В 1970—1980-е годы труды, возрождающие историко-хронологические конструкции Н. А. Морозова, но опирающиеся при этом на новейшие литературу и научную технологию могли казаться небезынтересными в методическом плане — они выходили в изданиях не только Московского университета, но и Академии наук, Тартуского университета.
Сначала это вызывало даже определенное любопытство у тех ученых, которые были заняты проблематикой точных наук. Они могли представляться своеобразной игрой (а это время особого внимания к теории игр и возможностям ее применения), допускающей любую вариантность при точном следовании абстрактным законам математической логики. Хотя к тому времени логицизм как направление в основаниях математики, отвергающее кантовский тезис о синтетическом характере математических истин и пытающееся определять все в рамках дедуктивной логики без использования каких-либо положений нелогического характера, утрачивал уже свою привлекательность даже в среде математиков. Если тезис о «сводимости математики к логике» признается некорректным, то тем более это должно относиться к обществоведению.
Но все равно это было в русле давней тенденции пренебрежительного отношения математиков к гуманитарным наукам с их непредсказуемым многообразием факторов и систем их выявления и определения форм взаимодействия, что нашло четкое выражение еще в запомнившейся устной полемике 20-х годов XX в. на заседании Академии наук: тогда вице-президент, математик В. А. Стеклов заявил, что «науки делятся на естественные и противоестественные» (на что другой академик, историк С. Ф. Платонов, ему парировал: «Нет, милостивый государь, на общественные и антиобщественные»). Этим хотелось показать, что историки, не имеющие, как правило, возможности ни экспериментальным путем воспроизвести изучаемое явление прошлого, ни выразить соизмеримыми единицами его конкретное воздействие на будущее, обречены на системы доказательств, кажущиеся менее убедительными, чем принятые в точных и естественных науках, в инженерной практике.
Историки же и филологи, хотя и осознавали, что историческая хронология, давно превратившаяся в составную часть исторической науки, по-прежнему воспринимается АТФ и его сторонниками разделом прикладной математики, были увлечены тогда перспективными возможностями математизации гуманитарных наук и ожидали, видимо, также извлечь для себя нечто полезное. Любопытны, особенно в данном контексте, устные воспоминания 1981 г. видного археолога Б. А. Колчина о разговоре с ректором Московского университета академиком И. Г. Петровским, приехавшим в Великий Новгород, где работала знаменитая археологическая экспедиция, возглавляемая тогда А. В. Арциховским. Выдающийся математик был человеком широчайшей образованности, книголюбом. Поэтому когда с ним стали говорить о «математизации археологии» и соответствующем оснащении Лаборатории естественнонаучных методов Института археологии АН СССР (возглавлявшейся Колчиным), ректор предупредил: «Не увлекайтесь; это так все обоюдоостро… не везде нужна математика; иногда она наоборот вам будет вредить, мешать… надо все это делать невероятно осторожно, продуманно… и не забудьте саму археологию, чтобы у вас вся эта математика не заглушила голыми фактами, голыми таблицами и голыми калькуляторными схемами вот именно то, что вы хотите знать — именно историю культуры, человеческой культуры — историю материальной культуры, историю производительных сил и так дальше»[34].
Традиционно полагали, что и рассуждения в духе воззрений Постникова и Фоменко тоже могут стимулировать дальнейшие изыскания. Ведь сомнения — двигатель прогресса; тем более что совершенствование методики исторического исследования зачастую предопределяется уточнением и пересмотром ранее принятых хронологических и локальных данных и выявлением подделок памятников, датирующихся прежде иным временем (что известно даже по учебным пособиям по палеографии и дипломатике).
Показательна позиция Ю. М. Лотмана, которому В. А. Успенский прислал статью Постникова и Фоменко (причем сразу же предупредив, «что не рекомендует и ответственности не несет»[35]), изложенная в письме от 26 марта 1980 г. к брату его, Б. А. Успенскому: «Статья Постникова — бред! Но печатать будем…»[36]). Правда, Ю. М. Лотман счел необходимым статью эту «Новые методики статистического анализа нарративно-цифрового материала древней истории» в сборнике 1982 г.[37] сопроводить серьезным редакционным замечанием статейного объема. Там сказано: «Однако не следует забывать, что в одном ряду статистических подсчетов как сопоставимые берутся данные из документов весьма различной семиотической природы. Между тем именно от этого зависит «коэффициент искажения». Известно, что с текстами с сильной степенью мифологизации связано стремление к гиперболизации событий. При этом составитель документа ставит перед собой цель предельно идеализировать изображаемое событие, а не «точно» его описывать. Стремление усилить степень стихийных бедствий, увеличивать число погибших при сражении входит в ритуал составления текста. В этих условиях расхождение документального и астрономического описания может свидетельствовать не о фальсификации или позднем происхождении, а именно о раннем создании, о принадлежности ко времени, когда поэтизация ценилась выше, чем фактичность. Статистическому подсчету затмений должен предшествовать семиотический анализ каждого источника». Это наблюдение подтверждается примером семиотической дешифровки «Песни о Роланде».
Остановился Ю. М. Лотман помимо прочего на «труднообъяснимых повторяемостях в истории», что привлекло внимание еще Плутарха. Так, уже среди известных ему полководцев было немало одноглазых. Лотман напомнил, например, о живших на рубеже XVIII и XIX вв. Кутузове и Нельсоне и объяснил их специфические травмы тем, что именно они оказывались во время боя впереди сражающихся. Указываются на «поразительные совпадения» в биографиях писателей XIX в.; уязвима и восходящая к Н. А. Морозову система рассуждений, когда «исторические события рассматриваются как взаимно независимые, между тем, как это отнюдь не является очевидным». Убежден Лотман и в том, что понятие «самостоятельности» литературного памятника позднее, ибо не только все фольклорные произведения, но и творения Шекспира «с широчайшей цитатностью и зависимостью от многочисленных источников»[38]. Добавим к этому пушкинского «Евгения Онегина», что убедительно показано тем же Лотманом.
Любопытна близость подобных наблюдений литературоведа и культуролога к рассуждениям математика академика С. П. Новикова. Последний передает свое впечатление еще второй половины 70-х годов от системы доказательств АТФ: «Выслушав Фоменко, я спросил его, как можно делать выводы из столь неточного по своему характеру материала? Это ведь не раздел математической логики. Знаем ли мы, какой уровень точности в древних описаниях? Был ли Фукидид свидетелем событий, придавал ли значение разнице между полным и неполным затмениями? Одним словом подобные выводы — очевидная нелепость»[39].
Сторонники НХ на первых порах мало затрагивали область отечественной истории, поэтому видные специалисты в этой сфере знаний не сочли нужным опровергать такие построения в серьезного значения трудах источниковедческой направленности. Жаль было и времени и сил на дополнительное обоснование того, что и так очевидно всем историкам — как ученым, так и популяризаторам исторических знаний. Полагали, вероятно, и то, что Фоменко угомонился, тем более что распался его союз с Постниковым и его напугала негативная реакция в Отделении истории АН СССР, и особенно в Отделе науки ЦК КПСС. Затем 29 июня 1981 г. под председательством академика Ю. В. Бромлея (заместителя академика-секретаря Отделения) состоялось заседание, где критиковали НХ. В ответном письме, направленном Фоменко было зафиксировано: «Ваши выводы были подвергнуты решительной критике специалистами шести гуманитарных институтов, а также сотрудниками Астрономического института им. Штернберга»[40]. В письме, датированном 28 августа 1982 г. Ю. М. Лотман сообщил Б. А. Успенскому о том, что получил «от Фоменко истерическое письмо о том, чтобы их (т. е. Постникова и Фоменко. — С.Ш.) статью снять, т. к. в ЦК очень недовольны их публикацией, и он полностью пересмотрел свои взгляды на исторический процесс» (добавив, что «ничего снять уже нельзя», так как сборник со «статьей уже отпечатан»)[41]. Может, не хотелось и столь откровенно выглядеть выполняющими задание ЦК КПСС, тем более что уже была опубликована обойма журнальных статей, опровергающая измышления не только по всеобщей истории, но и сами основы этой историко-хронологической конструкции[42]. Во всяком случае, в сборнике статей под редакцией И. Д. Ковальченко о математических методах и ЭВМ в исторических исследованиях предпочли ограничиться статьей неисторика Е. Я. Клименкова и опять-таки на зарубежном материале о «династическом параллелизме», т. е. поразительном соответствии продолжительности правления отдельных династий[43]. По-видимому думали, особенно после информации об обсуждении историками решений июньского Пленума ЦК КПСС в октябре 1983 г., когда однозначно негативно характеризовали НХ[44], что интерес к рассуждениям математиков впредь будет ограничиваться сравнительно узким кругом ученых специалистов.
Однако, как выяснилось позднее, АТФ на этом заработал капитал, оказавшись в общественном мнении среди жертв Идеологического диктата — а такими, как правило, были ученые новаторских направлений, и, к тому же, с научными заслугами, признаваемыми мировой наукой; тем более что шовинистического толка тенденция НХ тогда еще слабо прослеживалась. И А. Т. Фоменко использовал это, выступал по телевидению и радио в 1990-е годы о препятствиях, чинимых прежним режимом, громившим генетику и кибернетику, продвижению его передовой «концепции» (что справедливо подчеркивает в отклике на книгу А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского «Новая хронология Руси» (М., 1998) Б. Г. Литвак