С утратой ореола сенсационности «новая хронология» становится менее интересной, особенно в провинции. И поскольку не обрела новых именитых пропагандистов, время распространения подобных идей ограничено. Но вызывает серьезную тревогу то, что нашлось все-таки немало поверивших этим антинаучным измышлениям, принявших их как утверждение исторической истины. Огорчает и равнодушие к распространению такой общественной «заразы» со стороны тех, кто обязан определять пути и формы развития нашего просвещения, и слишком вялая реакция Российской академии наук и Российской академии образования на это позорное явление нашей научной жизни. Уже горестно отмечали, что если лысенковщина была навязана сверху и сопротивляться этому было небезопасно, то терпеть оскорбительную для престижа научных знаний фантастику фоменковщины по меньшей мере странно. Ведь математик академик С. П. Новиков уже в 1997 г., отметив, что А. Т. Фоменко «выпустил целый поток книг по опровержению истории… с помощью математики», указал на то, что это «уже не хобби, а основная работа»[4].
А. Т. Фоменко, обнаруживая вопиющий непрофессионализм в области историко-филологических знаний, решился сдвинуть всю хронологию развития цивилизации — следовательно, и в высших проявлениях культуры, и в событиях истории, и в повседневности. Но так как нет возможности признать несуществующими давно известные и ученым, и широкой публике памятники истории и культуры, датируемые обычно первым тысячелетием нашей эры или предшествующим временем, то происхождение их предлагалось датировать XV–XVII столетиями.
Как можно было в дополнение к дошедшим до нас памятникам этой эпохи создать еще огромный массив многообразных памятников материальной и духовной культуры (т. е. тех памятников, которые всеми другими признаются памятниками культуры Древности или раннего Средневековья) они не объясняют; не названы и имена тех, кто руководил организацией такого массового производства. Упоминается лишь имя знаменитого в конце XVI — начале XVII в. знатока текстов античных авторов и ученого разносторонних интересов Ж.-Ж. Скалигера, заложившего основы научной хронологии и разработавшего систему унификации летоисчисления, что, мол, объясняет (или прикрывает?) невиданного масштаба фальсификацию исторических памятников. (При этом «новохронологам» невдомек, что Скалигер был известным своей воинственностью гугенотом, и написанное им никак не могло бы в период особо ожесточенного противостояния католиков и протестантов, объединить в единых намерениях и действиях европейских ученых, мастеров искусства и литературы, властителей государств. Тем более, что Греция с островами находилась с XV в. под властью мусульманской Турции, а Италия, где сосредоточены памятники древнеримской цивилизации, всегда оставалась средоточием католицизма.)
Это — свидетельства полнейшего отсутствия у выдающегося математика и его сподвижников глубинного исторического зрения, понимания того, что ход исторического процесса — изменяющиеся сцепления обстоятельств времени и места, взаимодействия общества и природы, общества и отдельных индивидуумов. Не учитывается и то, что запечатленное на письме или рисунком отражало возможности восприятия и отображения времени создания этих источников исторической информации, следовательно, и уровень научных знаний, которые тоже изменяются с годами (как и степень точности их выражения).
Оказалось, что люди, так заметно проявившие себя в дальнейшей научной деятельности, не смогли в юные годы впитать столь элементарные понятия. Следовательно им не внушили представление об основах и ходе исторического развития человечества в период формирования их первоначальных знаний и умений. Не освоили таких представлений и те, кто с доверием отнеслись к несусветной выдумке (или жульничеству?), прельстившись наукообразным оформлением.
Интерес, тем более доверие к конструкциям авторов «новой хронологии» — тяжелый, но — увы — справедливый приговор преподаванию истории школьникам, причем не только в советские, но и в постсоветские годы. И методике — история воспринимается юными как предмет не размышления, а запоминания; и не остается никакого ощущения развития этой отрасли знаний; некая данность вне пространства движения исследовательской мысли и совершенствования приемов доказательств. И содержанию — сдававшие экзамены по истории совершенно не имеют представления об образе жизни не только в древности и в период раннего Средневековья, но и в последующие XV–XVII вв., т. е. о допетровской Руси и о Западной Европе времен Леонардо, драм Шекспира, сервантесовского Дон-Кихота, научных открытий Коперника и Ньютона.
Не понимают, что в XV–XVII вв. немыслимо было создать те более ранние памятники культуры, которые «ново-хронологи» относят к этому времени. Необходимого для того взаимодействия различных народов, государств и их правителей не достигли и в наши дни. Примитивны были возможности технологии производства и организации каждодневного обихода; малодоступны и медленны пути передвижения и обмена информацией. Феноменально высокую Должно было бы иметь и концентрацию великих талантов и творческой неутомимости, чтобы создать, наряду с шедеврами Ренессанса, еще и шедевры, относимые обычно к предыдущим эпохам. А обучающиеся истории по школьным учебникам не осознают, что предположение о такой датировке дошедших до нас памятников истории и культуры древности — полнейшая фантастика, театр абсурда на арене реальной истории.
Убежден в том, что должно незамедлительно принять меры к внедрению в сознание конкретных представлений о ходе исторического процесса, об особенностях, характерных для определенного времени и определенной местности, к воспитанию с юных лет ощущения исторической ориентировки, более конкретного и образного видения Прошлого и его отличий от Настоящего.
Изначально имевшиеся во всех странах элементы этого в обучении истории при советской власти были вытравлены заменой преподавания истории преподаванием некоего «обществоведения» с его абстрактными и примитивными вульгарно-социологическими построениями, с вкраплением сведений о немногих революционно-героических традициях и самых вершинных памятниках культуры. Введение преподавания «гражданской истории» устранило прямолинейный схематизм, но свело важнейшее в прошлом к смене общественно-экономических формаций и подготовке этого революционными действиями и теориями. И все больше превалировало внимание к государственно-политической истории — при этом с соответствующими установкам времени изменениями акцентов в характеристике и оценке событий и действующих лиц — постепенно стало преобладать умиление в изображении предпосылок государственного величия России.
Ограничимся соображениями о преподавании отечественной истории до периода Нового времени. Это более близко и понятно юным, остатки местной старины доступны визуальному наблюдению. В юные годы еще слабо развиты представления об общем и особенном, тем более навыки абстрактного мышления. И лишь совсем недавно, с внедрением в нашу жизнь телевидения, стало формироваться массовое понятие о различиях в жизни стран и народов — их природы, повседневного обихода, памятников прошлого.
Академик С. Ф. Платонов, который был не только виднейшим отечественным историком первой трети XX в., но и выдающимся методистом преподавания истории в средней и высшей школах, еще в дореволюционные годы заметил: «Явились… попытки понимать историю, как науку, долженствующую раскрыть общие законы развития общественной жизни вне приложения их к известному месту, времени и народу. Но эти попытки в сущности присваивали истории задачи другой науки — социологии. История же есть наука, изучающая конкретные факты в условиях именно времени и места, и главной целью ее признается систематическое изображение развития и изменений жизни отдельных исторических обществ и всего человечества» (подчеркнуто автором. — С.Ш.)[5].
В школьные годы дети первоначально способны осознать только информацию о конкретных фактах в условиях именно времени и места. Тем более что с трудом осознаются и отличия недавнего прошлого от длительного предшествовавшего периода развития человечества. Подобно тому, как юные относят к «старым» тех, кто родился лишь на 15–20 лет раньше их, они не только в просторечии, но и на самом деле их такими представляют.
Установлено, что почти никому из горожан России ничего неизвестно о своих родственниках в поколениях, предшествовавших поколению бабушек и дедушек. Большинство их не представляют в конкретности и различия жизненного обихода родителей своих родителей в дни их юности и современного. А ведь поколение бабушек и дедушек жило в период невиданных до того грандиозного масштаба технических новаций — тогда уже были широко распространены неизвестные их бабушкам и дедушкам автомобили, трактора, пароходы, железные дороги и самолеты, электричество, телеграф и телефон, многоэтажные дома с водопроводом, газом, лифтом, пишущие машинки и счетные машины, фотографии и рентгеновские снимки и т. д., и т. п. Это все было известно еще до Первой мировой войны, воспоминания о которой можно еще услышать. А для юных и Вторая мировая война, и кажущиеся теперь примитивными технические возможности тех лет в современную эпоху телевидения, компьютера, Интернета, это — далекое прошлое, боль которого, как и проявлений сталинского тоталитаризма, слабо ощутима.
Изменения в наборе и конструкции предметов повседневного обихода, в возможностях получения информации, Происшедшие на протяжении XX столетия, невероятно велики. Никогда прежде не было подобного темпа в изменениях, что прослеживаются и на бытовом уровне. (Вспоминаются всеобщие любопытство и удивление на выставке 1978 г. в Париже, демонстрирующей эволюцию предметов быта в XX в., — утюгов, настольных ламп, очков и много другого — утверждали даже, что от предыдущего века неизменным остался лишь носовой платок.) Но еще более заметны изменения в целом образа повседневной жизни с конца XIX — начала XX в. по сравнению со всем предыдущим временем и темпами изменений, имевших место в ту многовековую эпоху. Нынешняя молодежь почти не осознает это; и учебники истории слабо помогают приобщению к таким знаниям.