И не хотелось бы мне опять ее песню услышать».
Только отец подхватил, возвышая сердитые речи:
«Мало я радости нажил в тебе, и всегда говорил я
Это, когда к лошадям ты оказывал склонность да к пашне.
Чем работник у добрых людей занимается, тем ты
Занят; отец между тем все время без сына, который
Честь бы ему приносил, находясь между прочих сограждан.
Мать и давно уж меня все пустою надеждой питала,
С самой школы, когда ни писать, ни читать не учился
Ты, как другие, и вечно сидел на скамейке последним,
Правда, все оттого, если нет самолюбия в сердце
Юноши и не влечет его честь на высокую степень,
Если б отец обо мне так заботился, как о тебе я,
В школу меня посылал, да держал бы учителя в доме,
Да, я был поважней бы хозяина «Льва золотого».
Медленно сын поднялся и тихонько приблизился к двери,
Безо всякого шума, но следом за ним раздраженный
Так отец закричал: «Ступай! Я знаю упрямца!
Что же, ступай, занимайся хозяйством, чтоб я не бранился,
Но не думай, что ты деревенскую девку-мужичку
Можешь когда-либо в дом привести мне своею женою.
Жил я на свете довольно, умею с людьми обходиться:
И господам угождаю, и дамам, – и все остаются
Мною довольны, затем, что умею польстить незнакомцу;
Но за это хочу, чтоб невестушка мне воротила
Все наконец, и труды, и заботы мои услаждая.
На клавикордах играть мне должна она. Лучшие люди
Города пусть у меня собираются так же, как в доме
Это в воскресные дни у соседа бывает…» Тихонько
Сын надавил на замок и, безмолвен, из комнаты вышел.
IIIТалия граждане
Так от заносчивой речи почтительный сын удалился;
Но отец продолжал в том духе, в котором он начал:
«Если нет чего в человеке, того и не будет,
И напрасно мне ждать исполнения лучших желаний,
Чтоб был сын не таков, как отец, но лучше гораздо.
Что же бы с домом сталось и с городом, если бы каждый
Не старался поддерживать, возобновлять, что имеет,
И украшать в духе времени, по заграничным примерам,
Не как грибу из земли наконец расти человеку
И на месте том сгнивать, на котором родился,
Не оставляя следа своих занятий при жизни.
Так же по дому легко угадать, каков-то хозяин,
Как, городок проезжая, понять, каково в нем начальство,
Там, где башни и стены в развалинах, где по канавам
Сор накопился и сор по улицам всюду разбросан,
Там, где тронулся камень с места и вновь не задвинут,
Где перегнило бревно, и дом вотще ожидает
Новой подпоры, – понятно, что там управленье худое;
Где чистоты и порядка от всех не требуют свыше,
Там легко гражданин привыкает к будничной грязи,
Как и нищий к своим под конец привыкает лохмотьям,
Вот почему я хотел, чтобы в скором времени Герман
Попутешествовал: пусть хоть Страсбург да Франкфурт увидит
И веселый Мангейм, построенный ровно и чисто.
Кто видал города большие и чистые, будет
Свой родной городок, как ни мал он, стараться украсить.
Разве не хвалит приезжий наших ворот обновленных?
Не прославляет ли всяк мостовой, широких каналов,
Под землей проведенных, с которыми мы безопасно
Можем огонь утушить везде при самом начале?
Все окончено это со времени злого пожара.
В ратуше я шесть раз строителем был и все время
Слышал одни похвалы и признательность добрых сограждан.
Все начатое мной я старался окончить и планы
Честных людей исполнять, от которых они отказались.
Так за дело взялись наконец все члены совета.
Каждый стремится теперь, и уже утвердили постройку
Новой дороги, которая свяжет наш город с большою.
Только я сильно боюсь, – молодежь поступать так не станет!
Думают только одни о весельи пустом да нарядах,
А другие все дома сидят, забившись за печкой.
И боюсь я весьма, чтоб мой Герман таким не остался».
Добрая, умная мать отвечала на это немедля:
«К сыну, однако, никак ты быть справедливым не хочешь.
Этим путем ни за что не достигнешь желаемой цели:
Мы не можем детей изменять по собственной воле,
Как они созданы Богом, такими должны мы любить их,
О воспитаньи радеть, наклонностей в них не стесняя.
Тот имеет одну способность, а этот другую,
Каждый своею живет и каждый по-своему только
Добр и счастлив. Напасть на Германа я не позволю.
Знаю, он достоин того, что получит в наследство,
И хозяином будет отличным, примерным для граждан;
Я предвижу, что он и в совете не будет последним.
Но пересудами ты, как сегодня, да вечною бранью
Ежедневно у бедного дух отнимаешь последний».
И она удалилась из комнаты следом за сыном,
Чтобы его отыскать где-нибудь и словами участья
Снова обрадовать. Сын почтительный этого стоил.
Только что вышла она, отец, улыбаясь, заметил:
«Странный, однако, народ эти женщины, так же, как дети!
Каждому хочется жить, поблажая собственной воле,
И потом еще ждут, чтоб любили их да хвалили.
Как постоянно везде справедлива пословица древних:
Кто вперед нейдет, тот назад подается. И правда!»
И в раздумьи на эти слова заметил аптекарь:
«С вами я, сосед, охотно согласен, и сам я
Рад улучшенью, когда оно ново и дешево стоит;
Но какая же польза, коль денег больших не имеешь,
Быть в хлопотах, улучшить стараясь внутри и снаружи?
Гражданин ограничен во всем, он блага достигнуть
Даже с сознаньем не может: ему кошелек не позволит.
Много потребностей есть, и затем затруднения всюду.
Я бы многое сделал. Но кто ж не боится издержек
При перемене? К тому ж времена-то пришли дорогие.
В мыслях дом мой давно улыбался мне в модном наряде,
В нем давно предо мной сверкают огромные стекла;
Но куда за купцом угоняться, который, окромя
Средств, владеет путями добыть все лучшее прямо?
Посмотрите на новый дом против нас: как красиво
Из штукатурки бегут завитки по зеленому полю!
Стекла огромные в окнах блестят и сияют так ярко,
Что собой остальные дома затмили на рынке.
После пожара, однако, ведь наши были всех красивей:
Там над аптекою ангел, здесь вывеска «Льва золотого».
Так и сад мой был известен во всем околотке:
Каждый проезжий, бывало, сквозь красную смотрит решетку
На размалеванных карлов моих и на каменных нищих.
А кого, бывало, попотчую кофеем в гроте
(Правда, грот-то теперь запылен и почти развалился),
Тот не мог нахвалиться сиянию раковин ярких,
Чудно подобранных. Даже не раз знатоки ослепленным
Оком смотрели на блеск свинца и на яркость кораллов.
В зале не менее нравились всем живописные стены,
По которым гуляют в садах разодетые дамы
С господами, держащими в тонких перстах по цветочку.
Кто захочет теперь и смотреть-то на это? Я редко
С горя и сам гуляю. Теперь все должно быть иначе
Да, как они говорят, со вкусом, все просто и гладко;
Все скамейки из дерева, ни позолоты не нужно
Им, ни резьбы; а чего выписное-то дерево стоит?
Я бы тоже не прочь заводиться чем-нибудь новым,
Об руку с веком идти и утварь менять беспрестанно!
Но для всякого страшно безделицу самую тронуть.
Кто в настоящее время платить в состояньи рабочим?
Вздумал на вывеске я Михаила Архангела как-то,
Было, опять золотить, да кстати и страшного змея,
Что у ног-то его извивается, – только опять я
Бурыми их оставил: меня испугали запросом».
IVЭвтерпа мать и сын
Так говорили мужчины, беседуя. Мать, между прочим,
Сына пустилась искать, – за воротами дома сначала,
Где, по привычке, он сиживал часто на камне скамейки;
Но, не найдя его там, заглянуть пошла на конюшню:
Может быть, сам убирает он милых лошадок, которых
Сосунками купил, никому не вверяя присмотра.
Там ей работник сказал, что в сад он пошел. И немедля
Мимо конюшни она и мимо красивых сараев
Вдоль по двойному двору торопливо прошла и вступила
В сад, который далеко холстом протянулся до самых
Стен городских, и его перешла, на растенья любуясь,
Тут же подпорки поправила те, на которых тяжелый
Сук опирается яблони или развесистой груши,
Несколько также червей посняла мимоходом с капусты:
Домовитая женщина шагу напрасно не ступит.
Так пришла и весь сад она длинный до самой беседки,
Свежею зеленью скрытой, – но сына в ней не было: так же,
Как и в саду, по сю пору нигде его не было видно, –
Только калитка едва приперта из беседки (калитку
Эту в стене городской проломил, по особенной власти,
Предок почтенный давно, как был он еще бургомистром).
Там свободно она перешла и сухую канаву,
Где виноградник от самой дороги в надежной ограде
Вдоль по тропинке крутой поднялся, обращаясь на полдень.
Так же и тут, восходя, она любовалась обильем
Гроздий, которые чуть укрывались под зеленью листьев.
В средней высокой и скрытой аллее дышала прохлада.
Должно по плитам нетесаным было в нее подыматься.
Всюду висели кругом мускатель и прозрачный гутэдель, –
Был между ними и сизо-малиновый крупной породы, –
Сажены все для того, чтоб поднос украшать перед гостем.
Но в остальном винограднике лозы росли особливо:
Их виноград, для вина дорогого назначенный, мельче.
Так, поднимаяся в гору, она улыбалась заране
Осени близкой и дню, в который во всем околотке
Гроздья снимают и жмут и бочонки вином наполняют,
Вечером всюду потешным огнем озаряется небо