,
А выставляешь гордо грудь!
Вот к нам вмешался он. Ну, смело!
Снимайте маски то и дело, –
Пусть ваша выступит вся суть!
Ты лучше прочих.
(Обнимает ее.)
Тьфу, какая
Метла противная, сухая.
(Хватает другую.)
А ты? Вот кожа-то: ай-ай!
Не стоишь лучших – не мечтай!
Дай изловлю тебя, малютка…
Скользит, как ящерица! Жутко!
Коса – что гладкая змея!
Ну, ты, верзила, будь моя!
Ну вот: я тирс схватил под мышки,
На нем – головка вроде шишки
Кедровой!.. Вновь обманут я!
Как быть тут? Ну, набравшись духу,
Схвачу в последний раз толстуху,
Авось потешусь хоть на миг!
Дрябла, как губка! Для Востока
Такие ценятся высоко…
Ай, лопнул мерзкий дождевик!
Кружитесь, вейтесь черной тучей!
Мечитесь стаею летучей,
Чтоб ведьмин сын спастись не мог!
Порхайте вкруг нетопырями,
Грозя неслышными крылами!
Нет, слишком дешев был урок!
(отряхиваясь)
Не очень-то я поумнел!.. Бесспорно,
Здесь так же, как на севере, все вздорно;
И там, и здесь – что призрак, то урод, –
Противны и поэты и народ!
И здесь, как там, в игривом маскараде
Дурят без меры, чувственности ради.
Я ждал найти красавиц, а хватал
Таких, что волос дыбом становился!
Да я бы на обман и не роптал,
Когда бы он немножко дольше длился!
(Заблудившись между камнями.)
Но где же я? Как тропку мне найти,
Где брел я? Нет проходу никуда мне!
Вперед я шел по гладкому пути,
Теперь же камень здесь торчит на камне!
Напрасно я то вверх, то вниз бреду…
Ну, как же сфинксов я опять найду?
В одну лишь ночь здесь горы возникают:
Не ждал такой я штуки. Ну, народ!
Вот ведьмы здесь так ведьмы: в свой поход
Они с собою Блоксберги таскают!
(с естественной горы)
Всходи сюда! Моя гора
Несокрушима и стара;
То Пинда крайние отроги;
Я здесь храню покой их строгий,
Не изменившийся с тех дней,
Когда бежал по ним Помпей.
Те камни – бред; не верь виденьям:
Все сгинет вмиг с петушьим пеньем.
Такие мифы уж не раз
Являлись, чтоб пропасть сейчас.
Хвала же старцу, что стоит,
Венцом дубовым рощ покрыт!
Их сумрак густ, не проникает
В него и яркий луч луны.
Но что за скромный свет мелькает
В кустах, что в тьму погружены?
Вот, право, странно: как нарочно,
Сошлись! Гомункул это, точно!
Откуда ты, малютка друг?
Да вот, я все порхаю здесь вокруг;
Хочу родиться в лучшем смысле слова,
Жду не дождусь разбить свое стекло;
Но как вокруг я посмотрю, так снова
Боюсь: как будто время не пришло
Отважиться на это. Откровенно
Скажу тебе: иду я по следам
Двух мудрецов почтенных, непременно
Хочу я к их прислушаться словам.
В речах у них «природа» да «природа»,
И, знаешь, от людей такого рода
Отстать я не хотел бы; вижу я:
Ясна им суть земного бытия!
От них надеюсь скоро знать вполне я,
Как поступить бы мне всего умнее.
Здесь действуй сам, без помощи чужой!
Где привиденья заведутся,
Там и философы найдутся,
Которые, чтоб ум прославить свой,
Наделают посредством рассуждений
Десяток новых привидений.
Не делая ошибок, полноты
Ума ты не достигнешь: если ты
Родиться хочешь – собственным уменьем
Рождайся!
Отчего ж и с умным мненьем
Не справиться?
Ну, так иди к своим
Философам! Что выйдет – поглядим.
Расходятся.
(Фалесу)
Смириться твой не хочет ум суровый;
Что ж, должен ли привесть я довод новый?
Послушна ветру каждому волна,
Но от крутой скалы бежит она.
Вот этот холм огня воздвигла сила.
Всегда лишь влага жизнь производила.
(между ними)
Позвольте возле вас идти;
Я сам хочу произойти.
(Фалесу)
Скажи: ужель создать возможно было
Такую гору в ночь одну из ила?
Природы ключ велик: не может он
В пределах дня и ночи быть стеснен;
В ее делах, средь образов обилья,
Есть правильность, в великом нет насилья.
Но здесь так было! С силою возник
Огонь Плутона; вихрь Эола вмиг
Прорвал равнины почву силой взрыва,
И вот гора возникла здесь, как диво.
Довольно же: покончить нам пора.
Мы видим только, что здесь есть гора,
А в споре только время мы теряем
Да добрым людям пыль в глаза пускаем.
Здесь мирмидонян тьма живет:
Пигмеи, муравьи, дактили
Меж скал все щели населили, –
Прилежный мелкий все народ.
(Гомункулу.)
Ты до сих пор не гнался за большим,
Жил, как отшельник, за стеклом своим;
Вот, если хочешь царствовать и править,
Царем я здесь могу тебя поставить.
Фалес, что скажешь?
Мой совет –
На этот раз ответить «нет».
Кто с малыми живет и малым занят,
Тот малые дела творит,
С великими ж велик и малый станет.
Смотри: вон туча журавлей парит,
Грозя пигмеям, испуская крики:
Грозила б также их царю она.
Наставив клювы, острые, как пики,
Расправив когти, ярости полна,
На карликов спустилась стая грозно:
Им гибель всем теперь грозит серьезно!
Напал с убийством злобным их народ
На мирных цапель, жителей болот,
И вот теперь, за это злое дело,
Пигмеям месть кровавая назрела.
За цапель злобно родственники мстят:
Злодеев кровь пролить они хотят.
Что стрелы им, которыми сгубили
Пигмеи цапель, что копье и щит?
Попрятались все муравьи, дактили,
Пигмеев рать колеблется, бежит!
(после некоторого молчания, торжественно)
До сей поры молился я Эребу,
Теперь мольбы я воссылаю к небу.
Тебя молю теперь,
Всегда прекрасную,
Троеимянную,
Троеобразную,
Тебя, Луну-Гекату-Артемиду:
Не дай народ несчастный мой в обиду!
О ты, любящая, Мечтой обильная,
В тиши светящая,
Душою сильная,
Открой пучину тени роковой,
Без чар явись нам в силе вековой!
Пауза.
Ужель услышан слишком скоро я?
Ужель донесся к горным высотам
Мой вопль, – и вот закон природы там
Мольба нарушила моя?
Растет, подходит ближе он,
Богини шаровидный трон!
Вот вниз слетает он, очам ужасный,
Громадно-грозный, мрачный, темно-красный,
Огнем кровавым озарен!
Не приближайся, шар могучий!
Нам всем, и морю, и земле,
Грозишь ты смертью неминучей!
Так это правда, что в полночной мгле
Жен фессалийских дерзостному пенью
Внимала ты и, путь свой изменив,
Слетала вниз на мощный их призыв
И помогала преступленью?
Вот светлый диск покрылся тьмой…
Он рвется! Молний страшное блистанье,
Шипенье, треск и грохотанье!
Как вихри свищут надо мной!
Я пред тобой склоняюсь, трон прекрасный!
Простите: я призвал его, несчастный!
(Падает ниц.)
Чего не видел и не слышал он!
Меня ничто, признаться, не тревожит.
Что здесь свершилось? Чем он так смущен?
В такую ночь безумную все может
Случиться, но луна, ясна, светла,
Висит себе на месте, как была.
Взгляни; жилье пигмеев изменилось.
Сперва вверху кругла была гора,
Теперь вершина сделалась остра.
Я слышал треск: с луны скала свалилась
И раздавила, без излишних слов,
Друзей не хуже, чем врагов.
Но все ж почтенна творческая сила,
Которая, в груди земной таясь,
То снизу вверх, то сверху вниз стремясь,
В теченье ночи гору сотворила.
Не беспокойся: та гора –
Воображенья лишь игра.
Пусть пропадет дрянное это племя!
Ну, счастлив ты, что не был в это время
Царем! Пойдем: морской нас праздник ждет, –
Гостям чудесным там большой почет.
Удаляются.
(взбираясь по другой стороне горы)
Опять ползи по склонам скал суровых
Да путайся среди корней дубовых!
У нас, на Гарце, пахнет хоть смолой
От сосен; там хоть запах ароматен,
Хоть с серным схож он; здесь же неприятен
И самый воздух. Это край такой,
Что нет и речи ни о чем подобном.
Хотел бы знать я, чем в миру загробном
У этих греков раскаляют ад,
Чем заменяют серный дым и чад?
Как ни умен ты дома – на чужбине
Неловок: чем о родине мечтать,
Ты должен бы почтенье здесь воздать
Дубов старинных миру и святыне.
Да, хорошо, конечно, где нас нет;
Когда привычный угол мы теряем,
Он поневоле кажется нам раем.
Но что в пещере там за слабый свет?
Что за тройное существо там жмется?
То форкиады! Ближе подойди
И, коль не страшно, – речь к ним поведи!
Зачем же нет? Смотрю – и остается
Дивиться лишь! Как я ни горд, а тут
Сознаться должен: ничего на свете
Подобного не видел! Чуда эти
Альравнов безобразьем превзойдут!
При виде этой троицы страшилищ
Кто б не признал от сердца глубины,
Что смертные грехи не так дурны?
У нас мы в самом страшном из чистилищ
Не стали бы терпеть подобных им,
А здесь – глядишь – присутствием своим
Они отчизну красоты венчают,
Античными их громко величают!
Задвигались, почуяли меня
Вампиры. Вот пошла у них возня,
Шипеньем, свистом чужака встречают.
Подайте глаз мне, сестры: кто-то там
Решается войти в святой наш храм.
Почтенные! Позвольте к вам с приветом
Приблизиться, чтоб испросить при этом
Благословенье тройственное! Я
Вам не знаком, но, сколько мне известно,
Я, кажется, вам дальняя родня.
Как чужеземцу, было очень лестно
Старинных всех богов увидеть мне;
И Опс и Рею я почтил вполне
Поклоном; даже парок, ваших славных
Сестер, Хаоса древних дочерей,
Вчера ли видел, несколько ли дней
Тому назад – не помню; но вам равных
Нигде не встретил. Вами я пленен
И умолкаю, полный восхищенья
От чудного такого лицезренья.
Нам кажется, что этот дух умен.
Увидев вас, одним я удивлен –
Что вас давно поэты не воспели.
Как это вышло? Хоть один бы раз!
Скульпторы точно так же не успели
Изобразить, достойнейшие, вас;
А было бы скорей достойно цели
Вас передать резцом, чем разных Гер
Да там Паллад каких-то и Венер.
Погружены в безмолвие ночное,
Об этом и не думали мы трое.
Да как оно и быть могло бы? Свет
Не видит вас, о вас и слуху нет.
В таких местах вы лучше б водворились,
Где роскошь и искусство воцарились,
Где каждый день проворно, там и тут,
Из мрамора героев создают,
Где…
Замолчи! Ко славе вожделенья
В нас не буди! Что пользы, если б мы
Все это знали? Рождены средь тьмы,
Тьме родственны, среди уединенья
Живем мы, незнакомые другим,
Себе почти неведомы самим.
Что ж, если так, тогда – скажу неложно –
Другим свой облик вверить было б можно.
У вас втроем один лишь зуб и глаз:
Взглянув мифологически на дело,
В двух сущность трех могли б вместить вы смело:
Нетрудно это было бы для вас;
А образ третьей мне вы одолжите
На краткий срок.
Как, сестры? Дать иль нет?
Попробуем! Но только – наш совет –
Без глаза и без зуба.
Вы лишите
Тогда свой лик прекраснейшей черты:
Не будет в нем строжайшей полноты!
Зажмурь один свой глаз и, с этим вместе,
Ты выставь длинный клык свой, – и сейчас
Похожим в профиль станешь ты на нас,
Как будто брат родной наш.
Много чести!
Пусть будет так!
Пусть так!
(становясь в профиль похожим на форкиад)
Готов уж я,
Хаоса сын!
Хаосом знаменитым
Мы рождены.
О стыд! Гермафродитом
Теперь, пожалуй, станут звать меня!
Смотреть на нашу троицу нам любо:
Теперь у нас два глаза и два зуба.
От всех скрываясь, я пойду
Теперь пугать чертей в аду.
Скалистые бухты у Эгейского моря. Луна, остающаяся все время в зените.
(лежат вокруг на утесах, играют на флейтах и поют)
Если прежде, в полнолунье,
Фессалийские колдуньи
Для своей преступной цели
Призывать тебя умели –
То теперь с небесной арки,
Тихой ночью, свет свой яркий
Лей спокойно, месяц полный,
На трепещущие волны,
В блеске струй лучом играя,
Кротким светом озаряя
Весь поднявшийся из вод
Веселящийся народ!
Мы служить тебе желаем
И моленья воссылаем:
Будь к нам милости полна,
О красавица луна!
(в виде морских чудовищ)
Громче песни распевайте,
Всюду в море вызывайте
Из глубин народ морской!
Мы от бурь на дно укрылись,
Ныне ж вышли – покорились
Звукам чудной песни той,
И, в порыве восхищенья,
Мы надели украшенья.
Диадемы, перлы, злато
И запястья – все богато.
То подарки нам от вас!
В бездну моря эти дива,
Духи нашего залива,
Ваш увлек волшебный глас.
Рыбы ходят в синем море,
Наслаждаясь на просторе
Жизнью сладостной своей;
Вы решили нарядиться,
Мы ж хотели б убедиться
В том, что рыб вы поважней.
Прежде чем предстать пред вами,
Это поняли мы сами!
Братья, сестры, в путь скорей!
Раз лишь нам проплыть довольно,
Чтоб сознались все невольно
В том, что рыб мы поважней.
Вмиг все они исчезли! Всей толпою
Умчались к Самофракии стрелою!
Попутный ветер дует им туда.
Зачем? Тот остров занят был всегда
Кабирами, чудесными богами.
Себя те боги производят сами,
Самих себя не зная никогда.
В вышине – светла, ясна –
Стой, чудесная луна!
Пусть продлится ночи тень,
Не приходит яркий день!
(на берегу, Гомункулу)
Пойти к Нерею, друг мой, надо нам.
Отсюда близко до его пещеры;
Одно лишь худо: страшно он упрям,
Брюзга ворчливый и суров без меры.
Седой старик, упрямою душой
Он ненавидит вечно род людской;
Но все ж ему грядущее открыто, –
Давно его тем имя знаменито,
И всеми в мире он за то почтен.
К тому ж добра немало сделал он.
Ну, постучимся все же, будем смелы;
Авось стекло и пламя будут целы.
Кто это там? Людей ли слышу я?
Вмиг загорелась гневом грудь моя!
Всё с божеством хотят они сравняться,
А выше равных нет им сил подняться!
Давно покой божественный пора
Вкушать бы мне – но я желал добра,
Советовал, – и как кончалось это?
Как будто я и не давал совета!
И всё же верят все тебе притом!
Не прогоняй нас, мудрый старец моря!
Совет твой примет с радостью, не споря,
Вот это пламя в образе людском.
К чему совет? Он не достигнет цели:
В глухих ушах замрет благой совет;
Людскому своеволью меры нет,
Хотя б глупцы и много бед терпели.
Я, как отец Париса, увещал,
Чтоб он, в пылу любви, не похищал
Чужой жены; на берегу Эллады
Стоял он предо мною, горд и смел;
Я все предрек, что духом я прозрел:
Пожара дым, горящие громады
Дворцов, паденье балок, а внизу –
Убийства кровь и ужасов грозу,
День судный Трои, чрез поэтов лиру
И памятный и вечно страшный миру.
Что ж? К слову старца, как к игрушке, он
Отнесся, дерзкий! Рухнул Илион,
Пал исполинским трупом в прах могильный,
Для пиндовых орлов на пир обильный!
А Одиссей? Я все ему предрек:
Цирцеи плен, Циклопа злость в пещере,
И мешкотность его, и легковерье
Сопутников. Что ж пользы он извлек?
Он долго плавал, на волнах качался
И лишь случайно, через долгий срок,
К гостеприимным берегам примчался.
Так. Это все обидно мудрецу;
Но ты ведь добр, вполне тебе к лицу
Еще хоть раз прибегнуть бы к попытке!
Крупица благодарности в избытке
Тебя утешит, как ни тяжела
Неблагодарность прежняя была!
Мы просим не о малом, здесь не шутка:
Умно родиться хочет в свет малютка!
Не отравляйте редких мне минут
Счастливого, без гнева, настроенья!
Все грации морей сюда придут:
Я дочерей, дорид, жду посещенья!
Не знает сам Олимп, ни целый свет
Таких красавиц; их прелестней нет!
То восседая на спине дракона,
То на конях могучих Посейдона,
Сродненные с стихиею морской,
Дориды легче пены водяной;
На колеснице – раковине славной
Венериной, вслед за сестер толпой,
Примчится Галатея, красотой
Первейшая меж ними: нет ей равной!
В Пафосе уж Киприда не живет:
Там Галатею ныне чтит народ.
Она владеет островом, столицей,
Киприды храмом, троном, колесницей.
Идите ж прочь! В час радости отцу
Брань на устах, гнев в сердце – не к лицу.
Прочь! Пусть Протей расскажет вам неложно,
Как превращаться и рождаться можно.
(Уходит по направлению к морю.)
Нет, не принес нам пользы этот шаг!
Найдешь Протея – он в одно мгновенье
Исчезнет, если ж нет – ответит так,
Что удивит лишь и введет в сомненье.
Но что же делать? Нужен нам совет.
Попробуем: пути другого нет!
Удаляются.
(на скалах)
Что видит наше око
Там, в царстве волн, далеко?
Как, ветром напряженный,
Сверкает парус в море,
Так там морские жены
Сверкают на просторе.
Мы спустимся пониже,
Чтоб хор их слышать ближе.
Дивитесь этим дивам,
Что в дар мы принесли вам!
Вот панцирь черепаший
С добычей чудной нашей:
В нем лик кумиров строгий.
О, пойте: это боги!
Малы на взгляд,
Силой обильные,
Помощь в крушенье творят
Боги древнейшие, сильные.
Мы ездили к кабирам,
Чтоб шел наш праздник с миром:
Их волей усмирен,
Спокоен Посейдон.
Осилить мы их не могли:
Тонули порой корабли;
Но чудною силой своей
Они защищали людей.
Здесь три; один остался там,
Не захотел примкнуть он к нам.
Он мнит, что он – один бесспорный,
Чьим мыслям все они покорны.
Задеть друг друга шуткой злою
Богам случается порою.
Вы чтите милость их всегда
И бойтесь всякого вреда.
Всего их прежде семь считалось.
А где же трое их осталось?
Не знаем сами: надобно пойти
И на Олимпе справку навести.
Там и восьмой живет, пожалуй, ныне,
Какого прежде не было в помине.
Они свою нам милость рады дать,
Но не готовы сами здесь предстать.
Эти несравненные
Вечно вдаль стремятся,
Страстным голодом томятся, –
Недоступные им снятся
Тайны сокровенные.
Нам чтить богов – везде закон;
Где ни окажется их трон –
На солнце или на луне, –
Молиться стоит им вполне.
Как мы гордимся нашей славой –
Устроить этот праздник величавый!
Промчится всюду вашей славы гром;
Славней героев древности вы стали:
Они гордились золотым руном,
А вы – кабиров нам достали!
(повторяет эти слова)
Они гордились золотым руном,
А мы (вы) кабиров вам (нам) достали!
Нереиды и тритоны проплывают мимо.
Из глины вижу я горшки,
В которых все нескладно,
О них ломают знатоки
Лоб крепкий беспощадно.
Таков их вкус: для них одна
В монете ржавчина ценна.
(невидимо)
А я доволен, старый чудодей:
Все это тем почтенней, чем странней.
Где ты, Протей?
(говоря, как чревовещатель, то будто вдали, то вблизи)
Я здесь! И здесь!
Прощаю
Тебе я шутки старые твои,
Но вместе с тем серьезно увещаю,
Как старый друг: скажи, не утаи,
Где ты? Обман твой вижу я прекрасно.
(как бы издали)
Прощай!
(тихо Гомункулу)
Он возле нас. Светись же ясно,
Как можно ярче! Любопытен он,
Как рыба; под каким бы видом странным
Он ни скрывался – он огнем приманным
Сюда наверно будет привлечен.
Светить я рад, все вкруг залью я светом,
Лишь не разбить бы мне стекло при этом.
(в виде огромной черепахи)
Что это здесь за чудный, нежный свет?
(закрывая Гомункула)
Ты поглядеть желаешь ближе? Нет,
Ты утруди себя трудом немногим
И человеком нам явись двуногим.
Что можем мы сокрыть от чуждых глаз,
То показать – зависит лишь от нас.
(в благородном человеческом образе)
Мудрец, хитришь, как прежде, ты исправно!
Как прежде, ты свой вид меняешь славно!
(Открывает Гомункула.)
(с удивлением)
Самосветящий карлик! Никогда
Подобного не видывал я!
Да!
Вот от тебя он страстно ждет совета:
Произойти на свет желал бы он.
Он говорил мне – как ни странно это, –
Что вполовину только он рожден.
В душевных свойствах нет в нем недостатка;
Лишь в годном, в осязательном нехватка.
Теперь ему стекло лишь вес дает;
Он воплощенья истинного ждет.
(Гомункулу)
Ты – истинный сын девы: существуешь,
Когда еще и быть не долженствуешь!
(тихо)
Еще одно в нем хоть кого смутит: Мне кажется, что он – гермафродит.
Пожалуй, это счастье: тем свободней
Он попадет в тот пол, куда пригодней.
Но нечего тут речи расточать:
В широком море должен ты начать!
Сперва там влага в малом жизнь слагает,
А малое малейших братий жрет
И понемногу все растет, растет –
И так до высшей точки достигает.
Как мягок воздух в этой стороне!
Живителен, приятен запах мне!
Ты прав. Но дальше там еще приятней
Тебе он будет, милый мальчик мой.
Вон там, на узкой отмели морской,
Еще свежей, и воздух благодатней!
Взгляните: вереницей там
Процессия подходит к нам.
Пойдем туда!
Я – с вами неразрывно.
Поход трех духов! Трижды дивно!
Родосские тельхины с трезубцем Нептуна подплывают на морских конях и драконах.
Трезубец, смиряющий волны морей,
Нептуну рукой мы сковали своей.
Когда громовержец грозу производит,
Нептун грохотанью навстречу выходит;
Как сверху зигзаги над морем блестят,
Так снизу навстречу им брызги летят,
И все, что меж ними боролося в страхе,
Все волны кидают и топят в размахе.
И ныне вручил свой трезубец он нам,
Чтоб празднично-мирно нам плыть по волнам.
Свет веселый дня вы чтите,
Солнцу вы посвящены,
Но привет от нас примите,
Чтущих тихий свет луны!
Владычица кроткая темного неба!
На почести брата, лучистого Феба,
На Родос цветущий твой слух преклонен,
Где вечным пеаном почтен Аполлон.
Чуть день начинает он в беге широком –
На нас он взирает пылающим оком,
И волны, и суша, и горы блестят,
И мир весь любовью живит его взгляд.
Туман нас бежит; он подкрался б напрасно:
Лишь луч, ветерок – вновь на острове ясно,
И Феб в сотне образов видит свой лик:
Колосс он и юноша, добр и велик;
Мы первые в мире его изваяли
И образ богам человеческий дали.
Пускай гремят хвалою вздорной!
Светила силе животворной
Не нужен мертвый их кумир!
Они руду спокойно плавят,
Из бронзы идолов наставят –
И мнят, что им дивится мир!
Гордиться стоит ли мечтою?
Один толчок подземный вмиг
Повергнет в прах кумира лик –
И снова идол стал рудою!
В воде привольней жизни ход!
На суше все ее стремленья –
Одни бесплодные мученья.
Пусть к вечной влаге понесет
Тебя Протей-дельфин.
(Превращается в дельфина.)
Отважно
Я на спине тебя помчу
Ко счастью по равнине влажной
И с Океаном обручу.
Свершай похвальное стремленье,
С начала начинай творенье
И к действию готовым будь!
Ты по законам вечной нормы
Пройдешь бесчисленные формы:
До человека – длинный путь!
Гомункул садится на Протея-дельфина.
Стремись же духом в волны! В море
И в даль и в ширь в его просторе,
Куда захочешь, можешь плыть.
Но не ищи высоких званий:
Стал человеком – и желаний
Нет боле: нечем больше быть.
Всему свой срок; хоть каждый связан веком,
Недурно быть и дельным человеком.
(Фалесу)
Да, для таких, как ты, – сомненья нет –
Не существуют и веков границы:
Встречая бледных духов вереницы,
Тебя я вижу много сотен лет!
(на скалах)
Что за тучек рой, блистая,
Вкруг луны кольцом обвит?
Голубей влюбленных стая
Белокрылая парит.
Из Пафоса, без сомненья,
Прилетел их светлый хор.
Завершилось наслажденье:
Праздник полон с этих пор!
(подходя к Фалесу)
Здесь для путника ночного
Лишь игра лучей средь тьмы;
Но, как духи, мненья мы
Справедливого, иного.
Галатею упреждая,
Мчится стая голубей;
А полету с давних дней
Обучалась эта стая.
Я лишь благо вижу в этом:
Мудрый мудро поступал,
Если в гнездышке согретом
Он святыню воспитал.
(плывя на морских быках, тельцах и овнах)
В пещерах на Кипре обширном,
Где волны Нептун не тревожит,
Сейсмос потрясать нас не может, –
Обвеяны воздухом мирным,
Издревле мы там и доныне,
Счастливые стражи святыни,
Храним колесницы богини.
В чудесные ночи мгновенья
По зыби морского волненья,
Младого чужда поколенья,
Прекрасная шествует с нами.
Трудясь, мы орлов не боимся,
Крылатых мы львов не страшимся,
Креста и луны, что лучами
На нас с небосвода сияют,
Свой вид постоянно меняют,
Друг друга в борьбе изгоняют
И царство земли разоряют.
Вперед неустанно стремится
Прекрасная с нами царица.
Шаг за шагом, с колесницей,
Колыхаясь и теснясь,
Ряд за рядом, вереницей
Змеевидною виясь,
К нам подходят нереиды, –
Образ их и мил и дик, –
И везут с собой дориды
Галатеи чудный лик.
Величаво подплывает
Богоравная она,
Но красой своей пленяет,
Как и смертная жена.
(хором, плывя на дельфинах мимо Нерея)
Лей, луна, свой свет чудесный
На красавцев молодых!
Как супругов сонм прелестный,
Мы отцу представим их.
(Нерею.)
Мы прекрасных подхватили
Меж свирепых волн морских,
Отогрели, оживили
В камышах береговых,
Чтоб они нам за спасенье
Дали страсти наслажденье.
Брось же светлый взор на них!
Вдвойне ценить такое счастье надо:
И милосердье, и себе отрада.
Если ты к поступкам нашим
Благосклонен в этот раз –
Жизнь бессмертную ты дашь им
Возле вечно юных нас.
Держите пленников вам милых,
Чтоб отрок мог вам мужем стать,
Но я им дать того не в силах,
Что Зевс единый может дать.
Волны изменчив бег неровный,
Вполне подобна и любовь:
Когда остынет пыл любовный –
На брег их выпустите вновь.
Прекрасные, нам вы любезны сердечно –
Но надо расстаться в печали.
Мы рады б остаться вам верными вечно –
Но боги нам в том отказали.
О, если и впредь нам, отважным пловцам,
Такая же будет награда –
То высшее счастье досталося нам,
И лучшей судьбы нам не надо.
Галатея приближается на раковине-колеснице.
О милая, ты ли?
Родитель! Отрада!
Дельфины, постойте! От милого взгляда
Нет сил оторваться!
Умчался их рой…
Вращаясь, уносится круг быстротечный!
И что им до грусти, до муки сердечной!
О, если б меня вы умчали с собой!
Но столько дал счастья миг краткий свиданья,
Что я награжден за весь год ожиданья.
Привет вам! И снова привет!
Цветущею радостью дух мой согрет, –
Прекрасная истина в сердце проникла:
Живое из влаги возникло.
В ней жизни таятся источники вечно…
Твори ж, океан, о, твори бесконечно!
Когда б не давал ты клубящихся туч,
Когда б не дарил за ключом ты нам ключ,
Когда бы теченье ты рек не направил,
Обильным потокам их вод не доставил –
Что были бы горы и долы – весь свет?
Ты жизнь им даешь: без тебя ее нет!
(хор всех кругов)
Ты жизнь им струишь: без тебя ее нет!
Вот, колыхайся, вдали
Они обратно повернули,
Но нет надежды, чтоб сюда пришли…
Они все звенья цепи растянули,
Чтоб праздника порядок соблюсти,
И вьется рой несметный на пути.
Но Галатеи царственно прекрасной
Еще я вижу раковинный трон,
Мне сквозь толпу сверкает он
Звездою ясной!
Его я вижу вновь и вновь!
Так и в толпе сияет нам любовь!
Любимое, пленяя наше око,
Сияет нам приветно издалека,
Родное, близкое всегда,
Как путеводная звезда.
Здесь, в этой влаге нежной,
Где лью я свет безбрежный,
Прекрасно все вокруг.
Во влаге лишь целебной
Светильник твой волшебный
Дает чудесный звук.
Какое там новое, тайное диво
Открылось вдали средь толпы торопливой?
У ног Галатеи огонь восстает –
То мощно взовьется, то нежно блеснет,
Как будто любовною страстью лелеем.
Гомункул горит: обольщенный Протеем,
Он яркий, чарующий свет издает.
То признак могучего к жизни стремленья.
Мне слышатся робкие стоны томленья, –
Он хочет разбиться о блещущий трон…
Сверкает, блестит, разливается он!
Все волны проникнуты чудом огнистым;
Дробясь, они искрятся пламенем чистым,
Сверкают, колышутся, плещут огнем;
Тела засияли во мраке ночном;
Все море великое пламя объяло.
Хвала же Эроту: он жизни начало!
Слава морю и волненью,
Волн с огнем объединенью,
И огню и вод разливу,
И свершившемуся диву!
Слава кроткому зефиру!
Слава тайн подземных миру!
Славу вечную поем
Всем стихиям четырем!
Действие третье
Местность перед дворцом Менелая в Спарте
Входит Елена в сопровождении хора пленных троянок с Панталис, предводительницей хора, во главе.
Хвалой одних, хулой других прославлена,
Являюсь я, Елена, прямо с берега,
Где вышли мы на сушу, и теперь еще
Морской живою зыбью опьяненная,
Которая с равнин далекой Фригии
Несла нас на хребтах высоких, пенистых
В родные наши бухты – Эвра[35] силою
И милостью великой Посейдоновой.
А там, внизу, царь Менелай, с храбрейшими
Из воинов свое прибытье празднует.
Прими ж меня приветливо, высокий дом!
Воздвиг тебя, на родину вернувшися,
Отец мой Тиндарей у склона славного
Холма Паллады; здесь я детство видела.
Ты всех домов спартанских был роскошнее,
Когда в тебе, играя, с Клитемнестрою,
С Поллуксом братом я росла и с Кастором.
Приветствую и вас, о двери медные!
Когда-то вы навстречу распахнулися
Гостям – и вот, один из многих выбранный,
В вас Менелай явился женихом моим.
Откройте их! Спешу теперь исполнить я
Приказ царя, как долг велит супружеский.
Одна войду я! Сзади пусть останется
Все то, что вкруг меня кипело бурею
По воле рока! С той поры как вышла я
Отсель во храм Цитеры, беззаботная,
Чтоб долг священный свой свершить, и схвачена
Была фригийским дерзким похитителем,
Да, с той поры – увы! – свершилось многое,
О чем так любят люди все рассказывать
И что услышать тягостно несчастному,
О ком молва, разросшись, стала сказкою.
Ужель презришь, царица цариц,
Свой дар почетный, благо из благ?
Славнейшим ты счастьем владеешь одна:
Из всех величайшею славой красы.
Герою предшествует имени гром,
Затем он и горд.
Но даже упрямец склоняет чело
Пред всепокоряющей силой красы.
Довольно! Царь, супруг мой, вместе плыл со мной
И к городу вперед теперь послал меня;
Но что в душе замыслил он – не знаю я.
Супруга ль я, царица ли по-прежнему
Иль жертвою паду я гнева царского
И злой судьбы, терзавшей долго эллинов?
Добыча я, но пленница ль – не ведаю.
Судьбу и славу, двух красы сопутников
Сомнительных, двусмысленно бессмертные
Мне предрекли; и даже на пороге здесь
Я чувствую их грозное присутствие.
На корабле смотрел супруг невесело;
Он на меня лишь изредка поглядывал
И слова мне приветного не вымолвил,
Как будто мне недоброе готовил он;
Когда ж, войдя Эврота в устья тихие,
Земли родной ладьи его коснулися,
Промолвил он, как будто Богом движимый:
«На брег морской отсюда выйдут воины,
Устроить их на время тут останусь я,
А ты ступай по берегу священному,
По берегу Эврота плодородного.
По низменной равнине направляй коней
В долину ту, горами окруженную,
Где прежде было поле плодоносное,
А ныне Спарта, город мой, красуется.
Прибыв туда, поди в высокий царский дом
И там сбери служанок, мной оставленных
С хозяйкою, разумной старой ключницей.
И пусть тебе покажут все сокровища,
Которые отцом моим накоплены
И мной в войне и мире увеличены.
Конечно, ты увидишь все в дому моем
В порядке, ибо должен царь, придя назад,
Имущество найти свое нетронутым,
На том же месте, где его оставил он:
Не смеет раб менять того, что сделал царь».
О, пусть богатства сладостный вид
Твои утешит очи и грудь!
Златые запястья и блеск диадем
Покоятся гордо в надменной красе.
Но стоит, царица, тебе захотеть,
И все – налицо;
И вступит – о диво! – в неслыханный спор
С алмазом и златом твоя красота.
И дальше так сказал мне повелитель мой:
«Когда же там в порядке все осмотришь ты,
Треножников возьми ты, сколько надобно,
Сосуды все священные, которые
Нужны жрецу, когда обряд свершает он,
Котлы и чаши, также блюдо круглое;
Воды налей ты из ключа священного
В высокие кувшины; приготовь еще
Ты дров сухих из дерева горючего
И острый нож, со тщанием отточенный.
О прочем же сама должна подумать ты».
Так он сказал и в путь затем послал меня.
Но что хотел он в жертву принести богам
Из всех земных созданий – не сказал он мне.
Здесь тайна есть; но больше не забочусь я:
Известно все бессмертным лишь, которые
Свершают то, что в сердце их задумано.
Добром ли, злом ли смертным то покажется,
Сносить должны покорно всё мы, смертные.
Нередко жрец, подняв секиру тяжкую,
Над жертвою склоненной заносил ее,
А опустить не мог: была помехою
Рука врага иль близость Бога вечного.
Что приключится – не ведаешь ты!
Смело, царица, иди
Твердой стопой!
Вечно и зло и добро
Смертным приходят нежданно!
Им предскажи – не поверят они!
Троя горела; видели мы
Смерть пред очами, позорную смерть;
Ныне же здесь мы тебе
Радостно служим и видим
В вечном сияньи небесное солнце
И красоту несравненную,
Видим – тебя, о счастливые мы!
О, будь, что будет! Ныне же прилично мне
Немедленно войти отсюда в царский дом,
Желанный, милый, мной почти потерянный
И вновь мне данный, как – сама не знаю я.
Не так легко взойти мне на ступени те,
Где в детстве я, бывало, резво прыгала.
(Входит в дом.)
Сестры любезные,
Бедные пленницы,
Бросим свои мы печали!
Вместе с Еленою,
Вместе с царицею
Счастливы будьте, которая
Поздно, но твердой стопой зато
Радостно снова является
Ныне в родную обитель.
Вам, небожители,
Тихо и счастливо
В дом нас приведшие, – слава!
Ибо свободные,
Как окрыленные,
Смело порхают над бездною;
Пленник же, горько тоскующий,
Тщетно из бездны тюрьмы своей
Руки в мольбе простирает.
Вновь из чужбины ее
Боги вернули домой;
Наш Илион погубив,
Боги примчали Елену
В древний и вновь разукрашенный
Отческий дом,
После безмерного
Счастья и горя
Детство далекое
Снова заставили вспомнить.
(как предводительница хора)
Покиньте, сестры, песни путь, столь радостный,
К дверям высоким взор вы обратите свой!
Что вижу я, о сестры? Возвращается
Назад царица к нам шагами быстрыми.
Что было там, царица? Что могло тебе
В дому твоем попасться не приветное,
А страшное? Я вижу – что-то было там,
Я вижу недовольство на челе твоем,
И гневное я вижу изумление.
(возбужденная, оставив двери открытыми)
Не свойствен страх обычный Зевса дочери,
Пустой испуг не тронет сердца гордого;
Но ужас, мрачный ужас, Ночью древнею
Рожденный искони, во многих образах,
Как в бездне горной пламенное облако,
Являясь нам, смущает и героя грудь.
Так и сегодня жители стигийские[36],
Ужасные, при входе мне явилися,
И я с порога милого, желанного
Должна была бежать, как гость непрошеный.
Но нет, на свет я вышла ныне: далее
Прогнать меня нельзя вам, силы мрачные,
Кто б вы ни были! Дом же освящу я свой,
И, чистый вновь, меня с приветом примет он.
Что было там с тобой, жена высокая, Открой рабыням ты своим почтительным.
Что было там – вы сами видеть можете,
Коль ночь еще в свои пучины тайные
Не поглотила вновь того чудовища.
Но чтоб вы знали, все я вам поведаю:
Вступая в глубь родного дома радостно,
Чтоб долг свершить скорее свой супружеский,
Дивилась я безмолвию глубокому.
Ни звук шагов не слышался ушам моим,
Ни вид работы спешной не пленял очей;
Служанки не встречались мне, ни ключница,
Приветливо гостей всегда встречавшие.
Когда ж потом я к очагу приблизилась,
У груды пепла теплого сидела там
Огромная старуха, вся закутана,
Не спящая, но в думы погруженная.
Зову ее к работе повелительно,
Подумавши, что ключницу я встретила,
Которую оставил царь хозяйкою.
Закутавшись, молчит она, не тронется!
Моим угрозам наконец ответствуя,
Она рукою машет, чтоб ушла я прочь.
Я, в гневе отвернувшися, спешу от ней
По горнице пройти в казнохранилище;
Но чудище, поднявшися стремительно,
Становится, дорогу заграждая мне,
Как госпожа, – огромная и тощая,
С кроваво-мутным взором, видом странная,
Ужасная и взору и душе людской.
Но нет, никак нельзя словами бедными
Вам описать ужасное видение.
Вот, вот она на свет выходит дерзостно.
Но здесь мы господа, пока придет наш царь.
Могучий Феб, бессмертный друг прекрасного,
Сразит созданье мрака иль прогонит прочь.
Форкиада показывается в дверях.
Много, хоть кудри юные вьются
Вкруг моих щек, испытала я в жизни:
Много пришлось мне страшного видеть:
Ужасы боя. Трои пожар
В ночь беды.
В облаке пыли, между толпами
Воинов шумных, голосом страшным
Боги взывали; с голосом медным
В поле носился грозный Раздор
Возле стен.
Ах, тогда еще высились
Стены гордые! Пламя же,
Дом за домом объявшее,
Страх и горе несущее,
Вихрем дальше помчалося
Всюду над городом сонным.
Я бежала сквозь дым и чад;
Близко, близко носилися
Боги в пламени гневные,
Страшно дивные образы;
Шли они, исполинские,
Огненной тучей одеты.
Видела я или грезилось
Только душе лишь испуганной
Чудо такое – не знаю я;
Но что ныне ужасное
Мне пред очами явилось –
Это я знаю и вижу.
Я могла бы сама теперь,
Если б страх не удерживал,
Чуда коснуться руками.
Кто ты из страшных
Форкиса дщерей?[37] Ибо, как вижу я,
Ты – из их рода.
Верно, одна ты из мрачных чудищ,
Око одно лишь и зуб один
Вместе имеющих страшных Грай,
Нас посетившая ныне?
Смеешь ты, чудо,
Рядом с красою,
Взору глубокому
Феба явиться?
Что ж, осмелься, наружу выйди!
Он не посмотрит на мерзкое.
Фебово око священное
Мрака вовек не видало.
Мы же, смертные, здесь стоим,
Злой, безжалостно злой судьбой
К муке очей обреченные,
К муке, какую отверженно-мрачное
Чтущим красу причиняет.
Дерзко нас повстречавшая,
Ты внемли же проклятию,
Ты внемли порицанию!
Слушай ты это от нас, осчастливленных
Тем, что богов мы создания!
Старо, но вечно верно слово мудрое,
Что стыд с красой по-дружески, рука с рукой,
Вовек не шли по полю жизни светлому.
Глубоко в них таится злая ненависть:
Когда они сойдутся на пути своем –
Спиной тотчас друг к другу обращаются,
И каждый вновь идет своей дорогою:
Печально – стыд, краса – с надменной гордостью,
Пока она взята не будет Оркусом
Иль старостью седой не будет сгублена.
Вы, наглые, пришли сюда из чуждых стран,
Надменные и журавлям подобные,
Которые несутся над главой у нас,
Охриплым криком воздух наполняя весь.
Идущий путник вверх на них оглянется, –
И вновь они своей спешат дорогою,
А он своей. И с вами так я сделаю.
И кто же вы, что царский дом возвышенный,
Как пьяные, как хор менад, скверните вы?
И кто же вы, что лаете, бесстыдные,
На ключницу, как стая псов на лунный лик?
Иль тайна для меня, какого рода вы?
Среди войны взращенные, развратные,
Прельщенные, других прельстить готовые,
И граждан вы и воинов расслабили!
Смотрю на вас – и кажется, что рой цикад
Крикливых скачет по полю зеленому.
Добро чужое жрете вы, снедаете
Добытое трудом благополучие:
Вы – воинов добыча, меновой товар!
В присутствии хозяйки кто слугу бранит,
Тот дерзостно права ее себе берет.
Одна хозяйка может дать достойному
Награду иль наказывать преступного.
Довольна ими я была все время то,
Пока святая сила илионская
Боролася, и пала, и легла; потом
Со мной они делили горе странствия,
Когда все только о себе заботятся.
И здесь того же жду от доброй челяди.
Мне нужно знать, не кто мой раб, – как служит он.
Итак, молчи и больше их не смей бранить!
Коль ты, хозяйки должность исправлявшая,
Исправно все хранила, то хвала тебе.
Пришла сама хозяйка – уступи же ей,
Чтоб не было взысканья вместо всех похвал.
Слуге грозить есть право несомненное,
Которое супругою властителя
За много лет супружества заслужено;
И если вновь сюда, на место старое
Царицы и хозяйки, ты пришла опять –
Возьми бразды правления свободные,
Владей отныне нами и богатствами;
Но защити меня, старуху, ты от них,
Которые пред лебедем красы твоей
Крикливыми гусями только кажутся.
С красою рядом как противно мрачное!
С рассудком рядом глупость отвратительна.
Хоретиды выходят из хора и говорят поодиночке.
Про матерь Ночь поведай, про Эреба нам.
А ты про Сциллу, кровную сестру свою.
Твои все предки страшные чудовища.
Прочь, к Оркусу иди искать родство свое!
И там тебя моложе каждый во сто раз!
Иди ласкайся к старому Тирезию!
Кормилицы ты старше Орионовой.
Средь нечистот тебя кормили гарпии.
И чем свое ты кормишь тело тощее?
Не кровью только, столь тебе любезною.
Ты трупы жрешь, сама на труп похожая.
Блестят вампира зубы в дерзком рту твоем.
Зажму твой рот, когда скажу я, кто ты есть.
Так назови себя – и все разгадано.
Не с гневом, но с печалью разнимаю вас,
Неистовый раздор ваш запрещаю вам!
Ничто не вредно столько для властителя,
Как верных слуг раздор и несогласие:
Веления его не превращаются
Тотчас же в дело, тщательно свершенное;
Они вокруг лишь своевольно буйствуют,
А он бранит их тщетно, растерявшись сам.
Но сверх того, враждуя, безрассудные,
Так много страшных призраков вы вызвали,
Теснящихся вокруг, что я сама теперь
Как будто унеслась отсюда к Оркусу.
Мечта ли это иль воспоминание?
Была ли я иль буду я когда-нибудь
Женою страшной, царства погубившею?
Страшатся девы; ты одна, старейшая,
Спокойна здесь. Скажи мне слово умное.
Тому, кто много лет провел во счастии,
Все милости богов виденьем кажутся;
А ты без меры счастьем награжденная,
Одну любовь героев знала пылкую,
Готовую на все дела отважные.
Сначала жадно гнался за тобой Тезей,
Как Геркулес, могучий и прекрасный муж.
Он взял меня, газель десятилетнюю,
И я жила в Афидне граде в Аттике.
Но с Ка́стором Поллукс освободил тебя,
И сватался героев пышный рой к тебе.
Но, помнится, Патрокла в глубине души,
Пелида верный образ, полюбила я.
Но, волею отца, за Менелаем ты,
Воителем и родины хранителем.
Вручил ему он дочь, вручил и царство все,
И Гермиона – плод того супружества.
Когда же царь наследье Крита смело брал,
Пришел к тебе, покинутой, прекрасный гость.
Зачем ты мне напомнила печальное
Полувдовство и горе, мной снесенное?
Тогда пришлось мне, Крита вольной дочери,
Узнать и плен, и рабства годы долгие.
И ключницей ты стала: царь вручил тебе
Сокровища, войной приобретенные…
Которые забыла ты, предавшися
В высокой Трое радостям любви своей.
Не говори о радостях: терзало мне
И грудь, и сердце горе несказанное.
Но слух идет, что есть на свете твой двойник:
Тебя и в Трое, и в Египте видели.
Безумную молву не повторяй ты мне:
И так уже сама себя не помню я.
И говорят, что сватался Ахилл к тебе
Из царства мертвых, – он, при жизни пламенно
Тебя любивший против воли злой судьбы.
Как призрак, с ним я съединилась – призраком!
Все это сон, – так вижу я из слов твоих.
Сама себе я стала ныне призраком.
(Падает без чувств на руки полухора.)
Смолкни, смолкни!
Зловещая, зловредная ты!
Пастью твоей однозубою
Страшная речь извергается
Из твоих отверженных уст!
Скрытая злость под личиною лести,
Волк под одеждой овечьею,
Мрачного Цербера ярости
Мне несравненно страшнее!
Мы стоим, изумленные:
Как, откуда явилося
Столько коварства
В этом ужасном чудовище?
Вместо речей утешенья целебных,
Вместо забвения прошлого,
Прошлое зло ты напомнила
Более радости прошлой.
Злобно ей омрачила ты
Светлый блеск настоящего
Вместе с надеждой
Счастья, в грядущем сияющей.
Смолкни, смолкни!
Чтобы от нас не умчалась
Нашей царицы душа,
Чтобы осталася прочно
В этом образе чудном,
Лучшем из видевших солнечный свет!
Елена приходит в себя и снова становится посреди хора.
Выйди, солнце золотое, из бегущих облаков!
В тучах было ты прекрасно – ныне блещешь красотой.
Снова мир тебе открылся, снова светит чудный взор!
Пусть зовусь я безобразной: мне понятна красота.
Из бесчувственной пустыни я, шатаясь, выхожу;
Вновь уснула б я охотно, – так устала телом я.
Но прилично нам, царицам, – всем прилично
смертным нам
Укрепляться, ободряться пред грозящею бедой.
Ныне стала перед нами ты в величьи красоты;
Нам твой взор повелевает: что велишь ты – говори!
Время дерзостного спора вы должны вознаградить.
Быстро жертвенник поставьте, как супруг мой повелел.
Уж готово все: треножник, чашки, кубки, острый нож,
И кропленья, и куренья, – лишь на жертву укажи.
Царь о жертве не сказал мне.
Не сказал? О горе вам!
Что за горе – мне поведай!
О царица, жертва – ты!
Я?
(указывая на хор)
И эти.
Горе, горе!
Ты падешь под топором.
Страшно! Знала я… О ужас!
Неизбежно это вам.
Ах! А мы? Что будет с нами?
Благородною умрет
Ваша смертию царица; но под крышею дворца,
Как дроздов крикливых стая, вы повиснете вверху.
Елена и хор, охваченные изумлением и ужасом, составляют выразительные, хорошо подготовленные группы.
Презренные! Как призраки застывшие,
Стоите вы, дрожа за жизнь, которая
Принадлежать теперь уж перестала вам!
Ни человек, ни призраки, как вы теперь, –
Все люди только призраки, подобно вам, –
Не любят расставаться с светом солнечным;
Но никому в конце концов спасенья нет:
Известно это всем, – не всем приятно лишь!
Но кончено: все вы погибли! К делу же!
(Хлопает в ладоши. В дверях появляются замаскированные карлики, быстро исполняющие приказания.)
Катись сюда, чудовищ круглых темный рой!
Немало зла наделать здесь вы можете.
Пусть златорогий жертвенник восстанет здесь,
С секирой на краю его серебряном;
Наполните кувшины, чтоб было чем
Омыть алтарь, залитый кровью черною.
Ковер роскошный пышно расстелите вы:
Колени пусть преклонит жертва царственно,
И пусть ее, хоть с головой отрубленной,
С почетом завернувши, похороним мы.
Царица, размышляя, в стороне стоит,
И вянут девы, как цветник подкошенный.
Старейшая из них, с тобой промолвить я
Должна два слова – с самою старейшею.
Ты опытна, мудра и благосклонна к нам,
Хотя безумно резвый рой бранил тебя.
Скажи же нам: спасенья ты не знаешь ли?
Сказать легко: зависит от царицы лишь
Спасти себя и вас с собою вместе всех;
Но нужно тут решение поспешное.
О старейшая из парок, ты мудрее всех сивилл:
Брось ты ножницы златые, изреки спасенье нам!
Холод смерти тихо чует, все застыло, все трепещет
Наше тело, что, танцуя, наслаждалось и у милых
Сладко млело на груди.
О, пусть они страшатся! Страха нет во мне –
Лишь горе! Но когда спасенье знаешь ты –
Благодарю: возможно часто мудрому,
Что невозможно прочим. Говори скорей!
Говори же, расскажи же, как уйти нам от ужасных
Петель злых, убором страшным охватить уже готовых
Наши шеи. Горе, горе! Мы предчувствуем в испуге
Задушенье и погибель, если нас ты не избавишь,
Рея, матерь всех богов!
Имеете ль терпение прослушать вы
Рассказ мой долгий? Много вам поведаю.
Рассказывай: мы в это время будем жить!
Кто в доме мирно бережет сокровища,
Кто стены держит в целости высокие
И крышу чинит, чтоб ее не портил дождь, –
Тот долго, долго будет жить в дому своем;
Но кто, святой порог ногою легкою
Переступив, уходит, дом оставя свой,
Тот, воротясь, найдет хоть место старое,
Но все не так, как было, иль разрушено.
К чему сто раз болтать давно известное!
Нельзя ль вести рассказ, не досаждая мне?
Пришлося к слову: нет тебе упрека здесь.
Из бухты в бухту Менелай ладьи водил,
По берегам и островам он хищничал
И приезжал с добычею награбленной.
Под Троею провел он долгих десять лет,
Назад он плыл – не знаю, сколько времени.
Но что же было в доме Тиндареевом?
Что было с самым царством Менелаевым?
Ужели брань с тобою так сроднилася,
Что чуть раскроешь рот – уж осуждаешь ты?
Забыты были много лет отроги гор,
Что к северу от Спарты гордо высятся,
Вблизи Тайгета, где ручьем сверкающим
Спускается Эврот в долину тихую,
Где лебеди селятся в камышах его.
В ущелья те недавно молодой народ
Откуда-то явился из полночных стран,
И крепкий замок там они построили
И, как хотят, страною правят с гор своих.
Возможно ль это? Как они отважились?
Им было время: целых долгих двадцать лет.
И есть начальник? Много ли разбойников?
Начальник есть, но это не разбойники.
Он мне грозил, но все ж я не браню его:
Он мог бы все похитить, но доволен был
Немногими подарками, без подати.
Каков собой он?
Видный. Мне он нравится.
Отважный он, с осанкой благородною,
Разумный муж, каких в Элладе мало есть.
Народ его хоть варварским зовете вы,
Но нет меж них таких свирепых извергов,
Как многие герои, что под Троею
Жестокими явились людоедами.
Я чту его – ему себя доверила.
А замок их, – когда б его вы видели! –
Совсем не так построен неуклюже он,
Как ваши предки, грубо громоздившие
На камни камни, как циклопы дикие,
Строенья воздвигали: там, напротив, все
Отвесно, прямо, ровно, строго, правильно.
Снаружи посмотрите – к небу всходит он,
Как стрелка, прямо, гладкий, ровный, будто сталь.
Взлезть на него? И мысль о том скользит долой!
Внутри – дворы широкие, просторные,
А во дворах строения различные:
Колонны и колонки, своды, сводики,
Террасы, галереи, ходы всякие,
Гербы…
Гербы? Что это значит?
Помните,
Аякс носил дракона на щите своем?
И семь героев фивских на щитах своих
Носили каждый символы различные:
Там месяц был и звезды в небе сумрачном,
Мечи, герои, боги, копья, факелы
И все, что граду мирному беду несет.
И эти также сохранили воины
От древних предков чудные гербы свои.
Там есть орлы и львы, и лапы львиные,
Рога и крылья, розы и павлиний хвост,
Златые ленты, черные, и красные,
И синие; и в залах это все висит
Широких, длинных, будто и конца им нет.
В них можно танцевать.
И есть танцоры там?
О да! Там много златовласых юношей
Прелестнейших, точь-в-точь таких, как был Парис,
Когда царицу он пленил.
Выходишь ты
Совсем из роли. К делу же, решай скорей!
Решай сама и дай свое согласие:
Немедленно я в замок отведу тебя.
Скажи лишь слово – и спаси себя и нас!
Не может быть: ужели так безжалостно
Решится царь, супруг мой, погубить меня?
Забыла ты, как страшно изуродовал
С неслыханною злобой Деифоба он,
Убитого Париса брата, жившего
С тобой насильно? Нос ему и уши он
Отрезал и еще его безжалостно
Калечил: страшно было на него смотреть!
Из-за меня с несчастным это сделал он.
Из-за него с тобой он это сделает.
Красу делить нельзя: кто ею всей владел,
Тот рад ее убить, чтоб не делить ни с кем.
Трубы вдали. Хор содрогается.
Как звуки труб, вдали теперь гремящие,
Терзают страхом ваши уши, точно так
Терзает ревность мужа, потерявшего
Сокровище, навеки незабвенное,
Которым он владел когда-то радостно.
Трубы слышишь ли, царица? Блеск ты видишь ли мечей?
Здравствуй, царь и повелитель! Я готова дать отчет.
Что же мы?
Ее кончину вы увидите сейчас,
А за ней кончину вашу.
Нет, ничем вам не помочь!
Пауза.
Я думала, на что теперь решиться мне.
Ты демон злой, – наверно это знаю я:
Боюсь, добра во зло не обратила б ты.
Но все-таки с тобой отправлюсь в замок я;
А что таит царица в глубине души –
Она одна лишь знает, вам неведомо
Останется. Веди, старуха, нас вперед.
О, как охотно с ней мы идем
Легкой стопою!
Смерть сзади нас,
А перед нами
Твердая крепость
Высится грозной стеною.
О, защити же ее
Так же, как наш Илион:
Только коварством
Низким он был побежден наконец.
Подымается туман, заволакивает все в глубине сцены, а также вблизи, по желанию.
Что это? Что?
Сестры, смотрите вокруг;
Ясный и светлый был день;
Но отовсюду собралися
Тучи с Эврота священного;
Скрылся из виду любезный нам
Брег, камышами поросший весь.
Где же вы, лебеди? Где
Гордые птицы, что тихо
Плавали дивной семьею?
Ах, уж не вижу я их!
Вот уже, вот
Слышу вдали я, вдали
Резкие их голоса!
Смерть ли они предвещают нам?
Ах, когда б не предвестием
Было это погибели
Вместо обещанной помощи
Нам, столь похожим во всем
На лебедей с белой длинной
Шеей красивой, и ей,
Дочери лебедя-Зевса?
Грозною тучей вокруг
Стало окутано все.
Даже друг друга не видим мы.
Что же, идем ли мы
Или же только
Тихо на месте колеблемся?
Гермеса нет ли пред нами теперь,
Жезл золотой не блистает ли там
Ярко – и нам не велит ли назад
Он воротиться в печальный Аид,
Непонятных видений ужасных
Вечно полный и пустынный вечно?
Потемнели, почернели – уж не блещут эти тучи,
Обступили, точно стены; стены стали перед нами,
Перед нашими очами. Двор ли это иль могила?
Страшно, страшно! Горе, сестры! Мы в плену
теперь остались,
Да, в плену, как никогда.
Внутренний двор замка, окруженный со всех сторон фантастическими постройками в средневековом вкусе
О женский род, безумно опрометчивый!
Зависит от мгновенья он; играет им
То счастье, то несчастье. Вы не можете
Нигде быть равнодушными: одна другой
Противореча, спорите бесплодно вы;
В беде и счастье вечно вы рыдаете
Или смеетесь. Но молчите, слушайте,
Что нам царица скажет, что решит она?
О, где ж ты, пифонисса?[38] Как зовешься ты,
Не знаю я; но все же отзовися мне
И выйди из-под сводов замка мрачного!
Коль ты пошла к вождю героев славному
Просить его принять меня, пришедшую, –
Благодарю! Веди ж меня к нему скорей:
Конца я жажду, лишь покоя жажду я!
Напрасно лишь, царица, ты глядишь вокруг!
Исчезло это чудище, осталося,
Быть может, там, в тумане, из которого
Примчались дивно мы сюда, не двигаясь,
Иль, может быть, блуждает нерешительно
В обширном лабиринте замка дивного,
Возникшего из многих, вместе слившихся,
И ищет там властителя, готовя нам
Прием его торжественный и царственный,
Но посмотри, царица: перед окнами
И в портиках, и в ходах появилися
Толпами всюду слуги суетливые:
Прием радушный это предвещает нам.
Я свободней дышу! Посмотрите туда,
Как торжественно вниз, замедляя свой шаг,
Нежных юношей хор вереницей идет,
Направляяся к нам! По веленью чьему
Так поспешно явился, построясь в ряды,
Этих юношей чудных бесчисленный рой?
Удивляюсь! Идут перед нами они,
Вьется локон у них над челом золотой;
Кожа нежная щек – точно персика плод:
Мягкий шелковый пух покрывает ее.
Укусила бы я этот персик – но нет:
Я боюсь, что тогда мой наполнился б рот –
Страшно вымолвить! – прахом могильным.
Всех из красавцев прекраснее
Те, что подходят к нам ныне:
К трону ступени приносят они,
Ставят роскошно разубранный трон,
Пышный ковер перед ним расстилают.
Сестры, смотрите: над троном богатым
Ставят красавцы цветной балдахин!
Вот балдахин, колыхаяся,
Над головою Елены
Облаком дивным роскошно повис;
Пышно царица воссела на трон.
Станем же мы на ступенях.
Славен, о славен и трижды преславен
Этот тебе, о царица, прием!
Все, что возвещает хор, постепенно исполняется. После того как юноши и оруженосцы длинною процессиею спустились вниз, наверху лестницы показывается Фауст в средневековом рыцарском придворном наряде. Медленно и с достоинством сходит он вниз.
(внимательно смотря на него)
Коль боги не нарочно, как случалося,
Столь чудный образ дали мужу этому,
Достойный вид, лицо, любви достойное,
На время только, – каждого, сомненья нет,
Он победит повсюду: и в борьбе мужей,
И в мелких войнах с женами прекрасными.
Конечно, выше многих без сравненья он,
Которых все ж глубоко уважала я.
Но вот он шагом медленным почтительно
Подходит к нам. Царица, обратись к нему!
(подходит, ведя с собою скованного)
Царица! Вместо пышного привета,
Какой тебе хотел я оказать,
Прием тебе почтительный готовя,
Я привожу к тебе раба в цепях.
Забыв свой долг, чрез то меня лишил он
Возможности свершить мой долг. Склонись же,
Преступный раб, пред дивною женой
И повинись пред ней! Царица, он,
На редкость сильным зреньем одаренный,
На нашей башне мною был поставлен
Осматривать окрестные поляны,
Земную даль, широкий неба свод
И все, что там явиться взору может
И что в долину с этих гор идет
На замок наш, – стада ли будут то
Иль воины. Стада мы защищаем,
Врага – встречаем грудью. В этот день –
Какое совершил он упущенье!
Приходишь ты – и он не возвестил!
Не удалась торжественная встреча
Высокой гостьи. Он не должен жить –
И, без сомненья, смерти он достоин.
Уж он в крови лежал бы; но суди
Его сама: казни его иль милуй.
Высокий сан ты мне даешь
Царицы и судьи, хотя, быть может,
Меня ты лишь желаешь испытать.
Исполню первый долг судьи: спрошу я,
Что скажет обвиненный. Говори!
Преклоняюсь, созерцая!
Жизнь ли, смерть ли жребий мой, –
Очарован навсегда я,
Небом данная, тобой!
Вечно солнца пред зарею
Я с востока ожидал, –
Вдруг – о чудо! – пред собою
Солнце с юга увидал.
Вместо дали поднебесной,
Вместо всех полей и гор
Я на лик его чудесный
Устремил свой жадный взор.
Зренье чудное имея,
Ока рысьего быстрей,
Все ж не верил, как во сне, я
Дальновидности очей.
Предо мною все кружилось:
Башни, стены, вал крутой;
Туча мчится, туча скрылась –
И богиня предо мной!
К ней и взором и душою
Я стремился, восхищен:
Ослепительной красою
Был я, бедный, ослеплен.
Позабыв, что я на страже,
Я в свой рог не затрубил…
Осуди меня! Мне даже
Самый гнев твой будет мил.
За вред, который мною нанесен,
Я ль накажу? Зачем ты, рок суровый,
Судил мне так смущать сердца мужей,
Что не щадят себя они самих
И ничего высокого! Враждуя,
Сражаяся, водили за собой
Меня герои, демоны и боги,
И с ними я блуждала по земле,
Смущала мир, потом смущала вдвое,
И ныне – втрое, вчетверо несу
Я бедствий ряд. Пускай идет бедняк!
Кто ослеплен богами – невиновен.
Линцей уходит.
Владычица, я вижу, изумлен,
Что он твоею поражен стрелою:
Я вижу, как, напрягшись, дивный лук
Пускает метко стрелы за стрелами
Мне в грудь. И вот пернатые снуют,
Свистя, под сводом замка моего.
И что я сам? Ты можешь сделать мне
Всех верных слуг – врагами, эти стены –
Неверными: все царство перейдет
К победоносной и непобедимой.
И что ж осталось мне, как не предать
Во власть твою себя и все именье?
Дозволь тебя у ног твоих признать
Владеющей отныне всеми нами –
Царицею, вступившею на трон!
(возвращается с ларцом; слуги несут за ним другие ларцы)
Царица, я пришел назад!
Богатый жаждет лишь твой взгляд
Увидеть: на тебя дивясь,
И нищ он и богат, как князь.
Чем был я, чем я стал? И впредь
Что делать мне? Чего хотеть?
Пусть мечет молнии мой взор, –
Им дивный трон твой даст отпор.
Ордою мы с востока шли
И гибель западу несли;
Была несметна наша рать,
Последних первым не видать.
Пал первый, – стал второй, и вот
С копьем уж третий восстает;
За каждым сотня – как стена;
Утрата тысяч – не видна.
Мы шли грозой; за краем край
Нам подчинялся то и знай;
Сегодня я владел страной,
А завтра грабил там иной.
Всяк брал, что быстрый взор встречал:
Один красавиц похищал,
Другой могучих гнал быков,
Коней был каждый взять готов.
Но я повсюду, где я был,
Одни лишь редкости любил,
И чем не я один владел –
Того и знать я не хотел.
Везде сокровищ я искал
И острым взором проникал
Во все карманы, все мешки,
Насквозь все видел сундуки.
Собрал я злата целый клад,
Каменьев ценных пышный ряд;
Всех краше этот изумруд:
У сердца дай ему приют!
Вот перл-яйцо, дар моря, здесь:
К своим вискам его подвесь.
Рубин совсем сконфужен: он
Твоим румянцем посрамлен.
Так все сокровища свои
Тебе я жертвую: возьми!
Что здесь поверг я пред тобой –
Дал не один кровавый бой.
Ты видишь много здесь ларцов;
Есть и железных сундуков
Запас: дозволь – и возрастет
Вся груда их под самый свод.
Едва восходишь ты на трон –
Со всех склоняются сторон
Богатство, сила, ум людской
Перед единственной красой.
Держал я крепко все мое;
Теперь бросаю: все твое!
В чем прежде нравилась цена,
Того ничтожность мне ясна.
И вот – богатств моих уж нет:
Увяли, как опавший цвет!
О, брось на них веселый взгляд
И цену им верни назад!
Возьми скорее прочь все это бремя,
Добытое отвагой боевой, –
Без порицанья, но и без награды!
И без того принадлежит царице
Все в нашем замке: незачем еще
Ей предлагать особое. Поди же
И дивные сокровища свои
Расположи в порядке. Пусть предстанет
В невиданном великолепьи роскошь!
Пусть наши своды засверкают ярче
Безоблачного неба! Пусть без жизни
Все райской жизнью засияет вкруг!
Пусть пред ее раскинется шагами
Ковер цветочный за ковром; повсюду
Пусть для прекрасной мягок будет путь!
Пусть взор ее повсюду блеск встречает,
Какой одних богов не ослепит!
Твой приказ, владыка, слаб:
Все шутя исполнит раб;
Все добро, всю кровь мою
Я прекрасной отдаю;
Все войска усмирены,
Все мечи притуплены;
Пред волшебной красотой
Солнце блеск теряет свой.
Лик божественный! Пред ним
Все на свете прах и дым.
(Уходит.)
(Фаусту)
С тобой хочу я говорить. Садись
Со мною рядом. Место есть тебе,
И этим мне ты место обеспечишь.
Сперва позволь, царица, принести
Тебе присягу и поцеловать
Позволь меня подъемлющую руку.
Пускай в твоих владеньях безграничных
Я буду соправителем тебе,
Поклонником, защитником, слугою!
И вижу я, и слышу чудеса!
Изумлена, хотела б я о многом
Спросить тебя. Скажи мне: почему
Так странно и приятно речь раба
Звучала? Звук ко звуку подходил;
За словом слово, ухо мне лаская,
Неслось, одно согласное с другим.
Коль самый говор нашего народа
Уж мил тебе, тогда – сомненья нет –
Ты от души полюбишь наши песни.
Мы сами будем в этом упражняться:
Наш говор ты, беседуя, поймешь.
Как мне столь дивной речи научиться?
Легко: должна лишь речь от сердца литься.
Кто счастья полн, желанием томим –
Тот ищет лишь…
Кто счастлив вместе с ним.
Смотреть ни в даль, ни в прошлое не надо;
Лишь в настоящем…
Счастье и отрада.
В нем наше благо, власть, залог святой.
Чем утвердить его?
Моей рукой.
Кто вменит в вину царице,
Если всю ее любовь
Властелин стяжает?
Ибо сознайтесь: пленницы все мы
С той злополучной поры, как позорно
Пал Илион побежденный наш,
И по морям мы блуждали,
В страхе и горе все дни проводя.
Жен, к мужской любви привыкших,
Сердце опытно, но им
Выбор несвободен:
И молодым пастухам златовласым
Также и черным щетинистым фавнам,
Если лишь случай поможет им,
Равное право дается
Телом упругим и нежным владеть.
Близко, близко на троне сидят
Оба, касаясь друг друга,
Колено к колену, плечо к плечу,
Рука с рукою, на пышных
Трона подушках
Нежатся вместе они.
Так, не стесняясь, величье царей
Тайную радость
Перед глазами народа
Смело готово раскрыть.
Так далеко – и все ж так близко я!
Мне так легко: я здесь, я у тебя!
Я восхищен: чуть дышит грудь моя.
Иль это сон? Не помню я себя!
Я отжила – и вновь обновлена;
Я жизнь нашла в любви, тебе верна.
Не размышляй о том, что рок судил;
Жизнь – долг наш, знай, – хотя б лишь миг то был.
(быстро входя)
Вы в любовном алфавите,
Нежась, смысл найти хотите,
Праздно нежности твердите –
До того ли вам теперь?
Иль глухой грозы не чуешь,
Труб не слыша – торжествуешь?
Уж близка погибель, верь!
Менелай со всем народом
Против вас идет походом:
Будь готов на страшный бой!
Если верх возьмет их злоба,
Из-за женщин – Деифоба
Ты поплатишься судьбой!
Вздернут челядь вереницей,
А затем топор с царицей
Счет покончит роковой!
Опять помеха, дерзкая, несносная
Вторгается! Но даже и в опасности
Не потерплю я дикого неистовства!
Дурная весть прекрасных портит вестников,
А ты собой дурна и злую весть несешь;
Но не удастся ныне, все слова твои
На ветер ты потратишь. Нет опасности.
Да если б и была, то не страшна для нас.
Сигналы, выстрелы с башен, трубы и рожки, воинственная музыка, прохождение сильного войска.
Смотри, защитник твой построит
Перед тобой героев рать;
Лишь тот вниманья женщин стоит,
Кто их умеет защищать.
(К военачальникам, которые отделяются от колонн и подходят к нему.)
Сокрыв в груди свой гнев, заране
Неся в душе залог побед,
Идут младые северяне,
Сынов Востока пышный цвет, –
Одеты в сталь, грозой сверкая,
За царством царство руша в прах,
Проходят, землю потрясая,
И каждый шаг их – гром и страх.
Чрез Пилос грозною толпою
Мы вторглись – старый Нестор пал.
И все царьков союзы с бою
Наш бурный натиск разметал.
Ваш долг отсюда Менелая
Прогнать назад к его морям.
Пусть грабит он, по ним блуждая!
Утеху знал он только там.
Вы будьте герцоги отныне,
Владельцы данной вам страны;
Но Спарты царственной княгине
Повиноваться вы должны.
Германец крепостью и валом
Коринфа бухты пусть займет;
Пусть держит под своим началом
Ахайи все ущелья гот.
Вы, франки, шествуйте в Элиду;
Ты, сакс, Мессеною владей;
Норманн, прославив Арголиду,
Освободи простор морей.
Живите в тихом мире сами,
Лишь внешним страшные врагам,
Но Спарта пусть царит над вами:
Старинный трон царицы там.
Она следить оттуда будет,
Чтоб, богатейший край заняв,
Вы процвели; она вас судит,
У ней защита ваших прав.
Фауст сходит с трона, князья окружают его, чтобы подробнее выслушать приказания и распоряжения.
Кто обладает красавицей,
Чтобы владеть безопасно,
Прежде всего за оружье берись!
Ласковой речью добыл он ее,
Лучшее благо земное;
Но неспокойно владенье его:
Хитрый за нею ползет стороной,
Сильный стремится похитить ее.
Все покушенья умей отразить!
Ныне тебя, повелитель наш,
Выше других я считаю:
Славно и мудро устроил ты все!
Сильные смирно стоят здесь вокруг,
Ждут твоего мановенья;
Все приказанья исполнят они,
Каждый на пользу себе самому,
В дар благодарный царю своему,
Славу готовя себе и ему.
Кто, властелин, у тебя
Нашу царицу отнимет?
Ею отныне владей ты один;
Власть твою рады признать мы вдвойне:
Нас окружил ты стеною высокой,
А за стеною могучая рать!
(Елене)
Дары им дивные дала ты;
Вознаградит вождей и рать,
Всем по уделу, край богатый.
Мы ж будем царством управлять.
Средь моря, крепко защищенный,
Пусть процветает с этих пор
Твой полуостров, прикрепленный
К Европе узкой цепью гор.
Нет лучше края в поднебесной:
Пусть все цветут там племена!
То край владычицы прелестной,
Где родилась сама она,
Где в камышах она восстала
Из лебединого яйца
И мать и братьев побеждала
Красою чудного лица.
Перед тобою в пышном цвете
Земля раскинулась твоя;
О, предпочти всему на свете
Свой край родной, краса моя!
Хоть солнца хладный луч почти не греет
Высоких гор скалистую главу –
Но все ж скала местами зеленеет,
И козы щиплют скудную траву.
Вот бьют ключи, ручьи бегут, сливаясь;
Зазеленели каждый склон и скат;
Дол тянется, холмами прерываясь,
И кормит сотни тонкорунных стад.
Поодиночке осторожно бродит
Рогатый скот над пропастью крутой,
Но в сотнях гротов он себе находит
Убежище, и отдых, и покой.
Их Пан хранит; ущелья населяют
Там нимфы жизни в свежести кустов,
И к горным сферам ветви устремляют,
Теснясь, деревья сотнями стволов.
То древние леса! В стволе высоком
Дуб копит силу, крепко ввысь растет,
А кроткий клен, пропитан сладким соком,
Весь груз ветвей играючи несет.
Там молоко, струясь в тени жилища,
И для детей и для ягнят течет;
Есть и плоды, долин цветущих пища,
А из стволов дуплистых каплет мед.
Блаженство здесь наследственное длится,
Уста румяны, ярок цвет ланит,
Бессмертен каждый там, где он селится,
Здоровы все, довольство вкруг царит.
В сияньи дня там жизнь привольно льется
От детских лет до зрелости мужской;
Дивясь на них, спросить лишь остается:
То боги ли иль смертный род людской?
Красивейшим из пастухов их рода
Уподоблялся даже Аполлон.
Где в чистой сфере царствует природа,
Там всех миров союз осуществлен.
(Садится рядом с Еленой.)
Так ты и я – мы счастием богаты.
Забудем же былое бытие!
Сознай, что высшим Богом рождена ты,
И первый мир – отечество твое!
Но жить не будем в крепости мы тесной:
В соседстве Спарты нас с тобою ждет
Аркадия, она в красе прелестной
И в вечной силе юности цветет.
Туда, в блаженный край, мы путь направим,
Там радостно укроемся вдвоем!
Мы для беседки пышный трон оставим,
Аркадски-вольным счастьем заживем!
Место действия совершенно переменяется. К ряду горных пещер примыкают закрытые беседки. Тенистая роща простирается до окружающих крутых утесов.
Фауста и Елены не видно. Хор спит группами.
Как долго девы спят здесь – неизвестно мне.
Не то ли им пригрезилось, что видела
Я наяву? Но лучше разбужу я их.
Сомненья нет: дивиться будет юный хор,
А с ним и вы, брадатые, что, сидя там,
Разгадки ждете чуда вероятного.
Вставайте же и кудри отряхните вы!
Довольно спать: послушайте, что я скажу!
О, скажи, скажи, поведай, что чудесного случилось?
Слушать нам всего приятней то, чему нельзя поверить,
Ибо скучно эти скалы вечно видеть пред собой.
Дети, чуть глаза протерли – уж и скука вас берет?
Но внемлите: в этом гроте и в тенистой той беседке
Счастье тихое досталось, как в идиллии любовной,
Господину с госпожою.
Как – в пещере той?
От мира
Отделившися, служить им лишь меня они призвали.
Я, польщенная вниманьем, как поверенной прилично,
В стороне от них держалась, занималась посторонним,
Зная всех растений свойства, корни, травы, мох искала,
Оставляя их одних.
Ты рассказ ведешь, как будто было все там, что угодно:
Горы, лес, поля, озера. Нам ты сказку говоришь!
Да, неопытные дети, здесь неведомые тайны:
Залы, ходы, галереи я могла б тут отыскать.
Вот в пещере раздается смеха резвый отголосок, –
Я смотрю: чудесный мальчик от жены к супругу скачет,
А от мужа вновь к супруге. Шаловливые проказы,
Ласки нежные и крики восхищенья и восторга
Поражают взор и слух.
Голый гений, но без крыльев, фавн, но зверю не подобный,
Он резвится над землею; но едва земли коснется,
Вмиг на воздух он взлетает; прыгнет раз, другой, в третий
Уж до сводов достает.
Мать взывает боязливо: «Прыгай, прыгай, сколько хочешь,
Но летать остерегайся: запрещен тебе полет!»
А отец увещевает: «Там, в земле, таится сила,
От которой ты взлетаешь. Лишь ногой земли касайся –
И окрепнешь ты безмерно, точно сын земли, Антей».
Но со скал на скалы скачет резвый мальчик неустанно:
Там и сям, как мяч упругий, ловко прыгает, резвясь.
Вдруг в расщелине утеса он мгновенно исчезает –
И пропал из глаз куда-то. В горе мать; отец утешить
Хочет; я – в недоуменье. Но опять какое чудо!
Не сокровища ль там скрыты? Разодетый, весь в гирляндах,
Он является опять.
Рукава его с кистями, на груди же ленты вьются,
А в руках златая лира. Вот, как будто Феб-младенец,
На краю скалы высокой стал он. Все мы в изумленьи,
А родители в восторге вновь друг друга к сердцу жмут;
Что горит над головою у него – сказать мне трудно:
Золотой убор иль пламя, знак высокой силы духа?
Как он гордо выступает! В нем теперь уж виден гений,
Все прекрасное вместивший, и мелодий вечных прелесть
В нем по всем струится членам. Но услышите его вы
И увидите – и, верно, удивитесь вы ему.
Это ли, дочь Крита, ты
Чудом считаешь?
Или не слышала ты
Вещего слова поэтов?
Иль ионийских не помнишь ты,
Всюду в Элладе известных,
Вечно прекрасных сказаний,
Песен про древних героев?
Все, что свершается
Здесь пред очами, –
Отклик печальный один
Чудных веков наших предков.
Да, весь рассказ не сравнится твой
С мифом, что вымысел чудный
Нам о Гермесе поведал,
Правдоподобнее правды!
Он, с красотою и силою
Дивно рожденный младенец,
Хоть и обвит пеленами был,
Хоть и усердно удержан был
Нянек толпою болтливою
От неразумных стремлений, –
Все-таки с силой и прелестью
Он из пеленок извлечь сумел
Нежно упругие члены,
Смело покинул пурпурную
Он колыбельку – и быстро
Прямо на свет полетел сейчас
Вверх, мотыльку уподобившись,
Нежные крылья поднявшему
Резво из куколки тесной,
Весело, смело летящему
К небу, в эфир лучезарный.
Так порожденный, поэтому
Всем хитрецам и ворам он,
Счастия скорого ищущим,
Богом всегда благосклонным был,
Что он на деле доказывал
Смелыми часто делами.
У Посейдона трезубец он
Смело унес, у Арея же
С ловкостью меч утащил он,
Лук он и стрелы у Феба взял
И молоток у Гефеста;
Взял бы и Зевсовы молнии,
Если б огня не боялся он;
Даже Эрота подножкою
Ловко в борьбе победил хитрец,
И у Киприды, ласкавшей его,
Пояс украл он волшебный.
Из пещеры раздаются чарующие, чистые мелодичные звуки струн. Все прислушиваются к ним и кажутся глубоко тронутыми. С этого времени вплоть до нижеуказанной паузы продолжается музыка.
Звукам сладостным внемлите,
Старых сказок бросьте бред;
О богах речей не длите:
Их давно уж больше нет!
Вас никто не понимает;
Дань нам высшая нужна:
Та лишь речь сердца пленяет,
Что от сердца ведена.
(Отходит к скалам.)
Если, страшное творенье,
Ты смягчилося теперь –
Брызнут слезы умиленья
Из очей у нас, поверь!
Солнца лик пускай затмится,
Лишь в душе сиял бы свет!
В сердце нашем все таится, –
Все, чего и в мире нет.
Появляются Фауст, Елена и Эвфорион в прежде описанном наряде.
Песню ль детскую слагаю –
Вам веселье в этот час;
В такт ли, прыгая, ступаю –
Сердце прыгает у вас.
Двух сближая нежной страстью,
Радость им любовь дает,
Но к божественному счастью
Наш тройной союз ведет.
Ныне все дано судьбою:
Весь я твой и весь ты мой.
Мы в союзе меж собою:
Мог ли быть исход иной?
Многих лет благословенье
Подарило вам, клянусь,
Это дивное творенье!
О, как чуден ваш союз!
Пустите прыгать,
Скакать, резвиться!
Туда, на воздух,
Хочу я взвиться,
И весь желаньем
Проникнут я.
Но тише, тише,
Без увлеченья,
Чтоб не постигло
Тебя паденье.
Нас в гроб сведешь ты,
Мое дитя!
Не стану больше
Внизу стоять я.
Оставьте руки,
Оставьте платье,
Оставьте кудри:
Они – мои!
О, вспомни, чей ты,
Мой сын бесценный!
Нас пожалей ты: Союз священный,
Едва возникший,
Не разорви!
Боюсь я, рухнет
Союз любви!
Сдержи, о сдержи, смирив,
Хоть к нам из любви,
Чрезмерно живой порыв
И страсти свои!
Спокойно здесь в поле
Красуйся, молю!
Смирясь, вашей воле
Пока уступлю.
(Пробегает среди хора, увлекая его в пляску.)
Вот подлетел я к вам,
Бодрый народ!
Что же, не спеть ли нам?
Пляска ль у нас пойдет?
Славно! Пускай с тобой
Пляшет красавиц рой
Мерно и в лад.
Только б конец скорей!
Нет, я игре твоей
Вовсе не рад.
Эвфорион и хор, танцуя с пением, движутся переплетающимися рядами.
Поводишь ли парой рук
Так плавно, красиво,
Блестящие ль кудри вдруг
Колеблешь так живо,
Иль, чуть по земле скользя,
Несется нога твоя,
Иль движешь согласные
Все члены прекрасные, –
О, знай же, что всем ты мил,
Ты цели достиг!
Ты всем нам сердца пленил
Навек в этот миг.
Пауза.
Нашел себе я
Газелей стаю;
К иной игре я
Вас призываю:
Вы будьте звери,
Охотник – я!
Беги за нами
Не так проворно:
Поверь, мы сами
Хотим, бесспорно,
Малютка милый,
Обнять тебя!
Чрез рощи и боры,
Чрез камни и горы!
Но легкой удачи
Я знать не хочу:
В борьбе, не иначе,
Утехи ищу!
Что за смелость, сколько рвенья!
Тут не жди успокоенья!
Точно в рог трубит вся стая,
Лес и долы оглашая!
Что за крик! Как шум растет!
(быстро входя поодиночке)
Насмехаясь, всех, проворный,
Обогнал он без хлопот;
Лишь одною, непокорной,
Овладев, ее влечет!
(внося на руках молодую девушку)
Вот малютку к наслажденью
Я влеку по принужденью;
По желанью своему
Против воли к сердцу жму;
Непокорную целуя,
Волю сильного творю я.
Прочь! И в нашей плоти нежной
Сила смелая живет!
Нашей воле, – знай, мятежный,
Как твоей, несносен гнет!
Мнишь смирить меня по праву?
Слишком силой не гордись!
Что ж, держи и, мне в забаву,
Сам, глупец, воспламенись!
(Вспыхивает и сгорает в воздухе.)
Следуй мне в эфир свободный,
В бездну пропасти холодной,
За исчезнувшим гонись!
(отряхая остатки пламени)
Чащи лесов густых,
Горы кругом меня.
Что мне до стен крутых:
Молод и пылок я!
Вихри вдали свистят,
Волны вдали шумят.
Грустно смотреть мне вдаль:
Ближе взглянуть нельзя ль?
(Перепрыгивает со скалы на скалу и подымается все выше и выше.)
С серной хочешь ты сравниться?
Берегись, чтоб не слететь!
Выше должен я стремиться,
Дальше должен я смотреть.
Знаю, где ныне я:
Море вокруг меня!
Пелопса здесь страна:
Морем шумит она.
Милый, спустися! Тут
Будешь ты с нами,
Здесь на скалах растут
Лозы с кистями,
Яблоков плод златой
Свесился ниже.
В милой земле родной,
Милый, живи же!
Грезится мир вам здесь?
Что же, кто может – грезь!
Лозунг мой в этот миг –
Битва, победный крик!
Кто презирает
Мир, лишь войной прельщен,
Знай, что теряет
Счастье надежды он.
Кто здесь рожден на свет,
Взросшие в бурях бед,
Волю куют в бою,
Кровь не щадя свою.
Их не смирить ничем,
Чистых душой!
Счастье да даст им всем
Ревностный бой!
Ввысь умчался он стрелою,
Но и там не мал на вид!
Точно в латах, точно к бою,
Точно сталь на нем блестит!
Что нам стены, укрепленья!
Защищай себя смелей!
Всех их крепче без сравненья
Грудь железная мужей.
Чтоб ты жил непокоренный –
Смело в поле, в легкий строй!
На конях помчатся жены;
В каждом отроке – герой.
К небу лети, неси
Звуки поэзии!
Выше сияй всегда,
Точно небес звезда!
Слышим тебя мы там:
С неба слетают к нам
Звуки сюда!
Нет, уж не отрок перед вами:
Выходит юноша на бой!
Уже с отважными бойцами
Соединился он душой!
Вперед, вперед!
Нас честь ведет
Туда, где к славе путь прямой!
Дня едва узрев свет милый,
К светлой жизни чуть рожден, –
Ты с высот во мрак унылый,
В мир скорбей уж устремлен!
Или впрямь
Чужд ты нам?
Иль союз наш – только сон?
Чу! Гром вы слышите ли в море,
В долинах отклик боевой?
В пыли, в волнах, все рати в сборе
Идут на скорбь, на грозный бой.
Смерть для нас
В этот час –
Лозунг первый и святой!
Ужас! Страшное решенье!
Смерть – желанный лозунг твой?
Мне ль смотреть из отдаленья?
Нет, приму нужду и бой!
Храбрость средь бед таких
Гибель всегда.
Пусть! На крылах своих Ринусь туда!
Рвусь в боевой пожар,
Рвусь я к борьбе!
(Бросается со скалы. Одежды на время поддерживают его. Голова его сияет; за нею тянется светящийся след.)
Горе тебе!
Горе! Икар! Икар!
Прекрасный юноша падает к ногам родителей. Лицо его напоминает знакомые черты, но вскоре телесное исчезает, ореол в виде кометы возносится к небу, а на земле остаются платье, лира и мантия.
Радость прошла моя,
Горе пришло за ней.
(из-под земли)
Мать, не покинь меня
В царстве теней.
Пауза.
(скорбная песнь)
Не покинем, без сомненья!
Ты и близок нам и мил:
В час разлуки, в час паденья
Все сердца ты поразил.
Плач не нужен погребальный:
Нам завиден жребий твой!
Жил ты светлый, но печальный,
С гордой песней и душой.
Ах, рожден для счастья был ты!
Древний род твой славен был!
Рано сам себя сгубил ты,
В полном цвете юных сил.
Ясно мир прозрев очами,
Ты сочувствовать умел,
Лучших жен владел сердцами,
Песни сладостные пел.
Ты помчался несдержимо,
Вдаль невольно увлечен;
Ты презрел неукротимо
И обычай и закон.
Светлый ум к делам чудесным
Душу чистую привел:
Ты погнался за небесным,
Но его ты не нашел.
Кто найдет? Вопрос печальный!
Рок ответа не дает
В дни, когда многострадальный,
Весь в крови, молчит народ.
Пойте ж песни вновь сначала;
Что печально нам стоять?
Песни ввек земля рождала
И родит их нам опять.
Полная пауза. Музыка прекращается.
(Фаусту)
На мне теперь сбылося слово древнее,
Что не живет с красою счастье долгое.
Любви и жизни узы разрешаются:
Оплакав их печально, я скажу: «Прости!» –
И обниму тебя – увы! – в последний раз.
Прими меня, о Персефона, с отроком!
(Обнимает Фауста. Телесное исчезает, платье и покрывало остаются у него в руках.)
(Фаусту)
Держи: тебе досталось платье лишь!
Не выпускай из рук, держи его!
Его б хотелось демонам отнять
И унести к себе: держи сильней!
Богини нет: ее ты потерял.
Но это все ж божественно. Возьми
Чудесный дар: взлетишь ты к небесам,
Над всем земным тебя возвысит он –
И там, в эфире, будешь ты парить.
Вдали отсюда встречусь я с тобой.
Одежды Елены, расплывшись в облака, окружают Фауста, поднимают его ввысь и уносятся вместе с ним.
(берет с земли платье, лиру и мантию Эвфориона, направляется к просцениуму, поднимает их кверху и говорит)
Себя с находкой мы поздравить можем,
Хотя святой огонь исчез, положим, –
Но надобно ль о мире горевать?
Успел довольно гений нам оставить,
Чтоб титулы поэтов даровать
И в ремесле их зависть развивать.
Талантов им не в силах я доставить,
Но платье в долг могу им раздавать.
(Садится на просцениуме у колонны.)
Спешите, девы! Чары нас покинули:
Заклятье снято ведьмой фессалийскою;
Исчез и шум сплетенных звуков тягостный,
Смущавший нам и слух, и ум тем более.
За мной в Аид! Спешите за царицею
Немедленно – и пусть же за спиной ее
Служанок верный хор повсюду следует!
У трона Недоступной мы найдем ее.
Да, для цариц есть повсюду приют,
Даже в Аиде, во мраке его,
Сходятся с равными гордо они
И с Персефоною дружбу ведут.
Мы же во тьме безотрадной
Грустных лугов асфоделей,
Средь тополей длинных, тощих,
Между бесплодных тоскующих ив, –
Как мы проводим там время?
Точно летучие мыши,
Шепчем печально мы там.
Кто имени ничем не приобрел себе,
Кто даже не стремится к благородному –
Принадлежит стихиям тот. Исчезните ж!
А я пойду к царице: не заслуга лишь,
А также верность существом нас делает.
(Уходит.)
К свету дневному вернулися мы;
Мы существами не будем, –
Это мы чуем и знаем,
Но не вернемся в Аид никогда.
Сделает духов из нас
Вечно живая природа:
В ней-то и будем отныне мы жить.
В сотнях листьев, сотнях веток мы забьемся, затрепещем,
Из корней младые соки привлечем мы и по веткам
Разнесем их. То листами, то цветами украшаем
Мы кудрявые верхушки и готовим урожай.
Плод созрел, народ приходит оживленный, со стадами;
Всё хватают, всё кусают и подходят и теснятся:
Как пред первыми богами, всё пред нами шею гнет.
Мы вселимся в эти скалы, будем тихо отражаться
В водном зеркале, – и волны будут двигать образ наш;
Звук раздастся – птиц ли пенье, камыша ли тихий шепот
Или страшный голос Пана, – наш ответ всегда готов.
Слышен шум – шумим мы также, гром грохочет – мы грохочем,
Дважды, трижды и стократно откликаемся на зов.
Сестры, мы душой подвижней; побежим же вниз с ручьями;
Манит нас вдали чудесный, пышный ряд холмов цветущих.
Вечно вниз и вглубь стремяся, потечем мы, извиваясь,
На луга и на поляны, и к жилищам, и к садам,
И восстанут кипарисы вдоль по брегу, над водами,
Грациозною вершиной упираяся в эфир.
Вы живите, где хотите; мы шумливо окружаем
Холм цветущий, холм веселый, где посажена лоза.
Там вседневно и всечасно мы увидим труд любовный
Винодела, хоть удача и сомнительна ему.
Вечно роет он, копает, собирает, вяжет, режет
И к богам взывает часто, к богу солнца чаще всех.
Вакх изнеженный, забывшись, о слуге своем не помнит:
Он покоится в пещере, с юным фавном он шалит.
Все, что нужно для довольства и для грез его беспечных,
Он найдет в мехах широких, в легких кружках и сосудах,
Там и сям в пещере хладной много лет вино стоит.
Между тем готовят боги – всех же Гелиос скорее, –
Орошая, согревая, сочных ягод полон рог.
Где работал виноградарь, быстро жизнь теперь струится,
Резвый шум в беседке каждой, шум у каждого ствола.
Всюду шум: скрипят корзины, стонут ведра и ушаты,
Все сбирают в чан широкий, где давильщики усердно
Пляшут, тяжкими ногами давят кучи свежих ягод;
Брызжут, пенятся и в массу все сливаются они.
И гремят тогда кимвалы, и литавры раздаются,
Ибо, сняв покров мистерий, всем открылся Дионис.
Он идет, ведя с собою целый табор козлоногих,
И кричит меж ними резко зверь ушастый, зверь Силена;
Без пощады всё копыта низвергают пред собой.
Помрачаются все чувства, шум в ушах стоит несносный;
Пьяный тянется за чашей, мозг и чрево переполнив;
Тот, другой еще крепится, но растет лишь беспорядок:
Чтоб наполнить новым соком, осушают старый мех.
Форкиада, на авансцене, непомерно выпрямляется, сходит с котурнов, снимает маску и покрывало и является Мефистофелем, чтобы, насколько нужно, объяснить пьесу в эпилоге.
Действие четвертое
Высокий горный хребет
Скалистая вершина. Туча подплывает к ней и спускается на верхнюю площадку горы. Из тучи выходит Фауст.
У ног моих зияет бездна горная;
Всхожу я на вершину с думой светлою
И тучу покидаю, что несла меня
В дни ясные над морем и над сушею.
Не расплываясь, тихо отделяется,
Меня оставив, облако, и медленно,
Клубясь, оно к востоку вдаль уносится,
И взор за ним стремится с восхищением.
Плывет оно, волнуясь, изменяя вид,
И в дивное виденье превращается.
Да, это так: я различаю явственно
На пышном изголовье гор сияющих
Гигантский образ женщины божественной.
Юнона ль это, Леда ли, Елена ли?
Своим величьем взор она пленяет мой.
Увы! Она вдали уж расплывается,
Покоится бесформенной громадою,
Подобно льдистых гор верхам сияющим,
И отражает смысл великий прошлых дней!
А вкруг меня тумана струйка светлая,
Прохладою лаская, обвивается.
Взвилась она наверх – остановилась там
Прозрачной тучкой. Это ль чудный образ тот,
Великое, святое благо юности?
Души моей сокровища проснулися,
Любовь Авроры вновь восстала в памяти
И первый милый взгляд, не сразу понятый,
Всего потом дороже в мире ставший мне.
Как красота душевная, стремится вверх,
В эфир небес, чудесное видение,
Неся с собой часть лучшую души моей.
На гору ступает семимильный сапог. За ним следует другой. Мефистофель сходит с сапог, а они отправляются далее.
Вот так поход, – рекомендую!
Что за фантазия пришла
Тебе забраться в глушь такую,
Где на скале торчит скала?
Иль непременно место выбрать надо,
Когда-то прежде бывшее дном ада?
Любитель глупых сказок ты: опять
Ты начинаешь ими угощать!
(серьезно)
Когда Творец, нам отомстить желая, –
Я б мог сказать за что, – низвергнул нас
С высот небес в ту бездну, где, пылая,
Сверкал огонь и ввек бы не угас, –
Ужасный жар нас мучил повсеместно;
Притом же, там уж слишком было тесно.
Тогда все черти, напрягая грудь,
Чтоб из темницы выйти, стали дуть:
Наполнилась вся бездна серным газом –
И стены ада лопнули, и разом
Потрескалась земная вся кора:
Здесь очутилась пропасть, там гора.
Переворотов было тут немало;
Вершина дном, а дно вершиной стало, –
И люди так же точно все потом
В теориях поставили вверх дном.
Так выбрались мы из темницы мрачной
Наверх, на воздух светлый и прозрачный.
Все это было тайной для людей
И стало им открыто лишь поздней[39].
Гора молчит в покое горделивом.
Каким она на свет явилась дивом –
Как знать? Природа силою святой
Произвела вращеньем шар земной,
Утесы, камни, горы и теснины,
Произвела ущелья и вершины,
И ряд холмов, который перешел
Чрез мягкие изгибы в тихий дол;
И, чтоб росли, цвели природы чада,
Переворотов глупых ей не надо.
Ну да, еще бы! Это ясно вам!
Но я, который был при этом сам,
Скажу другое: в глубине, пылая,
Сверкал огонь и страшный грохот был;
Молоха[40] молот, скалы разбивая,
Утесы на утесы громоздил.
Поныне тьма каменьев стопудовых
Валяется: кем брошены они?
Молчит философ; что ни сочини –
Нет объяснений этому толковых!
Скала лежит – и пусть себе лежит,
А объяснять тут – праздный труд и стыд.
Одни простые люди смотрят зрело
На это все: их с толку не собьешь, –
Народу здравый смысл докажет все ж,
Что чудеса все эти – беса дело;
И вот идет он, в вере тверд и прост,
Смотреть на чертов камень, чертов мост.
Что ж, продолжай! Приятно, без сомненья,
Знать на природу чертовы воззренья.
Что нам природа! Лестно только нам,
Что действовать пришлось в ней и чертям.
Великих мыслей в нас всегда обилье;
Безумство, неурядица, насилье –
Вот наш девиз! Но бросим этот спор.
Скажи ты мне, на чем теперь твой взор
Остановился? Ты, себе в забаву,
«Земные царства все и всю их славу»[41]
Мог видеть. Все достигнуты мечты:
Иль новое затеял что-то ты?
Конечно: есть великая затея.
Ну, угадай.
Сейчас скажу тебе я.
Столицу ты построишь. В ней дома
Тесниться будут; узких улиц тьма
Лепиться будет криво, грязно, густо;
В средине – рынок: репа, лук, капуста,
Мясные лавки; в них лишь загляни –
Жужжат там мухи жадными стадами
Над тухлым мясом. Словом, перед нами
Немало вони, много толкотни.
В другой же части города, бесспорно,
Дворцов настроишь, площади просторно
Раздвинешь; вне же городской черты
Предместья вширь и вдаль раскинешь ты.
И наблюдать ты станешь, как теснятся
Повсюду люди, как кареты мчатся,
Как озабоченный народ
Спеша по улицам снует;
А сам проедешь – вмиг заметит
Тебя толпа, с почетом встретит;
Ты будешь центром их…
Ну, вот!
Нашел хорошую отраду.
Учи народ, питай и грей, –
А после, смотришь, бунтарей
Ты воспитал себе в награду!
Ну, если так, то лично для себя
Построил бы роскошный замок я
В красивом месте; лес, холмы и нивы
В парк превратил бы пышный и красивый;
Деревья там зеленою стеной
Прямые бы аллеи окаймляли
И для прогулок тень бы доставляли;
Луга, как бархат, взор ласкали б мой;
Струились бы меж скал везде каскады,
Хрустальные ручьи и водопады;
Фонтан высокий бил бы мощно там,
И мелких струй ряды по сторонам
Журчали бы; затем, для оживленья,
Я б домиков настроил, поселил
Там жен прекрасных, с ними бы делил
Волшебные часы уединенья;
Сказал я «жен» затем, что, без сомненья,
Всего любезней смертным на земле
Жена, – но не в единственном числе.
Противно, хоть и модно. Ты заврался,
Сарданапал![42]
Я, право, потерялся
В догадках, хоть и был в них очень смел.
Смотри, как близко к небу ты забрался:
Не на Луну ль лететь ты захотел?
Довольно места для великих дел
И на Земле: зачем бежать отсюда?
Вперед же смело! Совершу я чудо:
Вновь дух во мне отвагой закипел.
А, вот что! Славы ты желаешь ныне!
Недаром был ты близок к героине.
Власть, собственность нужна мне с этих пор!
Мне дело – все, а слава – вздор!
Ну что ж: тебя поэты не оставят –
В потомстве даже гимнами прославят,
Чтоб дурью дурь в других воспламенять!
Не в силах, вижу я, понять
Ты человеческих стремлений.
Тебе ли, жалкий, злобный гений,
Людей потребности обнять?
Пусть так. Скажи мне все-таки на милость,
Что там за мысль в тебе закопошилась?
У моря я стоял. Вода росла,
Прилив готовя, грозно пред очами;
Остановилась – и, встряхнув волнами,
На плоский берег приступом пошла.
Тогда меня досада обуяла:
Свободный дух, ценящий все права,
Противник страстный грубого начала,
Не терпит дикой силы торжества.
Я это счел за случай; убедиться
Желая, стал смотреть: вода ушла,
Покинув то, что гордо так взяла;
В урочный час явленье повторится.
(к зрителям)
Что ж, ничего тут нового мне нет:
Я видел это много тысяч лет.
(страстно продолжая)
Бесплодная, бесплодье порождая,
Встает пучина бурная, седая,
Растет, – и вот опять наводнена
Пустынной мели скучная страна;
Валы ревут, кипят, – и снова с мели
Они уйдут, без пользы и без цели.
В отчаянье и страх меня привел
Слепой стихии дикий произвол.
Но сам себя дух превзойти стремится:
Здесь побороть, здесь торжества добиться!
И можно это: дикая волна
Малейший холмик огибать должна;
Ей не под силу даже возвышенье
Малейшее: невольно в углубленье
Вливается покорная вода.
И план за планом встал в уме тогда;
Я с наслажденьем чувствую отвагу:
От берега бушующую влагу
Я оттесню, предел ей проведу
И сам в ее владенья я войду!
За шагом шаг все выяснил себе я
В задаче этой. Вот моя затея.
За спиной зрителей, с правой стороны, раздаются отдаленные звуки барабанов и воинственной музыки.
Не трудно это. Слышишь марш?
Опять
Война! Уму плохая в ней отрада.
Мир иль война – вся штука в том, что надо
Уметь отвсюду пользу извлекать
При случае. Здесь случай есть: так смело
Лови его, чтоб сразу двинуть дело.
Нельзя ль меня избавить от речей
Загадочных? В чем дело, – поскорей!
В пути моем сюда я видел много:
Наш император вновь в беде, тревога
Его гнетет. Ты помнишь ведь его:
Когда с тобой его мы веселили
И вслед богатством ложным наделили,
Он возмечтал, что в мире ничего
Ему нет недоступного. Он сана
Высокого достиг чрезмерно рано
И к заключенью ложному пришел,
Что, никаких не опасаясь зол,
Он может жить, как хочется, беспечно,
И управлять, и наслаждаться вечно.
Большое заблужденье! Находить
Во власти счастье должен повелитель.
Пусть высшей воли будет он хранитель,
Но пусть никто не сможет проследить
Его высоких мыслей. Повеленье
Он только близким тайно отдает;
Чрез них оно свершается – и вот
Невольно мир приходит в изумленье.
Тогда всех выше чтит его народ.
Так он себе всю славу оставляет!
А наслажденье – только опошляет.
Наш не таков! Он тешился лишь сам –
И вот распалось царство по частям:
Большой и малый спорят меж собою,
На брата брат родной идет войною,
На город город восстает везде;
Рабочие с дворянством во вражде,
Епископы – с властями и с приходом.
Куда ни глянь – вражда между народом!
В церквах разбой; грабеж везде, всегда,
И страннику попасть туда – беда!
Всяк борется и отражает смело
Соперника. Так вечно шло их дело!
Шло, падало, хромало, встав опять, –
И вот свалилось так, что уж не встать!
Сперва их это мало тяготило:
Привольно жить им и свободно было;
Кто слаб был, тот слабейших грабил все ж,
Но лучшим это стало невтерпеж.
Умнейшие восстали, рассуждая:
Спокойствие должна давать святая
Монарха власть; наш император, знать,
Его не хочет иль не может дать;
Так изберем, не мешкая напрасно,
Другого императора; создаст
Он царство вновь, чтоб жить нам безопасно,
И всем нам мир и справедливость даст.
Попами пахнет тут.
Попы и были
Зачинщики: они народ подбили
К восстанию, чтоб выдумкой такой
Сберечь брюшка набитого покой.
И стал мятеж расти, с благословенья
Святых отцов; народ восстал гурьбой,
И бедный наш любитель наслажденья
Идет, быть может, на последний бой.
Мне жаль его: он добр и прям был.
Что же, –
Пойдем к нему: пока живешь, не гоже
Терять надежду, хоть грозит беда.
Освободим его мы из теснины;
Кто раз спасен, – быть может, навсегда
Спасется. Как предречь игру судьбины?
Раз победив, вассалов вновь тогда
Найдет он и не будет знать кручины.
Они всходят на середину горы и смотрят на войско, расположенное в долине. Снизу слышен гром барабанов и звуки военной музыки.
Позиция теперь досталась им
Хорошая. Пойдем и победим!
Какую же ты помощь им предложишь?
Ты лишь обман волшебный дать им можешь.
Полезна ведь и хитрость на войне!
Ты лишь держись своей великой цели.
Ведь только б мы помочь ему сумели
И утвердили трон его в стране, –
Тогда пред ним лишь преклони колена,
И даст тебе он берег в виде лена.
Немало ты свершил чудес;
Что ж, выиграй сраженье, бес!
Нет, выиграешь ты: я под началом;
Ты сам здесь будешь главным генералом!
Куда как мне к лицу высокий сан
В таких делах, где я совсем профан!
Ты предоставь лишь штабу все заботы –
И как фельдмаршал можешь ничего ты
Не делать. Я давно уже расчел,
Что будет здесь война, что дело гадко;
И у меня готова уж разгадка,
Как выбраться из этих бед и зол:
Я в недрах гор союзников нашел.
Народ могучий, древний там таится,
И благо тем, с кем он соединится.
Кто это там в оружии идет?
Не горный ли восстал за нас народ?
Не весь: как Петер Сквенц, я взял оттуда
Эссенцию из каждого лишь блюда.
Входят Трое Сильных[43].
Взгляни на них: различных лет
Мои волшебные ребята;
Различно каждый разодет;
Их сила помощью богата.
(К зрителям.)
Известно; любят в наши дни
Все дети панцири и латы;
Как вам понравятся мои
Аллегорические хваты?
(молодой, легко вооруженный и пестро одетый)
Кого ни встречу я, тому
В физиономию заеду,
А труса догоню по следу
И за вихор его возьму.
(средних лет, хорошо вооруженный и богато одетый)
Все это вздорно и ничтожно!
Врага поймавши, забери
Сперва все то, что взять возможно;
О прочем – после говори.
(пожилой, тяжело вооруженный, в простом платье)
Барыш и в этом невеликий!
Все эти блага с силой дикой
Умчит житейская река.
Взять – хорошо, сберечь важнее;
Чтоб сохранилось все вернее, –
Поставьте стражем старика.
Все спускаются в долину.
На предгорьи
Снизу слышатся барабаны и военная музыка. Ставят императорский шатер.
Император, Главнокомандующий и драбанты.
Я план свой здесь надеюсь оправдать:
Мне кажется, ногой мы твердой станем,
Когда все войско в ту долину стянем.
Надеюсь, что удачи можно ждать.
Посмотрим. Мне лишь грустно впечатленье,
Что это – полубегство, отступленье.
Взгляни, как правый фланг у нас стоит:
Глазам вождя приятен этот вид!
Холм некрутой, но годный для защиты:
Нам выгоден, губителен врагам;
Волниста местность, мы полуприкрыты,
И коннице не подобраться к нам.
Мне ничего пока не остается,
Как похвалить. Пусть битва здесь начнется!
Здесь, посредине луга, пред тобой
Фаланга ждет и сердцем рвется в бой.
При блеске солнца пики в нашем стане
Сверкают в легком утреннем тумане.
Как движется могучий войск квадрат!
Здесь тысячи отвагою горят!
Тут силу массы ты увидишь вскоре:
В ней вся моя надежда в бранном споре.
Столь чудный вид предстал впервые мне!
Здесь каждый воин стоит двух вполне.
И левый фланг в отваге не отстанет;
Крутой утес героев ратью занят;
Отряд, блестя оружьем, стережет
Важнейший пункт – в ущелье узкий вход.
Предвижу я, что здесь, вступив в сраженье,
Кровавое потерпит враг крушенье.
Вот, вот она, фальшивая моя
Родня: кузены, дяди и зятья!
Они всё больше силы забирали,
Власть ослабляли, трона честь марали;
Все царство грабя, ссорилась родня,
И вся теперь восстала на меня!
Чернь колебалась к ним примкнуть сначала,
А там к теченью общему пристала.
Наш верный вестник с гор идет спеша:
Дай бог, чтоб весть была нам хороша!
Счастье нас сопровождало;
Храбрость, хитрость помогли
Нам везде пройти; но мало
Мы отрадного нашли.
Жив во многих дух присяги,
Часть страны тебе верна,
Но бессильна, без отваги,
Оттого что чернь грозна.
Хранят покой свой себялюбцы жадно;
Честь, верность, долг, любовь – им прах и дым.
Как будто, если в их дому все ладно,
Пожар соседа не опасен им!
Другой идет к нам медленно, усталый,
С горы; дрожит всем телом бедный малый.
На сумбур их бестолковый
Любовались мы сперва;
Вдруг у них явился новый
Император – их глава;
И путем, ему желанным,
Потянулися рабы,
И к знаменам самозваным
Все стеклись. Бараньи лбы!
Их император новый – в пользу мне!
Впервые императором вполне
Себя теперь я чувствую! К сраженью
Надел я латы, как простой солдат;
Теперь они мне ясно говорят,
Что высшему служу я назначенью!
Среди торжеств, в сердечной глубине
Я тосковал: недоставало мне
Опасности; по вашим я советам
Вел только в кольца детскую игру,
Но сердце билось храбростью при этом:
Я грезил, что в турнире приз беру.
Не избегай я войн, удержан вами, –
Блистал бы я геройскими делами!
Весь пламенем объят, могучих сил
Почувствовал в себе я пробужденье,
Когда грозило мне уничтоженье:
То был мираж, но как велик он был!
О славе, о победном шаге смелом
Я грезил… Что преступно упустил –
Я возмещу теперь отважным делом!
Отсылает герольдов с вызовом к враждебному императору. Входит Фауст в латах, с полуопущенным забралом. Появляются Трое Сильных, вооруженные и одетые, как сказано выше.
Пришли мы к вам на помощь в этот час,
В надежде быть не лишними для вас.
Ты знаешь: горцев думы и преданья
Закреплены в чудесных письменах
Природы и утесов; светом знанья
Наука озаряет их. В горах,
Давно покинув плоские равнины,
С любовью духи поселились; там,
В тиши, заняв ущелья и теснины,
Работают они по всем местам
Средь атмосферы газов благородных,
Среди паров металлов самородных,
Дробя, связуя, находя пути.
Их цель одна лишь: новое найти.
Воздушными они перстами властно
Прозрачные фигуры создают,
И что у нас, вверху, творится тут –
Все сквозь кристалл безмолвный видят ясно.
Я понял все и верю в эту весть.
Но, друг, скажи: при чем все это здесь?
Знай: некромант Сабинский, маг известный
Из Норчии, навек слуга твой честный!
Весь ужас смерти он уж предвкушал,
Горящий хворост уж пред ним трещал,
Дрова пылали, дым клубился серный…
Никто б его не спас от смерти верной –
Ни человек, ни Бог, ни бес в тот час;
Но ты пришел – освободил и спас.
То было в Риме. Жизнью он обязан
Тебе и всей душой к тебе привязан.
Совсем забывши думать о себе,
Лишь о твоей гадает он судьбе.
Он нас послал для помощи проворной
К тебе сюда. Народ отважен горный:
Природы сила в нем кипит ключом;
Попы зовут ту силу колдовством.
Когда идут к нам в праздник гости, с целью
Предаться с нами светлому веселью, –
Мы рады видеть, как они спешат,
Теснясь, наполнить зал роскошных ряд;
Тем нам приятней смелый друг, который
Является, чтоб нам служить опорой,
В то утро, как над нашею главой
Судьба колеблет жребий роковой.
Но все ж вложите в этот час высокий
В ножны свой меч послушный и жестокий,
Почтите миг, когда бойцы толпой
Пойдут за нас иль против нас на бой.
Кто мужествен – стой за себя! Кто трона
Искал себе, кому нужна корона –
Тот лично пусть докажет всем, что он
Достоин чести занимать свой трон!
Пусть призрак, против нас столь дерзновенно
Восставший, императором надменно
Себя зовущий, наших стран царем,
Отважной нашей армии вождем,
Вассалов наших властию законной,
Падет, рукою нашею сраженный!
Велик, но смел чрезмерно замысл твой.
Как рисковать священной головой?
Ее шелом пернатый украшает;
Под ним она нам мужество внушает.
Что без главы все тело? Осенил
Ее лишь сон, – и члены все без сил,
Ей рана – рана членам всем и снова
Здорово все, когда она здорова.
Рука свой долг исполнить вмиг спешит,
Над головой поднявши крепкий щит;
Меч отражает недруга и с жаром
Разит его губительным ударом;
Участвует в победе и нога,
Вступив на выю падшего врага.
Таков и есть мой гнев: хочу себе я
Подножьем сделать голову злодея!
(возвратившись)
Мало веса, мало чести
Там имели мы у всех;
Нашей смелой, гордой вести
Отвечал, как шутке, смех:
«Император ваш для света
Умер, след его простыл;
Если вспомнит кто про это –
Сказка скажет: был, да сплыл!»
Пусть будет так! Тем лучше для людей,
Стоящих здесь, на стороне твоей.
Подходит враг; на бой дружина рвется:
Удобен миг, – пускай же бой начнется!
Командовать отказываюсь я.
(Главнокомандующему.)
Ты примешь, князь, долг этот на себя.
Пусть правый фланг наш выступает! В гору
Теперь восходит левым флангом враг;
Пускай, – подвергшись юных сил отпору,
Не довершит он свой последний шаг.
Дозволь ему, проворному герою,
Сейчас примкнуть к передовому строю;
Пускай, пристав к отважнейшим рядам,
Он мужество свое покажет там.
(Указывает на стоящего справа.)
(выступая вперед)
Кто мне лицо подставит – не уйдет
Иначе, как с разбитыми зубами;
Кто тыл покажет – навзничь упадет,
Затылком тяжко шлепнувшись пред вами;
Пусть наши все разить начнут,
Как я, мечом и булавою:
Утонут в несколько минут
Враги в крови своей толпою!
(Уходит.)
Фаланга центра стройно, в тишине
Пусть выступит; пусть скажется в ней сила
Разумная! На правой стороне
Расчет врагов она уж частью сбила.
(указывая на среднего)
И этого пошли: он быстр и смел,
Всех увлечет на путь отважных дел.
(выступая вперед)
Пусть император храброй рати
Велит искать добычи кстати,
Чтоб целью всем был с этих пор
Вождя враждебного шатер!
Недолго будет он стоять кичливо!
Я во главе фаланги стану живо.
(маркитантка, прижимаясь к нему)
Я не зовусь его женой,
Но он – любовник лучший мой!
Для нас созрела жатва эта!
Зла грабить женщина и страх
Как беспощадна в грабежах.
К победе же – и нет ни в чем запрета!
Оба уходят.
На левый фланг обрушит враг наверно
Свой правый фланг. Отважно и примерно
Должны войска атаку отражать,
Чтоб узкий вход за нами удержать.
(указывая на стоящего слева)
На помощь им отправь его отсюда:
Умножить силу силою – не худо.
(выступая вперед)
За левый фланг не надобно забот!
Где стану я – там верен ваш оплот.
Того, что я храню, вояка старый,
Не раздробят и молнии удары.
(Уходит.)
(спускаясь сверху)
Смотрите: из-за всех зубцов,
Покинув всех ущелий своды,
Стремится в латах тьма бойцов,
Стесняя тесные проходы;
Мечей, щитов и шлемов рой
Там, сзади нас, стоит стеной
И знака ждет, чтоб биться смело.
(Тихо к знающим, в чем суть.)
Откуда это? Что за дело
Нам до того? Я не дремал:
За арсеналом арсенал
Очистил я. Они стояли
В тиши, кто пеш, кто на коне,
Как будто и сейчас вполне
Земных владык осуществляли
Все, кто – недавно ли, давно ль –
Был император, иль король,
Иль рыцарь. Эти пережитки
Теперь – пустые лишь улитки;
Но в них я призраки вселил
И так пред вами в пышном цвете
Средневековье оживил.
Поверьте мне: в наряды эти
Какой бесенок ни войдет –
Большой эффект произведет.
(Громко.)
Вы слышите, как уж теперь их стая
Кипит, ярясь, оружьем громыхая!
Знамен лоскутья гордо веют с гор:
Манил их свежий воздух с давних пор.
Восстал народ и древний и суровый,
И жаждет он участья в битве новой.
Грозные звуки труб сверху; в неприятельском войске заметное колебание.
Весь горизонт вокруг темнеет;
Лишь здесь и там зловеще тлеет
Огонь багровый в тьме густой;
Кровавы воинов уборы,
Вся атмосфера, лес и горы, –
Само вступает небо в бой!
Наш правый фланг дерется славно,
Но всех заметней, быстр и рьян,
Ганс Догоняй, наш великан:
Он там свирепствует исправно.
Одною он взмахнул рукой –
И вдруг я вижу зорким глазом
Двенадцать рук как будто разом.
Не натурален вид такой.
Ты слышал о туманах нежных
В морях Сицилии прибрежных?
В сияньи дня туман парит,
Восходит ввысь и, разрежаясь,
В парах особых отражаясь,
Нас чудным зрелищем дарит:
То города там возникают,
То здесь и там сады мелькают, –
Что миг, то в небе новый вид.
Но что за странность! Засверкали
Все пики блеском яркой стали;
На копьях наших всех полков
Порхают стаи огоньков.
Здесь много чар я вижу явных.
Прости, о государь! То след
Когда-то живших духов славных, –
То Диоскуров дивный свет!
К ним моряки всегда взывали;
Они теперь нам даровали
Всю мощь своих последних сил.
Но кто ж и по какой причине
Все чудеса природы ныне
На помощь нам соединил?
Кто ж, как не тот мудрец великий,
Что ввек судьбу твою хранил?
Твоих врагов угрозой дикой
Он возмущен глубоко был.
Дабы спасти тебя, решится
Он жизни собственной лишиться.
Среди торжеств, увенчан всенародно,
Являлся я могучим, полным сил,
И власть мне было испытать угодно,
И я, не долго думая, решил
Седому старцу дать вздохнуть свободно.
Тем духовенству я испортил пир,
И невзлюбил меня за это клир.
С тех пор уж лет немало пролетело.
Ужель пожну плод радостного дела?
Добро всегда дает богатый плод.
Взгляни наверх: что в небе за явленье?
Мне кажется, он знаменье нам шлет,
И скоро ты поймешь его значенье.
Орел летит там, воспарив;
За ним свирепо мчится гриф.
Смотри: тут добрый знак таится!
Что гриф? Лишь в сказках говорится
О грифе! Где же сила в нем,
Чтоб сладить с царственным орлом?
Вот мчатся, носятся по кругу,
Скорей, скорей, и вдруг, взгляни:
Навстречу бросились они
И грудь и шею рвут друг другу.
Смотри же, как несчастный гриф
Избит, бессильно лишь ярится
И, хвост свой львиный опустив,
Спешит в лесных вершинах скрыться.
Пусть будет все по слову твоему.
Дивясь, я это знаменье приму.
(повернувшись вправо)
Уступает враг ударам,
Наносимым с силой, с жаром;
Вот, смешавшись, отошло
Вправо левое крыло
И внесло волну смятенья
Слева в центр их ополченья.
А фаланги нашей строй
Вправо ринулся стрелой
И, разя, как гром, умело
В слабый пункт ударил смело.
Брызжа яростью слепой,
Бурных волн грядам подобно,
Обе роты бьются злобно;
Закипел теперь двойной
Равных сил кровавый бой.
Что за чудный вид сраженья!
Победим мы, без сомненья.
(смотря влево, Фаусту)
Посмотри: неладно тут!
Наш в опасности редут!
Пращ и камень бьют без цели,
Нижних скал уж занят ряд,
И вершины опустели.
Вот враги уже спешат, –
Всею массой подоспели!
Может быть, проход уж взят!
Вот что значит план негодный!
Ваши штуки все бесплодны.
Пауза.
А вот два ворона мои
Летят. Что скажут нам они?
Боюсь, что вести неотрадны.
К чему нам их прилет досадный?
Летят, внушая сердцу страх,
Они на черных парусах
От скал, где бой кипит нещадный.
(к воронам)
Присядьте здесь, к моим ушам.
Никак погибнуть тот не может,
Кто под защиту отдан вам:
Совет ваш каждому поможет.
(Императору)
Ты, верно, государь, и сам
О голубях слыхал, летящих
Из дальних стран и находящих
Свое гнездо в родной стране.
Здесь голубь был бы нам некстати:
Он – вестник мира, благодати,
А ворон – вестник на войне.
Да, вести плохи. Посмотрите:
Героям нашим при защите
Тех скал крутых грозит беда.
Уже врагом высоты взяты.
Ворвись в проход его солдаты –
Придется туго нам тогда.
Итак – обман все чары эти!
Вы завлекли меня лишь в сети!
Я к ним давно питал уж страх.
Мужайся: выход есть в руках.
Терпенье, хитрость – напоследок:
Конец всегда тяжел вдвойне.
Послы готовы для разведок,
Вели принять начальство мне.
(который в это время вошел)
Ты с шарлатанами связался;
Все время их я опасался.
Непрочен фокусов успех.
Меня ход битвы удручает;
Кто начал, тот пусть и кончает,
Я ж отдаю свой жезл при всех.
Твой жезл оставлю при тебе я:
Храни его до лучших дней;
Боюсь я, право, чародея
И воронов, его друзей.
(Мефистофелю.)
Нет, жезл не дам тебе во власть я:
Тебе доверья не дано.
Командуй, попытаем счастья;
Пусть будет то, что суждено!
(Уходит с Главнокомандующим в шатер.)
Тупую палку пусть себе оставит!
Она нам много пользы не прибавит:
Крест, кажется, надет был на нее.
Но что ж нам делать?
Сделаем свое!
Летите, братцы черные, к ундинам,
Живущим в горном озере большом,
Скажите, что с поклоном господином
Вы присланы, просите их притом
Нам дать на время призрак наводненья.
Как женщины, сумеют, без сомненья,
Они найти искусно скрытый путь,
Чтоб отделить от видимости суть,
И скажет всяк, не усомнясь нимало,
Что перед ним не ложь, а суть предстала.
Пауза.
Должно быть, там девицам водяным
Польстили наши вороны изрядно:
Вода бежит уж по местам иным,
Где лишь сухие камни безотрадно
Торчали. Вот потоки понеслись…
Ну, враг теперь с победою простись!..
Вот так прием! Храбрейшим стенолазам
От этого конфузно стало разом.
Ручей с ручьем сливаются, шумят,
С двойною силой вновь бегут назад
Из горных недр; то бьют дугою чистой,
То в ширь и в даль равнины каменистой,
Бушуя, плещут; то вдруг водопад
Уступами свергается в долину.
Что храбрость тут поможет! Ведь волнам
Нетрудно смыть всех храбрецов. Я сам
Страшусь, смотря на дикую стремнину.
Я этой лжи не вижу водяной;
Глаза людей способны обмануться,
А для меня тут случай лишь смешной.
Они бегут толпой, спеша вернуться.
Глупцы боятся утонуть в воде,
Чтоб плыть, руками машут презабавно,
Хоть на земле стоят они исправно.
У них смятенье полное везде!
Вороны возвращаются.
Я властелину мудрому хвалебный
О вас дам отзыв, но дабы и вам
Дать отличиться здесь, как мудрецам,
Я шлю теперь вас к кузнице волшебной,
Где неустанно карлики куют,
Металл и камень в искры разбивая.
Пусть ваша там польется речь живая,
Чтоб убедить их выковать из руд
Огонь блестящий и трескучий,
Громадный, яркий и могучий,
Какой мечты лишь создают.
Сверканье молний в дальней туче
Иль быстрый след звезды падучей
Мог летней ночью видеть всяк;
Но молний меж кустов свеченье
Иль звезд в сырой земле шипенье –
Явленья редкие. Итак,
Не мучась много, просьбу изложите,
А если нужно будет – прикажите.
Вороны улетают. Все совершается, как предписано.
Врагов густой объемлет мрак!
Во тьме неверен каждый шаг!
Огней, блуждающих средь ночи,
Внезапный блеск слепит им очи.
Все хорошо – но страшный звук
Пусть довершит врага испуг.
Пустые латы старых зал проснулись,
На воздухе окрепли, встрепенулись,
Вверху стучат, гремят со всех сторон.
Престранный и фальшивый звон!
Да! Не уймутся эти забияки.
Опять шумят их рыцарские драки,
Как в милые былые времена;
Сверкают рук и ног стальные шины,
Восстали гвельфы, встали гибеллины,
Вновь началась их вечная война.
В наследственных возросши диких ссорах,
Они в своих непримиримы спорах.
Уж вся окрестность шумом их полна.
На всех пирах бесовских высшей пробы
Нет ничего страшней партийной злобы:
Нет ужасам конца в ее делах.
Так и теперь, панически пугая,
Крик сатанинский, дикий извергая,
Она несет в долину смерть и страх.
В оркестре шумная, беспорядочная музыка, которая переходит под конец в веселые военные мотивы.
Шатер враждебного императора
Трон, богатая обстановка. Забирай и Хватай-добычу.
Сюда пришли мы всех скорей!
Неслись мы воронов быстрей.
О, сколько здесь богатств вокруг!
С чего начать, чем кончить, друг?
Шатер весь полн – и здесь и там!
Что мне хватать – не знаю сам.
Как кстати мягкий мне ковер:
Я сплю на жестком до сих пор.
Стальная булава! Такой
Давно я жажду всей душой!
Плащ красный с золотым шитьем:
Давно мечтала я о нем!
(берет булаву)
Вот с этой штукой скор расчет:
Убил – и марш себе вперед.
Ты много вздору набрала,
А что получше – не взяла.
Да брось же дрянь-то, наконец!
Возьми-ка лучше тот ларец:
В нем войсковая вся казна –
От крышки золото до дна!
Уф, как тяжел он! Ни на шаг
Не сдвинуть, не стащить никак!
Нагнись сейчас: я пособлю
И ящик на спину взвалю.
Ой-ой! Приходит мой конец!
Он переломит мой крестец.
Ларец падает и раскрывается.
Вон сколько золота, смотри!
Скорей бери его, бери!
(присев на корточки)
В передник я его сейчас
Сберу. Довольно будет с нас!
Довольно, нам идти пора.
Она встает.
Ай-ай! В переднике дыра!
Постой же, так нельзя идти:
Ты все посеешь на пути.
(нашего Императора)
Святого места не щадят!
Как? Грабить государев клад?
Мы рисковали в битве пасть,
Так и берем добычи часть!
Шатер ведь вражий: грабь как раз!
Солдаты мы – не хуже вас.
У нас не так заведено:
Солдат и вор – не все равно;
Кто служит цесарю – будь рад
Трудиться честно, как солдат!
Мы знаем вашу честь и труд:
Их контрибуцией зовут!
Ведь все вы на один покрой:
«Давай» – привет ваш цеховой!
(К Хватай-добычу.)
Пойдем! Тащи весь узел свой:
Не ко двору мы здесь с тобой.
Уходят.
Скажи: зачем ты наглецу
Спустил – не треснул по лицу?
Не знаю: я лишился сил;
Он так похож на призрак был.
В глазах мутилось у меня,
И разглядеть не мог их я.
В чем дело – не пойму я сам:
Весь день так жарко было нам,
Нас чад какой-то обуял;
Тот падал мертвым, тот стоял,
Тот убивал врага – и как!
От всех щелчков валился враг;
Туман какой-то был в глазах;
Стояли шум и звон в ушах.
И так все шло, и вот мы здесь, –
А почему и как – бог весть!
Входят Император и четыре князя. Драбанты удаляются.
Кто что ни говори – победа все ж за нами!
Разбитый враг бежит нестройными толпами,
Изменника трон пуст, и вот его казна,
Коврами пышными палатка вся полна.
Теперь мы царственно, средь ратников-собратов,
Спокойно можем ждать покорных депутатов,
И вести добрые придут отвсюду к нам.
Пусть царство отдохнет: ему покой я дам.
Хоть фокусники к нам в сраженье и вмешались,
Но все ж в конце концов мы лишь одни сражались.
Различные нам бой случайности несет:
То с неба град камней, то дождь кровавый льет
На голову врагов, то слух наш грому внемлет
В пещерах: враг дрожит, нас мужество подъемлет.
Кто побежден, над тем насмешкам нет конца;
Кто ж победил, тот шлет свой гимн к стопам Творца,
И вторить все ему готовы без приказу:
Те Deum воспоют мильоны глоток сразу.
Теперь, когда я так своей победе рад,
Я в глубь своей души смиренный брошу взгляд;
Пусть в молодости мной владело увлеченье, –
Теперь я научен знать времени значенье,
И с вами четырьмя немедля с этих пор
Всю власть я разделю: правленье, дом и двор.
(Первому.)
Ты, князь, устроил нам всех войск распределенье,
И в миг решительный ты дал им направленье;
Старайся ж армию и в мире нам сберечь
И будь фельдмаршалом: тебе вручаю меч.
Рать верная твоя внутри хранила царство.
Когда ж мы укрепим границы государства,
Тогда, наполнив зал, отпразднуем мы мир
И в замке прадедов устроим пышный пир;
Туда я понесу меч этот знаменитый,
Служа величеству почетной вечной свитой.
(второму)
Как, кроме храбрости, приятностью манер
Известен ты – то будь наш первый камергер.
Не легкий это труд – главою быть придворных,
Чьи ссоры вечные мне портят слуг покорных.
Уменьем ты своим всем покажи пример:
Будь друг властителя и всех придворных сфер.
Готов последовать совету я благому:
Всем добрым помогать, но не вредить и злому,
Прямым быть, не хитря, спокойным – безо лжи;
Мне только, государь, доверье окажи.
Дозволь – о пире том я пару слов прибавлю:
Пойдешь ты ко столу – я таз златой поставлю
И кольца подержу, чтоб, руки освежив,
Ты светел был, как я твоею лаской жив.
Положим, думаю теперь я лишь о деле.
Но пусть! И радости ведут к высокой цели.
(Третьему.)
Будь стольником моим – и пусть мой птичий двор,
Охоту и всю дичь блюдет твой строгий взор!
Смотри, чтоб кушанья любимые при этом
Имел я осенью, зимой, весной и летом!
Готов себя морить строжайшим я постом,
Пока не будешь сам доволен ты столом;
И мне и поварам твой стол – предмет ухода,
Дабы приблизить даль, ускорить время года;
Но иностранных блюд и прихотей пустых
Ты враг! Ты любишь вкус здоровых блюд, простых.
(четвертому)
Так снова к пиру речь склонилась неизбежно!
Тебя, мой юный друг, всегда любил я нежно:
Будь виночерпием. Наш погреб снаряжай
И лучших вин его запасами снабжай;
Но сам умерен будь; служа забавам разным,
Не дай увлечь себя при случае соблазнам.
Верь, государь: твоим доверием почтен,
Вмиг станет юноша, как зрелый муж, умен.
Готовясь к празднеству, буфет и залу нашу
С великой роскошью я пышно разукрашу,
Из злата и сребра сосудов всю красу
Расставлю, а тебе бокал я поднесу
Венетского стекла: в нем вкус вино пленяет
Вдвойне и никогда притом не опьяняет;
Иной увлекся бы тем свойством, но храним
Умеренностью ты еще верней, чем им.
Теперь, в сей важный час, всё слышали вы сами,
Что собственными вам поведал я устами.
Хоть императора слова всего важней,
Но, чтобы утвердить значенье их прочней,
Указ мы издадим. Вот кстати подоспела
Рука, которая оформит это дело.
Входит Архиепископ-канцлер.
Когда доверчиво ключом замкнется свод,
То знаем мы, что дом века переживет.
Четыре князя здесь. Мы разобрали дружно,
Что для порядка нам двора и дома нужно;
Теперь, чтоб царством всем на славу управлять,
Тебя прибавлю к ним: тогда вас будет пять.
Всех прочих выше быть должны вы без сравненья,
И ваши потому расширю я владенья
За счет других князей, покинувших меня.
Их земли верным дать решился твердо я
И позволяю вам их расширять наследством,
Покупкой, меною – законным всяким средством –
И пользоваться всем, что по закону вам
К землевладельческим относится правам.
Пусть каждый из князей в своих владеньях судит,
И апелляции на этот суд не будет.
Оброк и подати пусть платит вам народ;
Монета, соль, руда – пусть вам дают доход.
Так благодарность вам свою я выражаю:
Почти до царской вас я власти возвышаю!
Благодарим тебя, наш повелитель! Нам
Ты силу дал и тем себя усилишь сам.
Еще и высшим вас я правом наделяю:
Для царства я живу и жить еще желаю,
Но от житейских дел задумчивый мой взгляд
К пределу грозному склоняет предков ряд.
Расстаться с милыми и мне ведь рок присудит!
Тогда ваш долг – избрать преемника: пусть будет
Святой короной вновь увенчан государь,
И мирно кончится, что бурно было встарь.
С достоинством в душе, с осанкою смиренной,
Склонились пред тобой властители вселенной.
Пока кровь верная по жилам льется в нас,
Мы – тело, воля – ты, и свят нам твой приказ.
И навсегда все то, что даровал вам разом,
Желаю утвердить я письменным указом.
Свободны вы во всем, свою имея часть,
С одним условием, чтоб не делить ту власть.
Введите майорат, чтоб не было сомненья:
Пусть старший сын всегда наследует именья.
Я на пергаменте твой изложу указ:
Пусть счастьем будет он для царства и для нас!
Пусть в канцелярии тот документ составят
И к подписанию потом тебе представят.
Я отпускаю вас, чтоб вы наедине
Значенье дня сего обдумали вполне.
Светские князья уходят.
(остается и говорит с пафосом)
Не канцлер и не князь – архиепископ ныне
Стоит перед тобой в отеческой кручине:
Опасность видит он и о тебе скорбит.
Что за опасность мне в веселый час грозит?
С печалью вижу я и с тяжкою тоскою
Священный твой престол в союзе с сатаною!
На троне, кажется, теперь ты укреплен;
Но тем – увы! – и Бог и Папа посрамлен!
Подумай: Папа ведь узнать об этом может –
И грешное твое он царство уничтожит.
Он не забыл, что ты в тот день, когда вступил
На трон своих отцов, волшебника простил,
И вот твой первый луч с короны освященной
Коснулся головы, от Церкви отлученной!
Сознай грехи свои, смирись, покайся в них
И Церкви удели владений часть своих!
То место, где шатер стоял и где витали
Над вами духи зла, советы вам шептали,
И где от князя лжи явился чародей,
Отдать Всевышнему теперь не пожалей!
Отдай ты гору нам и лес вокруг пространный,
И этот тихий дол с соседнею поляной,
Озера рыбою богатые твои
И с гор бегущие прозрачные ручьи –
Все это Церкви дай ты в полное владенье:
Тогда, покаявшись, получишь ты прощенье.
Я о грехе скорблю от сердца полноты;
Границы той земли мне сам укажешь ты.
Во-первых, те места, что ядом прегрешенья
Ты осквернил, назначь немедля для служенья
Всевышнему! В уме уже воздвигся храм.
Вот в утренних лучах уж хоры блещут там;
Вот ширится, растет, как крест огромный, зданье,
И высится корабль, всем верным в назиданье;
Вот, верою горя, спешат они в портал,
И первый колокол в горах уж зазвучал
Из башен, к небесам главой, крестом венчанной,
Стремящихся, и вот для жизни новозданной
Вновь грешник восстает, моленьем искуплен.
Когда же наконец настанет срок желанный,
Чтоб храм тот освятить, – скорей настал бы он! –
Твоим присутствием да будет храм почтен!
Исполни это все, чтоб Господа прославить
И от греха меня тяжелого избавить.
Скорей исполни все! Легко душе моей!
Как канцлер, требую я подписи твоей.
Формальный документ, что отдал по желанью
Все это Церкви я, представь мне к подписанью.
(откланивается, но перед выходом снова возвращается)
И повели, чтоб храм сбирать навеки мог
С окрестностей своих законный свой оброк!
Чтоб велелепие во храме процветало,
Потребно денег нам для этого немало!
Чтоб на горе нам храм воздвигнуть поскорей,
Благоволи отдать добычи часть своей.
Понадобится нам на дело то святое
И камень, и кирпич, и многое другое;
Мы с кафедры народ сумеем убедить
Бесплатно это все для нас перевозить.
Тех Бог благословит, кто будет нам служить!
(Уходит.)
(один)
Да, много повредил своим грехом себе я!
Зачем связался я с слугами чародея?
(возвращаясь, с глубоким поклоном)
Прости, о государь! Кудеснику тому
Ты берег моря дал; проклятие ему
Грозит, коль скоро нам и неба властелину
Не будет он платить с доходов десятину.
(с досадою)
Там нет еще земли. Что море может дать?
Кто прав и терпелив, тот может подождать:
Лишь слова твоего прошу я без коварства.
(Уходит.)
Пожалуй, этак им я раздарю все царство.
Действие пятое
Открытая местность
Вот они, в красе тенистой,
Старых, крепких лип семья!
Кончив долгий путь тернистый,
Снова здесь их вижу я!
Вот то место, кров счастливый
Той избушки предо мной,
Где я жил, когда бурливой
Был я выброшен волной.
Дорогих моих хозяев
Обниму ль? Я шел сюда,
Видеть их уже не чаяв:
Стары были уж тогда.
Да, чета была святая!
Постучать? Заговорить?
Все ль, любовь ко всем питая,
Рады вы добро творить?
(очень старая бабушка)
Тише, тише, странник милый!
Тише: муж мой дремлет тут!
Подкрепляет старец хилый
Долгим сном короткий труд.
Ты ль, родная, видишь снова
Благодарного меня?
С мужем путника младого
Ты ль спасла, мне жизнь храня?
Ты ль Бавкида, чьим уменьем
Полумертвый воскрешен?
Муж старушки выходит.
Ты ль добро мое со рвеньем
Смело спасший Филемон?
Вот он, ваш очаг отрадный,
Нежный колокола звон;
Да, от гибели нещадной
Я лишь вами был спасен!
Дайте ж к морю удалиться,
На простор его взглянуть,
Преклониться, помолиться:
Чувства мне стеснили грудь.
(Идет вперед по дюне.)
(Бавкиде)
В сад, жена, иди скорее:
Там ты стол накроешь нам.
Пусть дивится он, не смея
Верить собственным глазам.
(Подойдя к Страннику.)
Там, где был ты опрокинут
Необузданной волной,
Сад и вширь и вдаль раздвинут,
Рай раскинулся земной.
Стар я стал, не мог уж, хилый,
Помогать, вершить дела, –
Но, пока терял я силы,
Зыбь морская вдаль ушла.
Умных бар рабы лихие
Рыли рвы, воздвигли мол,
Воцарились над стихией,
Сузив моря произвол.
Горизонт лесами сужен,
Села там, луга пестрят…
Но пойдем, вкуси наш ужин:
Близок солнечный закат.
Парусов вдали так много:
К ночи нужен им приют.
Птицам ведома дорога
К гнездам! Порт их примет тут.
Да, лишь там, каймою синей,
Моря зыбь теперь видна;
Здесь же, вкруг, по всей равнине –
Многолюдная страна.
Сад.
Стол для троих.
(Страннику)
Что ж молчишь? Что не съедаешь
Ни кусочка за столом?
Ты охотно так болтаешь:
Расскажи о чуде том.
Точно чудо приключилось:
И теперь я вся дрожу;
Право, это все случилось
Не добром, как погляжу.
Император наш свободно
Отдал берег: где ж тут грех?
Ведь трубою всенародно
Известил герольд нас всех.
И под дюной, на равнине
Дело вмиг пошло на лад;
Лагерь, хижины, а ныне
Там дворец и пышный сад.
Тщетно слуги днем трудились,
Грохотал топор и лом;
По ночам огни кружились, –
Смотришь: вал явился днем,
Ночью в жертву человеки
Приносились, стон стоял,
Мчались огненные реки, –
Утром был готов канал.
Он безбожник: взять он ладит
Нашу рощицу, наш дом;
Там, где он соседом сядет, –
Преклоняйся все кругом!
Он нас только звал, не споря,
Перебраться в новый край.
Ну, не слишком верь дну моря:
Знай на горке поживай.
Мы в часовне, в тихой сени
Встретим солнечный заход,
Зазвоним, склонив колени;
Старый Бог наш – нам оплот!
Дворец
Роскошный сад, прорезанный большим, ровно выведенным каналом.
Фауст, в глубокой старости, задумчиво прогуливается по саду.
(стоя на башне, говорит в рупор)
Садится солнце; подплывая,
Бегут последние суда;
Вот барка в порт вошла большая
И к нам в канал идет сюда.
На ней игриво вьются флаги
И мачты крепкие стоят,
И, полный счастья и отваги,
Тебя восславить боцман рад.
На дюне звонят в колокол.
(вздрагивая)
Проклятый звон! Как выстрел, вечно
Он в сердце бьет! Передо мной
Мое владенье бесконечно,
А там – досада за спиной!
Твердит мне звон дразнящий, мерный,
Что господин я не вполне,
Что кучка лип, домишко скверный,
Часовня – не подвластны мне!
Пойду ль туда – мне страшны, гадки
Чужие тени на пути,
Бельмо в глазу, заноза в пятке!
О, если б прочь отсель уйти!
(как выше)
С вечерним ветром мчится барка
На парусах, нагружена
Пестро, блистательно и ярко,
Мешков и ящиков полна!
Подходит великолепная барка, богато нагруженная произведениями чужих краев.
Мефистофель и Трое Сильных.
Вот мы вернулись, –
Путь свершен;
Привет, владыка;
Наш патрон!
Они выходят и выгружают богатства на берег.
Мы отличились, как могли, –
Ты только труд наш похвали!
Мы вышли с парой кораблей;
Теперь же в гавани твоей
Их двадцать. Много было нам
Хлопот: их плод ты видишь сам.
В свободном море дух всегда
Свободен; медлить, разбирать –
Не станешь: надо смело брать!
То рыбу ловишь, то суда,
Уж скоро три я их имел,
Потом четыре; там, забрав
Еще корабль, – пятью владел;
Имеешь силу, так и прав!
Лишь был бы наш карман набит.
Кто спросит, как наш груз добыт?
Разбой, торговля и война –
Не все ль равно? Их цель одна!
Привета нет
И нет наград;
Как будто дрянь
У нас, – не клад!
С досадой он
На нас глядит, И царский дар
Ему претит.
Наград не ждите,
Все равно:
Всяк часть свою
Уж взял давно.
Ну, это все
Нам прах и дым:
По равной части
Все хотим!
Сперва расставьте
В залах там
Весь груз сокровищ
По рядам.
Авось тогда
Со всех сторон
Подробней все
Осмотрит он.
Он не скупец,
Дарить горазд
И пир за пиром
Флоту даст.
Я пестрых птиц назавтра жду
И вам воздать сумею мзду.
Они уносят выгруженное.
(Фаусту.)
С суровым взором и с тоской
Ты принял жребий чудный свой!
Свой мудрый труд ты сотворил
И берег с морем примирил;
Твоих судов отсюда рать
Готово море принимать;
Здесь твой дворец стоит, отсель
Ты обнимаешь круг земель;
Отсюда шел весь подвиг наш,
Здесь первый выстроен шалаш,
И первый ров был вырыт тут,
Где ныне весла воду бьют.
Твой гордый ум, труд верных слуг –
И сушу здесь, и море вкруг
Стяжали; здесь…
О, это «здесь»
Проклятое! В нем зло и есть!
Скажу тебе, – на все ведь руки
Ты ловок, – страшно я бешусь!
Невыносимы эти муки,
А говорить о них стыжусь.
Мне стариков бы первым делом
Убрать: мне нужно место их;
Мне портит власть над миром целым
Одна та кучка лип чужих!
Из их ветвей для кругозора
Себе я вышку бы воздвиг,
Чтоб весь свой труд легко и скоро
Мог обозреть я, чтобы вмиг
Мог все обнять, что так прекрасно
Дух человека сотворил,
И править всем умно и властно,
Чем я народы одарил.
О, как мучительно, как гадко
В богатстве чувство недостатка!
Мне запах лип терпеть нет сил!
Звон этот колокола ровный
Напоминает мрак церковный,
Напоминает тьму могил!
Иль здесь, у дюны, все решенья
Всесильной воли ждет крушенье?
Когда ж я с этим развяжусь?
Раздастся звон – и я бешусь.
Еще бы: эта мерзость, право,
Способна жизни быть отравой!
Противен звон – скажу и сам –
Благовоспитанным ушам:
Висит проклятый звук «бим-бом»,
Как туча в небе голубом,
Во все мешаясь без причины,
От первой ванны до кончины,
Как будто важен только звон,
А жизнь сама – ненужный сон.
Упорством глупым и строптивым
Испорчен плод моих побед;
Измучен я, терпенья нет;
Я устаю быть справедливым!
Чего ж стесняться? Ты давно
Решил создать там поселенья.
Идите ж, чтоб без промедленья
Убрать отсюда их в именье,
Что мною им отведено.
И не успеют оглянуться –
На новоселье уж очнутся;
Насилья след пройдет, и впрок
Пойдет им чудный уголок.
Дает резкий свисток. Трое Сильных возвращаются.
Исполним, что велит он нам, –
И завтра праздник морякам.
Нас старый барин принял грубо,
Но праздник получить нам любо.
(Уходят.)
(к зрителям)
Рассказ не нов: отдай скорей
Свой виноградник, Навуфей![44]
Глубокая ночь
(башенный сторож, стоя на страже, поет)
Страж зоркий, всегдашний,
На вышке стою,
Сроднившися с башней,
Весь мир я люблю.
Вся даль предо мною
Открыта всегда –
И звезды с луною,
И лес, и стада.
Весь мир с неизменной
Я вижу красой,
Доволен вселенной,
Доволен собой.
Что видел с отрадой
Я в жизни своей –
Все было усладой
Счастливых очей.
Пауза.
Нет, не только наслажденье
Вижу здесь я в вышине:
Что за страшное виденье
Там грозит из мрака мне?
Между лип там засверкали
Искры в сумраке двойном;
Вот пожар ползет все дале,
Раздуваем ветерком;
То горит избушка, тлея
В темной сырости своей;
Помощь ей нужна скорее,
Но уж нет спасенья ей!
Ах, как добрым людям старым
Страшен был огонь всегда!
А теперь объят пожаром
Дом их. Страшная беда!
Вот уж красными огнями
Стены мшистые горят…
Старички бы только сами
Не погибли! Что за ад!
Языки огней, взбегая,
Листья жгут, шипя, дымя,
Ветки гнутся, засыхая,
Сучья падают, шумя…
Вот что вижу я, вздыхая:
О, зачем так зорок я!
Вот часовня обвалилась
С тяжким бременем ветвей,
И в вершинах заструилось
Пламя тысячами змей,
И торчат, светясь уныло
Красным пурпуром, стволы.
Долгая пауза. Снова пение.
Что веками взор манило –
Скрыла все завеса мглы…
(на балконе против дюн)
Что там за плач вверху певучий?
Жалеть уж поздно!.. В вышине
Он стонет – и досадой жгучей
Вновь сердце мучится во мне.
Я поспешил… Но пусть золою
И пеплом станут липы те, –
Я скоро башню там построю,
Чтоб вдаль смотреть на высоте;
А стариков найду тогда я
На новосельи – и простят
Они обиду мне, встречая
В довольстве дней своих закат.
Мефистофель и Трое Сильных (внизу).
Бегом вернулись мы сюда.
Прости, случилася беда!
Стучались мы, ломились там –
Но все не отворяли нам;
Мы навалились, налегли
И прочь гнилую дверь снесли;
Просили мы, внушали страх –
Никто не слушал просьбы той,
И, как всегда в таких делах,
Все речи были – звук пустой.
Тогда, чтоб праздный спор не длить,
Мы их решились удалить.
Немного было тут возни:
От страха умерли они,
А гость, который был там скрыт
И вздумал драться, был убит.
Борьба окончилась сейчас,
Но невзначай один из нас
Рассыпал уголья – и вдруг
Солома вспыхнула вокруг,
И запылало все костром
Невольным жертвам нашим трем.
К моим словам вы глухи были?
Не мена это, а разбой!
Проклятье вашей дикой силе!
Его делите меж собой.
Он песню старую поет:
Сноси охотно силы гнет!
Кто смел, кто тверд – будь сам в борьбе
Защитой дому и себе.
(Уходят.)
(на балконе)
За тучей звездный рой сокрыт;
Огонь уж гаснет, чуть горит;
Пахнуло воздухом ночным:
Ко мне несется легкий дым.
Да, слишком скор был мой приказ,
И слишком скоро все сейчас
Свершилось… Я тому виной!..
Что там за тени предо мной?
Полночь
Появляются четыре седые женщины.
Зовусь я Пороком.
Зовусь я Грехом.
Зовусь я Заботой.
Зовусь я Нуждой.
Здесь заперты двери, нельзя нам войти:
К богатому, сестры, нам нету пути.
Там тенью я стану.
Исчезну там я.
Богач избалован – отвергнет меня.
Из вас, мои сестры, никто не пройдет,
Забота ж – в замочную щель проскользнет.
(Забота исчезает.)
Вы, сестры седые, идите за мной.
Везде я с тобою пойду стороной.
Везде за тобою Нужда по пятам.
Проносятся тучи по тверди широкой –
Смотрите, смотрите! Далеко, далеко
Не брат ли – не Смерть ли виднеется там?
(Уходят.)
(во дворце)
Пришли четыре, только три ушли!
О чем беседу здесь они вели?
«Нужда!» – вдали печально раздалось,
И слово «смерть», как эхо, донеслось.
Глуха их речь, волшебна их семья…
Не вырвался еще на волю я!
О, если бы мне магию прогнать,
Забыть все заклинанья, чар не знать,
Лицом к лицу с природой стать! Тогда
Быть человеком стоило б труда!
И я им был, пока, во тьме бродя,
Себя и мир не проклял дерзко я!
Теперь весь воздух чарами кишит,
И этих чар никто не избежит.
Пусть светел и разумен ясный день,
Но в сети снов нас ловит ночи тень;
Пусть весело с прогулки я иду, –
Вдруг ворон каркнет. Что же? На беду.
Так суеверье царствует везде:
То – к горю, это – к счастью, то – к беде.
И вот стоишь один, страшась всего…
Дверь скрипнула… Но нет здесь никого…
(Взволнованно.)
Здесь кто-то есть?
Ответ естествен – есть.
Но кто же ты?
Я пред тобою, здесь.
Прочь! Удались!
Я кстати здесь, – зачем?
(сперва гневно, потом, успокоившись, про себя)
Не заклинай! Сдержись! Останься нем!
Пусть меня не слышит ухо, –
Громок зов мой в недрах духа;
В разных образах встает
Мой суровый, властный гнет;
На морях, на суше – всюду
Страшным спутником я буду.
Хоть не ищут никогда,
Но найдут меня всегда,
И клянут меня и вместе
Ублажают словом лести.
Ты никогда не знал заботы?
Я
Чрез мир промчался быстро, несдержимо,
Все наслажденья на лету ловя.
Чем недоволен был – пускал я мимо,
Что ускользало – то я не держал.
Я лишь желал, желанья совершал
И вновь желал. И так я пробежал
Всю жизнь – сперва неукротимо, шумно,
Теперь живу обдуманно, разумно.
Достаточно познал я этот свет,
А в мир другой для нас дороги нет.
Слепец, кто гордо носится с мечтами,
Кто ищет равных нам за облаками!
Стань твердо здесь – и вкруг следи за всем:
Для мудрого и этот мир не нем.
Что пользы в вечность воспарять мечтою!
Что знаем мы, то можно взять рукою.
И так мудрец весь век свой проведет.
Грозитесь, духи! Он себе пойдет,
Пойдет вперед, средь счастья и мученья,
Не проводя в довольстве ни мгновенья!
Раз кого я посетила,
В мире все тому не мило;
Тьмой душа его объята:
Ни восхода, ни заката!
Пусть его все чувства мощны –
В сердце мрак царит полнощный;
Пусть богатство он имеет –
Им на деле не владеет;
В счастье, в горе он страдает,
В изобильи – голодает;
Ждет ли радость, скорбь ли точит –
Все охотно он отсрочит;
Все в грядущем полагая,
Он лишь ждет, не достигая.
Довольно! Не поймаешь ты меня!
Напрасно вздор свой ты твердишь мне злобно.
Прочь! Причитаний этих болтовня
Умнейшего с ума свести способна.
В путь идти ль? Стремиться ль смело?
Нет решимости для дела! Он пошел, но по дороге
Замедляет шаг в тревоге;
Тщетно бьется он, как в сети,
Видит все в превратном свете,
Сам себя отягощая
И другим лишь жить мешая.
Так, ни жив ни мертв, тревожно,
Задыхаясь безнадежно,
Он терзается без меры,
Без отчаянья и веры.
Беспрестанным раздраженьем,
Этой вялостью унылой,
Этим тягостным круженьем
И потребностью постылой,
Полусном, душе усталой
Отводящим отдых малый, –
Вечно к месту он прикован
И для ада уготован.
Злосчастные виденья! Для людей
Изобрели вы тысячи терзаний,
И даже ряд простых, обычных дней
Вы превратили в лабиринт страданий.
От демонов труднее нам всего
Отделаться! Крепка их цепь, конечно,
Но, грозно-низкая Забота, твоего
Могущества я не признаю вечно!
Так испытай его теперь, в тот миг,
Когда тебя с проклятьем я покину!
Всю жизнь вы, люди, слепы: ну, старик,
И ты слепым встречай кончину!
(Дует на него.)
(ослепленный)
Вокруг меня весь мир покрылся тьмою,
Но там, внутри, тем ярче свет горит;
Спешу свершить задуманное мною:
Одно владыки слово все творит!
Вставайте, слуги! Все трудолюбиво
Мой смелый план исполнить пусть спешат!
Орудий больше, заступов, лопат!
Что я наметил, пусть свершится живо!
Порядок строгий, неустанный труд –
Себе награду славную найдут;
Великое свершится, – лишь бы смело
Рук тысячью одна душа владела!
Большой двор перед дворцом
Факелы.
(в качестве смотрителя, впереди)
Сюда, сюда! Смелей, дружней,
Дрожащие лемуры,
Из жил, и связок, и костей
Сплетенные фигуры!
(хором)
Везде, всегда мы за тобой!
Велишь ты, без сомненья,
Расширить новою страной
Господские владенья?
С собой мы колья принесли
И цепь для меры с нами.
Что делать нам? Зачем мы шли –
О том забыли сами.
Несложен будет труд на этот раз!
Себя самих за меру вы примите:
Пусть ляжет тот, кто всех длинней из вас,
А остальные – дерн вокруг снимите
И, как отцам все делают своим,
В земле квадратик выройте под ним.
В дом тесный из дворца! Такою
Всегда кончают люди чепухою.
(роя, поют с ужимками)
Когда я юн и пылок был,
Мне все казалось мило;
Где пир был, дым столбом ходил,
Туда меня манило.
Но старость злобная меня
Клюкой своей хватила, –
И вдруг о гроб споткнулся я.
Откуда ты, могила?
(выходя из дворца ощупью, у дверных косяков)
Как звон лопат ласкает ухо мне!
Здесь вся толпа мой замысл исполняет:
Она кладет предел морской волне,
С самой собою землю примиряет,
Грань строгую для моря создает.
(в сторону)
Лишь нам на пользу все пойдет!
Напрасны здесь и мол и дюна:
Ты сам готовишь для Нептуна,
Морского черта, славный пир!
Как ни трудись – плоды плохие!
Ведь с нами заодно стихии.
Уничтоженья ждет весь мир.
Смотритель!
Здесь!
Громаду за громадой
Рабочих здесь нагромождай;
Приманкой действуй, платой и наградой,
И поощряй и принуждай!
И каждый день являйся с донесеньем,
Насколько ров подвинут исполненьем.
(вполголоса)
А мне доносят, что не ров,
А гроб скорей тебе готов.
До гор болото, воздух заражая,
Стоит, весь труд испортить угрожая.
Прочь отвести гнилой воды застой –
Вот высший и последний подвиг мой!
Я целый край создам обширный, новый,
И пусть мильоны здесь людей живут,
Всю жизнь в виду опасности суровой,
Надеясь лишь на свой свободный труд.
Среди холмов, на плодоносном поле,
Стадам и людям будет здесь приволье;
Рай зацветет среди моих полян,
А там, вдали, пусть яростно клокочет
Морская хлябь, пускай плотину точит:
Исправят мигом каждый в ней изъян.
Я предан этой мысли! Жизни годы
Прошли недаром, ясен предо мной
Конечный вывод мудрости земной:
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!
Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной
Дитя, и муж, и старец пусть ведет,
Чтоб я увидел в блеске силы дивной
Свободный край, свободный мой народ!
Тогда сказал бы я: мгновенье,
Прекрасно ты, продлись, постой!
И не смело б веков теченье
Следа, оставленного мной!
В предчувствии минуты дивной той
Я высший миг теперь вкушаю свой.
Фауст падает. Лемуры подхватывают его и кладут на землю.
Нигде, ни в чем он счастьем не владел –
Влюблялся лишь в свое воображенье;
Последнее он удержать хотел,
Бедняк, пустое, жалкое мгновенье!
Но время – царь; пришел последний миг,
Боровшийся так долго пал старик,
Часы стоят!
Стоят! Остановилась,
Упала стрелка их. Как мрак ночной,
Они молчат.
Все кончено. Свершилось!
Прошло!
Прошло? Вот глупый звук пустой!
Зачем прошло? Что, собственно, случилось?
Прошло и не было – равны между собой!
Что предстоит всему творенью?
Все, все идет к уничтоженью!
Прошло, – что это значит? Все равно,
Как если б вовсе не было оно, –
Вертелось лишь в глазах, как будто было!
Нет, вечное Ничто одно мне мило!
Положение во гроб
Кто строил тесный дом такой
Могильною лопатой?
(хором)
Доволен будь, жилец немой,
Квартирой небогатой!
И пуст и мрачен зал стоит.
Где мебель вся пропала?
(хором)
Он брал при жизни все в кредит:
Кредиторов немало!
Простерто тело, дух бежать готов;
Я покажу кровавую расписку…
Но много средств есть ныне и ходов,
У черта душу чтоб отнять без риску!
Путь старый – труден, много там тревог,
На новом – знать нас не хотят… Досада!
Что прежде я один исполнить мог,
На то теперь помощников мне надо.
Да, плохо нам! Во всем мы стеснены:
Обычай древний, право старины –
Все рушилось, утрачена опора!
С последним вздохом прежде вылетал
На волю дух; я – цап-царап, хватал
Его, как мышь, и не было тут спора.
Теперь он ждет, не покидает он
Противное жилище, труп постылый,
Пока стихий враждующие силы
Его с позором не погонят вон.
И день и ночь гнетет меня тревога.
Где, как, когда? Вопросов гадких много.
И точно ли? Сомненье есть и в том!
Смерть старая уж не разит, как гром.
Глядишь на труп, но вид обманчив: снова
Недвижное задвигаться готово.
(Делает фантастические и заклинательные жесты команды.)
Удвойте шаг! Спешите, господа!
Рогов прямых, рогов кривых немало
У нас! Вы, черти старого закала,
Пасть адову несите мне сюда!
Пастей у ада, правда, много, много,
И жрут они по рангам, по чинам;
Но в будущем все это слишком строго
Распределять не нужно будет нам.
Слева раскрывается страшная адская пасть.
Клыки торчат; со свода истекает,
Ярясь бурливо, пламени поток;
А сзади город огненный сверкает
В пожаре вечном, страшен и высок.
Огонь со дна бьет до зубов; у края,
Подплыв, стремятся грешники уйти,
Но вновь их зев глотает, посылая
На страх и муки жаркого пути.
В углах там много страшного таится.
Каких страстей и ужасов там нет!
Пугайте грешных: все-таки им мнится,
Что эти страхи – только ложь и бред.
(К толстым бесам с короткими прямыми рогами.)
Вы, плуты, краснощекие пузаны,
Взращенные на сере и огне,
С недвижной шеей толстые чурбаны,
Смотрите вниз: как фосфор, в глубине
Не светится ль душа? Добудьте мне
Ее одну, крылатую Психею!
Все остальное – только червь дрянной!
Своей печатью я ее запечатлею
И в вихре огненном помчу ее с собой!
Вам, толстяки, теперь одна забота:
От низших сфер не отводите глаз;
Как знать: быть может, ей придет охота
Себе приюта там искать как раз!
В пупке ей любо жить: так наблюдайте
И чрез него ей выскользнуть не дайте,
(К худощавым бесам с длинными кривыми рогами.)
А вы, гиганты, рослые шуты,
Тамбур-мажоры, в воздух, вверх смотрите!
Расправьте руки, когти навострите,
Не дайте ей вспорхнуть до высоты.
Ей в старом доме жутко; нет сомнений,
Что к небесам взлететь желает гений.
Сверху сияние, с правой стороны.
Вестники рая,
Неба сыны,
Тихо слетая
С горней страны,
Прах оживляя,
Грех искупляя,
Радость дарим
Всем мы твореньям
Светлым пареньем,
Следом своим.
Противных звуков сверху бормотанье
И ненавистный свет нисходит к нам;
Мальчишек и девчонок причитанье
По вкусу лишь святошам и ханжам!
Вы знаете, как гибель замышляли
Людскому роду мы в проклятый час:
Все злейшее, что мы осуществляли,
Ханжи, нашло сочувствие у вас!
Предательски подкрались, простофили!
Так обирали нас они не раз.
Оружьем нашим нас же проводили
Такие ж черти, под покровом ряс!
Здесь проиграть – навеки стыд: у гроба
Держитесь крепко и смотрите в оба.
(рассыпая розы)
Розы блестящие,
Амбру струящие,
В небе парящие,
Животворящие,
Ветки крылатые,
Почки разжатые –
Все расцветай!
Вкруг изумрудной
Зеленью чудной,
Пурпуром красным,
Вешним днем ясным
В блеске достойном
Встань над покойным,
Радостный рай!
(к бесам)
Что жметесь? Разве так в аду у нас
Ведут себя? Пусть сыплют розы кучей:
На место все, и слушать мой приказ!
Цветочками, как будто снежной тучей,
Хотят они засыпать ад кипучий.
Дохните лишь: засохнет все сейчас.
Ну, дуйте ж, поддувала! Будет, будет!
Один ваш чад поблекнуть все принудит.
Не так свирепо! Полно, будет с вас!
Довольно! Эк, как пасти растянули!
Вы чересчур усердно уж дохнули.
Ни в чем нет меры у моих ребят!
Цветы не только сохнут – уж горят,
Летят и жгут нас силой ядовитой!
Сплотитесь, станьте крепкою защитой!
Слабеют черти! Весь их гнев остыл!
Проник в их сердце чуждый, нежный пыл!
(хор)
Цветы вы небесные.
Огни благовестные,
Любовь всюду шлете вы,
Блаженство даете вы,
Как сердце велит!
Глагол правды чистой
В лазури лучистой
Из уст вечной рати
И свет благодати
Повсюду разлит!
Проклятье! Стыд! Болваны и канальи!
Мои все черти вверх ногами стали,
Летят мои уроды кувырком
И в ад кромешный шлепаются задом.
Купайтесь же в огне вы поделом, –
Я здесь стою, расставшись с этим стадом.
(Отбиваясь от летающих роз.)
Прочь, отвяжись, блудящий огонек!
Схвачу тебя – ты грязи лишь комок!
Что вьешься вкруг? Ух, шею мне без меры
Жжет что-то, будто жар огня и серы!
(хор)
Чужого, несродного
Чуждайтесь неложно:
Для вас неугодного
Вам снесть невозможно;
Стремленья же властного
Мы – верный оплот;
К любви лишь причастного
Любовь вознесет!
Пылает сердце, печень и башка!
Вот сверхчертовский элемент! Досада!
Язвит гораздо злей, чем пламень ада!
Недаром ваша скорбь так велика,
Несчастные влюбленные! Вы шею
Себе готовы из-за пустяка
Свернуть, следя за милою своею!
Не то же ли со мной? Зачем туда
Невольно я смотрю? Ведь между нами
Заклятая, старинная вражда!
Всегда на них враждебными глазами
Смотрел я… Или я попал во власть
Чужому чувству? Милые ребята,
Я рад вас видеть, негой грудь объята!
Зачем же вас не в силах я проклясть?
Коль я себя до глупости унижу –
Кого же звать безумцем с этих пор?
Ведь я мальчишек этих ненавижу!
Зачем же вид их мне ласкает взор?
Скажите, дети милые: вы родом
От Люцифера ль? Как вы хороши!
Расцеловал бы вас я от души!
Мне кажется, что вашим я приходом
Доволен; вы мне близки; будто вас
С любовью я встречал тысячекратно:
Как похотливой кошке, мне приятно
Вас видеть все красивей каждый раз.
О, бросьте взгляд мне, подойдите ближе.
Вот мы пришли! Постой, не отходи же
И, если можешь, не беги от нас!
Ангелы, облетая вокруг, занимают все пространство.
(оттесненный на авансцену)
Вы нас, как падших ангелов, браните,
А между тем сознаться б вы должны,
Что сами вы прямые колдуны:
Вы и мужчин и женщин соблазните!
Что за проклятый случай! Вот еще
История! Уж не любовь ли это?
Огнем каким-то тело все согрето,
Я чувствую едва, как горячо
В затылке жжет… Прелестные творенья!
Спуститесь же. Что реете вдали?
Не худо бы, чтоб в милые движенья
Вы хоть немножко светского внесли.
Хотя серьезность вам к лицу, конечно,
Улыбку вашу я бы видеть рад:
Я стал бы ею восхищаться вечно!
Взгляните, как влюбленные глядят:
Рта уголок подернется немного –
И дело в шляпе. Ты мне всех милей,
Высокий мальчик. Будь повеселей!
К лицу ль тебе глядеть поповски строго?
Нельзя ли похотливее взглянуть?
И оголиться надо б вам чуть-чуть –
Конечно, в меру, – чем в чрезмерно чинной
Вам щеголять рубашке этой длинной!
Вот отвернулись… Сзади каковы?
Канальи, слишком аппетитны вы!
Пламя любви святой,
К свету направь свой путь!
Истины луч златой,
Падшим целебен будь,
Чтобы от духа зла
Власть твоя их спасла, –
В светлый блаженства рай
Всех съединяй!
(приходя в себя)
Но что со мной? Как Иов, изъязвленный,
Весь в волдырях, я страшен сам себе,
И все же торжествую, тем польщенный,
Что вижу я внутри себя: в борьбе
Я на себя и на мой род достойный
Надеяться могу с душой спокойной!
Нетронуты, всецело спасены
Все черта благороднейшие части:
На кожу вышел призрак нежной страсти!
Проклятые огни истощены,
И я вам шлю проклятье Сатаны!
Пламень священный!
Кто им объят –
Жизни блаженной
С добрыми рад.
К славе Господней,
К небу скорей:
Воздух свободней,
Духу вольней!
(Поднимаются к небу, унося бессмертную часть Фауста.)
(оглядываясь)
Что? Как? Куда умчались? Неужели
Меня вы, дети, обманули? Ввысь,
На небеса с добычей улетели!
Затем-то вы у ямы здесь толклись!
Расстался я с сокровищем великим,
Единственным, – его я отдал вмиг им!
Высокий дух, бесценный мой залог,
Как хитрецам вдруг уступить я мог?
Кто склонит слух свой к жалобе законной,
Отдаст мне право, купленное мной?
Как ты, старик, ты, опытом прожженный,
Ты проведен! Ты сам тому виной!
Увы, погиб напрасно труд великий!
Я вел себя позорно! Верх чудес:
Дрянная похоть, пыл любовный, дикий
Тебя смутили, прокопченный бес!
Всем жертвовать из-за пустого дела
Ты, опытный, разумный, был готов!
Да, глупость немала: в конце концов
Она тобою даже овладела!
Горные ущелья, лес, скалы, пустыня
Святые отшельники, распределенные по склону горы, ютятся в ущельях.
Темен шумящий лес,
Сумрачен скал навес;
Тесно стволы растут,
Корни меж скал ползут;
С гор за ручьем ручей
Брызжет волной своей;
Мирный царит покой
В недрах горы крутой;
Львы, здесь бродя меж гор,
Шлют нам приветный взор,
Кротко священный чтут
Чистой любви приют.
(паря в воздухе, поднимаясь и опускаясь)
Вечный блаженства жар,
Верной любви разгар,
Скорби кипучей власть,
Бурная к Богу страсть!
Стрелы ль пронзят меня,
Копья ль сразят меня,
Палицы ль бьют меня,
Молнии ль жгут меня, –
Пусть все ничтожное
Сгинет, как ложное,
Пусть лишь живет всегда,
Пусть, как небес звезда,
Ярко блестит одно
Вечной любви зерно!
(в нижней области)
Когда скалистые громады
Над бездной клонятся с высот,
Когда грохочут водопады,
Сверкают волны, пена бьет,
Когда, могуществом обильный,
Высокий ствол растет в зенит –
Все это – дар любви всесильной,
Что все рождает, все хранит!
Пусть вкруг меня гроза ярится,
Дрожат утесы, стонет бор, –
Журча любовно, все ж струится
Вода в ущелья с грозных гор,
А там – долину орошает;
Пусть молний блеск наводит страх:
Он атмосферу очищает,
Разрушив яд в ее парах.
Все это – вестники любови,
Всех нас объемлющей, творя.
Восстань, излейся в славословьи,
Мой дух холодный, возгоря!
В оковах чувств мой ум угрюмый
Томится… Боже, укроти
Мои мятущиеся думы
И сердца тьму мне освети!
(в средней сфере)
Что за облачко там реет
Над щетиною лесной?
Что внутри оно лелеет?
Это духов юный рой!
Где мы, отче? Ты открой нам!
Кто мы, добрый? Разреши!
Мы блаженны! В хоре стройном
Жить – так сладко для души!
Дети, Полночью вы взяты
Рано, с сердцем молодым:
Для родителей – утраты,
Прибыль – ангелам святым!
Вы почуяли душою,
Что любви исполнен я,
Но, лелеемым судьбою,
Не знакома вам земля.
В око вы мое войдите, –
Орган плотский и земной;
Как в свое, в него глядите,
Чтоб освоиться с страной.
(Воспринимает их в себя.)
Вот вам лес, гора крутая,
Вот вода течет рекой
И, шумливо пробегая,
Сокращает путь крутой!
(изнутри)
Вид могучий нас пленяет,
Но печален, – не снести,
Ужас сердце нам стесняет.
Славный, добрый, отпусти!
Взвейтесь в горние вы сферы
И, растя там без конца,
Наслаждайтеся без меры
Лицезрением Творца.
Пища духа – упоенье
Чистой сферой совершенства,
Где любви нам откровенье
Созидает мир блаженства.
(кружась около высочайшей вершины)
В хоре блаженном
Руки сплетем,
В чувстве священном
Песнь воспоем.
Веру вместите
Божьим словам:
Тот, кого чтите,
Явится вам!
(парят в высшей атмосфере, неся бессмертную часть Фауста)
Дух благородный зла избег,
Сподобился спасенья;
Кто жил, трудясь, стремясь весь век, –
Достоин искупленья.
Обвеян с горних он высот
Любовию предвечной:
О, пусть весь сонм блаженных шлет
Привет ему сердечный!
Эти розы, дар небесный
Грешниц кающихся хора,
Были помощью чудесной
И победу дали скоро:
Драгоценный дух спасли мы!
Бесы скрылись, как пришли мы,
Злые прочь от роз бежали, –
Адской злобой не палимы,
Скорбь любви лишь ощущали!
Даже старый предводитель,
Сатанинских сил властитель,
Острой мукой был проникнут.
Радуйтесь: успех достигнут!
Он от земли рожден,
Несть его больно;
Будь из асбеста он –
Чист не довольно.
Тесно сроднилась там
С духом стихия:
Ангел не снял бы сам
Цепи земные.
Связь двух природ тесна, –
Дух отягчает;
Только любовь одна
Их разлучает.
Тучка вокруг скалы
Вьется, летая,
Духов, под кровом мглы,
Скрыта в ней стая.
Тучка светлеет; взор
Отроков видит хор
Светлых, блаженных,
Скорби он чужд земной;
Реет их светлый рой
В сферах священных,
Призван к весне иной,
В мире ином.
Душу спасенную,
Вновь принесенную,
Для постепенного
Роста блаженного
К ним мы примкнем.
Да, примем мы радостно
Кокон с мотыльком!
Нам ангельский сладостно
Залог видеть в том.
Пусть сбросит земных пелен
Печальный удел;
Для жизни блаженной он
Прекрасен и зрел.
(в высочайшей чистейшей келье)
Вид здесь вокруг открыт,
Дух возвышая,
Женщин там хор парит,
Путь свой свершая.
В звездном венце златом
В блеске мне зрится
В хоре блаженном том
Неба царица.
(Восторженно.)
О владычица, молю!
В синеве эфира
Тайну мне узреть твою
Дай, царица мира!
О, дозволь, чтоб муж душой
Строгой умилился,
Чтоб в словах любви святой
Пред тобой излился!
Исполняем, полны сил,
Мы твои веленья;
Ты огня смиряешь пыл
Словом примиренья.
Дева, чистая душой,
Матерь перед нами
И царица над землей,
Равная с богами.
Вкруг облачко, летая,
Клубится там, блистая;
То нежных грешниц стая
Там реет, трепеща,
К коленам припадая,
Эфир небес глотая,
Спасения ища.
О пренепорочная!
В блеске беспримерном
Ты – защита прочная
Жертвам легковерным!
Слабы женщины душой,
Труден путь спасенья!
Кто разрушит сам собой
Хитрый ков прельщенья?!
На покатости крутой
Кто не спотыкался?
Ласк и лести суетой
Кто не увлекался?
Mater gloriosa[49] парит мимо него.
Ты в горние селения
Паришь, благословенная!
Горячие моления
Услышь, о несравненная,
Источник всепрощения!
(St. Lucae, VII, 36)[50]
Ради слез любви, что, каясь,
Я к ногам Христа святым
Проливала, не смущаясь
Фарисеев смехом злым;
Ради чаши, струй душистых
Из себя излившей много,
Ради прядей шелковистых,
Отиравших ноги Бога, –
(St. Ioh. IV)
Ради кладезя, где стадо
Авраам свое поил,
И ведра, чьих струй прохладой
Спас уста свои студил,
Ради той струи священной,
Что, оттуда истекая,
Протекла по всей вселенной,
Чистотой своей сверкая, –
(Acta sanctorum)
О, молю пещерой тою,
Где Христос был погребен,
Где рукой меня святою
Отстранил от входа Он,
И постом, что я в пустыне
Сорок лет блюла в тоске,
И строкой, что при кончине
Начертала на песке, –
Ты, что в благости сердечной
Тяжких грешниц приближаешь
И блаженством жизни вечной
Покаянье возвышаешь, –
Ты ее, что грех свершила
Только раз в пылу забвенья
И не знала, что грешила, – Удостой ее прощенья!
(прежде называвшаяся Гретхен, приближаясь к ним)
О мать святая!
В лучах блистая,
Склонись ты к радости моей!
Мой прежний милый, –
Он с новой силой
Вернулся, чужд земных скорбей!
(приближаясь в круговом движении)
Выше он нас растет,
Мощный и сильный;
Нам он за наш уход
Плод даст обильный.
Рано закрылась нам
Жизни обитель:
Нам он, учившись там,
Будет учитель.
(прежде называвшаяся Гретхен)
Блаженным хором окруженный,
Не узнает себя он сам,
Не чует жизни обновленной,
Но стал уже подобен нам.
Все узы, все земного мира
Покровы он уже сложил
И вот, в одежде из эфира,
Исполнен снова юных сил!
Но свет слепит его без меры:
Дай мне учить его, любя!
За мной в возвышенные сферы
Последуй! Полн любви и веры,
Пойдет он вслед, узнав тебя!
(молится, пав ниц)
Каясь, нежные душой,
Взор к ней устремите,
Благодарно путь святой
К раю предпримите!
Что велишь ты, рад свершать
Каждый просветленный;
О царица, дева, мать,
Будь к нам благосклонной!
Лишь символ – все бренное,
Что в мире сменяется;
Стремленье смиренное
Лишь здесь исполняется;
Чему нет названия,
Что вне описания, –
Как сущность конечная
Лишь здесь происходит,
И женственность вечная
Сюда нас возводит.