ных верований присутствуют в ведовстве в той же степени, что и элементы христианской теологии. Ведовство происходит от древних обрядов плодородия, передававшихся из поколения в поколение в Средние века и претерпевших некоторые, но не радикальные, изменения под влиянием христианства. Под давлением преследований со стороны Церкви, которая ставила колдовство в один ряд с ересью, древние культы плодородия в итоге трансформировались в ведовство.
Огромный вес теории Рунеберга и интерпретации фольклора в целом придает блестящая монография молодого итальянского ученого Карло Гинзбурга. Гинзбург заинтересовался историей фольклора, ознакомившись с трудами Мюррей, Рунеберга и Бономо. После долгой работы в архиве он нашел поразительные доказательства в пользу их теорий. Он утверждает, что преемственность в истории какого-либо древнего культа сложно доказуема, но можно показать преемственность народных верований и практик, связанных с плодородием, на которые на протяжении веков накладывались «культурные наслоения самого разного характера»[74]. В качестве доказательства Гинзбург использует существование культа плодородия во Фриули еще в конце XVI века – культа под названием бенанданти (benandanti – «идущие на благое дело»). Бенанданти были приверженцами культа плодородия и поклонялись богине Диане. Неопровержимость доказательств лишь подтверждает некоторые части тезиса Мюррей и Рунеберга. Еще более любопытной является трансформация, случившаяся с бенанданти после прихода инквизиции. Бенанданти ранее открыто отвергали любые намеки на поклонение дьяволу и даже выходили ночью на улицы и ожесточенно дрались со стригонами (strigoni), адептами местного культа ведьм. Когда прибыли инквизиторы, они, в силу ригидности своих установок, отказывались видеть разницу между двумя культами: поклонения Диане и участия бенанданти в нехристианских обрядах оказалось достаточно, чтобы обвинить их в ведовстве. На судебных процессах и под пытками инквизиторы вынудили бенанданти признаться в колдовстве, и за удивительно короткий промежуток времени их ложь укоренилась не только в умах населения в целом, но и у самих бенанданти. Еще в 1610 году бенанданти твердили о том, что не поклоняются дьяволу, однако к 1640 году они уже были убеждены в обратном и зашли так далеко, что признали себя стригонами – членами той самой секты, против которой они ранее так решительно выступали. «Мы можем со всей уверенностью утверждать, – пишет Гинзбург, – что поклонение дьяволу и ведовство распространилось по Фриули в виде искаженного культа плодородия»[75]. Никогда прежде не было представлено более убедительных доказательств того, что ведовство существовало, что оно в значительной степени было порождено народными верованиями и практиками и что роль инквизиции заключалась вовсе не в том, чтобы изобрести ведовство, а в том, чтобы навязать другим свое определение того, что именно считалось ведовством.
Другие интерпретации феномена ведовства были предложены другими авторитетными учеными, такими как Бароха и Роуз. Наиболее влиятельной из них, пожалуй, была интерпретация Хью Тревора-Ропера – как из-за выдающегося положения ее автора, так и из-за присущего ему здравого смысла. Тревор-Ропер утверждает, что ведовство было реальным в том смысле, что ведьмы сами в него верили. Оно не было ни древним культом плодородия, ни продуктом теологического воображения; ведовство, по его мнению, представляет собой прежде всего «ответ на социальную напряженность»[76]. Ведовство стало повальным увлечением в социологическом смысле. Ненависть одних групп населения к другим нашла свое выражение в мифологии зла, которая, по крайней мере, была частично принята теми, против кого и была создана. Таким образом, ведьмы, которых снова и снова обвиняли в поклонении дьяволу, постепенно стали оправдывать ожидания своих обвинителей.
Современная историческая мысль стремится к расширению спектра интерпретаций феномена ведовства с учетом разных точек зрения. Источники, которые разбросаны по архивам, написаны темным языком и трудны для понимания, не требуют какой-либо единой интерпретации. Почти все имеющиеся у нас документы, касающиеся средневековой ереси и ведьм, были написаны их противниками – в виде трактатов, хроники или протоколов признаний, полученных у еретиков. Инквизиторы, в частности, обычно использовали стандартные формулировки вопросов и ответов, которые в значительной мере заранее предопределяли «разоблачения». Опросник был составлен на латыни и мог быть «переведен» обвиняемому так, как выгодно инквизитору. Получив желаемый ответ, инквизитору оставалось только записать его как ответ на вопрос на латинском, который мог иметь совершенно иное значение, о чем заключенный не подозревал. Если подобные махинации не срабатывали, то всегда оставались пытки, которые применялись повсеместно с такой жесткостью, что могли сломить даже самых стойких.
Другой – не столь принципиальной, но все же опасной – трудностью в изучении источников является средневековая практика воспроизводить и повторять более ранние материалы, не ссылаясь на них. Черты, приписываемые какой-либо одной группе ведьм, на самом деле могли быть получены из описаний более ранней группы или даже из сугубо литературных или теологических источников. Наконец, определенную трудность представляет неравномерное распределение источников по временны́м периодам. Источники, датируемые временем до XII века, очень скудны, а для самого раннего периода, с IV по VII века, крайне фрагментарны. Вероятно, предположение о том, что стремительный рост случаев ведовства произошел в течение XIV и XV веков, может быть ошибочным. Некоторые недостатки источников можно компенсировать, если принять, что события, которые произошли лишь в человеческом представлении, так же интересны, как и те, которые «произошли на самом деле» и намного более достоверны.
Глава 3. Изменения в языческих верованиях (300–700 гг.)
Истоки средневекового ведовства следует искать в хтонической религии, народных традициях и низшей магии. Все эти три составляющие восходят к тем культурам, от которых произошла западная цивилизация: древнему Ближнему Востоку, прежде всего иудаизму, греко-римской цивилизации, раннему христианству, а также кельтам и тевтонам. Этот древнейший субстрат ведовства, пройдя через процесс аккультурации, изменился.
Христианство стало синтезирующим элементом, объединившим иудео-христианскую, греко-римскую и кельто-тевтонскую культуру и сформировавшим на их основе новое общество, но при этом само оно не было свободно от магических концепций того времени, несмотря на то что оно сознательно отвергало магию и со временем сделалось ее злейшим врагом. Новый Завет содержит элементы магии – например, изгнание демонов, – но именно в тех апокрифических писаниях, на которые оказал большое влияние гностицизм, наличие магических элементов наиболее очевидно: младенец Иисус представлен как маг, обладающий способностями превратить своих товарищей по играм в козлят или поразить их насмерть[77]. Цельс, великий языческий оппонент христианства, утверждал, что Иисус был колдуном. Симон Волхв с его псевдочудесами и фальшивой харизмой – это, как показывает Чарльз Уильямс в своем романе «Канун Дня всех святых», мрачное зеркальное отражение Христа. Магические элементы в гностицизме и христианстве не остались незамеченными лидерами христианского мира: магия была осуждена богословами и преследовалась христианскими императорами IV века. Только неустанные действия последних удержали христианство от превращения в еще один магический культ из числа тех, что были распространены в то время.
Христианство избежало подобной участи благодаря тому, что сумело ассимилировать магию, поскольку искоренить ее полностью не представлялось возможным, как бы сильно церковники ни старались. В более или менее замаскированном виде древние суеверия продолжали существовать в христианстве, а языческие и магические элементы проникли в культы святых[78]. Поразительная изобретательность, с которой Церковь стремилась уничтожить язычество путем поглощения, убеждая тех, кто сохранял привязанность к старым богам, в том, что на самом деле они поклоняются демонам, лишь способствовала развитию ведовства. Назвав демонов злом, Церковь столкнулась с массовым поклонением ему. Отцы Церкви обвинили язычников в поклонении дьяволу. Так как средневековые писатели понимали слова Отцов Церкви буквально, вся литература была пронизана информацией о поклонении Сатане и его приспешникам.
Христианство ассимилировало языческие традиции Средиземноморья. Затем, по мере продвижения на север с V по VIII век, оно легко и быстро вобрало в себя схожие тевтонские и кельтские традиции. Поскольку последние элементы добавились позднее, средневековые практики и верования ведьм чаще выражались в северной терминологии, нежели в средиземноморской. Но средневековое общество и его верования и обычаи в целом были синкретичными.
Из языческих богов, греко-римских или тевтонско-кельтских, перешедших в христианскую Европу, хтонические божества обладали бо́льшим влиянием в сравнении с небесными. Поклонение хтоническим богам было куда более персональным и глубоким, чем поклонение небесным богам, которое было политически легитимировано и практиковалось публично. Хтоническим культам легче удавалось ускользнуть от политических преследований со стороны христиан, стремившихся уничтожить их, особенно в раннесредневековом обществе, которое жило возделыванием земли и охотой. Наконец, христианам было легче демонизировать хтонических богов, нежели небесных, поскольку боги плодородия были связаны с землей и, следовательно, с подземным миром призраков и духов – это было почтенной традицией как в средиземноморских, так и в северных культурах. Злые колдуньи классического Рима, такие как Эрикто