Фаза ингибиторов — страница 7 из 14

Гнездостроитель

Глава 31

Харибда не представляла собой ничего особенного – еще один ледяной гигант с не слишком интересными погодными условиями и широко распространенной водородно-гелиевой химией, голубой шар диаметром пятьдесят тысяч километров, сопровождаемый гирляндой из тонких, как проволока, колец и выводком чахоточных лун, преимущественно грязных ледяных глыб. Ни в планете, ни в ее спутниках не было ничего достойного внимания. Подобные небесные тела возникали в Галактике с той же монотонной регулярностью, что и обкатанная волнами галька на пляже. Но именно потому, что этот ледяной гигант ничем не выделялся, он был идеальным укрытием. Ищущий убежища в лесу никогда не выбрал бы одиноко стоящее дерево.

Если бы Невил и Галиана прилетели сюда позже, уже занеся в каталог десяток похожих гигантов, они, возможно, не стали бы так тщательно его исследовать. В этом смысле нам повезло, поскольку в противном случае датчики «Сандры Вой» нипочем бы не обнаружили признаков аномалии, парящей глубоко под слоями окутывавших планеты облаков.

Ледяные гиганты не обладают четко определенной поверхностью, если не считать таковой их ядро. Они почти полностью состоят из атмосферы, газ в которой переходит в жидкое состояние, а затем превращается в ледяную мантию вокруг железного слитка величиной с Землю, давление внутри которого составляет тысячи гигапаскалей.

По обрывочным сведениям мы знали, что «Сандра Вой» сбросила на Харибду атмосферные зонды с радарами и сонарами, которые успели собрать данные, уже достаточно интересные сами по себе. Но давление и температура в низких слоях облаков разрушили устройства задолго до того, как те получили сколько-нибудь подробное изображение парящего объекта. Большего «Сандра Вой» была не в состоянии совершить. Аномалия выглядела интригующе, но являлась далеко не единственной обнаруженной за время путешествия загадкой, и ей пришлось ждать своей очереди. Предполагалось, что какое-то время спустя техника сочленителей продвинется настолько, что зонды смогут проникнуть в атмосферу Харибды достаточно глубоко, чтобы определить природу аномалии, даже если возможность добраться до нее самой останется лишь в отдаленной перспективе.

Возможно, техника действительно продвинулась, но к тому времени появились более насущные проблемы, такие как выживание в межзвездной войне. Почти никто не заметил, как о Харибде практически забыли и вся ее значимость свелась к нескольким вызывающим недоумение наборам данных и одной загадочной картинке.

Никто из людей, сочленителей или кого-либо еще не сумел сложить эти фрагменты воедино и оценить их истинное значение.

Никто, кроме Сидры. Она – или та часть меня, которая принадлежала ей, – знала, что́ скрывается в ледяном гиганте. Знала и то, что добраться до аномалии можно только с помощью гидеоновых камней.

И вот мы рядом с Харибдой, однако наша задача лишь усложнилась. Чтобы долететь до этой планеты, потребовались десятилетия, многочисленные жертвы, моя собственная частичная смерть. До сих пор я считала Харибду неким светом в конце тоннеля, надеясь, что она немедленно раскроет все свои тайны. Но сейчас, когда мы оказались на орбите этой огромной, холодной и таинственной планеты, чьи сокровища, если таковые существовали, были скрыты под миллионами квадратных километров безмолвных голубых облаков, я поняла, что все только начинается.

По крайней мере, леди Арэх закрыла вопрос, действительно ли это нужная нам планета. Воспользовавшись своими системными привилегиями, она снова вызвала фрагмент изображения, который теперь можно было сравнить с реальным видом вращавшейся под нами Харибды.

В точности ничто не совпадало, но спустя столетия этого вполне можно было ожидать. Прежние полосы и завихрения сместились, испарившись и вновь воссоздавшись где-то еще. Но то, что находилось под нами, полностью соответствовало по цвету, яркости и предполагаемому химическому составу. Более того, леди Арэх сумела с высокой вероятностью опознать имевшиеся на изображении звезды. Прежде этого не позволяли никакие вычислительные мощности, но сейчас, по нашем прибытии, проблема упростилась во много раз, и, едва увидев результаты расчетов, я перестала беспокоиться насчет того, что мы могли пойти по ложному следу. Вдобавок темное пятно на изображении оказалось в точности там, куда должна была падать тень одной из лун.

«Коса» вела сканирование с орбиты, используя минимальные средства для проникновения в атмосферу, но они были не менее эффективны, чем те, которыми располагала «Сандра Вой» и которыми пожертвовала, пытаясь разглядеть нечто, находившееся в глубине ледяного гиганта.

Для нас все должно было быть проще.

Мы совершили десять витков вокруг планеты, потом еще столько же, обеспечивая максимальное покрытие. За двадцатью последовали пятьдесят. К сотому витку мы уже многое знали о внешних слоях облаков – об их химическом составе и физических параметрах, о силе ветра. Почти наверняка это были самые подробные из всех данных, собранных о Харибде, по крайней мере собранных людьми. И ничто в них не намекало на какую-либо аномалию.

– Прошло немало времени, – сказал Пинки, озвучивая опасения, которые изо всех сил пытались скрыть мы с леди Арэх. – У Сидры, возможно, есть основания полагать, будто что-то все еще ждет нас там… Но кто знает? Может, оно давно улетело. Чем бы оно ни являлось.

– Оно все еще там, – заявила я.

– Верить можно во что угодно, – заметила леди Арэх.

– Вера тут ни при чем, – упрямо ответила я. – Эта штука никуда не улетела. Не в том она была состоянии, чтобы улететь. Сейчас мы ее не видим только потому, что она опустилась глубже с тех пор, как ее видели Невил и Галиана.

– Ты это точно знаешь или просто тебе так хочется?

– Знаю.

Пинки почесал воспаленный глаз. Он выглядел усталым с тех пор, как мы пробудились от криосна, и я подумала, что ему пришлось особенно тяжело.

– Вряд ли старик направил бы нас по ложному следу.

– Кто сказал, что у Невила было больше информации, чем у Сидры? – спросила леди Арэх.

– Никто. Но кто знает, что происходило в его голове с тех пор, как он ушел в океан, и до его встречи с Вонючкой? У него хватало времени, чтобы о многом подумать, впитать еще какие-то обрывки информации. Возможно, к моменту появления Вонючки Невил решил, что на Харибде все-таки что-то есть. И возможно, знал достаточно, чтобы предполагать, что эта штука никуда не делась.

Я кивнула. Аргумент мне понравился, хотя и не имелось никаких причин принимать его как данность.

– На Арарате присутствовали гнездостроители – по крайней мере, то, что от них осталось. Возможно, жонглерам досталась лишь небольшая часть их технологических знаний, но и это вполне могло убедить Невила, что путешествие на Харибду имеет смысл. Прошли века, что с нашей точки зрения чудовищно много. Но мы всего лишь люди. Для гнездостроителя это мог быть всего лишь долгий день.

– Но того парящего объекта там нет, – произнесла леди Арэх.

Мы сидели в рубке управления, в окружении постоянно меняющихся картинок и графиков с орбиты. Сперва было даже увлекательно наблюдать, как собираются воедино все эти данные, но за сотню витков у нас накопились сомнения, грозившие перерасти в уныние.

– Значит, мы не слишком внимательно смотрим, – сказала я. – Спустимся пониже и воспользуемся активными средствами, которых пока что не применяли. Запустим ракеты, они послужат как мощные зонды. Будем пытаться, пока не получим результат. Даже если «Коса» погрузится в атмосферу на глубину, которой уже не сможет выдержать, а потом на глубину, которой не смогут выдержать гидеоновы камни, и все равно ничего не обнаружится, мы не сдадимся. Чего мы добьемся, повернув назад? Либо наше спасение здесь, либо его не будет до скончания времен. – Я повернулась к моим сомневающимся союзникам. – После того как Сидра похитила Уоррена из Солнечного Дола, они сыграли в одну игру. Вернее, было даже несколько партий этой игры. Сидра пообещала, что если он выиграет, то сможет вернуться к семье. На самом деле у него не было шансов, хоть Сидра и снизила свои когнитивные способности, чтобы слегка уравнять возможности. Уоррен об этом знал, но не сдавался, даже когда до поражения оставался всего один ход. Именно тогда Сидра поняла: он тот человек, который нам нужен. И того же я теперь требую от всех нас.

– А если бы он выиграл, пусть даже случайно? – спросил Пинки.

– Сидра исполнила бы свое обещание.

– Если я правильно понимаю, насколько важна была для нее эта победа, то вряд ли, – покачала головой леди Арэх.

– У Сидры имелся доступ к медицинским данным Солнечного Дола – к реестру рождений и смертей. На тот момент средняя ожидаемая продолжительность жизни для его жены составляла около двадцати лет. Викторина, возможно, прожила бы чуть дольше, но ненамного – детские болезни шли по нарастающей, а тамошняя медицина рушилась с каждым днем. Так что Сидра просто дождалась бы, когда он похоронит свою семью, а потом продолжила миссию. Мы точно так же оказались бы здесь, просто чуть позже в масштабах существования Вселенной. – Я кивнула на дисплеи. – И эта штука, чем бы она ни была, точно так же оставалась бы на месте.

Пинки вызывающе скрестил руки на груди. Обладая опытом Уоррена и Сидры, я научилась читать его мысли. Я точно знала, когда он готов ввязаться в спор. Для него это было чем-то вроде зуда: не почешешься – не отпустит.

– Если у тебя была возможность сохранить жизнь Уоррену, то почему бы не оказать такую же любезность и остальным?

– Он проиграл, – ответила я. – Все прочее уже не имело значения.

Свин фыркнул и покачал головой, но промолчал.

– Я всегда знала, что нам поможет острое стерильное лезвие, – сказала леди Арэх. – И этим лезвием ты стала в тот момент, когда я заставила тебя унижаться передо мной. И порой меня жуть берет от того, насколько ты похожа на хирургический инструмент.

– Рада, что Сидра тебя не разочаровала, – ответила я. – Но не путай меня с ней. А теперь, может, обсудим, как нам поближе приглядеться к Харибде?

«Коса» опустилась ниже колец и всех крупных лун, не считая нескольких осколков, витавших после относительно недавнего гравитационного столкновения; им предстояло сгореть в атмосфере в ближайшие столетия. Я усилила чувствительность сканирования во всех электромагнитных режимах, так что теперь мы облучали Харибду на частотах и мощностях, отличных от тех, которые обычно испускала она сама, и наше отраженное излучение могло известить любого неподалеку – а может, даже на расстоянии в тысячи световых лет – о том, что происходит нечто странное. Подобно некой безрассудной цивилизации, бросившей свои силы на заполнение космоса радиоволнами, «Коса» с легкостью могла сгенерировать столько энергии, что выдала бы свое собственное присутствие.

Но я готова была пойти на риск, и со мной после некоторых раздумий согласились леди Арэх и Пинки. Гамбит был в эндшпиле. Все или ничего. Если на нас обрушатся все силы преисподней – что ж, так тому и быть.

Ничего не появилось. «Коса» увеличила количество режимов сканирования, дойдя до экзотических разновидностей излучения, которые не могли генерироваться естественным путем. Четкие признаки работы технологического разума, они проникали на тысячу километров внутрь Харибды, но ничего не находили. При наличии времени и ресурсов мы могли бы создать целую сферу излучателей и детекторов, которая полностью окружила бы планету, позволяя намного эффективнее вести поиск. Но, не считая ракет, которые можно было использовать и как приемники, «Косе» приходилось полагаться исключительно на себя, надеясь, что какой-то отраженный сигнал достигнет ее датчиков.

Неудача меня не пугала. Если парящий объект опустился ниже, нет ничего странного в том, что он недосягаем для любых сканирующих режимов, даже для самых мощных. Мы продолжали снижаться, пока «Коса» не оказалась в верхних слоях атмосферы, после чего были посланы ракеты, уходившие все глубже в облачный покров. Они не обладали запасами энергии «Косы» и были по сравнению с ней медлительны и уязвимы, но я старалась использовать их разумно. Запуская ракеты вокруг планеты на разных широтах, долготах и высоте, вплоть до того уровня, где давление достигало ста атмосфер – что составляло предел их возможностей, – я сумела создать импровизированную сеть акустического слежения. Польза от нее будет лишь до тех пор, пока ракеты не израсходуют топливо и не разрушатся, так что действовать приходилось быстро. В некоторых ракетах были активированы боеголовки. Мы висели над ночной стороной Харибды, наблюдали, как возникают бледные соцветия взрывов, подсвечивая облака изнутри. Вопреки своеобразной красоте этого зрелища крошечные вспышки на фоне гигантской планеты напоминали о том, сколь ничтожно наше оружие, каким бы могущественным мы его ни считали, против величественных сил природы.

Впрочем, значение имела вовсе не яркость вспышек, а количество энергии, которую они испускали в атмосферу. Выбросы энергии создавали волны в газообразной среде, распространявшиеся вокруг тем дальше, чем ниже была их амплитуда. Оставшимся ракетам требовалось лишь слушать отголоски далеких событий и докладывать о своих находках на «Косу». Корабль уже смоделировал звуковой образ цели при отсутствии в атмосфере отражающих поверхностей, когда звуковые волны беспрепятственно проходят зону между нижним газовым слоем и жидкой мантией под ним. Любое отклонение наблюдаемых данных от модели – с учетом создаваемого погодными условиями шума – будет намеком на приближение к цели.

Если мы рисковали, сканируя с повышенной энергией, то подрыв боеголовок в облаках Харибды тем более мог восприниматься как провокация. Но поделать с этим ничего было нельзя, и в любом случае акустический поиск не мог длиться долго. Число имевшихся у меня ракет было ограниченно, и чем больше их взрывалось, тем меньше могло использоваться в качестве приемников.

– Что-то есть, – сказала леди Арэх после тринадцатичасового уточнения моделей, когда на фоне шума проявился слабый, но наводящий на определенные мысли сигнал.

– Мне тоже так показалось, но не хотелось опережать твое мнение.

Данные о местонахождении цели вряд ли можно было назвать точными – они указывали лишь на плотную аномалию на определенной широте, долготе и глубине, с погрешностью примерно в шесть процентов от площади поверхности Харибды. Но я оставила в резерве несколько ракет, так что имелась возможность туже затянуть акустическую сеть.

Находится ли внизу нечто реальное, или это просто фантом атмосферной физики? Вскоре нам предстояло это выяснить – как только перегруппируются ракеты. Но если это окажется не тем, что мы ищем, у нас останется очень ограниченный набор вариантов. Верить можно во что угодно, как говорит леди Арэх. Но похоже, вера – последнее средство в нашем арсенале.

Ожидая возобновления акустического поиска, мы занялись финальными проверками гипометрического устройства.

– Как оно, на твой взгляд?

– Чудовищно, Воин-Сидра. Абсолютно вопреки здравому смыслу. Идеальное извращение. Каким оно и должно быть.

– Напомните, чтобы я поискал себе парочку других попутчиков, если будет такая возможность, – сказал Пинки.

Мы парили в скафандрах, проплывая сквозь узкое пространство между внешними частями устройства и образовавшимся в корабле углублением в форме луковицы. Устройство занимало почти весь объем этой ниши, имея пятнадцать метров в ширину и двадцать в длину. Ни одна из его частей не вызывала желания к ней приближаться, даже до того, как оно начало функционировать. Сейчас оно было неподвижно, но в свете наших фонарей, отражавшемся от многочисленных деталей, похожих на лопасти, трудно было избавиться от иллюзии медленного скольжения, как будто выходило из спячки свернувшееся кольцами чудовище. Это устройство создала Сидра, вернее, позволила ему зародиться внутри корабля, но оно досталось мне по наследству – и вряд ли пришлось по нраву.

– Гипометрическая технология создана не нами, – сказала леди Арэх. – Это огонь, который мы похитили, – огонь, которого не заслужили и который все еще способен обжечь.

– Может, стоило бы договориться с теми, кто его нам дал? – спросил Пинки.

– Технология служит нам с некоторых пор, но мы никогда не были ее хозяевами, – продолжала леди Арэх. – Я не стыжусь того, каким образом мы ею завладели, как и того, что это стало возможно благодаря мне. Вероятно, без преимуществ, полученных с ее помощью, мы бы не достигли того уровня, когда у нас появились средства ее превзойти. Но даже думать не хочется о том, на что способен чужой огонь. И я часто спрашиваю себя: есть ли у нас вообще на это право?

– Дай-ка поразмыслить, – сказал Пинки. – Вымереть или… не вымереть? Знаешь, можешь обвинять меня в безрассудстве, но я предпочту вариант «не вымереть». И думаю, после всего того дерьма, через которое мы прошли, ты со мной согласишься.

– До сих пор я не высказывала сомнений. Но теперь, когда остался последний шаг… у меня такое чувство, будто нам предстоит совершить некий акт насилия против самой Вселенной. Акт, после которого нам, возможно, придется задуматься: не лучше ли все же было выбрать вымирание? Возможно, на совести цивилизации останется пятно, которое нам никогда стереть.

Пинки великодушно развел руками:

– Тогда валите все на меня. Моя совесть и без того нечиста, несколько новых пятнышек никто не заметит.

– Меня волнуют более прагматические вопросы, – сказала я. – Сработает ли эта техника? Воспримет она исходные образцы инкантора или просто выплюнет их? Мы сделали все что могли, но хватит ли этого? На самом деле мы ничего не знаем, и тесты это только подтвердили. Нам даже неизвестно, будет ли эта штука функционировать как гипометрическое устройство, пока мы ее не включим, и даже если будет, нет никакой гарантии, что она нас послушается.

– Если что-то пойдет не так, – вздохнула леди Арэх, – подозреваю, что зрелище будет впечатляющим. Жаль только, я не смогу собственными глазами увидеть последствия моей выдающейся глупости. Но по крайней мере, мы хотя бы попытаемся.

– От того, что мы таращимся на эту штуку, менее страшной она не становится, – сказал Пинки. – Не пора ли наконец ее завести?

– Проверка готовности завершена, – ответила леди Арэх. – Любой из нас может отдать приказ начать разогрев. Команды идут по нейросвязи, но для тебя, Пинки, я на всякий случай зарезервировала голосовой канал.

– И какое слово нужно сказать?

– Два слова: «среди равных».

Пинки несколько секунд помедлил.

– Ты их произнесла, но ничего не началось.

– Слова предназначены только для тебя. Если предпочитаешь какие-то другие, можно устроить, но я решила, что эти вполне подойдут. Без твоей помощи у нас ничего бы не вышло, хотя вряд ли ты отдаешь себе отчет в том, как сильно мы от тебя зависели. Треножник – весьма устойчивая структура, но если одна нога ослабнет, он упадет.

– Слова как слова, – неохотно проговорил Пинки, не умевший принимать похвалу, как и критику в свой адрес. – Но вряд ли нам захочется находиться в этой комнате, когда проснется младенец.

– Разогрев – процесс не быстрый. И почему после стольких трудов мы должны отказываться от небольшого безобидного зрелища?

– Было бы забавно, – сказала я.

– Воистину, Воин-Сидра. Только в весьма специфическом смысле.

– Вы обе такие странные, – проворчал Пинки.

– И тем не менее ты путешествуешь вместе с нами, – усмехнулась леди Арэх.

Пинки немного помолчал, а затем решительно произнес:

– Среди равных.

Пару секунд ничего не происходило. И не раздалось ни единого звука, когда гипометрическое устройство заработало. И тем не менее сквозь вакуум и скафандры до нас донесся низкий, скрежещущий, как будто протестующий стон, когда громадная машина наконец пришла в движение, будто некий смертоносный часовой механизм. Все части устройства двигались согласованно: лопасти вращались в разные стороны, пересекаясь, но не соприкасаясь. Я была знакома лишь с азами гипометрической физики, но понимала, что эти похожие на несостоявшиеся поцелуи сближения лопастей имеют своей целью генерацию микроскопических частиц потенциала Казимира и что благодаря повторяющемуся возникновению и исчезновению этого эффекта образуется резонансная последовательность, своего рода гармоничное пение, с помощью которого таинственная сущность машины разрывает ткань пространства-времени, разворачивая ее в масштабах Планка, – как будто пальцы лениво перебирают нити на обтрепавшемся краю ковра, пока те не окажутся безнадежно спутанными.

Работа устройства медленно, но верно ускорялась. Машина проводила проверку каждой своей функции. По мере того как лопасти двигались все быстрее, глаз начал замечать вторичные волны, извилистые и спиралевидные, казавшиеся совершенно неуместными на фоне статичных очертаний устройства. Создавалось впечатление, будто оно нарушает все мыслимые законы геометрии и механики. Из скудной технической документации, которой леди Арэх снабдила Сидру, мне было известно, что вскоре наступит момент, когда человеческие органы чувств уже не смогут воспринимать вращающееся устройство как нечто целостное. Казалось, оно пребывает между двумя несовместимыми состояниями – «слабо нарушая принцип причинности», как сказала об этом леди Арэх.

В окрестностях устройства становились непостижимыми все законы физики. И было ощущение, что оно перестает узнавать само себя, начиная задумываться о том, не следует ли ему заняться чем-то другим.

Пора было уходить.

Машина пробудилась.

К тому времени, когда мы вернулись в рубку управления, мои ракеты сосредоточились над уточненной областью поиска, повторяя процедуру эхолокации. Их сеть стала плотнее, опустившись в более низкие слои атмосферы. С орбиты из-за толстого газообразного слоя вспышки выглядели тусклее – всплывающие во тьме слабые огоньки.

Но там, вне всякого сомнения, что-то было.

– «Коса» полагает, что наша цель находится примерно в трех тысячах километров под внешним слоем облаков, – объявила я главным образом для Пинки, поскольку леди Арэх вполне могла сама получить и проанализировать те же данные. – Чуть глубже, чем могли проникнуть приборы «Сандры Вой», что для нас одновременно и хорошая, и плохая новость. Какую предпочитаете услышать первой?

– Всю жизнь не мог понять, зачем люди вообще задают этот вопрос, – проворчал Пинки.

Леди Арэх снисходительно взглянула на него:

– Думаю, сперва хорошую.

– Наша цель наверняка чрезвычайно устойчива к воздействиям среды, раз уж сумела столь долго здесь просуществовать. Это позволяет надеяться, что она все еще содержит нужную нам информацию. Меня бы беспокоило куда больше, если бы акустическая сеть уловила множественный сигнал, поскольку тогда речь шла бы о разбросанных обломках. Но похоже, парящая штуковина не пострадала. Что касается плохой новости, то она вполне очевидна: такая глубина – предел наших возможностей. Существующие криоарифметические системы «Косы» помогут справиться с тепловой нагрузкой, но давления корабль не выдержит. Или не выдержал бы, если бы у нас не было гидеоновых камней.

– Хорошо, что мы не потеряли один из них внутри звезды, – заметил Пинки.

– Даже с девятью камнями нельзя ничего гарантировать. Но если та или иная защита откажет, по крайней мере наша смерть будет почти мгновенной.

– Знаешь, я готов был с тобой согласиться вплоть до слова «почти». – Он пожал плечами. – И все-таки они позволили нам пройти сквозь Яркое Солнце. Вряд ли подобное испытание входило в наши планы, однако приятно, что оно осталось позади. Не может же внутри планеты быть еще хуже?

– Вообще-то может, – ответила леди Арэх с садистским удовлетворением, которое она могла приберечь только для друга. – Да, динамические силы будут не столь суровы – мы не врежемся в плазму на скорости во много Махов и гравитационное воздействие не превысит одного g. Но давление и температура резко возрастут, приближаясь соответственно к тремстам тысячам атмосфер и трем тысячам градусов Кельвина.

– Тебя сбросило с корабля внутри фотосферы, – сказал Пинки. – И ты выжила.

– Да, выжила. Однако там проблем с перегревом было намного меньше. Я находилась внутри раскаленной, но при этом разреженной плазмы. Температура зависит от кинетической энергии сталкивающихся частиц – помещение можно назвать жарким, даже если в нем есть всего лишь пара атомов. Теплоемкость – свойство среды, а там, куда мы отправляемся, она будет крайне горячей и плотной. Криоарифметические устройства с ней справятся, но нам придется приблизиться к весьма опасному порогу.

– Я ждал, когда наконец начнется что-то опасное, – кивнул Пинки. – А то раньше было слишком уж легко и просто.

– Вдобавок, – терпеливо продолжала леди Арэх, – мы можем рассчитывать на теплоизолирующий эффект бронеткани, на вторичное свойство ее защитной пленки. Но я бы не слишком на это полагалась.

– Что ж, будь у меня пальцы погибче, я бы их скрестил. – Свин по очереди взглянул на нас обеих. – Мы же все равно это сделаем? И только для того, чтобы убедиться, что у Пинки нет никаких нереалистичных идей насчет оставшегося ему срока жизни?

– Чтобы убедиться, что их нет ни у кого из нас, – сказала я и решительно повернулась к приборам. – Когда начнем снижение, оставшиеся ракеты смогут уточнить позицию цели. Откладывать нет никакого смысла. Если это не наша цель, значит мы ее уже не найдем. Пристегнитесь. Я готовлюсь войти в атмосферу Харибды.

Леди Арэх следила за работой продолжавшего разогреваться гипометрического устройства. Хотя она заверила меня, что никакое ускорение не повлияет на его функционирование, я все же не дала «Косе» чересчур резко сорваться с орбиты. Я постаралась, чтобы корабль вошел в верхние слои атмосферы ледяного гиганта как можно мягче, с вертикальной скоростью всего один километр в секунду. «Коса» вела себя странно, и мне приходилось постоянно пересчитывать управляющие параметры. Устройство в утолщении на ее хвосте действовало как адский гироскоп, презрительно воспринимая все попытки сохранить вращательный момент.

Голубой горизонт Харибды превратился из дуги в прямую линию. Поверхность ледяного гиганта все больше заполняла собой небо, горизонтальная перспектива сокращалась, и вот уже стали видны туманные слои водяных и метановых облаков. Как бы мы ни радовались тому, что наше продвижение происходит в дневное время, достигавший Харибды свет проникал лишь на несколько сотен километров ближе к ее ядру. На уровне нашей цели, куда не доходил ни один фотон, царила вековая тьма, как и в самой глубокой океанской впадине.

Корабль беспрепятственно вошел в верхние слои атмосферы. Сила тяжести была близка к стандартной – хотя масса Харибды и составляла около семнадцати масс Земли, планета была вчетверо больше. Именно этот факт бодрил меня больше всего, поскольку изначально предполагалось, что нам придется работать в условиях высокой перегрузки. Даже если бы сюда добралось старое тело Уоррена, у него не возникло бы никаких проблем с гравитацией, особенно после омолаживающих процедур. Но сейчас Уоррен находился в теле Сидры, и одно g воспринималось как нечто достойное презрения.

Пока мы снижались все с той же скоростью один километр в секунду, давление поднялось до одной атмосферы – примерно такое же испытывала «Коса» перед посадкой на Арарате. Но здесь было намного холоднее, а воздуха не хватило бы для поддержания жизни в любом ее виде. Хотя мы еще не нуждались в криоарифметических устройствах и гидеоновых камнях, я привела их в действие, чтобы проверить интеграцию с кораблем. Судя по нашему опыту, полученному в фотосфере, требовалось обеспечить гармоничное взаимодействие между двумя системами, не давая одной из них получить дестабилизирующее превосходство над другой.

Давление и температура росли с каждым километром. При десяти атмосферах мы уже находились под толстым пепельно-серым облачным покровом, превращавшим дневной свет в сумерки.

Внизу ярко вспыхнул последний из акустических зондов. Поиск цели завершился, но точнее ее позицию смогут определить только датчики «Косы», когда та окажется достаточно близко. Цель находилась внутри кубического объема со стороной примерно сто километров, и анализ отраженного сигнала указывал на целостный объект со сложной асимметричной геометрией, протяженностью от десяти до двадцати километров, ориентированный вертикально.

При двадцати атмосферах дневной свет оставил все попытки проникнуть глубже. Стало черно, как в склепе, и даже фальшивые иллюминаторы «Косы» не давали ни малейшего намека на то, где верх, а где низ. Темноприводы потеряли свою эффективность по сравнению с реактивными двигателями на холодном газе, и вдоль бортов «Косы» открылись похожие на жабры щели, которые начали всасывать атмосферу, сжимать ее и выбрасывать наружу. Из корпуса выросли стабилизаторы с рулями высоты, а мои органы управления превратились в нечто более подходящее для подводной лодки.

– Весьма способный корабль, – прокомментировала леди Арэх на глубине с давлением сто атмосфер. – Пожалуй, я бы не отказалась от такого же.

– Прибереги похвалу – он пока не прошел серьезных испытаний. По сравнению с тем, что ниже, мы все еще в вакууме.

– Нам что, должно полегчать от твоих постоянных упоминаний, насколько там все ужасно? – спросил Пинки. – Может, как-нибудь сами сообразим?

Я на секунду отвела взгляд от приборов:

– Тебе это доставит больше радости, Пинки?

– Сейчас хоть электрический зонд воткни мне в центр удовольствия, я не развеселюсь.

Между тем атмосфера становилась горячее и плотнее, она все больше походила на теплую жидкость, чем на газовую смесь. Мы миновали уровень в пятьсот атмосфер, затем в тысячу. «Коса» оставалась невозмутимой, несмотря на раздававшийся внутри нее глухой лязг и стоны. Решив, что Пинки сейчас меньше всего нуждается в моих ободряющих словах, я предпочла промолчать.

При давлении в десять тысяч атмосфер начали вспыхивать индикаторы перенапряжения, внушая легкую тревогу. Среда, которую пропускала сквозь себя «Коса», теперь скорее напоминала горячую, вязкую лаву, чем что-либо похожее на воздух. Пора привести в действие вспомогательные системы, стабилизировав их до того, как они понадобятся нам по-настоящему. Я ускорила циклы охлаждения криоарифметических устройств в логарифмическом масштабе, то и дело останавливаясь и позволяя гидеоновым камням достичь временного равновесия. Из девяти узлов развернулась бронеткань, сливаясь в липкую, плотно прилегающую пленку, похожую на слизь миноги. Датчики «Косы» подернулись туманом, а затем адаптировались. Они все так же видели сквозь ткань, которая могла быстро исчезать и вновь появляться в определенных частях корабля, позволяя работать реактивным двигателям и рулям. Этот мерцающий эффект действовал столь искусно, что атмосфера не имела никаких шансов прорваться сквозь слабые места.

Долгие минуты снижения следовали одна за другой. Поскольку тьма снаружи оставалась неизменной и ничто внешне не указывало на давление и температуру за бортом, легко было вообразить, будто мы неподвижно висим на одной и той же высоте. Но хотя скорость нашего снижения замедлилась – «Косе» приходилось сопротивляться собственной плавучести, пытаясь уйти глубже, – мы продолжали преодолевать сотни метров в секунду. Показаниям датчиков давления и температуры уже нельзя было верить из-за влияния бронеткани, оставалось полагаться лишь на прогнозы, основанные на нашем ожидаемом перемещении. При пятидесяти тысячах атмосфер любой зонд, который «Коса» пыталась выпустить перед собой, проталкивая его сквозь бронеткань, будто рожки улитки, тотчас оказывался пожран окружавшей нас «лавой».

Наша цель все еще находилась в тысячах километров под нами. Внезапно меня пробрала холодная дрожь – не от жуткой мысли о том, каким чудовищным внешним условиям способна противостоять порожденная чуждым разумом машина, а оттого, что увиденное нами на Арарате ясно свидетельствовало: даже такой уровень неуязвимости все же не способен защитить от волков и их оружия. Почему мы, глупцы, решили, будто в этой штуковине есть нечто такое, что может превзойти технологии волков, учитывая уже представленные нам доказательства?

А потому, что инкантор – не обычное оружие и даже гнездостроители не применяли его иначе как последнее средство.

И я это знаю… Собственно, почему?

Опять-таки: потому что.

Потому что. Потому что. Потому что.

– Ты что-то бормочешь под нос, Воин-Сидра, – сказала леди Арэх. – Не слишком хорошая привычка. И не очень-то уместная сейчас.

– Гипометрическое устройство ведет себя как надо?

– Вполне. Разогрев подтвержден. Можно сказать, оно пребывает в задумчивости. Знает, что является скорее творцом, чем оружием, и испытывает острейшую потребность узнать, что же ему предстоит сотворить. Желательно побыстрее удовлетворить эту потребность, иначе… – Леди Арэх замолчала, и на лице отразилась едва заметная тревога.

– Мне знаком этот взгляд, – проговорил Пинки. – И он мне не нравится.

– Поступил сигнал от мониторов, которые мы оставили на орбите Харибды. Воин-Сидра заметила бы его, не будь она слишком занята «Косой».

Я действительно заметила сигнал через какую-то пару секунд после леди Арэх и восприняла ее слова как упрек. Пара секунд по меркам сочленителей могла равняться целому дню.

– Вряд ли стоит ждать чего-то хорошего.

– Безусловно.

– Если вы забыли, на этом корабле есть некто третий, – проворчал Пинки.

– Если бы мы про тебя забыли, Пинки, то не обсуждали бы этот сигнал вслух. Мониторы обнаружили активность волков.

– Только этого мне и не хватало для полного счастья.

Решив, что какое-то время корабль может справляться и сам, мы с леди Арэх быстро просмотрели данные, поступавшие с мониторов по нейтронной связи сквозь окутывавшую нас мглу.

Волки появлялись из укрытий, расположенных вокруг колец и спутников, а также из более отдаленных областей. Их численность была достаточно велика, чтобы вызвать беспокойство, хотя и не могла сравниться с величиной роя, который вился вокруг Йеллоустона. Если полученные от мониторов сведения были верны, то мы видели сейчас относительно небольшую стаю; такая могла бы собраться в любой системе, представлявшей интерес для людей. От внимания ингибиторов в окрестностях Солнечного Дола нас избавлял лишь тот факт, что любые попытки там поселиться воспринимались как чистое безумие. Даже волки предпочитали не тратить зря ресурсы, оставляя там свои глаза и уши.

– Я не стала бы особо волноваться… – начала леди Арэх.

– Можешь не продолжать, – сказал Пинки. – Я уже чувствую, как за этим последует «однако».

– Леди Арэх, возможно, права, – заметила я. – С практической точки зрения данный факт ничего не меняет, разве что последствия неудачи становятся серьезнее. Теперь речь уже не идет об отсроченной гибели, лет через пятьдесят или сто. Если у нас ничего не выйдет, нам крышка, как только покинем Харибду. Не знаю, посмеют ли волки последовать за нами в атмосферу, но уверена, что мы должны создать инкантор, прежде чем улетим отсюда.

– Я даже рада, что они тут, – сказала леди Арэх. – Чем раньше дадим понять, насколько далеко мы готовы пойти, тем быстрее распространится среди них это известие.

– Не понимаю, как они нас увидели. Мы приближались совершенно бесшумно, а во время поисков, хоть и рисковали, не вызвали их интереса.

– Мы вели себя крайне осторожно, Воин-Сидра, – согласилась леди Арэх, будто пытаясь меня успокоить. – Их появление совпадает с активацией гипометрического устройства. Скорее всего, волки чувствительны к проявлениям подобных технологий – локальным возмущениям метрики, вызванным нарушением причинности.

– В таком случае, когда наши союзники получат образцы для создания инкантора, им придется действовать очень быстро. Как только у них появится устройство-прототип, находящиеся поблизости волки об этом пронюхают и приготовятся к прыжку.

– Да, потребуется смелость, – кивнула леди Арэх. – Стоит один раз закалить клинок, и его нужно применять без угрызений совести. Без жалости и без колебаний. Так и будет, я знаю.

Пинки почесал рыло:

– На этом корабле найдется, где выпить?

Глава 32

Вскоре мониторы смолкли, – возможно, оно и к лучшему. Даже если бы мы знали, что замышляют волки, это бы нам нисколько не помогло. У нас имелись только одна цель и только один способ ее достичь, но как скоро мы до нее доберемся, никак от нас не зависело. Если волки уже дышали нам в затылок, оглядываться не имело смысла.

За сотней тысяч атмосфер последовали двести. Нас окутывала беззвучная чернота. В основном криоарифметические устройства и гидеоновы камни работали в согласии друг с другом. Время от времени приходилось менять один или несколько управляющих параметров, гася вспышки нестабильности, прежде чем те успевали выйти из-под контроля. Но все ограничивалось легкими стычками и перебранками между разными системами, и меня это радовало.

Снаружи теперь было горячо, как на поверхности звезды – относительно холодной, но все же звезды. Эта чудовищная энергия накапливалась внутри ледяного гиганта с момента его возникновения, на протяжении миллиардов лет. Но вряд ли стоило винить Вселенную в наших страданиях – она вовсе не пыталась быть к нам жестокой, оставаясь величественно безразличной.

– Гравитометр что-то чувствует, – сказала леди Арэх.

Гравитометр, будучи пассивным детектором, ничего не излучал, так что пользоваться им было безопасно. Но до сего момента его сбивали с толку странные выбросы, исходившие от гипометрического устройства, и он не мог опознать никакой сигнал на фоне повышенного шума. Теперь же, похоже, мы оказались достаточно близко от парящего объекта, чтобы гравитометр начал ощущать его воздействие.

Я решила, что «парящий» – не слишком подходящее слово. Если бы объект пребывал в равновесии с похожей на жидкость атмосферой, он бы вытеснял в точности такую же массу водородно-гелиевой смеси, какой обладал сам, и, соответственно, оставался бы невидимым для гравитометра. Но он был намного тяжелее, чем объем вытесняемого им газа. Он должен был тонуть – собственно, утонуть уже давно, вероятно оказавшись далеко внизу, где-то в переходной зоне между атмосферой и по-настоящему жидкой мантией.

Гравитометр дал его контуры красной векторной графикой с зелеными техническими сведениями поверх нее. Мы теперь имели более точное впечатление по сравнению с полученным ранее от акустических зондов.

Высота объекта – пятнадцать с половиной километров. Наиболее широк сверху; книзу сужается неравномерно, отчего выглядит кривобоким и грубо отесанным, и еще кажется, будто от него отвалились какие-то части. В самом низу завершается не острием, а чем-то наподобие нескольких зазубренных пальцев, тянущихся к ядру Харибды.

Снижение продолжало замедляться – всасывавшие жидкость двигатели достигли предела своих возможностей. Мне ничего не оставалось, как снова запустить темноприводы. Они обеспечивали тягу, но ничего не излучали, так что выдать нас не могли. Однако тепловая нагрузка на корабль возросла, что требовало бо́льших усилий от криоарифметических устройств, которые начали конфликтовать с гидеоновыми камнями. Я представила себя в роли охотника с двумя способными, но непослушными гончими. Несмотря на всю их преданность хозяйке, они с лаем кидаются друг на друга и норовят вцепиться в глотку.

Приходилось действовать крайне осторожно.

– Если «Коса» выдержит, – сказала леди Арэх, – то надо будет облететь эту штуковину, хорошенько ее рассмотрев со всех сторон. Возможно, где-то есть очевидная точка входа, которую мы отсюда попросту не видим.

– Если рассчитываешь обнаружить входную дверь со звонком, лучше умерь свои ожидания, – посоветовал Пинки.

– Ни в какой звонок звонить мы не будем, – ответила я.

Когда мы снизились на последние несколько десятков километров и приблизились к верхнему краю объекта, корпус корабля скрежетал и стонал, что, впрочем, не означало воздействия на него каких-то реальных сил. То было всего лишь слабое эхо напряжений, не полностью нейтрализованных бронетканью. Ткань генерировалась закрепленными на корпусе «Косы» камнями, но в нормальных условиях она создавала собственное, похожее на клетку, эластичное поле, которое поглощало пытавшиеся сокрушить корабль силы. Однако при давлении в треть миллиона атмосфер даже бронеткань трудилась на пределе своих возможностей.

– Забыл сказать: я так и не нашел, где тут можно выпить, – сообщил Пинки.

Я улыбнулась – он даже не пытался искать.

Мы погружались со скоростью несколько метров в секунду. Вокруг не было ничего, кроме сплошной черноты. Прожекторы «Косы» работали на максимальной мощности, пробиваясь сквозь жемчужный фильтр бронеткани, но поскольку вблизи не попадалось ничего крупнее ледяного зернышка, способного рассеять свет, они с тем же успехом могли быть выключены. Так продолжалось, пока из глубины не возникло нечто. Мои руки замерли на приборах. К этому мгновению я готовилась, но оно все равно застигло меня врасплох.

– А он большой, – сухо проговорила леди Арэх.

Если у корабля гнездостроителей и имелась какая-то предпочтительная ориентация – перед или зад, верх или низ, – то определить ее было невозможно. Прежде нам доводилось видеть лишь останки таких сооружений. Все, что можно сказать об этом объекте: что его широкий и толстый конец напоминал фундамент дворца или собора с множеством башен. Прожекторы выхватывали лишь ближайшие сотни метров поверхности корабля; остальное скрывалось в давящей тьме Харибды.

Из того, что мы могли увидеть, стало ясно, что объект представляет собой плотное ребристо-трубчатое скопление многочисленных элементов, похожих на раковины и расположенных под всеми вообразимыми углами. Либо эти десятки тысяч «раковин» изначально срослись вместе, либо корабль был выточен из чего-то огромного, с гору величиной, по воле некоего безумного архитектора. Между раковинами имелись отверстия – черные щели, уходившие на сотни или даже тысячи метров внутрь. Предложение леди Арэх поискать вход выглядело вполне разумным, но на то, чтобы составить даже приблизительную карту поверхности объекта, ушли бы многие часы. Составление карты его потрохов наверняка заняло бы недели, если не месяцы.

Меня охватила граничащая с клаустрофобией паника. Я представила, как веду по этому лабиринту медленно перегревающийся, натужно скрежещущий корабль, пытаясь отыскать выход из одной тьмы в другую, куда более обширную…

– На этой глубине мои ракеты не выдержат, – сказала я на случай, если у кого-то возникнут сомнения. – И даже если бы можно было использовать их для разведки, я бы предпочла оставить их на потом.

– Полностью с тобой согласна, Воин-Сидра. – Леди Арэх положила ладонь на мою руку, все еще сжимавшую рычаг управления. – Ты отлично справилась, доставив нас сюда. Мы все отлично справились, уже хотя бы потому, что сумели добраться. Невил Клавэйн наверняка бы удивился.

– Скорее удивился бы тому, что нам потребовалось для этого столько времени, – возразила я.

– Старик избавил бы нас от кучи проблем, если бы удосужился кому-нибудь сообщить об этом месте до того, как умер, – сказал Пинки. – Вряд ли он поблагодарил бы меня за эти слова, но все равно это правда.

– Он не осознавал, насколько это важно, – объяснила леди Арэх. – Как и все мы. Даже сейчас приходится напрягать воображение. Если бы не Сидра, никто из нас не догадался бы искать здесь инкантор. Или вообще не подумал бы, что инкантор может существовать.

Оценка леди Арэх касалась Сидры, а не Воина-Сидры, так что комментировать я не стала. Раз уж я не отвечала за оплошности Сидры, то не могла и принимать похвалу за ее проницательность.

«Коса» медленно продвигалась вдоль сужающегося объекта, держась от него в нескольких десятках метров. Мимо нас проплывали раковины, спрессованные в ступени, террасы, шпили и башенки. Некоторые торчали подобно бушпритам, другие крепились на наклонных опорах, похожие на перевернутые канделябры. Время от времени свет прожекторов выхватывал дыру с неровными краями, как будто часть корабля оторвало взрывом, и это служило напоминанием – если мы вообще в таковых нуждались, – что гнездостроителям все же не удалось победить своих врагов; они лишь выработали стратегию, сводившую к минимуму вероятность столкновения.

Пятнадцать дополнительных километров выглядели мелочью по сравнению с расстоянием, на которое мы уже углубились в Харибду, но все наши системы работали на пределе. Криоарифметические устройства сражались с теплом, как поступавшим снаружи, так и с излучаемым темноприводами. Гидеоновы камни пытались угнаться за их алгоритмическими циклами, завивая и изгибая бронеткань вокруг водоворотов антиэнтропийной активности, воспринимавшихся ими как угроза, которую следовало сдержать или даже нейтрализовать. Попытка уйти еще глубже увела бы «Косу» в опасные воды, где нас ждало неведомое – то, что нам прежде не доводилось ни испытывать, ни моделировать.

И потому, когда над нами проплыли самые нижние части объекта, похожие на шпили концы раковин, мы смогли облегченно вздохнуть. Мы медленно поднялись до нижнего торца и обогнули объект по спирали, чтобы наиболее эффективно закартировать его. Никаких люков или по крайней мере чего-то похожего на них нам не встретилось.

Оставалось лишь проделать вход самим.

Посовещавшись с леди Арэх и Пинки, я выбрала место примерно на половине высоты корабля – похожий на бородавку вырост, состоящий из пары десятков раковин, по крайней мере на два километра ниже видимых следов разрушений. В поврежденную зону входить не хотелось. Архитектура этих кораблей была модульной, разделенной на независимые объемы переборками из раковинного материала. Даже если часть корабля разрушилась, впустив внутрь атмосферу Харибды, в прилегающей к ней части может оставаться обычное, приемлемое для гнездостроителей давление.

Сориентировав «Косу» вертикально, я медленно подводила ее ближе, пока верхний шлюз не оказался в метре от выпуклой поверхности одного из раковинных выростов. Составив с помощью лазера его точную карту, «Коса» изменила форму своего шлюза так, чтобы две поверхности соприкоснулись с точностью до атома. Затем я завершила сближение, уменьшая расстояние, пока не произошел контакт и бронеткань не вогнулась внутрь шлюза. Она сопротивлялась дальнейшему движению, но я увеличила тягу двигателей и вынудила ее прильнуть к поверхности объекта. Теперь она имела топологическую форму мешка с вытянутой горловиной, окутывая «Косу», но прижимаясь кромкой горловины к выпуклой поверхности раковины. Убедившись, что соединение стабильно, я уменьшила мощность темноприводов – парящий объект уже взял на себя большую часть работы по удержанию нас на глубине.

– Отлично, Воин-Сидра.

Я убрала руки с приборов. Они были липкими от пота.

– Спасибо, леди Арэх.

«Косе» потребовалось несколько минут, чтобы реорганизовать свое внутреннее расположение, обеспечив удобный путь к отсеку со скафандрами и верхнему шлюзу. Минуты эти нам пригодились – всем нужно было собраться с мыслями и определить план дальнейших действий.

Мы молча облачились в скафандры, нервничая, как перед казнью. Поскольку не брали с собой ничего, кроме имевшихся в скафандрах инструментов, оружия и датчиков.

Шлюз «Косы» плотно прижимался к поверхности чужого корабля, не обнаруживая ни встречного давления, ни каких-либо ядовитых веществ или излучений, которые могли бы внушать тревогу.

Мы откачали воздух из шлюза, и я, не говоря ни слова, открыла внешний люк. За ним поблескивал белый, чуть просвечивающий раковинный материал. Все мы уже знали его на вид и на ощупь, но никогда не видели как часть корабля, в какой-то мере сохранявшую функциональность. Те раковины, что мы находили на Арарате, были безнадежно испорчены, но даже с ними работать оказалось невероятно трудно.

– С чего начнем? – спросила леди Арэх. – С лазеров, бозеров, резаков под давлением?

Я коснулась ладонями поверхности и совершила ряд точных движений, используя пясти для воздействия на узкие контактные полоски, расположенные на второстепенных гнездостроительских выростах. Делать это приходилось быстро, работая двумя конечностями с интерфейсом, предназначенным для четырех. Леди Арэх и Пинки наблюдали за мной, благоразумно предпочитая молчать. На поверхности возникали пузыри и темные пятна в виде геометрических узоров, запрашивая мои права и намерения. Получить пропуск в корабль гнездостроителей было не так-то просто, даже зная их язык. Я быстро составляла ответы, вежливо и уверенно подтверждая свои полномочия.

На раковине образовалась черная точка, она быстро выросла, превратившись в круглое отверстие диаметром метра полтора. Добравшись до края нашего шлюза, отверстие перестало увеличиваться. За ним простиралось темное пространство неопределимого размера. Стена из раковины была не толще ногтя. Я вздрогнула, представив, что должен выдерживать этот материал за пределами границ шлюза и той части бронеткани, которая прильнула к кораблю.

– Можно идти, – сообщила я.

– Вряд ли кто-то из людей столь долго и мучительно размышлял о гнездостроителях, как я, – сказала леди Арэх. – И вряд ли кто-то собрал о них больше обрывков всевозможных знаний. Кроме тебя, Воин-Сидра. Но даже ты не могла выучить их язык. Никому не удавалось найти какие-либо письменные источники или…

– Значит, мне невероятным образом повезло, – ответила я, первой двинувшись к отверстию. – Давайте не будем тянуть. Проход признал мои полномочия, но может закрыться, как только я окажусь внутри.

– Может, еще не поздно пойти выпить?

– Для многого уже слишком поздно, Пинки. – Мне, однако, все же хотелось его успокоить. – Около двухсот лет назад Сидра наткнулась на архив гнездостроителей, включавший в себя жестовые команды. До сего дня их не доводилось испытать на практике. Сидре не хотелось раньше времени пробуждать надежду. Если бы ничего не вышло, мы бы прибегли к масс-энергетическим средствам, а может, даже ограниченно применили гипометрическое устройство в режиме оружия.

– Мне только кажется или ты с каждой минутой все хуже понимаешь, чего от нее ждать?

– И тем не менее вряд ли ты станешь спорить с тем, что дверь она открыла. Иди, Пинки. Я за тобой.

Я остановилась по другую сторону отверстия и протянула руку Пинки и леди Арэх. Кроме света из шлюза «Косы», путь нам освещали только скафандры. Обследовав радаром пространство, в котором мы оказались, мой скафандр сообщил, что обнаружил гладкую стену и что мы находимся в цилиндре диаметром порядка шестидесяти метров. Я усилила мощность шлемного фонаря и увидела слабое, молочного цвета отражение в окружавшей нас изогнутой поверхности. Пол под ногами оказался всего лишь уступом длиной в несколько метров, который резко обрывался в пустоту.

– Мы в чем-то вроде шлюза, – сказала я. – Сейчас в нем вакуум, как и в нашем. Видимо, это универсальная конструктивная черта, вне зависимости от расы. Мы выбрали точку входа почти случайно, но, вероятно, вся поверхность корабля покрыта подобными ячейками, чтобы гнездостроители могли входить и выходить, когда им захочется. Им не требовался фиксированный набор шлюзов, как нам, – они могли создать функционирующий шлюз в любом месте, просто с помощью соответствующих жестов. Леди Арэх, вы прошли?

– Прошли оба, Воин-Сидра, – и, похоже, дверь за нами закрывается, как ты и говорила.

– Это радует – значит, ячейка все еще работает как надо. Если я права, скоро должно уравняться давление.

– Раз уж ты так хорошо владеешь информацией, чего ожидать от их атмосферы?

– Преобладает кислород, но она слишком теплая, едкая и плотная – не подышишь. Но, конечно, по сравнению с Харибдой это приятный ветерок. Мы также можем заметить…

– Сила тяжести падает, – перебила меня леди Арэх.

Я ознакомилась с показаниями на лицевом щитке – они совпадали с нейроданными, возникшими в моей голове.

– Да. Для гнездостроителей одно g – слишком много, чтобы передвигаться без вспомогательных средств. Вероятно, большая часть корабля создает свою среду с уменьшенной гравитацией. Шлюз обеспечивает оба перехода – как смену давления, так и изменение силы тяжести.

– Пока она падает, а не растет, нам вряд ли стоит беспокоиться. Я все еще на связи с «Косой», Воин-Сидра. Ты тоже?

– Да, и дверь, похоже, не особо ее блокирует. Тестовые команды принимаются и исполняются.

– Хорошо бы точно знать, когда прекратится связь.

– И даже заранее к этому подготовиться, – сказал Пинки. – У вас ведь еще и нейроконтакт?

– Нейральные протоколы продолжают работать, – ответила я. – Мы можем при необходимости переговариваться по каналам сочленителей. Но поскольку есть еще и ты, я считаю, что злоупотреблять этой связью было бы не слишком вежливо.

– Дамы, если встанет вопрос о спасении моей шкуры, прошу не щадить моих чувств.

– Не будем, – сказала леди Арэх. – Но есть еще одно соображение, о котором не упомянула Воин-Сидра. Словесное общение посредством скафандров может быть безопаснее, чем мысленная связь. Мы пока не знаем, как воспринимает нас этот корабль и какие средства он может применить, особенно если найдет уязвимость в нейроканалах. Не забывай, мы имеем дело с невероятно древней и изобретательной расой, научившейся выживать в любых условиях. Гнездостроители не просуществовали бы столь долго, если бы чрезмерно доверяли чужакам, особенно галактическим выскочкам вроде нас. Может, они не сочтут нас автоматически врагами, но и радушного приема не окажут.

– Если это радушный прием, над ним еще следует поработать, – заявил Пинки.

Он шагнул с края площадки, широко расставив руки, и начал, постепенно ускоряясь, опускаться на дно полости.

– Довольно-таки опрометчиво, – заметила я.

Судя по показаниям наших скафандров, сила тяжести уменьшилась до одной сотой g – примерно такую мы бы ощущали на небольшом спутнике или крупном астероиде. Пинки все же мог с легкостью пострадать или оказаться в ситуации, когда его скафандру пришлось бы прибегнуть к решительным мерам, чтобы сохранить жизнь своему обитателю. Но при такой плотности атмосферы скорость падения была намного ниже, чем в условиях земного давления и гравитации. Огни скафандра блеснули на фоне плавно изгибающегося кверху пола, блестевшего, будто лед, и Пинки приземлился со всем изяществом, какое только возможно для свиньи. Мы с леди Арэх последовали за нашим другом, мягко опустившись по обе стороны от него. Уступ, где располагалась дверь, за которой находилась «Коса», теперь был метрах в десяти над нами, венчая гладкий, скользкий обрыв из раковинного материала. Однако при определенной координации движений ничто не помешало бы запрыгнуть на него обратно; в случае чего помогли бы маневровые двигатели скафандров. Впрочем, меня это не особо беспокоило: если я сумела создать один шлюз, то при необходимости создам и другой, а затем, поскольку нейросвязь с «Косой» сохраняется, перемещу туда корабль.

Я присмотрелась к полу. Казалось, под тонкой просвечивающей поверхностью вихрятся потоки – будто косяки невероятно организованных серебристых рыбешек мчатся со скоростью нервных сигналов. Сквозь подошвы ботинок я ощущала пульсацию отдаленных процессов, столь же постоянных, как работа городского водопровода. Возможно, этот корабль спит, но он вовсе не мертв. А может, его уже пробудило наше появление.

Наконец я оторвала взгляд от пола, и мы прыжками двинулись вперед. Прыгали, пока не оказались у отвесной стены напротив того места, через которое вошли. При нашем приближении в ней без какого-либо вмешательства с моей стороны образовался проход, откуда на наши скафандры полилось голубое сияние. Никаких изменений в воздушных потоках не ощущалось, – должно быть, нас окружала обычная атмосфера пригодных для жизни частей корабля.

Проем имел полукруглую форму; дальше лежал плоский пол. Мы втроем вошли без малейших затруднений. Прежде чем оценить новое пространство, я обернулась и увидела, как отверстие закрывается.

– Связь все еще есть, Воин-Сидра?

– Слегка ослабла, но пока ничего серьезного.

Я окинула взглядом зал, в котором мы оказались, – огромный, круглый, с куполообразным сводом, залитый голубым светом. Судя по данным моего скафандра, диаметр зала составлял чуть меньше восьмисот метров. Гладкие, лишенные каких-либо украшений поверхности испускали обычный для раковинного материала блеск. За ними наблюдалось то же подрагивающее змеевидное движение, что и под полом. От всех поверхностей исходило голубое сияние, стирая тени и не позволяя толком оценить расстояние и перспективу. Здесь не было ни гнездостроителей, ни каких-либо объектов, которые человек мог бы принять за машины или крупные модульные компоненты корабля. Я решила, что вряд ли это рубка управления – скорее нечто вроде атриума или вестибюля. Никаких входных отверстий в стенах или выше на куполе не наблюдалось.

Но путь все же имелся. В полу была выточена дорожка – сужающейся спиралью она круто уходила к середине зала, скрываясь там из виду.

– Это явно действующий корабль, – сказала я. – Вероятно, его хозяева находятся в анабиозе, пережидают опасность, которая вынудила их тут укрыться. Тысячелетие или даже десять тысячелетий – ничто для гнездостроителей. Все, что нам требуется, – найти средства для получения доступа к архитектуре данных корабля.

– Экий пустячок, – хмыкнул Пинки.

– А мы сумеем опознать эти самые средства, когда найдем их? – спросила леди Арэх.

– Я сумею, – ответила я, указывая на потолок. – Над нами двигатели и компоненты защиты, кубические километры опасных технологий, практически не требующих внимания экипажа. – Затем я указала на спиральную дорожку. – Под нами командно-управляющее ядро, инкубаторы, ясли и анабиозные камеры. Там и следует искать прямой портал в архитектуру данных. Вряд ли придется забираться слишком глубоко, чтобы найти то, что нам нужно.

– Можно подумать, ты там уже побывала, – сказал Пинки.

– Это не так.

– Кто сейчас ответил? Воин-Сидра, Сидра или старик?

– Никто из нас.

– Но ты обладаешь информацией, о которой до сих пор не было даже намека, – сказала леди Арэх. – Это, в частности, набор жестовых команд. Ты в самом деле нашла его в каком-то архиве, Воин-Сидра?

– Возможно, я кое-что упростила.

– Или попросту соврала? – спросил Пинки.

Это прозвучало деловито, без тени упрека, словно он хотел извлечь максимум пользы из ситуации, в которой оказался.

Я понимала, почему Невил был рад иметь такого друга.

Его друга. Нашего друга. Моего друга.

– По сути ничего не изменилось. Мы явились сюда за инкантором. Мы добудем инкантор – образцы, которые нужно предоставить «Косе», – и улетим. – Я шагнула на спиральную дорожку. – Предлагаю воспользоваться этим путем, вместо того чтобы тратить топливо. Корабль наверняка как-то ощущает наше присутствие, и не хотелось бы показаться невежливыми гостями.

Леди Арэх и Пинки последовали за мной.

– А он не сочтет бестактностью взлом архитектуры данных? – спросил Пинки.

– Прибережем эту бестактность на крайний случай, – ответила я. – Поскольку возможны последствия.

Пинки остановился, наклонился вперед и упер руки в бока.

– Пока путь назад еще не слишком далек, позволю себе спросить: мы в самом деле намерены спуститься в эту жуткую дыру?

– В самом деле, – весело сказала я. – Радуйся, Пинки. Сегодня славный день. Тебе предстоит совершить грандиозное открытие. Еще никто из позвоночных не бывал внутри подобного корабля.

Он выпрямился:

– День будет еще более славным, если кто-то из позвоночных сумеет оттуда выбраться.

Мы продвигались гуськом по уходящей вниз спирали. Голубое свечение становилось все резче и ярче. Под дорожкой, будто дразня, носились, вились, мерцали узоры.

– Что нам известно о гнездостроителях, леди Арэх?

– Очень мало, Воин-Сидра. Фрагменты событий и фактов, смутные воспоминания наиболее здравомыслящих контактеров из числа жонглеров образами. Отчасти они согласуются друг с другом, отчасти нет. Сюда можно добавить мои собственные обрывочные впечатления о пребывании в матрице Гадеса – когда, можно сказать, я даже не была по-настоящему жива.

– И какой мы сделаем вывод из этой разрозненной информации?

– Гнездостроители – древняя галактическая раса, одна из немногих, кому удалось избежать полного вымирания. Они имеют органическую, а не машинную природу. Их исходная форма аналогична земным членистоногим – это своего рода разумные крабы или омары. Название происходит от созданных ими обширных, свободно парящих в космосе сооружений – напоминающих гнезда скоплений раковиновидных элементов, в сотни, в тысячи раз крупнее этого корабля. Но после нашествия ингибиторов большинство гнездостроителей покинули эти сооружения, превратившись в кочевников.

– Все верно, – подтвердила я. – И вместе с тем ошибочно.

Глава 33

Дорожка, чей наклон и радиус больше не менялись, уходила вниз подобно штопору. Ограждения отсутствовали, и в условиях микроскопической силы тяжести можно было легко сойти с нее и полететь вниз, при необходимости замедляя падение двигателями скафандра. Но я решила без нужды не провоцировать корабль.

– В чем ошибка, Воин-Сидра?

– Гнездостроители не смогли выжить. Они мертвы.

Пинки что-то пробурчал под нос. Мы продолжали спускаться.

– Не понимаю, на чем основано твое утверждение. Этот корабль вполне активен. Ты говорила, что на нем есть команда, пусть даже она в анабиозе. Как гнездостроители могут быть мертвы?

– Потому что все, что мы тут видим, создано не гнездостроителями. Сейчас объясню.

– Да уж, сделай одолжение, – кивнул Пинки.

– Когда-то давно – временной масштаб уже не имеет значения, но речь идет почти о миллионе лет – гнездостроители встретились с другой расой, тоже бежавшей от ингибиторов. Разница заключалась в том, что та, другая раса не признавала никаких этических норм. Обнаружив, что гнездостроители разработали стратегию, позволяющую полноценно существовать и путешествовать в космосе, эта вторая раса решила на них паразитировать.

– Каким образом? – спросила леди Арэх.

– Пришельцы завладели их телами. Они полностью завоевали космическую цивилизацию гнездостроителей, используя пленников, по сути, как средство передвижения. Разум гнездостроителей деградировал до чисто служебных функций, в то время как все мыслительные процессы взяли на себя хозяева. У них имелось самоназвание, но мы сойдем с ума, если попытаемся его произнести, так что будем называть их слизняками. Эти слизняки – владельцы и хранители всего того, что мы видим вокруг. Они управляют цивилизацией зомби, которые лишь внешне выглядят как гнездостроители.

– Это же…

– Все по Дарвину, леди Арэх. Не больше и не меньше. Волки довели всех нас до крайности, и именно в крайностях можно найти выражение как красоты, так и жестокости. Но не будем судить слизняков чересчур сурово. Биосфера Земли породила не меньшие ужасы межвидовой узурпации прав, включая настоящий геноцид. Если сомневаешься, спроси любого неандертальца.

– Теоретически это все, конечно, интересно, – согласилась леди Арэх. – Но мы пришли за их оружием, а не за их совестью.

– Разумно, поскольку таковая у них отсутствует.

– Твои познания удивляют меня, Воин-Сидра. Не сомневаюсь в их надежности, – скорее всего, они происходят из того же источника, который научил тебя, как проникнуть в этот корабль и понять его организационную структуру. Ты всегда знала больше, чем было доступно нашему пониманию. Сам факт существования инкантора… Надо полагать, насчет него мы не ошибаемся?

– Нет, инкантор вполне реален.

– И теперь, когда мы здесь, ты уверена, что нам удастся его получить?

– Гнездостроители никогда бы его добровольно не отдали, как и слизняки. И для тех, и для других инкантор был оружием на самый крайний случай. Они считали – вероятно, обоснованно, – что ни одна низшая раса не удержится от того, чтобы применять его без разбора.

– Окажемся ли мы лучше?

– С ответом можно подождать еще тысячу лет. Сегодня мы делаем все возможное, чтобы выжить. Но, отвечая на первый твой вопрос, могу со всей уверенностью сказать: мы сумеем получить инкантор.

– И на чем же основана эта уверенность?

– У нас есть союзник, леди Арэх. Из местных. Пока могу лишь сказать: неправда, что слизняки не осознают своих преступлений. Есть те, кто считает иначе.

– Ты встретилась с одним из них, – восхищенно проговорила леди Арэх, будто только что нашла решение мучительной загадки, оказавшееся столь же восхитительным, сколь и очевидным. – Это единственный возможный ответ. В своих путешествиях, еще до того, как тебя занесло ко мне на орбиту, ты встретила одного из них и получила от него информацию. Вот откуда тебе известно, почему настолько важен этот парящий объект. Вот почему мы все теперь здесь. Это верно?

– Достаточно верно, чтобы служить нашим целям.

– И упоминать об этом, конечно же, было совсем не обязательно, – упрекнул Пинки.

– Сидра ничего не скрывала – просто ты не задавал ей нужных вопросов. – Я замедлила шаг, указывая на большие неподвижные силуэты за окружавшими спираль голубыми стенами. – Сушильные камеры. Видите гнездостроителей?

В слабом мерцающем свете виднелись расположенные по спирали ниши. В каждой покоился ракообразный инопланетянин – смутные водянистые очертания на фоне постоянно меняющейся голубизны. Леди Арэх ошибалась, я никогда прежде не видела гнездостроителя в каком бы то ни было состоянии. Все эти панцирные организмы имели похожие размеры и пребывали на одной стадии развития – значит, они одновременно прошли через ясли и столь же одновременно сбросили экзоскелеты. Туловище, имевшее около метра в поперечнике, покрывала складчатая оболочка с многочисленными отверстиями для конечностей и сенсоров. Ноги и мантипуляторы были плотно прижаты к телу, отчего существа казались засушенными.

– Никогда не любил крабов, – заметил Пинки. – А теперь еще меньше люблю.

Сушильные камеры продолжали сменять друг друга на протяжении многих витков спирали, имевшей высоту в добрую сотню метров. И это была лишь одна из сотен таких спиралей, разбросанных по всему кораблю с целью восполнить потери в случае катастрофы или нападения. Наконец витки снова начали расширяться, а затем мы вошли сверху в столь же большой, как и предыдущий, зал, в куполе которого тоже была прорезана спиралевидная борозда-дорожка. Внизу, залитое все тем же не дающим теней голубым светом, открывалась куда более многообещающая картина: геометрически правильный участок пола, похожий на регулярный парк, между аллей которого выросли похожие на толстые листья функциональные компоненты корабля.

– Мне кажется, тебе стоит кое о чем упомянуть, – сказала леди Арэх. – Там, внизу, что-то движется, причем весьма организованно.

– Да, – подтвердила я.

В пятидесяти метрах под нами прыгали и ползали по дорожкам бледные юркие существа, которые появлялись из отверстий в полу и нижних частях стен, сходясь по радиальным линиям в группы. В условиях малой силы тяжести они двигались с невероятной скоростью, будто стекающаяся ручейками жидкость.

– Они же вроде должны лежать в анабиозе, – напомнил Пинки.

– Посмотрим, чего они от нас хотят, – сказала я. – Непохоже, что у них есть оружие или броня.

Пинки посмотрел на меня:

– Это же гигантские бронированные крабы. Они сами – и оружие, и броня.

Гнездостроители вползали на спираль, выстраиваясь в ряд. Если прежде такие дорожки казались не самым удобным средством связи между разными частями корабля, то теперь я видела, как быстро и с какой легкостью движутся по ним его обитатели.

– Отойдите назад. – Прижавшись к внешней стене спирали – которая теперь была стеной купола, – я дала знак Пинки и леди Арэх последовать моему примеру. – Они никак на нас не реагируют. Если бы обнаружили наше присутствие и сочли его опасным для корабля, нас бы уже остановили или убили. Дело в чем-то другом.

– Они нас заметят, когда пройдут мимо! – возразила леди Арэх.

– Не думаю. Но это проще проверить, не пытаясь вжаться в стену.

– Пожалуй, предпочту пока не проверять, – поворчал Пинки, убеждая свой скафандр еще плотнее распластаться на стене.

Чем ближе подбирались к нам гнездостроители, тем быстрее они преодолевали очередной виток спирали. Всего их было около шестидесяти, на первый взгляд одинакового размера и формы, но при более пристальном рассмотрении наверняка бы обнаружились различия. У меня имелась теория, но озвучивать ее не имело смысла, пока эти существа не минуют нас.

Они пробежали последний круг под нами. Хотя мы не дышали внешней атмосферой, наши скафандры пользовались ею для восприятия звуков. Гнездостроители приближались с непрерывным металлическим шуршанием, будто из ножен извлекались тысячи мечей. Больше не раздавалось ничего – ни криков, ни слов, ни дыхания, ни каких-либо намеков на координацию действий.

Гнездостроители промчались мимо, все так же вприпрыжку. Как я и надеялась, на нас они не обратили ни малейшего внимания. Десять, двадцать – наверх, вдоль сужающейся спирали, в сторону сушильных камер и других частей корабля. Тридцать, сорок… Даже в прыжке их ребристые, зазубренные спины не доставали нам до бедра. Лишь под конец один из них, оказавшийся ближе к стене, чем остальные, зацепился за носок башмака леди Арэх, на мгновение потерял равновесие, несмотря на множество ног, и в возникшем хаосе не только свалился с края дорожки, но и увлек с собой еще двух. Они падали медленно, не шевеля ногами, а когда мягко приземлились – судя по всему, не пострадав, – вновь полезли наверх.

– Это функционеры, – сказала я, когда последний из упавших снова миновал нас, спеша за остальными. – В них нет слизняков. А если и есть, то их умственные способности сильно снижены – либо в результате несчастного случая, либо в наказание. Они послушны, как подвергнутые лоботомии. Функционеры бодрствуют, пока остальная команда лежит в сушильных камерах. Исконная нервная система этих гнездостроителей сохранена ровно в той степени, чтобы можно было использовать их как биологических роботов, обслуживающих корабль. Мы их нисколько не интересуем, они толком не осознают нашего присутствия, даже проходя мимо. Им приказано отправиться в другую часть корабля с целью, не имеющей к нам никакого отношения. По крайней мере, прямого отношения, – уточнила я.

– Волки, – сказала леди Арэх.

– Вполне вероятно, что корабль обнаружил их присутствие в окрестностях Харибды и теперь переходит в режим готовности. И функционеры – часть этой подготовки.

– Боевые посты? – спросил Пинки.

– Вряд ли. Пока что гнездостроители выживали, избегая столкновений. И чтобы это изменить, потребуется очень многое.

Мы спустились до самого пола, но вторую волну гнездостроителей по пути не встретили. Я снова напомнила себе, что все увиденное нами с момента прибытия на этот корабль – лишь малая доля того, что на нем происходит. Возможно, по нему перемещаются многие тысячи функционеров, а какой-то процент спящей команды может находиться в процессе пробуждения, готовясь применить свои более совершенные умственные способности.

Мы пересекли пол, в любой момент ожидая очередного извержения гнездостроителей. Я почти не сомневалась, что они, если и появятся, не проявят к нам особого интереса, но они все равно могли стать помехой. К тому же существовала вероятность, что мы спровоцируем корабль действиями, которые уже сложнее будет игнорировать ему самому или его обслуге.

Из пола поднимались многочисленные выросты разнообразной формы. Каждый выглядел как мясистый просвечивающий мешок высотой мне по грудь, покрытый розовой или пурпурной пленкой; внутри шевелились светящиеся силуэты. От выростов отходили ложноножки всех форм и размеров – некоторые напоминали желеобразные утолщения, а другие имели множество граней, сверкавших преломленным светом. С человеческой точки зрения все эти выросты являлись управляющими терминалами, статусными панелями, портами для ввода данных, а также, возможно, имели десятки других предназначений, включая медицинскую диагностику или даже средства для наказания или эвтаназии. Я поискала в памяти информацию о них, которая, как я полагала, должна была всплыть естественным путем, так же как и умение исполнять жестовые команды, – но тщетно. Я знала, на что смотрю, могла классифицировать объекты, отчасти догадывалась, для чего они служат, но конкретные подробности оставались для меня непостижимы.

– То самое место? – спросил Пинки.

– Ничем не хуже любого другого. Но я должна прибегнуть к методу проб и ошибок, чтобы найти нужный путь – тот, который приведет нас к образцам инкантора.

– Какое это удовольствие – блуждать наугад внутри чужого корабля, который плавает при давлении триста тысяч атмосфер в раскаленном море, способном поджечь звезду!

– Пусть она делает, что считает нужным, – сказала леди Арэх.

– Поверь, я вовсе не собираюсь ей мешать.

Поскольку с чего-то нужно было начинать, я выбрала вырост, увенчанный короной из ложноножек величиной с палец. Леди Арэх и Пинки смотрели, как я засовываю руку в скопище ложноножек, позволяя им осторожно ощупать перчатку и рукав. Выросты стимулировали скафандр химическими и электрическими сигналами, рассчитывая на его реакцию, как будто являлись сенсорным отростком гнездостроителя. Скафандр осторожно отвечал, следуя заранее введенному в него алгоритму. В тех местах, где его касались выросты, он создавал электрохимическое напряжение, пытаясь использовать более углубленную разновидность жестового языка.

В каком-то смысле вырост-терминал говорил со мной, или по крайней мере пытался говорить. Импульсы, принимаемые скафандром, упаковывались и переводились в совместимую с моими нейросистемами форму. Но это вовсе не значило, что я их понимала. Общение шло на недоступном моему непосредственному восприятию уровне – чужая технология вела переговоры с технологией сочленителей, а я только слушала.

Внутри меня прозвучал голос, велевший разъединиться.

Я высвободила перчатку и рукав. Выросты сперва вытянулись, пытаясь удержать, а затем резко отдернулись и свернулись – то ли недоумевая, то ли негодуя.

Леди Арэх взяла меня за руку и оглядела ее на предмет повреждений:

– Что случилось, Воин-Сидра?

– Все в порядке. Мне удалось связаться через этот терминал, но только с локальным узлом, не со всем кораблем. Попробую другой.

– Что происходит, когда ты контактируешь с этими штуками?

– Идут потоки информации между выростом, скафандром и моей прошивкой. Я не все понимаю, но моя программа должна уловить тот момент, когда мы окажемся близко к цели. Пока этого не случилось.

– Сперва жестовые команды, теперь средства для обработки данных гнездостроителей… Ты и впрямь настоящее чудо. – В этих словах прозвучало больше сарказма, чем похвалы. – Может, все-таки расскажешь, как такое возможно, Воин-Сидра? Ты говорила, что Сидра встретила одного из них. Могу лишь сделать вывод, что он передал намного больше сведений, чем пара намеков на то, как вломиться в их корабль.

Я уже стояла возле соседнего выроста с более крупными утолщениями. Собравшись с духом, сунула в него руку. Утолщения сомкнулись вокруг нее, ощупывая с любопытством кормящихся рыбешек. Каждое заканчивалось чем-то вроде рта, который присасывался к моей руке, будто пробуя ее на вкус.

– Сидра нашла слизняка, леди Арэх. Или этот слизняк нашел Сидру. Он оказался исключением из правила, о котором я говорила раньше.

– Слизняк, обладавший совестью?

– По крайней мере, обиженный на себе подобных. С ним поступили несправедливо, и он не пожелал это так оставить. Слизняку солгали. То была огромная, чудовищная ложь, потрясшая основы его мировоззрения. Якобы гнездостроители утратили разум еще до того, как слизняки их обнаружили, и единственное преступление слизняков в том, что они вселились в бесхозные тела, приспособив чужие технологии для нужд постразумной цивилизации. Может, это и был недостойный поступок, нечто вроде космического разграбления могил, но не ксеноцид в буквальном смысле слова.

– И никто из них не знал?

– Любая цивилизация склонна примириться с жестокостями, которые она творила в прошлом. Некоторые принимают это как данность, другие просто забывают. Слизняки предпочли стереть из памяти свои преступления, внушив себе, что гнездостроители всегда были пустыми носителями, и не более того. Настолько поверили в этот вымысел, что он сделался фактом. Но слизняк Сидры совершил открытие, опровергшее «факт». Он нашел реликты гнездостроителей, указывавшие на то, что разум сохранялся у этих существ до последнего, вопреки тому, что утверждала официальная идеология слизняков. За это слизняк понес наказание, которое вряд ли можно описать нашими словами, и после тысяч ужасных пыток его лишили тела носителя, бросив умирать, как улитку без панциря. По крайней мере, это мы в состоянии понять. Но он остался жив. Ненависть отлично способствует выживанию.

– Со мной именно так и вышло, – заметил Пинки.

Внезапно в моей черепной коробке будто расцвел неоновый фейерверк.

– Я…

– Я тоже почувствовала, – быстро сказала леди Арэх. – Это «Коса». Сигнал тревоги.

Она была права – вспышка в моей голове не имела никакого отношения к гнездостроителям.

– Волки? – спросил Пинки.

– Нет, – ответила я, заставляя себя сосредоточиться на получаемых данных. – Не волки. «Коса» сообщает об инерциальном перемещении. Она все там же, где мы ее причалили, но ее тянет вглубь Харибды. Мы погружаемся заодно с кораблем гнездостроителей. Из-за слабого гравитационного поля мы ощущаем движение, но оно вполне реально. Именно так они реагируют на ингибиторов – не переходят в боевое состояние, а прячутся ближе к ядру Харибды.

– Они бы так не поступали, если бы корабль не мог выдержать? – умоляюще спросил Пинки. – Правда?

– Риск наверняка есть, иначе бы они сразу опустились на предельную глубину. Но проблема не в корабле гнездостроителей.

Сквозь стекло визора я увидела, как Пинки кивнул.

– Не сможет выдержать «Коса».

– Насколько глубже она в состоянии опуститься? – спросила леди Арэх.

– С нашими знаниями о гидеоновых камнях? Предсказать невозможно. На десять тысяч атмосфер, а может, на тысячу. А потом еще чуть-чуть – и нас раздавит.

– В таком случае отменяем операцию. Ты еще способна управлять «Косой»? Подведи ее как можно ближе и создай новый выход. Если не можешь – возвращаемся назад тем же путем.

– Мы пришли за инкантором, – упрямо заявила я.

– На этот раз придется признать свое поражение, но мы еще поборемся после. Командуй, Воин-Сидра. Твои усилия крайне благородны, но, если мы все трое погибнем, это уже никому не поможет.

– Ты забываешь о волках вокруг планеты. У Йеллоустона нам повезло, но тогда у нас были друзья, сумевшие их отвлечь. Здесь помощников нет. Чтобы прорваться сквозь рой волков, нужен инкантор.

– Мы сумеем от них ускользнуть, если уберемся отсюда прямо сейчас. Давай, Воин-Сидра. Сама же сказала: еще немного – и нас раздавит.

Я оставила второй вырост в покое. На этот раз проблема была в другом – не в том, что вырост давал связь только с локальным узлом, а в том, что он, похоже, был запрограммирован на понимание ограниченного набора запросов, как упрощенный терминал, предназначенный для детей. Возможно, это и в самом деле было обучающее устройство для недоразвитых гнездостроителей, имевших на своем счету лишь несколько смен панциря.

Третий вырост был увенчан тонкими, похожими на усики листьями, поблескивавшими отраженным светом.

– Я вызову «Косу».

– Хорошо.

– Леди Арэх, ты мне доверяешь? То, о чем я хочу тебя попросить, весьма непросто для любого сочленителя, даже полусочленителя. И если бы мы поменялись местами, для меня бы это было не менее сложно.

Я услышала полный обреченности и грусти вздох.

– Ты хочешь, чтобы я отключила все мои ментальные барьеры. Тебе нужен неограниченный доступ к моему разуму.

– Как ты догадалась?

– Я же чувствую затылком твое дыхание.

– Извини, не думала, что все настолько очевидно.

– Не важно. – В ее голосе не было злости, лишь полное страха осознание. – Что случилось, Воин-Сидра? Что ты задумала?

Тонкие листья обвили мой скафандр, точно лианы, и крепко сжали в объятиях. Как только они вступили в контакт, поток электрохимической информации стал объемнее, в свою очередь требуя большего от меня.

– Три вещи, – ответила я. – Первое: предоставить тебе полный контроль над «Косой», включая все сопутствующие нейрокомандные процедуры. Ты говорила, что хотела бы иметь такой корабль, – что ж, «Коса» станет твоей, как только ты ей это позволишь. Навсегда.

– Продолжай, – судорожно сглотнув, сказала она.

– Второе: снабдить тебя жестовым синтаксисом. Тебе потребуется лишь малая его часть – чтобы создать шлюз и перейти на борт «Косы». Я выделю этот конкретный набор жестов. Думаю, корабль гнездостроителей послушается – мы пока что вели себя здесь достаточно вежливо.

– А третье?

– Ты обеспечишь обмен данными между моим разумом, твоим, «Косой» и гипометрическим устройством. Как только я получу образцы инкантора, они будут переданы напрямую устройству при условии, что обмен будет возможен и далее.

– Ты могла бы сделать все это и сама, – сказал мне Пинки.

– Да, она могла бы, – подтвердила леди Арэх, поняв мои намерения. – Но только если бы не осталась в корабле гнездостроителей. Ты ведь это собираешься сделать, Воин-Сидра? Остаться здесь, отправив на «Косу» нас с Пинки?

– Другого выхода нет. Мы должны получить образцы, но для этого мне нужно больше времени, чем у нас есть, а рисковать «Косой» нельзя. Если вы отчалите и переместите «Косу» на менее опасную высоту, мы все равно сможем держать связь. Нам нужно лишь успеть передать образцы, и это займет не так уж много времени – они загадочны, но вовсе не сложны.

– Если погрузишься глубже, «Косе» уже не удастся вернуться за тобой.

– Знаю.

– И этот корабль может провести здесь многие годы, даже столетия.

– Это я тоже знаю.

– Система жизнеобеспечения твоего скафандра в конце концов не выдержит.

– Знаю.

– И ты погибнешь.

– Вполне вероятно, леди Арэх, что ограничивающим фактором станет вовсе не скафандр.

– Я тоже так думаю, Воин-Сидра.

Она молча смотрела на меня, и я чувствовала, насколько напряженные процессы идут за опечатанными дверьми ее разума. Но печати уже срывались.

– Чтобы решить этот вопрос, нам вовсе ни к чему устраивать поединок мнений, как было в Ярком Солнце. Мы можем поступить как друзья и союзники. Я… готова согласиться, что другого выхода нет. Будь у меня возможность общаться с этим кораблем, знай я его секреты в той же степени, что и ты, настояла бы на том, чтобы поменяться с тобой местами. Но твоими способностями я не обладаю.

– Ты заметила?

– Что именно?

– Как Вселенная сдвинулась со своей оси. Ты только что призналась в собственной неполноценности.

В ее голосе послышалось нечто похожее на веселье.

– Надеюсь, оно того стоит. Что ж, я снимаю все нейробарьеры, и можешь делать со мной что угодно. Полагаю, ты сумеешь проверить связь с «Косой»?

– Передаю тебе жестовый синтаксис, записываю его прямо в процедурную память. Связь установлена, но передача не начнется, пока образцы не окажутся у меня. До этого будет идти непрерывный поток тестовых пакетов, подтверждая жизнеспособность связи. Тебе покажется, будто ты превратилась в трубопровод под высоким давлением между мной и «Косой», но ничего страшного не случится.

– Не сомневаюсь, Воин-Сидра. – Леди Арэх глядела, как самопроизвольно сгибаются и разгибаются пальцы на ее руке. – Это, конечно же, и есть твой синтаксис – он ищет способ самовыражения, подобно тому как зудящая болячка требует, чтобы ее чесали! Забавно – такое ощущение, будто я всегда знала то, что мне впрыснули в голову считаные секунды назад.

– Извини, что я пошла кратчайшим путем, но так надо. – Я на мгновение сосредоточилась. – «Коса» отчаливает. Я велела ей опуститься на несколько сотен метров, чтобы оказаться вровень с нами.

– Да, я чувствую, как она движется. Твои командные полномочия уже передаются мне. Могу я кое о чем спросить?

– Если только не потребуется чересчур длинный ответ.

– Это твое решение… Я восхищаюсь им и принимаю его. Мы с Пинки сыграем отведенную нам роль. Но мне нужно знать: оно принято единогласно?

– Сидра была солдатом, и Клавэйн тоже. Естественно, у нас случались споры по мелочам, но разногласий в военных вопросах никогда не возникало. Так что Воин-Сидра говорит одним голосом.

– Старик, – сказал Пинки, – если там еще осталась хоть какая-то частичка тебя, то не сомневайся: ты все сделал правильно. Ты огромное бремя взвалил на меня тогда на Арарате, но вряд ли я тебя так уж сильно подвел. По крайней мере, с точки зрения свиньи. – Он помедлил. – И еще, Вонючка…

– Да?

– Считай, что в конце концов ты добился своего.

– Спасибо, что выступил в защиту Уоррена, – ответила я. – Думаю, это крайне важно. И если я могу говорить от его имени, то и от имени Невила тоже. Ты никогда никого не подвел, ни разу в жизни. Я знаю, что с Клавэйнами тебе не всегда бывало легко… но друзей они выбирали так же тщательно, как и врагов.

Пинки судорожно сглотнул:

– Сидра?

– Что ты хотел бы ей сказать?

– Мы справимся. И уж поверь, я всегда буду рядом с ее светлостью.

– Нисколько не сомневаюсь.

Я изобразила улыбку, смущенная затянувшимся прощанием – этой человеческой привычкой, дошедшей до нас из доисторических времен. Как будто отряд первобытных охотников покидает безопасную пещеру, отправляясь в железные объятия Харибды.

– А теперь возвращайтесь на «Косу». Мне же потребуется уйма терпения, чтобы убедить этот терминал отдать инкантор. Уходите. Нужные жесты придут естественным путем, а интуиция направит вас к нужному месту на стене. И отчаливайте, как только окажетесь на «Косе». Всплывайте осторожно – резкое уменьшение давления не менее опасно, чем дальнейшее погружение.

– Мы будем осторожны. – Леди Арэх подняла руку – пальцы больше не шевелились, они усвоили жестовый синтаксис. – Прощай, Воин-Сидра.

– До свидания, – сказал Пинки. – Это было… нечто.

– Воистину, – согласилась я.

Затем я повернулась спиной к друзьям, но это вовсе не означало, что они меня больше не интересуют или что мне не хочется смотреть, как они уходят туда, где им почти ничто не будет грозить. Требовалось полностью сосредоточиться, и я была уверена, что больше никакие наставления им не нужны.

Я полностью погрузилась в электрохимическое взаимодействие с терминалом, выделяя для этой задачи все более обширные области своего разума. Корабль гнездостроителей был жестоким любовником, – чем больше я ему отдавалась, тем большего он требовал. Но серьезность диалога, который он вел, наряду со сложностью и глубиной его запросов убеждала, что я приближаюсь к цели. Он раскрывался передо мной слой за слоем, шепча драгоценные секреты. С его точки зрения, мне можно было доверять.

Чуть позже я ощутила легкое покалывание в голове. «Коса» сообщала, что отчалила и теперь возвращается на относительное мелководье в триста тысяч атмосфер. Но корабль гнездостроителей не прекратил погружаться. Мы опустились уже на пятьсот километров с того момента, когда я проникла на борт.

Я продолжала работать. Завеса пугающей защиты и коварных ложных следов исчезала прямо на глазах. Я увидела ядро, в котором, подобно сокровищу в сундуке, покоились образцы. Корабль задал еще несколько вопросов, выполняя последнюю проверку, и наконец решил отдать добычу. Ядро раскрылось, и заклинание, позволяющее создать инкантор, влилось в мой разум, а оттуда перетекло в разум леди Арэх, из которого, в свою очередь, отправилось в реестры «Косы», где уже нетерпеливо ждала машина-прототип.

– Сидра?

– Да, Клавэйн?

– Похоже, наша бестактность превысила некий порог. Сюда идут гнездостроители.

Мы снова распались на две отдельные личности, хотя это не было нашим сознательным выбором. Скорее целью было выживание, для которого требовалась возможность сосредоточиться на двух задачах. Сидра занималась проблемой инкантора – своего рода информационной разведкой, которая всегда была ее профессией, – а Клавэйн обеспечивал хладнокровное наблюдение за обстановкой. Я все еще оставалась Воином-Сидрой, но то, что теперь внутри меня двое, отрицать было бы глупо.

Появившиеся в зале новые гнездостроители были не столь многочисленны, как первая группа. Я насчитала всего лишь дюжину. Но, судя по независимости их движений, по осторожности и любопытству, это уже не были похожие на роботов функционеры, которых мы видели раньше. Похоже, внутри у каждого находился разумный слизняк, возможно, даже не один, который управлял бронированным телом, словно заменяемым механическим экзоскелетом. Скорее всего, они принадлежали к партии, вызванной из сушильных камер в связи с обнаружением сосредоточения волков. Но, ожив, они заинтересовались аномальной активностью в этом зале и вскоре обнаружили человека в скафандре (они знали о нас кое-что, хоть и относились к нам с полным безразличием), занятого похищением технологических секретов из их архива. Возможно, какая-то системная проверка уже сообщила, что эти секреты относятся к инкантору.

Я – или, вернее, Клавэйн – не стал колебаться. Скафандр отгонял гнездостроителей, не причиняя им серьезного вреда, поскольку наша задача состояла в том, чтобы завладеть данными, а не внести их хозяев в список наших врагов. Тонкий луч, пронзая панцирь, разогревал до кипения находившуюся под ним плоть, отчего гнездостроитель при малой силе тяжести улетал в сторону. Если бы этого оказалось недостаточно, скафандр воспользовался бы разрешением откусывать периферийные конечности, не причиняя вреда слизнякам.

Но если бы пришлось, мы бы их попросту убили.

Тем временем Сидра оставила во всех доступных местах информационной архитектуры корабля неудаляемое послание на языке слизняков, своего рода личное обращение. В понятных нам терминах оно гласило: «Позвольте людям уйти с инкантором, позвольте сделать его дубликат и воспользоваться им так, как они считают нужным, и я сохраню в тайне то, как вы поступили с гнездостроителями. Но если попытаетесь помешать людям сейчас или решите противодействовать им в будущем, правда разойдется повсюду и будет отравлять существование каждого из вас, пока не погаснут звезды. Не сомневайтесь, средства для этого у меня имеются».

Насколько это подействовало, сказать было сложно. Новые гнездостроители уже не появлялись… но, возможно, корабль просто не мог собрать большее их количество за столь короткое время, вынужденный тратить все силы на дальнейшее погружение в ледяной гигант.

Однако тех, кто уже находился здесь, не так-то легко было отпугнуть. Теряя конечности и куски панцирей, они снова и снова набрасывались на скафандр. Я упорно не позволял себе прибегать к более смертоносным методам убеждения. Если пустить в ход высокоэнергетическое оружие, как избежать случайных повреждений, которые оно способно причинить кораблю? Возможно, они сыграют роковую роль, когда корабль погрузится глубже.

– Сколько еще?

– Около двадцати процентов информации уже передано на «Косу».

– Нельзя ли побыстрее?

– Откуда мне знать, Клавэйн?

– Просто спросил.

– От твоего вопроса никакой пользы. Я делаю все, что могу, но процесс идет крайне медленно. Самое узкое место – скафандр, а не связь между моим разумом и разумом леди Арэх.

– Тогда у меня есть предложение.

Наступила долгая пауза.

– Какое?

– Мы в любом случае погибнем, Сидра. Вряд ли кто-то из нас в этом сомневается. И даже если бы я считал, что у «Косы» есть шанс проникнуть в эти глубины, чтобы нас спасти, то не позволил бы подвергнуть риску Пинки и леди Арэх.

– Я согласна, – последовал после некоторого размышления ответ. – Мы и так слишком многого от них потребовали. Что бы ни случилось, здесь наша могила.

– Значит, вопрос не в том, умрем ли мы…

– …Но в том, какую пользу может принести наша смерть.

Снова пауза.

– Сколько, по-твоему, мы смогли бы прожить без скафандра, Сидра?

– Очень недолго. И это было бы крайне неприятное времяпрепровождение.

– А точнее?

– Минуты четыре, от силы пять.

– Но зато исчезло бы узкое место. Особенно если…

– Особенно если сумеем установить прямую физическую связь между кораблем гнездостроителей и нашим разумом… и нас не будет замедлять скафандр.

– Так и нужно сделать, Сидра. Чем быстрее, тем лучше.

Из стратегических точек в полу появлялись новые выросты. Возле них собирались гнездостроители – те, кого не вывели из строя окончательно. Они срывали с мясистых корон похожие на плоды утолщения и соединяли их, образуя нечто более крупное.

– Клавэйн, ты понимаешь, что пути назад уже не будет? Когда нас коснется чужой воздух, я применю блокировку боли и вообще сделаю все, чтобы его можно было терпеть. Но это не сделает нашу смерть намного приятнее.

– Сидра, думаю, она все-таки будет легче, чем у многих других. Что насчет того, кто у нас внутри?

– Меня всегда интересовало, как давно ты об этом знаешь. – В ее голосе послышалась насмешка.

– Дольше, чем ты думаешь. Но не так давно, как следовало бы. Скажу тебе вот что: ты никогда мне не лгала. Я спросил тебя, не устройство ли это жизнеобеспечения, и ты ответила правдиво. Моя ошибка в том, что я решил: это устройство обеспечивает твою жизнь.

– Ты бы верил мне, зная, что я ношу в груди инопланетянина? Слизняка?

– Думаю, со временем я бы понял.

– Врешь.

– Ладно, убедила. Но я пытался.

Гнездостроители между тем собирались вокруг нас. Нечто крупное, сложенное из утолщений, теперь блестело и пульсировало, имея множество прожилок. Существа применили против нас несколько видов оружия. Некоторые отростки выплевывали голубой огонь, нечто вроде жидкой плазмы, – соприкоснувшись со скафандром, она начинала перемещаться, подобно амебе. Там, где плазма проползала, оставалась пузырящаяся дыра, с которой не справлялись программы самовосстановления. Другие выделяли нечто вроде кислоты, прожигая в броне глубокие борозды. Одновременно гнездостроители работали конечностями: кусали и хватали. Оружие скафандра продолжало действовать, и мы позволили ему превысить ранее установленный порог, хотя и не намного.

Вдруг наступил перерыв. Везде валялись тела, конечности и горелые скорлупки. Оставшиеся гнездостроители кружили, шатаясь и хромая, будто обдумывая следующий ход. Вскоре они решат повредить или уничтожить терминал, если это им по силам. Возможно, они боятся повредить корабль, но нельзя исключать, что даже такой исход могут вскоре счесть приемлемым.

Пора.

– Открывай скафандр.

– Мы уверены?

– Да, мы уверены. Давай, пока есть возможность.

Последовала соответствующая команда. Скафандру, естественно, требовалось сверхчеловеческое убеждение, чтобы он согласился отдать своего обитателя на милость атмосферы, несовместимой с жизнью. Но мы весьма успешно освоили методы сверхчеловеческого убеждения. Все наши разногласия были забыты; как мы и обещали леди Арэх, осталось только единодушие.

Я снова стала Воином-Сидрой.

Нечто в моей груди сбросило все слои защиты, которыми оно себя добровольно окружило. Когда сломалась последняя из печатей, осталось только отшвырнуть прочь легкую завесу из мышц, костей и кожи – всего лишь одноразовую, ничего не значащую человеческую живую ткань. Как я и предполагала, ощущения, пока слизняк продирался наружу из моей груди, чтобы соединиться с кораблем гнездостроителей, нельзя было назвать приятными, но все могло оказаться намного хуже.

Голос, возможно принадлежавший мне, задал последний вопрос:

– Ты получила образец, леди Арэх?

– Да. Передача завершена. Идет сверка контрольных сумм. Я сразу же ввожу образец в прототип. Если что-то пошло не так, если где-то ошибка, то, полагаю, мы очень скоро об этом узнаем.

– Полагаю, мы тоже. Но ошибки не будет. – Я улыбнулась, позволив себе похвастаться в последний раз. – Я никогда не ошибаюсь. Доброй охоты, леди Арэх, и прошу тебя, позаботься как следует о своем корабле.

Я успела как раз вовремя. Связь с «Косой» начала пропадать. Где-то над нами под чудовищной тяжестью сжатой атмосферы закрывалась дверь во Вселенную. Остались только мы, в умирающем теле, в умирающем корабле, падая вглубь Харибды и надеясь, что сделанного нами должно хватить. Что бы ни случилось с леди Арэх, Пинки, инкантором или волками, нам уже не суждено об этом узнать.

Но мы не сомневались: выполнено все, что было задумано. Машина-прототип получила свой образец – информацию, необходимую для создания инкантора. И сделанное однажды может быть повторено снова, в других системах. Имея в своем распоряжении этот грозный дар, человечество начнет давать отпор, покидая свои убежища и выходя из тени на свет. И даже если победы окажутся скромными, люди выиграют несколько столетий, чтобы предпринять что-то еще. Да, в конечном счете мы добились своего. И многое увидели и поняли.

– Прощай, Клавэйн.

– Прощай, Сидра.

Для нас все закончилось. Может, порой мы и были жестоки друг к другу, каждый по-своему, и совершали преступления. Но всегда находилось место доброте, утешению, попыткам искупить вину.

Однако у Сидры имелся еще один, последний дар.

Глава 34

Наконец я почувствовала, как спадает напряжение между гидеоновыми камнями и криптоарифметическими устройствами. «Коса» переместилась на две тысячи километров ближе к внешнему слою облаков; и хотя я полагала, что мы все еще достаточно глубоко, по-прежнему прячемся от волков, давление и температура, которым подвергался корабль, стали вполне терпимыми.

– Что? – спросил Пинки, уже несколько минут не сводивший с меня взгляда.

– Что – что?

– У тебя такой вид, будто ты знаешь то, чего больше никто не знает.

– Ну, вообще-то, у меня всю жизнь такой вид. Но ты прав, друг мой, – кое-что изменилось. – Пока гипометрическое устройство металось и крутилось быстрее прежнего, сминая и растягивая пространство-время, словно тесто, я нежно улыбалась, благодарная судьбе за то, что рядом со мной мой самый преданный союзник. – Пытаясь добраться до инкантора, Воин-Сидра сказала, что посылает тестовые пакеты, чтобы гарантировать стабильность связи. И это действительно было так. Пакеты прекрасно справились со своей задачей.

– А кроме того?

– Воин-Сидра внедрила в эти пакеты кое-какие не относящиеся к делу данные. Я поняла, что они имеют более сложную структуру, но предпочла не разбираться с ними, пока нет уверенности, что образцы приняты без ошибок. Только теперь у меня нашлось время.

– И что там?

– Думаю, ты и сам уже мог догадаться, Пинки. Фрагменты жизни. Точнее, фрагменты двух жизней. Во мне теперь частичка Сидры и та частичка Клавэйна, которая прибыла вместе с Сидрой с Арарата.

– Позволено ли будет свинье спросить, кого из Клавэйнов?

– Полагаю, нам потребуется время, чтобы это выяснить. Во фрагментах наверняка содержатся следы Уоррена, специфические воспоминания и эмоциональные переживания, которые могут относиться лишь к его жизни до появления Сидры, сколь бы реальными или нереальными они ни были. Но если часть его последующей жизни включала в себя контакт с жонглерами, а с их помощью – общение с тем, что осталось от его брата… Не знаю. С какой-либо определенностью я могу утверждать лишь одно: теперь я хранительница этих фрагментов.

– Но они ведь не живут внутри тебя? Так, как было с Воином-Сидрой, – два разума в одном черепе?

– Нет, – не без сожаления ответила я. – Их голоса пока молчат. Возможно, они заговорят снова, но не сегодня. И тем не менее пока я владею этими фрагментами, пока ношу их в себе, вряд ли можно считать, что Сидра и Клавэйн по-настоящему мертвы.

– Тогда им стоило бы подвинуться. Наверняка у тебя в голове стало тесно.

– Мой разум – дом с множеством комнат. Места хватит всегда.

Пинки удивленно покачал головой:

– Я никогда не говорил, какое ты кошмарное существо?

– Не более кошмарное, чем необходимо. Такие уж сейчас времена.

Пинки кивнул в сторону консоли:

– По этим показаниям можно понять, как ведет себя наша новая игрушка? А то я чувствую себя точно собака, которой показывают иероглифы.

– Что-то рождается. Что-то ищет к нам путь. Думаю, через несколько минут мы получим некоторое представление о том, что оно собой представляет и что мы можем с его помощью сделать.

– И когда это случится, ты поймешь, как быть дальше?

– Принцип работы инкантора лежит за пределами даже моего понимания. Но набор команд, с помощью которых его можно применить, не так уж сложен.

Зная, что никакие мои слова или действия не ускорят начавшийся процесс, я заставила себя переключиться на более насущную проблему – наш отлет с Харибды. Воспользовавшись всеми активными и пассивными датчиками, я просканировала разрежающиеся слои атмосферы над нами и пространство в ближайших окрестностях орбиты. Меня больше не волновало, что таким образом я во всеуслышание сообщаю о нашем присутствии.

– Есть одна вещь, которая всерьез меня беспокоит, – сказал Пинки.

– Только одна?

– У гнездостроителей имелось это оружие. Но что-то помешало им воспользоваться.

– Они им пользовались. Но весьма скупо.

– И по какой же причине?

– Думаю, со временем мы это выясним. Но именно со временем. Мы с тобой видели, как гасли огни. Мы следили за тем, как переставали летать корабли и замолкали планеты. Мы наблюдали, как один за другим умирали очаги цивилизации. Для нас наступили сумерки. Сейчас наше возможное будущее – лишь несколько жалких столетий, и то если очень повезет. Но инкантор дает возможность изменить путь, по которому пойдет наша история. Этот путь может быть лучше или хуже, но нет сомнений, что он будет иным. А если века спустя мы поймем, что применение инкантора вызвало те или иные последствия, то достойно встретим их и заплатим за наши действия. Но мы будем жить, а это лучше, чем любая альтернатива.

После некоторой паузы свин понимающе, хотя и не вполне убежденно, кивнул:

– Старик наверняка считал бы так же.

– А ты?

– Думаю, пытаться выиграть время – вполне по-человечески.

– Так было всегда.

– Но ведь одного инкантора вряд ли хватит?

– Их будет больше, – ответила я. – Сидра все подготовила. Везде, где бывала, она велела «Косе» оставить своего рода семена, из которых за счет окружающей материи вырастали производственные модули вроде того, в котором мы создали гипометрическое устройство. Сидра оставила эти семена на Хеле, в Солнечном Доле, на Йеллоустоне – повсюду, где могли оказаться союзники, способные ими воспользоваться. Все, что требовалось этим модулям, – ждать прибытия образцов инкантора. И теперь нам нужно только передать их по назначению.

– Кто-то ведь должен знать, что делать, когда появятся образцы.

– Такие люди есть. Об этом Сидра тоже позаботилась, – сказала я.

Работа гипометрического устройства близилась к завершению. Метания машины замедлялись, раскрывались лопасти, и все странное сооружение распадалось, будто в замедленной съемке взрывающейся бомбы. Пока «Коса» скрывалась в атмосфере от волков, наверняка столь же хорошо знавших о нас, как и мы о них, но все еще сомневавшихся, стоит ли нападать, пока мы внутри Харибды – ну куда еще может отправиться человеческий кораблик, кроме как обратно в космос? – я оставила Пинки в рубке управления, снова надела скафандр и направилась в камеру, где находилось устройство. Возможно, я поступила несколько опрометчиво, но мне хотелось увидеть собственными глазами результат наших трудов в первые мгновения его существования.

Гипометрическая машина разделилась на составные части, которые теперь выглядели как блестящие декоративные многогранники на стенах камеры. Там, где прежде находилась основная ее масса, теперь парил инкантор.

Описать его словами я не в силах. С некоторой уверенностью могу лишь сказать, что он занимал пространственный объем определенных размеров и формы – нечто вроде цилиндра диаметром метра три и длиной двадцать. Он оказался меньше, чем я ожидала, но интуиция подсказывала, что понятия размера и формы в отношении инкантора не вполне надежны. Это был артефакт из слоя реальности, не вполне совпадавшего с нашим. То, что я видела, – или то, что мне представлялось, – было лишь тенью или проекцией реальной сущности, истинная форма которой оставалась непостижимой. Я могла бы отправиться к жонглерам, чтобы те изменили пределы моего восприятия, но тогда лишилась бы возможности объяснить или описать увиденное кому-либо еще, даже по каналам мысленного обмена сочленителей.

Что я могу сказать в точности? Инкантор испускал свечение – близкое к пурпурному, состоявшее из красных и голубых фотонов. Откуда они исходили и какие темные сделки пришлось заключить, чтобы не нарушить бухгалтерию Вселенной, – это оставалось для меня неизвестным. Я вдруг поняла, что не могу отвести взгляда от бескрайних глубин этого света, от манящих, меняющихся и многослойных тайн инкантора. Внутри его виднелись какие-то детали, проблески структур и компонентов, намекавшие на разумную организацию. Но я не могла достаточно долго удерживать в поле зрения одну из его частей, чтобы соотнести ее с другой. В глазах мутилось, мысли закручивались, будто ленты Мебиуса, и я вдруг сообразила, что перестала дышать.

Глубоко вздохнув, я отвернулась от инкантора. Он был завершен, и я знала, что с ним делать. Но в мою задачу не входило восхищаться им или пытаться его понять.

– Мы готовы? – спросил Пинки, когда я вернулась к нему.

– Готовы.

Мы покинули последние слои атмосферы. Под нами внутри Харибды сверкнул энергетический импульс, – судя по всему, гнездостроители все-таки ушли чересчур глубоко.

А затем мы развернулись навстречу волкам. И я приготовилась к схватке.

Николя выдвинула кухонный стул, приглашая меня сесть. Она была старше, чем я ее помнил, но не настолько, чтобы я не смог ее узнать. В чем-то годы ее пощадили, в чем-то не очень, но былая терпимость, к которой я столь часто призывал, никуда не делась, она проглядывала сквозь морщины и иные физические изъяны.

– Я никогда о тебе не забывал, – сказал я.

– Мы тоже, – ответила уже сидевшая Викторина.

Из ребенка она стала женщиной, примерно такого же возраста, как и Николя, когда мы с ней познакомились в наш первый год в Солнечном Доле, – хотя я все еще видел девочку, прячущуюся за многими слоями нелегкого жизненного опыта. Слои эти в чем-то походили на бронеткань «Косы» – они столь же плотно облегали Николя, повторяя все черты. Горе, печаль, гнев, отчаяние, надежда, тоска, разочарование. И снова надежда, снова отчаяние – они десятки раз подряд пытались сточить ее человеческую сердцевину, будто она была чуждым существом, которое Вселенная стремилась уничтожить. Но Викторина выдержала все испытания.

– Вы выжили, – проговорил я, со скрежетом придвигая стул.

Николя опустилась на свой напротив меня, рядом с дочерью. Теперь они были во многом похожи, вплоть до проседи в волосах и следов, которые оставило на их лицах время, будто работая по одному и тому же чертежу.

– Все едва не рухнуло, – сказала Николя. – Не только потому, что она забрала тебя. Ты был для нас важен, но не настолько. Хотя зачем я это говорю? У тебя хватало грехов, Мигель, но гордыня никогда не входила в их число.

– Насколько все было плохо?

– Очень плохо, – ответила Викторина.

Голос у нее был ниже, чем у матери, слова звучали более взвешенно, как будто каждая ее фраза становилась высеченным в камне приговором, не подлежащим отмене. Мне подумалось, что она никогда не заговаривала без необходимости, но многие были готовы ее слушать.

– После того как ты улетел, за пять лет умерла треть жителей. Но потом стало немного легче. Сидра оставила инструкции в архивах Святилища, как лучше справляться с помощью того, что у нас имелось. Потребовалось некоторое время, чтобы научиться, но потом настолько тяжело, как раньше, не бывало уже никогда. Ее фабричные модули начали производство машин, помогавших нам в медицине, сельском хозяйстве и жизнеобеспечении. И у нас теперь есть кое-что получше гибернаторов. Иногда бывает целесообразно проспать несколько лет или десятилетий.

– А защита?

– Ее Сидра тоже улучшила, – ответила Николя. – Усовершенствовала наши средства слежения и оружие. На семнадцатый год в нашей системе объявилась небольшая стая волков. Мы уже было решили, что нам конец, но оружие Сидры успешно их разогнало. Естественно, мы знали, что рано или поздно они вернутся в большем числе и что нам потребуется оружие помощнее. Но мы выжили.

– Здесь не появлялись другие корабли?

– Нет, – хором ответили обе со смесью сожаления и облегчения. – Никаких кораблей.

– Значит, никому больше не пришлось погибнуть. Что ж, пожалуй, оно и к лучшему. Хотя я предпочел бы знать, что где-то еще есть люди.

– А они есть? – спросила Викторина.

– Думаю, да. Кажется, с некоторыми я даже встречался. С каким-то морским народом, с их королем и королевой. Но мне нелегко вспомнить. – Я беспокойно пошевелил пальцами. – Даже не вполне уверен, что разговариваю с вами. Возможно, я умер или умираю. Или я все еще внутри планеты. Это происходит на самом деле? Мы действительно говорим?

– Ты хотел увидеть нас снова? – спросила Николя, не ответив на мой вопрос.

– Да! – страстно ответил я.

– Даже притом, что мы принадлежим к той твоей жизни, которая не совсем настоящая?

– Она абсолютно настоящая. Не важно, как меня звали или откуда, как я считал, я родом. Для меня вы были важнее всего.

Женщины переглянулись – наступил деликатный момент.

– Сидра оставила нам и многое другое, – сказала Викторина. – В том числе средства, с помощью которых мы сейчас общаемся. Вряд ли это было бы возможно, учитывая, какое время и расстояние нас разделяет. Но Сидра сказала, что, если мы будем достаточно часто тебя вспоминать, говорить о том, каким ты был, и о том, что бы мы хотели тебе сказать, ее машина будет собирать все наши впечатления в пакет, а когда представится возможность, отправит его в космос, и ты сможешь принять его, где бы ни находился. Мы могли отправить его в любой момент, но в оставленных Сидрой инструкциях сказано, что важно дождаться, когда мы сможем создать инкантор.

– Он у вас есть?

– Пока нет, – улыбнулась Николя, видя мое замешательство. – Но гипометрическая машина уже готова к активации, только и ждет, когда прибудут образцы. Возможно, это случится через год или несколько десятилетий, но случится обязательно.

– Вы ее испытывали?

– Нет. Сидра предупредила, что активация может сработать как приманка для волков, так что нам не следует даже подходить к устройству, пока образцы не окажутся у нас.

– Вот мы и ждем, – сказала Викторина, сжав руку матери. – Ждем дня, который, как мы знаем, обязательно наступит. Спокойные годы проводим во сне, Солнечный Дол нам это позволяет. Он знает, что мы понадобимся ему в будущем. – Она вдруг слегка смутилась. – Мы подумали, что тебе стоит это знать, где бы ты ни был.

– Скажи ему, – подбодрила ее Николя.

Викторина застенчиво улыбнулась.

– Я та, кого выбрал Солнечный Дол, – послушно продолжила она. – Или, вернее, меня выбрала Сидра. Гипометрическое устройство будет подчиняться только мне, а когда оно создаст инкантор, я стану его хранительницей. Это не мой выбор – все решили за меня.

Я покачал головой, восхищаясь, каким чудесным существом стала моя дочь.

– Викторина – истребительница волков. Что ж… тебе вполне подходит.

– Глупостей я точно делать не стану, – сказала она так, будто я пытался ей возражать. – Мне вовсе не обязательно знать, на что способен инкантор, чтобы понимать: придется очень даже нелегко.

– Появятся и другие, – сказал я. – Да, наверняка будет тяжко, но знай, что ты не одна. Будут новые системы, новые инканторы, новые истребители волков. Эх, если бы я мог быть рядом, помогать…

– Тебя сейчас уже не было бы в живых.

Такая прямота слегка меня позабавила. Это было вполне в духе Николя, как бы ни хотелось мне возложить вину на промах машины Сидры. За это я и любил когда-то жену. И сохранил часть той любви.

– Да, скорее всего. Сидра омолодила меня на своем корабле, но только потому, что я был нужен ей именно таким. Собственно, я даже не уверен, был ли в том смысл. Но пока мы не добрались до… этого места, она не могла знать, что потребуется от нас обоих.

– Где ты? – спросила Викторина.

Пришлось приложить усилия, чтобы вызвать в памяти название и осознать мое нынешнее положение, изменить которое я уже не мог.

– На планете, которая называется Харибда.

– И ты там умрешь? – с той же беспощадной прямотой, что и ее мать, спросила она.

– Возможно, я уже умер. Или умираю. Но мне точно известно, что Сидра получила от вас этот пакет, иначе бы я не мог ничего узнать. Однако наверняка это случилось много лет назад, если только не имело место некое нелепое стечение обстоятельств. Сидра не хотела, чтобы я узнал раньше.

– Считаешь, она поступила жестоко? – спросила Николя.

– Нет, скорее милосердно. Как ни странно.

– Тогда почему именно сейчас?

– Потому что у нас все получилось. Образцы инкантора уже внутри «Косы». И очень скоро эти образцы отправятся к вам. Они будут распространяться по всему космосу, принимаемые и обрабатываемые всеми гипометрическими устройствами, которые оставила на своем пути Сидра. На это потребуется время, многие десятилетия. Но даже если волки перехватят эти сигналы, опередить их не сумеют. И куда бы волки за ними не последовали, в конце пути их встретит инкантор.

– Но ты этого уже не увидишь.

– Нет. Но мне хватает того, что я уже узнал. И это намного больше, чем я заслуживаю.

– И ты называешь это милосердием? – спросила Николя.

– Да, – ответил я.

Что-то подсказывало, что я слишком задержался в гостях. Я уже собрался отодвинуть стул и покинуть общество Николя и Викторины, но жена положила ладонь на мою руку:

– Останься, Мигель де Рюйтер. Вспомни, что я сказала тебе на прощание. Ты хороший человек, и тебя любят.

Викторина подтвердила слова матери кивком, и мы взялись за руки. Я снова сел, точно зная на этот раз, что могу остаться. Белый свет любви заполнял наши сердца, словно выплескиваясь в комнату и очищая своим сиянием все вокруг.

Примечания