Раз, откуда она, хлопоча, недавно лишь вышла,
Речь заводя о грозе, о быстром луны затемненьи,
Об отсутствии сына потом и опасностях ночи;
Стала друзей порицать, что, не молвя с девушкой слова
И предложенья не сделав, так бросили юношу рано.
«Не увеличивай зла! – отец недовольный воскликнул, –
Разве не видишь, – и сами мы ждем не дождемся развязки».
Но равнодушно сосед начал говорить, не вставая:
«Вечно покойного я отца поминаю в минуты
Всяких тревог с благодарностью: он еще в мальчике корень
Нетерпенья во мне до последнего отпрыска вырвал,
Так что мудрец ни один ожидать, как я, не сумеет».
«Как же, – пастор спросил, – ухитрился старик, расскажите?»
«Я расскажу вам охотно, и пусть себе это заметит
Каждый, – ответил сосед. – Я мальчиком раз, в воскресенье,
С нетерпеньем стоял и не мог дождаться кареты,
Нанятой в тот день везти нас к колодцу под липки.
Только она не являлась, а я, как хорек, поминутно
Бегал по лестнице вверх и вниз и от двери к окошку.
Руки свербели мои, столы я царапал, топтался
Взад и вперед, и едва-едва не катилися слезы.
Все это муж рассудительный видел; когда же я слишком
Стал дурачиться, он меня, за руку взявши, покойно
Прямо к окошку подвел, с такой мне памятной речью:
«Видишь ли, там напротив сегодня закрыта столярня?
Завтра ее отопрут – заходят пила и рубанок
От зари до зари во все рабочее время.
Только подумай о том: когда-нибудь утро настанет,
Мастер, со всеми рабочими вставши, возьмется за дело, –
Гроб готовить тебе и кончить скоро и ловко,
И понесут к нам оттуда заботливо дом деревянный,
Где терпеливый равно и нетерпеливый покойно
В скором времени будут лежать под тяжелою крышей».
Тотчас мысленно все на глазах у меня совершилось:
Доски, казалось, прилажены, черная краска готова.
Сел я покойно и стал ожидать терпеливо карету.
Если в сомнительном теперь ожиданьи другие
Бегают, суясь везде, я тотчас гроб вспоминаю».
С легкой улыбкой заметил пастор: «Значительный образ
Смерти – мудрым не страх, добродетельным не кончина.
Первых он к жизни зовет и их вызывает на подвиг,
А во вторых укрепляет надежду спасения в горе:
Смерть становится жизнью тем и другим; и родитель
Бойкому мальчику в смерти на смерть указал понапрасну.
Юноше должно показывать старость почтенную, старцу
Юность показывать должно, чтоб оба они любовались
Круговращением вечным, и жизнь восполнялась бы жизнью».
Но отворилася дверь. Показалася чудная пара, –
И удивились друзья, удивились родители, видя,
Что невеста едва с женихом не равняется ростом.
Право, даже дверь показалась низка для обоих:
Так они были высоки, когда на порог становились.
Герман представил ее родителям речью летучей:
«Батюшка добрый, примите радушно ее, по заслугам;
Добрая матушка, тотчас ее о хозяйстве спросите,
Чтоб убедиться, как стоит она сближения с вами».
Тотчас в сторону он превосходного взявши пастора,
Так сказал: «Достойнейший муж, теперь помогите
Узел распутать, который меня ужасает развязкой.
Девушке я еще предложенья не делал; напротив,
В дом, по мненью ее, она поступает служанкой,
И боюсь, чтоб она не ушла, услыхавши про свадьбу.
Но объяснимся сейчас. Не должно ее заблужденья
Длить, и моя неизвестность становится мне нестерпимой.
Мудрость, которую в вас мы чтили, и тут покажите,
Только не медля». И тотчас ко всем пастор обратился.
Но, к несчастью, слова отца уже омрачили
Душу девушки. Он с улыбкою самодовольства
Эти веселые речи сказал, но в смысле хорошем:
«Да, дитя мое, рад я сердечно, что тот же у сына
Вкус, который отец в свое показывал время:
Лучшую в танцах всегда выбирал он и лучшую после
В дом привел, как жену, вот эту маменьку нашу.
По невесте, мужчиною выбранной, можно немедля
Знать, каков-то он сам и себе он знает ли цену.
Только и вы-то, я думаю, медлили мало решеньем:
Кажется мне, что за ним последовать очень нетрудно».
Герман эти слова на лету услыхал, и все члены
Дрогнули в нем, а в кружке наступило внезапно молчанье.
Но превосходная девушка, этой насмешливой речью,
Как показалось ей, глубоко в душе оскорбившись,
С краской летучей, ей щеки покрывшей по самый затылок,
Еле владея собой, в последнем усилии духа,
Так старику отвечала, едва огорченье скрывая:
«Не приготовил меня ваш сын к такому приему,
Мне выставляя обычай отца, почтенного мужа,
В обхожденьи разумного с каждым лицом предстоящим.
Кажется мне, не довольно исполнены вы состраданья
К бедной, ступившей за этот порог и готовой служить вам:
Вы желаете мне указывать с горькой насмешкой,
Как мой жребий далек от вас и вашего сына.
Правда, я бедна, с узлом небольшим я вступаю
В дом, переполненный всем, что радует сердце хозяев;
Но я вижу себя и чувствую все отношенья:
Так благородно ль меня язвить насмешкой такою,
Что на пороге меня почти прогоняет из дому?»
Герман подал знак в испуге духовному другу,
Чтобы он в дело вступился и тотчас рассеял сомненье.
Мудрый вышел вперед и, видя тихое горе
Девушки, затаенную скорбь и блестящие слезы,
В духе своем положил не тотчас распутать сплетенье,
А изведать сначала смущенной девушки душу.
К ней теперь обратился он так испытующей речью:
«Знать, чужеземная девушка, ты обдумала мало,
Если к чужим поступить в услуженье так скоро решилась,
Как не легко быть в доме и волю признать господина.
Только ударь по рукам – и участь целого года
Решена, а быть может, придется терпеть из-за слова.
Ведь ходьба-то не самое тяжкое дело в услуге,
Также и пот трудовой над вечно томящей работой:
Труд разделяет с рабом заодно и прилежный свободный.
Но брюзгливость сносить господина, когда без причины
Он хулит и, причудливый, хочет того да другого,
Женскую прихоть, которую всякая малость тревожит,
Грубый детский задор и нередко дерзкую шалость, –
Вот что трудно терпеть и при этом обязанность скоро,
Не замедляясь ничем, исполнять, да к тому ж без ворчанья.
Но на это, мне кажется, ты не способна, коль шуткой
Так оскорбилась отцовской; а нет ничего ежедневней:
Мучить девушку тем, что юноша мил ей такой-то».
Так заключил он. Дослушала девушка меткие речи, –
Силы ей изменили, чувства просились на волю,
Тяжкий вырвался вздох из высоко поднявшейся груди.
И она, проливая горячие слезы, сказала:
«О, никогда рассудительный муж, желающий в горе
Нам советом помочь, не знает, как мало способно
Слово холодное грудь облегчить от тяжкой напасти.
Вы довольны и счастливы: может ли шутка вас тронуть?
Но до больного нельзя и даже слегка прикоснуться.
Нет, что пользы теперь, хотя б удалось притворяться?
Пусть раскроется то, что бы после умножило горе
И, быть может, меня истомило безмолвным страданьем.
Так отпустите меня! Мне в доме нельзя оставаться:
Я пойду своих отыскивать бедных, которых
В горе покинула, лучшее лишь для себя избирая.
Воля теперь моя неизменная; поэтому можно
В том признаться, что в сердце иначе таилось бы годы:
Да, насмешка отца во мне поразила не гордость,
Не щекотливость, которая вовсе служанке не кстати,
Но затронула сердце мое, где склонность рождалась
К юноше, бывшему нынешний день избавителем нашим.
В первый раз он еще, как нас на дороге покинул,
В мыслях был предо мной, и думала я, что, быть может,
Втайне счастливицу-девушку он нарекает невестой.
Снова встретив его у колодца, я так была рада,
Будто мне существо неземное свой образ явило.
С радостью шла я за ним, как меня приглашал он в служанки.
Сердце, однако, мне льстило (в том признаюсь откровенно),
Что когда-либо я заслужу себе счастье, быть может,
Став опорой со временем необходимою в доме.
Но впервые – увы! – я вижу опасность, которой
Подвергалась, живя вблизи любимого втайне,
Только теперь мне понятно, как девушке бедной далеко
До богатого юноши, даже и самой достойной.
Все это я говорю, чтоб не быть осужденной напрасно.
Случай меня оскорбил, но он же раскрыл мне и зренье.
Тихо надежду тая, ожидать мне пришлось бы всечасно,
Что со временем в дом иная вступит невеста, –
И могла ли бы я стерпеть сокровенное горе?
Счастливый случай меня остерег, и сердце удачно
Тайну раскрыло свою, пока еще зло исцелимо.
Все теперь я сказала. И в доме ничто не удержит
Доле меня: оставаться здесь мне страшно и стыдно,
Высказав склонность свою и сладкой надежды безумство.
Не удержит меня ни ночь, покрывшая небо
Тучами, ни гром (его я слышу раскаты),
Ни порывистый дождь на дворе, покрывающий землю,
Ни завывание бури: все это сносить я привыкла
В бегстве печальном, врагов за собой по пятам ожидая.
Времени водоворот давно приучил нас к терпенью.
Снова пойду, расставаясь со всем, что дорого сердцу.
Я ухожу. Прощайте! Моя судьба совершилась».
Так говорила она и быстро к дверям повернулась,
Тот узелок, что с собой принесла, сохраняя под мышкой.
Но руками обеими девушки стан обнимая,
Мать, изумленная, ей закричала, в сильном смущеньи:
«Что это значит? Скажи мне, к чему напрасные слезы?
Нет, я тебя не пущу, и ты нареченная сыну».
Но напротив того отец, вполне раздраженный,
К плачущей обратился с такой недовольною речью:
«Вот какая награда мне за все снисхожденье,
Что и день-то мой кончается самым несносным!