Леха затащил труп Красотки на склон холма и старательно уложил среди остальных - на склоне уже были четыре Красотки, четыре Пупсика и четыре Крысенка. Трупы игроков разлагались за полдня, и пока все они были целехонькие. Ну, если не считать рваных ран от его рогов, ожогов и вырванных очередями миниганов ломтей мяса - карапузы частенько попадали друг в друга.
Леха огляделся. Луг в нескольких местах дымился - там, где Красотка пожгла траву из огнемета. Чадили последние трупы Пупсика и Крысенка. Тут и там чернели дуги от очередей миниганов, словно борозды от плуга. Больше ничего. Туманных облачков, предупреждавших о загрузке игроков, не было. Пяти выносов подряд карапузам хватило, чтобы они рассорились вдрызг и пошли в чат выяснять, кто же из них виноватее.
Леха побрел на косогор, к святилищу. Сатир ждал у самого входа. Последние полчаса он так и стоял, привалившись боком к камню и скрестив на груди ручки, и с прищуром разглядывал Лехины подвиги: как тот методично, раз за разом выносил трех карапузов. То пробивал их своими огромными рогами, то заставлял ошибаться и расстреливать друг дружку из миниганов или сжигать из огнемета. За последние два дня Леха здорово поднаторел в этом деле.
- Значит, на блокпосту отстоял, говоришь?.. - пробурчал сатир.
Леха не ответил. Он оглянулся и критически осмотрел свои труды. На противоположном холме трупами было выложено: "ЛОХИ". Конечно, выкладывать буквы из разноформатных трупов - то еще удовольствие. Но иначе он никак не мог общаться с карапузами - говорить он мог только с сатиром. Когда он пытался что-то сказать игрокам, вместо слов из его глотки вылетал оглушительный рев. А сообщить карапузам, кто они такие, было полезно. Это простое словечко выводило куланутую малышню из себя лучше изощренных ругательств. Карапузы нервничали, пытались между делом раскидать сложенные из трупов буквы - и ошибались грубее и чаще. Это сторицей окупало всю возню. Сегодня карапузы еще ни разу его не завалили.
- И не стыдно тебе? - сказал сатир.
Леха покосился на него, но ничего не сказал.
- Они же дети, - с самым серьезным видом продолжал сатир. - Тебе что, никогда не говорили, что глумиться над детьми нехорошо? Маленьких обижать низ-зя!
Издевается, козел однорогий... Говорил сатир без тени иронии, но за два дня, проведенных в обучалке, Леха уже привык к этим постоянным подколкам.
- Дети - цветы жизни, - мрачно отозвался Леха. - Их либо в воду, либо в землю.
Но сатир уже отвлекся и не слушал. Он сосредоточенно тер кольцо в носу, мигом провалившись в свои мысли.
Леха не стал к нему приставать. Да, он чуть-чуть привык к обучалке, но не более того. Внутри вовсе не было того спокойствия и уверенности, что были в его словах. Сам он держался из последних сил. За двое суток здесь он не смог даже толком выспаться. Постоянно грызло опасение, что заявятся либо карапузы, либо кто-то еще... Да и бои с карапузами, на самом деле, не были такими уж легкими. Малейшая ошибка - и горящий напалм обуглит бок. А если нарваться на очередь в живот... Пули, как плоскогубцы, рвущие изнутри...
Леху передернуло. Все это время глубоко внутри нарастало напряжение. Нарастало, нарастало... Как вода, наполняющая водохранилище. Пока плотина психики выдерживала, но всему есть границы. И скоро он может сорваться.
Надо успокоиться. Поспать.
Леха закрыл глаза, попытался расслабиться.
И сатир тут же пихнул его в бок!
- Ты вот что, рогатый. Тебя скоро переведут, похоже...
- Так быстро? - напрягся Леха. - Ты же говорил, через неделю?
Сатир частенько поминал основные зоны "Генодрома". Но добиться от него чего-то конкретного Леха так и не смог. Сатир все время отделывался шуточками.
- Говорил... - задумчиво повторил сатир. - А не фиг было народ крошить! Я тебе говорил, рогатый, что не хочешь умирать, тогда просто бегай? А ты что? Самый умный, да? Ну вот теперь и пеняй на себя. Слишком хорошую статистику набрал за два дня. На лохастого новичка ты уже не тянешь. Так что все, кончилась твоя халява. Пойдешь в основную зону... Хотя, между нами девочками, и это все фигня. Ты вот что запомни, заторопился сатир. - Никому ничего не говори. Ни как тебя зовут, ни за что сюда попал. Никому и ничего. Понял?
- Да у меня ничего такого, - сказал Леха. - Небольшая авария, просто...
- Слышь, ты, парнокопытное! - взъярился сатир. - Ты по-русски понимаешь?! Я тебе...
- Да у меня в самом деле ничего серьезного! - начал Леха.
И осекся.
Мир изменился.
Сатир умолк на полуслове, да так и застыл с открытой пастью и вскинутой рукой. Шум ветра стих, пропал шелест воды, наступила ватная тишина. Небо, камни и трава подернулись дымкой.
Леха попытался пошевелить ногами, но не смог. Будто окунули в невидимый цемент. Все вокруг превратилось в одну большую фотографию, а Леха стал еще одним ее кусочком.
А потом все пропало.
Нахлынул жар, в глаза ударило ослепительное солнце. Ноги по копыто увязли в обжигающем песке. Он тянулся до горизонта - дюны, дюны, дюны... Оттуда дул обжигающий ветер.
Позади оказалась невысокая, метров тридцать, скальная гряда. За ней клубились тяжелые тучи - знакомые, точно такие же, какие были над озером в обучалке. Всего в какой-то сотне метров от Лехи в нагромождении скал была щель, и он проворно побежал туда - припекало не по-детски.
Щель оказалась узкой и извилистой, но не жариться же заживо на солнцепеке? Скрипя броневыми наростами о выступающие камни, Леха продрался на другую сторону. В этом месте грядя оказалась совсем узкой, не больше полусотни метров.
Здесь все было иначе. Впереди простиралась огромная лощина, сплошь покрытая камнями: валуны, булыжники, галька - ни кусочка земли. Дальше были озерца. Небольшие, зато много. Над ними и клубились такие знакомые грозовые тучи.
И прохлада, после обжигающего ветра пустыни. Как же это было хорошо!
А слева, метрах в ста пятидесяти от прохода...
Леха зажмурил глаза и помотал головой. Хотя все вокруг было виртуальное, на миг ему показалось, что тепловой удар он все-таки схлопотал. Но когда он открыл глаза, видение не развеялось.
Дубы. Огромные, раскидистые. Только листья у них не зеленые, а черные. А ветви и стволы вместо коры покрыты вороненой сталью. Под ярким солнцем они бликовали так, словно их только что отполировали. Зелеными были только огромные, с кулак величиной, желуди - но и те какие-то не такие. Угловатые, словно...
Позади с шорохом осыпались камни.
Леха крутанулся назад, оступаясь на булыжниках. Отрезав его от прохода в каменной стене, из-за валунов вышли три здоровенных... кабана? У этих тварей были свиные рыла с пятачками, но передвигались они на двух ногах, как и сатир. Вот только ростом они были не метр с кепкой, а все два. Изо ртов, задирая верхние губы, торчали клыки. В руках кабаны держали "сучки", выломанные в железном лесу - здоровенные стальные биты.
- Волик, на! - тут же полез вперед один.
Шкура у него была розовая, но на груди и на кончиках ушей были черные подпалины. Кабан покрутил рукой с битой, словно разминался перед ударом, и пошел на Леху:
- Че вылупился, телка рогатая?
Его голос опасно поднялся, почти сорвавшись на истерические нотки. То ли кабан строил из себя психа, чтобы наезд казался страшнее, то ли в самом деле... Оскалившись, он стал обходить Леху полукругом, отводя биту вбок для удара.
- Рога-то обломаем! - подключился второй.
Этот был альбинос, весь белый - только глазки красные. Радостно пританцовывая, он стал обходить Леху с другой стороны.
- Не, по ногам, - сказал черноухий. - По колену, - он сочно причмокнул, изображая звук удара. - Прикинь, да? Нога в другую сторону!
Он заржал. Альбинос тут же старательно захихикал.
Третий кабан, с большим кольцом в пятачке, не спешил подходить. Длинную биту он нес на плечах на манер коромысла, перекинув через нее обе руки. Морщась, словно хватил кислого, он наблюдал за своими дружками.
Леха осторожно отступал. Сзади были булыжники и галька, копыта скользили, он вот-вот мог навернуться. Но оборачиваться было нельзя - эти психи в самом деле собирались напасть. Обходили его с двух сторон они по всем правилам. Хоть и психи, а подраться не дураки...
И биты у них... Против троих сразу, да еще с такими битами, да еще в коробочке... Тут мало что светило. Но убегать...
Убегать по таким камням еще хуже. Копыта будут ужасно скользить, и вот тогда он точно навернется. Да еще и круп будет открыт - словно специально под удар битой.
Леха сжал зубы. Перестал пятиться, но шоркал задними копытами, раздвигая гальку и делая опору надежнее. Чего быть, того не миновать. Одного-то, вот этого, с черными ушами, он на рога подцепит...
- Давайте, боровы, давайте, - процедил Леха.
- Ты кого боровом назвал! - взвизгнул альбинос. - Черноух, ты слышал?
Черноухий рванулся вперед, но до Лехи не добежал.
Третий кабан, с кольцом в пятачке, вдруг скинул биту с плеча, молнией подскочил сзади к черноухому и подсек его. По ноге черноухого он врезал несильно, но точно. Ноги заплелись, и черноухий плашмя рухнул на камни. Альбинос, рванувшийся было на Леху, тут же отскочил назад и нырнул за валун.
- Клык, ты чего? - затравлено выглянул он из-за камня.
- Бляха-муха! - взревел черноухий, поднимаясь. - Да ты че, Клык! Оборзел, да?
Он рванулся на окольцованного, но тот словно не заметил его броска.
И черноухий так и не ударил. В последний момент он сам отскочил в сторону.
- Крутой, да?! - зашелся он. - Крутой?!
- Заткнулся, Черноух, - с ленцой ответил Клык.
Черноухий оскалился, аж весь задрожал от злости - и вдруг сник.
- А сказать нельзя, да? - плаксиво начал он, потирая отбитое колено. Че сразу битой-то? Нельзя сказать-то, да?
- Заткнулся, я сказал, - так же равнодушно бросил ему Клык и вразвалочку подошел к Лехе.
- Здорово, новичок, - Клык добродушно оскалился.