Понятно, что пощупать своих избирателей для Собчак соблазнительно. Но делает карьеру она не среди них, а среди либералов, в аудитории Дождя, которая не простит ей этих выборов. Все понимают, что Собчак с рождения связана с Путиным, а значит, у нее есть отношения с Админочкой, но игра строится на том, что такой роман для независимого журналиста (не говоря уж о политике) исключен в принципе. Понятно, что никакой независимости нет, но вуаль должна быть накинута, куда без нее? Соглашаясь участвовать в выборах, Собчак срывает вуаль, рвет ее и топчет в пыли. Зачем? Скажу еще проще: можно сосать уй, это хорошее дело, дарующее наслаждение, взаимное, прекрасное, кто осудит? Но писать на лбу "сосу уй" приличной девушке не следует, она из-за этого становится неприличной.
Правила, конечно, существуют для того, чтобы их нарушать, и эксцентрику это по роли положено, но ведь не ради фальстарта. После смены режима Собчак может сделать большую политическую карьеру. Но пока режим на месте, это будет карьера режима, а не ее.
Тут Коржаков вспоминает, как хотел убить Ельцина, три заговора, в которых участвовал.https://www.kp.ru/daily/26733/3760512/...
Наверняка смело врет, рисуя себя таким, каким хочет остаться в истории. Что ж, текст писало омерзительное животное, прямо с выставки - Савельич, вспоминающий, как много лет подряд планировал прикончить Гринева, неважно, что старого и пьяного, того, кто ему в бане спину тер.
Мой друг, образованный и культурный, давно живущий в Италии, водил как-то соотечественников по Уффици, говорил про гений места, про разные приключения флорентийского духа в кватроченто, до него и после, и в конце длинной экскурсии одна из слушательниц, как казалось ему, самая внимательная и осмысленная, спросила: "А скажите, почему здесь женщина всегда с мальчиком и никогда не с девочкой?"
Сегодня как раз тот день, друзья, когда женщина была с девочкой. И у Гвидо Рени и впрямь - один из самых прекрасных образов этого. Всех православных с Рождеством Богородицы!
Вчера вышел из дома в банкомат достать денег, а там на постаменте стоит дядька, в руках у него автомат Калашникова: сегодня, говорят, у дядьки открытие. Новый памятник создан самым бездарным скульптором мира Салаватом Щербаковым. Церетели рядом с ним Микеланджело. Шоколадный заяц этого Салавата, притворяющийся Владимиром Святым, мощно изгадил Боровицкую площадь, еще недавно одну из лучших в Москве. А ведь напрашивался прекрасный вариант: поставить в память о Владимире крест на Лубянке, убив и шоколадных, и нешоколадных зайцев разом: и вертикаль бы на площадь вернули, она там нужна, и разговоры о возвращении Феликса навсегда бы пресекли, они, ох, совсем не нужны, и разные художественные замыслы увяли бы невоплощенными, зато воплощенной стала бы метафора с крестом - лучший памятник Крестителю Руси и всем умученным по соседству. С какой стороны ни посмотри, всюду прибыток. Но разве крест это памятник? Для начальства памятник - только дядька, и никак иначе.
С Калашниковым та же проблема, к тому же какой памятник автомату? - он же людей убивает. Но автомат этот такой же русский бренд, как водка-шуба-балалайка, икра и матрешка. Почему бы не быть памятнику матрешке, водке, икре, борщу, селедке под шубой, салату оливье? Детям радость, всем счастье. Автомат Калашникова теперь из этого же ряда - то, что было оружием, стало сувениром. Фига. Монументальный дядька, без которого не обойтись, уничтожает любую сувенирность и бренд, и детскую радость, и счастье. Есть только шарахающиеся прохожие и ужас с ружьем, летящий на них во мраке ночи.
Выступая перед читателями в Воронеже, писательница Людмила Улицкая сказала: "Чем дальше мы живем, тем больше у меня оснований считать, что в советской власти было и что-то положительное". Фраза эта меня (и не только меня) неприятно поразила, я написал комментарий, разразилась дискуссия, Улицкая ее прочла, но своего фейсбука у нее нет, и она послала письмо Александру Бондареву, одному из участников спора. Я хочу, чтобы аудитория, обсуждавшая Улицкую, прочла это письмо: писательница должна иметь все возможности донести свою позицию до читателей, это одно из условий свободы слова, свободы вообще, тотальное отсутствие которой мешает мне находить хоть что-то положительное в советской власти.
"Мое отношение к советскому периоду я вынуждена пересмотреть. Я очень сильно не люблю советскую власть и никогда не любила, но чем дальше мы живем, тем больше у меня оснований считать, что в советской власти было и что-то положительное". Это Улицкая, видимо, хочет плюнуть в кровавый режим. Другого объяснения у меня нет. Ok, желание понятно, но сформулировано расплывчато. Писателю надо быть конкретнее и прямо говорить: было что-то положительное в тт. Андропове, Черненко, Щербицком, Капитонове, Воротникове, Зайкове, Слюнькове. Да что там Зайков, Слюньков! Было что-то положительное в тт. Сталине, Берии, Абакумове, Ежове, Ягоде, Дзержинском. Это ведь тоже советская власть, самая что ни на есть. А сколько положительного было в Ленине В.И.! Разве можно сравнить с Путиным В.В.?
А потом мы изумляемся, откуда берутся молодые люди, уверенные, что советская власть это утерянный рай, где царствовала бесплатная медицина, воскрешавшая даже мертвых.
Несносный флэшмоб про десять фактов - из самых постыдных. Автор рассказывает про себя десять чудес, два из которых выдуманы. Читателю надо обнаружить эти два подлога, а на самом деле восхититься теми восемью фейками, которые в жизни автора случились. Я выпивал с В.В.Путиным. Я щупал за жопу Софи Лорен. Я летал через тернии к звездам. Такое бесхитростное детское хвастовство, всегда считавшееся неловким. Даже непонятно, как следующий флэшмоб может стать более обескураживающим.
Кто-то, наверное, помнит такой советский оттепельный фильм "А если это любовь?" - про секс между подростками, в который вмешалась общественность. Подростками там были - не подумайте ничего радикального! - мальчик и девочка, именно это стало тогда крушением мира для одних и лучом светлого будущего для других. Сразу вслед за фильмом вышла рецензия от имени тех, кто сокрушался о крушении. Называлась она "А если это не любовь?". В ответ появилась статья "А даже если это не любовь?". Коллизия последних пятнадцати лет была исчерпывающе описана полвека назад.
А если это не кощунство? А если это все-таки кощунство? А даже если это кощунство? Вот Сергей Марков, видный спикер партии и правительства, сегодня написал в фейсбуке: "Современное искусство эволюционировало в форму социальной провокации и является важным инструментом дестабилизации социальной и политической жизни". Тут проф. Марков по занятости своей не доглядел: современность ни при чем, искусство уже несколько тысяч лет "является важным инструментом дестабилизации социальной и политической жизни", этим оно, в частности, и значимо, за это его и ценят. Искусство по определению кощунствует - любое, самое консервативное, в том числе, - если оно искусство. К Учителю с его "Матильдой" это вряд ли относится, он снимает нежные салонные фильмы, не способные оскорбить никого, кто их видел. Но искусство всегда оскорбительно. Обличать его за это все равно, что обличать женщину за сиськи - тоже ввергает в соблазн, одним своим видом топчет религиозные чувства. Ничего не поделаешь: либо надо статью про оскорбления отменять, либо отменить нах искусство, запретить его все, это, по крайней мере, позиция.
Сам я не местный, живу в Москве, про крестный ход 12 сентября в Петербурге ничего не знал, не ведал, но это день моего ангела, перенесение мощей святого благоверного князя Александра Невского из Владимира в Лавру, и утром, попив чаю, мы с другом Ипполитовым туда отправились, такое вышло совпадение - захотели сходить в церковь, побродить по кладбищам. Народу в Лавре скопилось много, было шумно, тесно, богомольно, привычные, всегда встречаемые лица без возраста и неожиданные юные хипстеры, какие-то тощие тетки с напряженным блеском в глазах убеждали друг друга двинуться назад к Казанскому, нет, к Исаакиевскому, там сейчас все, такая тусовка, настоящая жизнь, но оскорбляться в религиозных чувствах никто из них не планировал, "Матильду" не клеймил, никаких борцов и борчих с Учителем мы не встретили, ни одного плаката, сраной бумажки. Наверное, они рассеялись на Невском, расселись там по кафе-барам выпивать и закусывать, так или иначе, но до Лавры крестоносцы против "Матильды" не дошли. Да и зачем на длинный путь тратиться? Достаточно снять несколько плакатов на фоне напирающей толпы, и дело сделано, фейсбук кричит, что «идёт колонной пешею на него Hаполеон». А дорогой с поросятами шла Аверкина свинья - это я не о людях, конечно, а вообще о родине, об общей нашей безнадежности. На новом кладбище, которое, впрочем, тоже старое, с захоронениями позапрошлого века, у покоцанного, поросшего мхом памятника стоит табличка "за могилой ухаживают" - мольба о том, чтобы не срыли.
По ссылке можно подписаться на журнал "Сеанс" - с доставкой 3000 рублей в год, а если забирать в магазине - всего 2000, совсем недорого. Подписывайтесь, друзья, и подписывайте своих близких: "Сеанс" - отличный подарок. Скоро 30 лет, как ЛюбаАркус делает этот самый качественный в России журнал о кино, вообще о культуре, и нельзя себе представить, что журнала не будет. Сейчас, однако, возникла такая угроза. И ведь Люба умеет искать деньги, но на других, на аутистов, на центр "Антон тут рядом", а на себя, на журнал, на культуру просить гораздо труднее. Культура как-нибудь выживет, рассуждают вокруг, закроется один журнал, откроется другой, где наша не пропадала, и все, что нам дорого, пропадает почем зря, одичание идет полным ходом. Невозможно остановить этот поганый процесс, - угрюмо скажете вы. А давайте попробуем сделать хоть что-нибудь - поможем "Сеансу", который с нашей поддержкой выживет. Себе поможем, прежде всего.
Любимая писательница Татьяна Толстая провела тут в Питере встречу с читателями, посвященную шестидесятым годам. Писательница все делает вдохновенно и на встрече наверняка рассказала много прекрасного, хотя дело было полвека назад, и это ровно то же самое, как если бы Лев Толстой в 1906 году собрал публику, чтобы вспомнить Крымскую кампанию. Что-то, правда, случилось со временем, если такая экстравагантность нынче востребована, причем буднично и привычно, никто тут не видит ничего особенного, шестидесятые годы совсем не так далеко отодвинулись, как это было сто лет назад. Время стало гораздо менее плотным.