Она сразу сказала, что сделка ее. Коротко. Без представлений и улыбок, положенных на переговорах. У нее были бледно-голубые глаза. Она по-восточному опустила их ниже линии горизонта, приоткрыла прекрасной формы губы и больше не проронила ни слова. Муж открыл замки ящика, поднял крышку, стянул поролоновую накладку — и сияние золота затмило льющийся в окно солнечный свет.
Говорил только русский. Он назвал ее Ольгой, сказал, что он ее муж и представитель на сделке.
— Предложение моей жены, — начал Протасов, — таково: мы платим вам пятьдесят миллионов долларов советским золотом три девятки и покупаем вокзал в Кора-Болта… — и замолчал.
— Все?
— Нужны еще вводные?
— Что будете делать с вокзалом?
— Мы же не спрашиваем, что вы будете делать со зданием, купленным в Бруклине.
— А вы понимаете, кто я?
— Да.
— А кто покупает за пятьдесят то, что стоит пять?
— Мы.
Умей не знал, к чему придраться. Сегодня его мозг хоть и работал на все сто процентов, но… Вероятно, его смущала русская женщина с открытой шеей, на которой висел простенький крестик на нитке. Он глядел на ее полуоткрытый рот и хотел было тотчас отказаться от сделки, чтобы в VIP’е клуба забить ее до смерти своей драгоценной цацкой. Но еще он подумал, что цена этой женщины вдесятеро превышает цену «Ока Азии», а тут еще русский предупредил:
— Там в ящике с золотом одна чушка не золотая, а сделана из тетрила. Неправильные мысли и выводы приведут к тому, что от Кора-Болта ничего не останется. Ни нас с вами, ни жителей — только расплавленное, никому ненужное золото.
— Вы знаете кто мы? — на прощание спросила Ольга.
Умей не знал, но выдавать себя не хотел. Вместо ответа он просто надменно улыбнулся.
— Если в ящике все нормально, то сделка состоялась, — заключил криминальный авторитет. — Документы с юристами пришлют в банк, дело техники… А вы оставшееся золото.
— Нас устраивает, — согласился Протасов.
Она первый раз за переговоры подняла глаза и посмотрела на мужа. И столько в ее взгляде было чувственности, что Умей понял: впервые в жизни он не получит того, чего хочет. А потому на прощание сказал:
— Да, совсем забыл… От всех доходов вокзала, нынешних и будущих, вы платите мне двадцать процентов!
— С нашей собственности? — удивился Протасов.
— Вы же знаете, кто я. Сделка состоялась. Я как бизнесмен ее не нарушу…
— В чем же дело?
— Мне все в этой стране платят. Вы же говорите, что знаете, кто я… Я, если хотите, киргудза, ее глава. Типа, в Японии якудза, а в Киргизии — киргудза. Все платят якудзе, и все платят киргудзе… А самое главное — вас никто не трогает. Ни криминал, ни менты, ни спецы. Никто!.. — Бандит смотрел на Ольгу жадно, как крокодил на антилопу. Сейчас же бы раздел догола и облизал с головы до пят. Он захохотал, стараясь восстановить психологическое преимущество. Но глаза гюрзы даже улыбаться неспособны.
— Согласны, — ответил Протасов.
Они встали и вышли в сопровождении охраны. Сели в «Ладу» девятой модели и выехали с территории клуба. За ними — грузовик с грузчиками…
С бумагами уладили за неделю, сделка вступила в силу, и Протасов уехал в Японию, где в течение месяца разговаривал с представителями якудзы — как в воду Умей глядел, — а значит, государства, о разработке и поставке скоростных поездов в Киргизию.
Этим разрисованным змеями и драконами ребятам он представил финансовые гарантии Швейцарского национального банка на один миллиард долларов, после чего были совершены необходимые ритуалы: поход в местную баню, смакование брюшка тунца, проданного на аукционе за два миллиона долларов баснословно дорогому ресторану, принадлежащего ей же, якудзе, выпивание моря саке, посещение токийского башо, большого турнира по сумо, где екодзун заканчивал свою карьеру поединком с одзеки, после чего подарил Протасову пояс великого чемпиона, ручного плетения, весом двадцать килограмм.
А потом Протасову в лимузине сказали, что сделка никак не может совершиться сейчас.
— Как не может?! — опешил Протасов.
— Мы вас не знаем, — переводил переводчик слова старичка в скромном костюмчике, при галстуке, из-под узла которого торчала красно-синяя голова змейки, впрыскивающая яд в кадык. — И Швейцарию мы не очень любим. Вы гайдзины. И потом, у нас еще множество очень богатых столиц мира, где нет наших скоростных поездов… — Лимузин остановился возле отеля, где жил Протасов, водитель в белых перчатках открыл ему дверь. В спину он услышал голос старика: — Через три года позвоните, и мы приедем к вам в Киргизию ответными гостями.
— Аригато…
Каким же знакомым показалось ему лицо старичка…
Умей пытался отыскать их жилище, чтобы контролировать русских. В его мыслях было постепенно добраться до затылка военного, чтобы молотком саморучно вбить в кость, пробиваясь в мозг, десяток крупных гвоздей. Потом, когда русский сдохнет, забрать его жену и жениться на ней. Именно жениться! Взять в жены единственную женщину, которую Умей не хотел убивать. И чем дольше он не мог отыскать своих партнеров, тем больше думал о ней.
Его люди обыскали весь Кыргызстан, нашли маленький домик, пустой и давно заброшенный. Соседи сказали, что не живет здесь никто сейчас, лет пять назад приютилась какая-то пара почти нищих русских. И всего-то богатства у них было — один кривобокий мелкий конь, похожий на мула.
Другой след привел Умея в его родные места, к аулу, в котором он родился. Нашли домик из сырцового кирпича, на территории бывшей советской военной части, который тоже оказался пустым.
— Лет десять никто в нем не живет! И вообще никто, после русских солдат, в этой местности не обитает, — рассказал старожил.
Умей приказал продолжать рыть носом землю, а сам, вымотанный повседневными делами, позабыл о Протасовых, пока не увидел капитана в новеньком привокзальном ресторане.
— Ты построил? — спросил Умей.
— Турки, — ответил Протасов. — Только они умеют строить.
Они посидели за столом, вкусно и разнообразно поели.
— Не «Мишлен», — резюмировал Умей. — А на хера нам «Мишлен», если здесь готовят как моя эне, моя мама готовила?.. Долю не забывай засылать!..
— А как же! — кивнул Протасов, поглаживая вмятину в черепе над самым лбом. — Давно засылаю…
Когда они полгода назад возвращались с переговоров по приобретению вокзала, Ольга вдруг сказала:
— Это он.
— Кто?
— Тот, кто убил моего Сашу. — Он не понимал. — Умей Алымбеков убил моего Сашу и почти убил тебя… Теперь мы у него вокзал купили. Теперь мы его партнеры.
Он долго молчал, а потом ответил:
— Я его убью.
— Не сейчас.
— Когда?
— Я скажу.
Этой ночью они не спали. Первая ночь, в которой между ними отсутствовала страсть. Он сначала испугался. Испуг был таким ужасным, какого он не испытал даже перед смертью, а потом вдруг расслабился, будто уже умер, и сказал ей:
— Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю.
Только сейчас он понял, какое истинное наслаждение сокрыто в этом затасканном слове, не имеющего даже синонима. Прижаться к телу любимой женщины, гладить волосы, вдыхать ее запах, желать умереть с ней в один день — чувство куда сильнее, чем нескончаемая страсть, которую он считал признаком единения душ и тел. Понятие, в которое он верил, которое сам выдумал. Ему было спокойно и мирно, а из ее глаз выкатилось по слезинке — и почти тотчас испарились и, смешавшись с атмосферой, понеслись вместе с ветрами над бескрайними степями, чтобы в конце концов попасть двумя молекулами в нос гадкому ангелу с причиндалами. Он вдохнул их, две высохшие слезинки, причиндалы враз потяжелели — и ангел упал с ветки дерева, разбив о землю физиономию.
— Блядь! — выругался бородатый ангел, и матерное слово, как ни странно, почти сразу прижилось в мире ангелов. В кратчайшее время во всех ипостасях ангелы «блякали», старшие наказывали их ссылкой в атмосферы различных планет, а некоторых, особенно много «блякающих», стерли на веки вечные.
12
Все собрались в польском городке Кшиштоф. Рассадка за столом была как в прошлый раз, и встреча начиналась как под копирку. Польский президент Якуб Новак был готов начать вступительную речь, но за другим концом стола закашлялся сильно пожилой Эли Вольперт, самый богатый еврей мира. Ему дали время утереть серые губы носовым платком…
Наконец все стихло.
В эти мгновения тишины в Кшиштоф прилетел десяток ракет средней дальности и «Пчелагейт», саммит по продаже пчел, закончился, так и не начавшись.
Только один великий и богатый инженер успел выкрикнуть:
— А как же моя ракета?!! Как же мой полет на Марс?..
Город Кшиштоф, как и город Блявиц, а точнее — значительная часть Польши, сгинули со всеми своими жителями и гостями в адском пламени. Те, кто мнил себя сильными мира сего, сгорели как спички.
Абаз почесал бочок своей козочки и подумал, что как-то не так все с саммитом в Кшиштофе случилось. И зачем Еропкино стрелять по Польше ракетами, пчелы-то здесь при чем. И не женился еще Фельдман на Рахили, Протасов все зашагивает правой ногой, американский предприниматель и инженер действительно пока не слетал на Марс, а молодой официант шабесгой Франчишек еще не успел проявить свои способности в этом мире.
Абаз хотел было сыграть на комузе и спеть красивую песню, но увидел сидящих на ветке дерева ангелов. Тот, который с причиндалами, уж очень сильно корчил ему рожи, а потом стал колотить своим совсем не рудиментом по грушевому дереву, сбивая с него плоды. Абаз постарался не замечать потусторонней гадости бытия и попытался думать о своей матери Сауле, которая погибла в песчаной буре, впрочем как и отец его Бекжан… И откуда столько песка тогда взялось в киргизской степи?.. Не Аравия же!
— От верблюда, — ответил тот, кто околачивал груши — странная функция с крылышками.
— Сгинь! — приказал Абаз.
— Сам сгинь, ничтожный идиот! — Абаз подошел к дереву и потянул руки к троице на ветке. — Ууууу, — кривлялся ангел. — Чего ты мне сделаешь? Я ведь вечен и бесплотен, а ты маленький конченый человечишка! — Абаз без труда стащил с ветки охальника, и того будто парализовало от невозможности происходящего. — Как же!.. Мне обещали!.. Я бесплотный ангел, проекция кинематографическая. Нельзя с экрана кинотеатра выхватить актрису и трахнуть ее!