— Прекрати истерить, — произнес Вивьен, уворачиваясь от сжатых кулаков. — Расскажи, что знаешь о новой «пыли», и я закрою глаза на то, что ты хотел меня продырявить.
— Усыпить! Только усыпить! — орал торговец, и его, чтоб успокоился, пришлось слегка придушить.
Усаженный на стул, бледный Ингред облизнул пересохшие губы раздвоенным языком и выдохнул:
— Ничего не знаю! Я сам по себе!
— У меня не так много времени. Лучше сразу все выложи. Сломанный нос будет срастаться дольше, чем займет наша беседа.
Ингред выпучил глаза и повторил, что ничего не знает, но знает человека, который может оказаться полезным. Через пару часов Вивьен нашел этого человека, выбил телефонный разговор с еще одним человеком, который знал курьера и подсуетил ему встречу в «Вешалке», где в этот вечер Вивьен и рассчитывал выйти на поставщика. Однако стоило признать, что все шло слишком гладко, чтобы закончиться удачно, поэтому Вивьен и не удивился, что в баре нарисовался господин полицейский. От запахов кружилась голова, Вивьен не мог толком понять, человек он или нет, да и тень ложилась на лицо, но когда тот повернул голову, стало ясно — человек. У нелюдей шрамы и ранения затягивались почти мгновенно, а этот шрам свежим не выглядел. Вивьен оценил крепкую фигуру, породистое лицо и заинтересованный взгляд, подумал, что даже если встреча не состоится, можно будет составить компанию этому мужчине, от которого веяло усталостью. Судя по костюму — не обычный служащий, явно кто-то из департамента в штатском. От брата Вивьен знал, что в «Вешалке» они бывают чаще, чем хотелось бы всем его обитателям.
В номере, конечно, сразу стало все очевидно, к большому его сожалению. Придется завтра начинать все сначала.
— Ты чего такой кислый? — спросил его Глор, когда Вивьен появился дома.
— Дурацкий день, — произнес Вивьен, поднимаясь к себе.
— Что, отсосал у клурукана? — донеслось в спину, но он не обернулся.
***
— Ваш лед, господин.
Арман, взяв завернутый в кухонное полотенце пакет, приложил его ко лбу, на котором еще темнела гематома размером с его ладонь.
— Спасибо, Гретхен. Можешь идти.
В камине потрескивали поленья, огонь яркими ровными полосами ложился на ножку бокала и столешницу, на которой тот стоял. Сегодня была теплая четвертой группы без добавок. Воротило от всего.
В номере гадюшника Арман пролежал без сознания четверть часа или больше того, за это время мозги пришли в норму и сквозная дырка в черепе затянулась. Крови натекло немного, как и всегда, совсем недостаточно, чтобы умереть насовсем. Хорошо, что очнулся он раньше, чем его нашла горничная.
О той своей, самой первой, смерти Арман рассказывал мало кому — слишком она была глупой. Его зарезали в поножовщине в одной из харчевен, где отдыхали после сбора урожая обычные деревенские парни. Он и сам был такой, простой, неотесанный и горделивый болван, не подозревающий, что физическая сила и выносливость — это не все. Потом, окунувшись в новый мир, кишащий сущностями и разумным зверьем, он повстречал собратьев по новому рождению. Кого-то спасла прекрасная вампирша, кого-то прекрасный вампир, и только Армана вытащила с того света старуха, владелица харчевни. Пожалела его, молодого-красивого, и напоила своей кровью. В тот же вечер, когда в окошко хлынули алые всполохи заката, он также узнал, что жажды, как таковой, нет. Есть только необходимость принимать постоянно человеческую кровь, потому что это единственный доступный источник энергии в их случае.
— Не будешь есть — высохнешь и рассыплешься в труху, — пояснила старая вампирша.
Правда, для того, чтобы высохнуть и рассыпаться, нужно было не питаться десятки лет. Это ему потом рассказал Крис, когда Арман совершил ошибку, за которую и расплачивался службой на людей. Люди и нелюди презирали его одинаково: люди — за то, что уже не человек, а нелюди за то, что служит смертным, как цепной пес.
Арман откинул голову на подголовник, чтобы пакет не сползал и можно было скрестить руки. Странное дело — до сегодняшнего дня, не считая той большой лажи, после которой Крис собирал его по частям, он трудностей в задержании не испытывал. В обращении с задержанными нелюдями у него была огромная поблажка — ему разрешалось стрелять сразу на поражение при малейшей угрозе. А тут он не смог нажать на курок, когда дуло упиралось ему в лоб. Не идиот ли?
Он слышал от многих про тех фейри, которые касаниями могли дурить голову кому угодно, принцы и принцессы отказывались от дворца и уходили за ними в леса, чтобы вернуться потом потерявшими всякий ум. И память. Может, этот азиат из таких фейри? С аурой очарования?
Отхлебнув из бокала, Арман вернул его на стол. Встал, прошелся по комнате, достал ноут и открыл его.
— Гретхен! — позвал он после нескольких минут изучения черного экрана. — У нас сломался компьютер?
Гретхен явилась в тот же миг, шурша юбками, сдвинула русые брови:
— Вы его включили, господин?
— Разумеется, я же не настолько отстал от прогресса, — сказал Арман.
— Значит, с ним все в порядке. Должно быть. Когда вы пользовались им в последний раз?
Арман задумался:
— В прошлом году, кажется. Все, я понял, спасибо, Гретхен.
Поставив ноут заряжаться, Арман отправился в ванную. Вернулся посвежевшим, отдохнувшим и без гематомы на лбу, одетым в халат, нажал на кнопку пуска и вскоре уже изучал все, что было в сети о семье дипломата.
Жена Моро-старшего скончалась пять лет назад от продолжительной болезни, оставив на попечение мужа их совместного ребенка — Глора, ныне владельца спортклубов, и усыновленного — Вивьена, деятеля искусств. Все источники утверждали, что Моро-старший никогда не называл младшего сына усыновленным, любил даже больше родного, которого вечно вытаскивал из проблем, и в целом вся семья дипломата выглядела примером благочестия и толерантности.
На одном из фото Моро-младший был одет в белый костюм свободного кроя. Волнистая челка и лиловый цветок в петлице.
— Куколка, — произнесла Гретхен, забирая пустой бокал. — Надеюсь, вы его не убили?
— Он меня, — ответил Арман. — Налей еще.
— Он? — не поверила Гретхен. — Вас?
Арман махнул рукой нетерпеливо, и она, еще раз глянув на экран, исчезла. Голова еще болела от удара о пол и ныло в переносице, но чувствовал он себя на редкость бодро.
Вечером следующего дня Арман появился в департаменте, когда все другие сотрудники уже разошлись. Исключение, как всегда, составлял шеф — сидел в кресле с компрессом из полотенца на глазах и перекатывал в руке шарики из розового кварца.
— Вчера заглянул к Ингреду в лавку, — произнес шеф, услышав, как он вошел в кабинет. — Решил под видом клиента полюбопытствовать, что там у него.
— И он вам всучил шары для релаксации и склянку с эфирной эссенцией для теплых ванночек, — сказал Арман.
— Он объяснил, что это снимает усталость. И это работает!
— Потому что вы в это верите. Самовнушение. Если сходить в тот же китайский квартал, но в другую лавку, вас научат обращаться с этими шарами иначе, что принесет вам гораздо больше удовольствия. Но давайте к делу, я с отчетом.
Отчет с Армана по негласному правилу требовался всегда в устном виде и записывался на диктофон, в письменный вариант информация не переносилась и в общей базе не появлялась. Сам шеф тоже не имел права передавать ее третьим лицам и предоставлял только вышестоящим, не принимая решений лично.
— М-да, — произнес шеф после сухого изложения, которое подошло к концу.
— Вы хотите дать оценку произошедшему? Не думаю, что это уместно, — заметил Арман, и шеф проглотил приготовленную фразу. Возможно, она была как раз о вчерашней оплошности. Спросил он другое:
— Твои намерения?
— Собираюсь посетить подозреваемого в сбыте наркотических веществ.
— Ордер на арест?
— Нет, дружеская встреча.
В цветочном магазине неподалеку Арман попросил собрать корзину с разноцветными цветками душистого горошка.
— Странный выбор, — прокомментировала флористка. — Я бы посоветовала добавить розы или хотя бы папоротник.
— Я бы посоветовал не тратить время на упертых клиентов, — улыбнулся Арман.
На языке цветов душистый горох означал: «Спасибо за прекрасно проведенное время». В корзину, прежде чем отправить ее по адресу с курьером, Арман вложил записку с названием ресторана и временем встречи. Если Вивьен достаточно умен, чтобы понять уровень джентльменских подколов, то он точно придет сегодня на ужин. Если нет — то Арман явится сам и уже с ордером.
Убывающая луна
Банши стояла в середине «Великолепной мили», на Мичиган-авеню, в белом изношенном платье до земли и зеленом плаще. Рыжие волосы, тоже до пят, горели под полуденным солнцем багровым цветом, как пожар. Будто сноп сена вдруг занялся пламенем посреди многолюдной улицы, и никто не видел его, кроме Вивьена. У банши все лицо, иссохшиеся до выпирающих суставов руки, куриная тощая шея пестрили коричневыми пятнами, как старый пергамент, хранившийся в неподходящих условиях, или перепелиное яйцо. Глаза с точками зрачков, без радужки, смотрели прямо на него, и не оставалось сомнений, что явилась она по его душу.
Банши всегда приходили, когда кто-то должен был умереть или уже умер, либо предупреждали о смертельной опасности. Ни то, ни другое Вивьену не хотелось бы испытать, потому появление старухи заморозило кровь в его жилах на минуту или две, пробуждая не менее древний, посторонний страх. Банши не брало даже заговоренное оружие с серебряными пулями, заклинания и молитвы тоже на них не действовали, они существовали в мире, где законы физического измерения и загробной жизни не оказывали никакого влияния на их сотканные из лунного света и могильного холода тела. Она стояла не шевелясь, как и он сам, и исчезла так же незаметно, как и появилась.
Вивьен еще не успел прийти в себя, а руки уже набирали номер в телефоне.
— Да! — проговорил голос отца после короткого гудка.
— Ты дома? Все в порядке?