Сама гостеприимная вдова — это, кстати, вообще отдельная песня. Я как эту довольно молодую гному увидел, запал на неё мгновенно. Дора Вышко, так её звали, была красива и стройна, вопреки бытующему мнению о квадратных фигурах, присущих женщинам этой расы. Ну да, её талия не была совсем уж осиной. Но всё же она была относительно тонка, подчёркивая изящную пропорциональность тела. Высокая пышная грудь, крутые бёдра, литые шары ягодиц и шикарная копна тёмных вьющихся волос — не женщина, а гномья Венера.
Мне кажется, даже Тимону она пришлась по нраву. По крайней мере, взгляд его при знакомстве со вдовой был настолько плотоядным, что я поспешил первым заявить свои права на даму, окружая её вниманием и засыпая комплиментами.
Ибо нефиг. В Золотом Устье больше повезло Тимону. Там его, в отличии от меня, вынужденного прозябать в убогой квартирке, подселили в особняк к фронт-кригскапитану. Если по-простому, к главному в городе военному завхозу. С дочкой которого мой братец, обычно скромняга и тихоня при общении с противоположным полом, немедля и завёл шуры-муры. Чем подтвердил уже прочувствованные мною постулаты о неспособности попаданца-прыгуна бороться с побочкой от перехода между мирами.
А здесь Дора, между прочим, и сама сразу выказала больший энтузиазм при общении со мной, чем с орком. Личико она, конечно, не кривила, но была всё же заметно более холодна, разговаривая с Тимоном или с тем же Берто Леттоло. Я вообще заметил, что орки и гномы, несмотря на союзничество в войне, особо не испытывали любви или даже просто приязни друг к другу.
Со мной, как с полукровкой, отчуждённо держались и те, и другие. Правда, гномы в гораздо меньшей степени. А Дора так и вовсе чуть ли не с первого мгновения оказалась готова ответить мне страстной взаимностью. Я это сразу же понял, куртуазно целуя ручку девушки ещё при знакомстве. Её пальцы тогда мелко задрожали, едва оказавшись на моей ладони, и она совсем не спешила отнять руку после формально обозначенного мною поцелуя.
Это был явный знак, и я чувствовал это. Похоже, в этот раз наш прыжок между мирами добавил мне ещё одну способность — я стал эмпатом. Я чувствовал эмоциональные переживания других, что добавляло красок и остроты в общении с ними. Это как будто в привычное блюдо вдруг добавили щепотку новых, ранее не ведомых специй.
И именно Дора помогла мне понять это. Ещё во время разговора с предбригадиром мне показалось, что я чувствую печаль и обиду Перегоды, перерастающие в раздражение и злость. Но тогда я решил, что считываю эмоции старика по его сильно уж выразительной мимике.
И деловитую озабоченность глав-военмеда Леттоло я думал, что воспринимаю как вполне понятную причину его суеты. Про Тимона и вовсе молчу. Я и без того чувствовал смену его настроений в любой ситуации, настолько уж крепко мы сдружились и спелись.
Но с Дорой я новую способность прочувствовал, можно сказать, на физическом уровне. Осознал, что понимаю её настрой даже в темноте и с закрытыми глазами, в первую же ночь оказавшись в одной постели с красоткой. Я с самого начала старался уловить реакцию Доры на любые мои слова и действия, стремясь дальше делать лишь то, что могло усилить её удивление и восторг.
Я не мог прочитать её мысли, но легко понимал и расшифровывал вспышки эмоций. И, естественно, коварно использовал это, чтобы максимально распалить душу и тело девушки. За что и был награждён такой бурей разыгравшейся страсти, что по утру еле выполз из комнаты довольной гномы с полным ощущением выжатого до корочки лимона.
Завтракали мы вдвоём с Тимоном внизу в гостиной. Хозяйка к нам не присоединилась, засев в будуаре и приводя себя в приличествующий, по её выражению, вид. А наш сверхдеятельный сосед Леттоло уже умчался в госпиталь, парить мозги кому-нибудь другому.
Вчера за ужином он насел на меня, требуя рассказать всё о привезённом мною препарате. И если бы не моё реальное фармакологическое образование, посыпался бы я на его вопросах к едрене фене. Пришлось рассказать всё, что помнил о противостолбнячной вакцине, то бишь о столбнячном токсине, обезвреженном тепловым воздействием с формальдегидом и очищенном от балластных белков. Короче, выдал ему не совсем ещё профуканный запас знаний, приведя пухляка доктора в полный восторг и еле от него потом отвязавшись.
Впрочем, это позволило глав-военмеду проникнуться ко мне симпатией и даже уважением. Господин Леттоло даже избавил меня от необходимости самому тащиться в госпиталь, забрав с собой необходимую партию прививок. Сказал, что озаботит процессом вакцинации собственных подчинённых. А я, естественно, даже не стал противиться. Лень было по морозу тащиться ещё куда-то, кроме погоста.
Тем более идти нужно было пешком. Поскольку, согласно приказа предбригадира, наш бронеход куда-то отогнали, спрятали и предупредили о нежелательности использовать его вплоть до убытия из города.
Зато охрана наша, ночевавшая в общих казармах, припёрлась уже с утра пораньше в Дорин дом и поджидала нас, беспардонно рассевшись прямо на полу в обширной прихожей. Пришлось завтракать по-быстрому и поскорее убираться прочь, чтобы слуги до прихода хозяйки успели подтереть огромные лужи, образовавшиеся от нанесённого и натаявшего с орочьих сапог снега.
Чтобы найти кладбище, пришлось сначала тащиться в штаб полубригады и брать в провожатые дежурившего там мастер-сержанта. К счастью, крюк вышел небольшой, и вскоре мы с Тимоном в окружении сурово бдящего взвода охраны уже сидели возле заснеженных могил трёх бойцов, совсем недавно похороненных рядом друг с другом.
Глава 4
Темнеющее небо сплошь было затянуто облаками. Морозно, очень морозно. Длинными концами суконного башлыка, надетого поверх шапки, часовой обмотал шею и плечи, как шарфом. Закрыл ими и рот, и нос, оставив только тонкую щелочку для глаз. Край сукна от сильно парящего дыхания покрылся инеем и даже заледенел.
Орк лишь недавно заступил на пост возле какого-то большого железного ангара, а ноги уже начали замерзать. Да и под стёганку холод настырно пробирался, заставляя часового всё чаще и чаще исполнять неуставной зимний танец «Два притопа, три прихлопа».
Это хорошо, что от снега расчистили лишь небольшую площадку перед высокими воротами, дабы они могли хоть как-то открываться. Да тропинку прокопали, прямую и неширокую, ведущую в далёкую тёплую караулку, где ещё нескоро можно будет согреться, сидя у печурки и потягивая горячий взвар.
Снега нынче навалило столько, что этот закуток у ворот со всех сторон оказался прикрыт высокими, в полный рост, сугробами. Хотя бы ветер не так донимал. Да и начальник караула, если б с проверкой внезапной нагрянуть надумал, ещё издали бы замечен был. Ему ведь, кроме как по тропинке этой, сюда больше никак и не подобраться, не пролезть. А пока нет никого, можно было, чтобы от холода не сдохнуть, хоть горным козлом скакать, хоть, как дурная кура, крыльями хлопать.
Вот часовой и отбивал чечётку минут пятнадцать, по моим прикидкам, пока не приметил на дальнем конце тропинки тёмную фигурку. Кто-то топал в его сторону.
Зимний день короток, и уже начинало вечереть. Потому в неверной сумеречной мгле не сразу удалось разглядеть, кто там приближается. Вот, согласно уставу, на идущего тут же и нацелилось дуло карабина.
— Эй! Кто идёт? — громко пробасил часовой. — Доложись!
— Свои, не переживай, — незамедлительно прилетело в ответ.
Голос молодой, высокий. Будто у мальца какого. Да и рост у незваного гостя совсем невелик был. Короткий бушлат, ватные штаны, валенки. На голове тёплый стёганный шлем военспеца. Тёплый шерстяной шарф полностью скрывал лицо, но тут можно было уже не сомневаться — так одевались почти все гномы из вспомогательных подразделений. Парнишка из обслуги. Вон и лопата у него снеговая в руках.
— Давай, пароль называй, — проворчал часовой. — Тоже мне, свой нашёлся.
— Да какой пароль, дяденька, — возмутился юнец. — Мне твой ангар даром не нужен. Меня лишь снег малёхо подразгрести послали. Да ты ружьём-то в меня не тычь, подстрелишь ещё ненароком.
— Это не ружьё, а карабин, дурень. — Орк повесил оружие на плечо. — Понимание надобно иметь. Это тебе не лопатой махать.
— Как скажешь, дяденька. — Малец, подходя ближе и примеряясь к свежевыпавшему снегу, перехватил поудобнее черенок лопаты и вдруг резко ткнул её ковшом точно в горло часовому.
Удар был, пусть и не смертельным, но болезненным и напрочь сбивающим дыхание. Да вдобавок папаха с башлыком съехали на глаза, перекрывая обзор. Буквально на пару секунд, пока орк не поправил их рукой. Но коварный малец уже исчез из виду, а спину несколько раз подряд пронзила остро-жгучая боль: печень, лёгкие, сердце, снова печень…
На этом мои видения и закончились. Сомнений не было, пацан истыкал часового ножом, спрятанным до поры под одеждой. Или штыком.
— Слышь, служивый, — выйдя из транса, обратился я к мастер-сержанту Лимберто, оставшемуся с нами торчать на кладбище, — что за склад охранял боец, которого зарезали в спину? Какой-то высокий ангар с полукруглой крышей и большими воротами.
— Там стояли бригадные бронеходы, — выпялился на меня орк с нескрываемым восторгом. — А ты, твоё высокочинство, так прям и смог разглядеть, как его прирезали, часового-то?
— Во истину, смог, — порадовал я, похоже, нового почитателя своего таланта. — Это не тот ли ангар, что потом эльфы разбомбили?
— Он, — согласно кивнул мастер-сержант. — Да только это уже дня через три случилось. А тогда злодеи замок на воротинах сломали и инструмент дорогой из ангара упёрли.
— Злодей, — поправил я служивого.
— Чего? — не понял тот.
— Один, говорю, злодей был. Молодой парень, ростом часовому по грудь примерно. Одет был как военспец из гномов обслуги.
— Вот вражина! — сокрушённо ругнулся Лимберто. — Неужто своего инструмента мало?
— Вот и я о том же, — задумчиво выдал я. — Не за инструментом в ангар залезли, а чтобы узнать, что там хранят.