Феноменологическая психиатрия
Условной датой рождения феноменологической психиатрии считается 25 ноября 1922 г. – день, когда со своими докладами на заседании Швейцарского психиатрического общества выступили Людвиг Бинсвангер и Эжен Минковски. Но надо признать, что в отношении зарождения феноменологическая психиатрия повторяет особенности развития самого феноменологического движения. «Можно сказать, что в общепринятом смысле такого явления, как зарождение Феноменологического Движения, не существовало»[364], – пишет Г. Шпигельберг. Точно так же произошло и с феноменологической психиатрией. Ее представители были знакомы, состояли в переписке, встречались, но говорить о них как о единой группе, которая возникла в какой-то момент времени, было бы неправомерно.
Феноменологическая психиатрия крайне разнообразна, различные ее варианты привязаны к разным философским концептам, в их основе лежат несколько отличные подходы, сочетаются различные элементы. Это движение отличается эклектизмом в отличие от синкретизма экзистенциального анализа, а также принципиальным адогматизмом и свободой: ни один из вариантов феноменологической психиатрии не берет за основу лишь какую-то одну философскую теорию.
Глава 1Философия и психопатология в творчестве Карла Ясперса
§ 1. На пути к психопатологии
Карлу Ясперсу (1883–1969) посчастливилось стать классиком сразу двух наук – философии и психиатрии, но в России он известен прежде всего как философ-экзистенциалист. Тот факт, что в молодости он занимался психопатологией, и что его поздняя философия во многом вышла из психопатологии, при исследовании его творчества, как правило, опускают и считают, что этот период ничего не дает для понимания Ясперса как философа. Между тем, с точки зрения философии, это не менее интересный материал, чем его поздние работы: откуда, как не из ранних сочинений, мы можем узнать о его феноменологическом периоде, понять истоки его метода (своеобразие которого проявится в блистательных патографиях Ф. Ницше, Й. Стриндберга, В. Ван Гога и др.) и своеобразие подхода к человеку. Здесь мы обратимся именно к раннему периоду в творчестве Ясперса: попытаемся понять, как он пришел к психопатологии, и что она впоследствии дала ему как философу, развитию феноменологической психиатрии, а также истории философии в целом.
Ясперс родился 3 февраля 1883 г. в Ольденбурге, недалеко от северного побережья Германии. Его отец был юристом, со временем ставшим окружным начальником, а затем – директором банка. Мать происходила из крестьянской семьи. Родители были независимы в суждениях и поведении, так же воспитывали и Карла. В автобиографии он пишет: «Отец с раннего детства приучил меня к тому, что я получу ответ на любой вопрос, и не заставлял меня делать то, смысл чего я не мог понять»[365]. Через несколько лет такое воспитание даст плоды: из непонимания психиатрии родится психопатология, а из нее – философия.
С детских лет Ясперс отличался независимым характером, стойкостью и упорством. По причине слабого здоровья он мало общался со сверстниками. С самого детства он страдал бронхоэктатической болезнью и сердечной недостаточностью. Причем до 18 лет врачи не могли поставить верного диагноза, и от неправильного лечения Карл страдал лихорадкой. Эта болезнь ограничивала круг его общения: он не мог участвовать в вылазках на природу, ходить на танцы, ездить верхом. Сам Ясперс писал: «На все решения в моей жизни оказывало свое воздействие и еще одно принципиальное обстоятельство. Я с детства был болен (бронхоэктатическая болезнь и сердечная недостаточность). Порой на охоте я горько плакал где-нибудь в укромном уголке леса, не в силах двинуться дальше от сердечной слабости»[366]. В работах Р. Вирхова он вычитал свой приговор: «…самое позднее на тридцатом году жизни подобные больные, как правило, погибают». Но вопреки медицине Ясперс прожил 86 лет и до 76-ти преподавал в университете. «Надо болеть, чтобы дожить до старости», – любил говорить он.
Болезнь отчасти определила и выбор профессии – он поступил на медицинский факультет Гейдельбергского университета. Медицина привлекла Ясперса и потому, что давала возможность познавать действительность. Сразу же при поступлении он определился и со специализацией, выбрав психиатрию.
После окончания университета, с 1908 по 1915 гг., Ясперс работал внештатным ассистентом-волонтером в психиатрической клинике Гейдельбергского университета. Поскольку состояние здоровья не позволяло ему стать штатным ассистентом, он не проживал при клинике, у него не было постоянных больных и рутинной врачебной работы. Но препятствия в очередной раз пошли на пользу: он получил независимость и свободу в проведении исследований. «Недостатки моего положения, – отмечал он, – обернулись достоинствами. Я мог видеть и исследовать все, не будучи ограниченным во времени кругом постоянных обязанностей. Кроме моих собственных исследований – а у меня были только такие пациенты, с которыми я проводил научные исследования, результаты фиксируя на бумаге, – я наблюдал за работой других, размышлял над их действиями и над своими собственными, пытался сделать все более осознанным, подвергал критическому разбору, стремился вычленить чистый метод и найти методологически выверенные формулировки»[367].
Директором Гейдельбергской клиники был весьма интересный человек – Франц Ниссль. В психиатрии он придерживался органического подхода, ранее сформулированного В. Гризингером: «Психические болезни – это болезни головного мозга». Закономерно, что наклонности Ясперса не могли не вызвать у него сопротивления. Уже первый разговор Ниссля с Ясперсом продемонстрировал столкновение противоположных позиций: «В ответ на мою просьбу он спросил: „Хорошо, а чем именно вы хотели бы заниматься?“ Я сказал: „Первые недели я собираюсь провести в библиотеке, чтобы сориентироваться, чем можно заниматься вообще». Он удивленно посмотрел на меня и сказал как отрубил: „Ну, если вам угодно заниматься такими глупостями – извольте“ ‹…› Ниссль предоставил мне полную свободу, слушал мои научные доклады и как-то сказал одному из ассистентов: „Жаль Ясперса! Такой интеллигентный человек, а занимается сплошной ерундой“. Когда я однажды из-за своего болезненного состояния опоздал к обходу, он приветствовал меня так: „Но, господин Ясперс, как бледно вы выглядите! Вы слишком много занимаетесь философией. Красные кровяные тельца этого не выносят“»[368].
В начале XX в. органический подход, которого придерживался Ниссль, был скорее правилом, чем исключением. Несмотря на то, что уже вышли первые работы Фрейда, их известность ограничивалась еще весьма узкими кругами. Психологическое объяснение психических расстройств воспринималось как вызов многовековой традиции, как субъективистские догадки, далекие от науки. Кроме того, имеющиеся на тот момент многочисленные гипотезы не складывались в единую картину. Ясперс пишет: «Освоенная мною литература по психиатрии, изданная более чем за сто последних лет, была необыкновенно обширна, но, как оказалось, содержала главным образом пустые, ни на чем не основанные рассуждения. ‹…› Каждая из школ имела собственную терминологию. Казалось, что разговор идет на совершенно разных языках, местные же диалекты этих языков существовали в каждой клинике. ‹…› Возникало чувство, будто я живу в мире, где существует необозримое множество разнообразных точек зрения, которые можно брать и в любой комбинации, и по отдельности, но все они до невероятия просты и бесхитростны. „Психиатры должны научиться мыслить“, – заявил я как-то в кругу своих коллег-врачей. „Надо будет поколотить этого Ясперса“, – дружески улыбаясь, сказал в ответ Ранке»[369].
Несмотря на декларирование психиатрией своего научного статуса, единой методологии у нее тогда не было. Как впоследствии вспоминал Ясперс, исследователь мог выбирать лишь между «органической мифологией» и «мифологией психоанализа». Именно поэтому он обратился к проблеме методологии исследования. А. В. Перцев справедливо отмечает, что «методологически осмысленной психиатрии еще не существовало. Значит, надо было создавать ее»[370]. Психопатология Ясперса стала не только проектом методологического обоснования психиатрии, но, скорее, философской системой, касающейся всех областей бытия психически больного человека.
§ 2. В поисках целостности: философская психопатология
В 1911 г. учитель Ясперса Карл Вильманс и издатель Фердинанд Шпрингер предлагают ему написать «Общую психопатологию», увидевшую свет в 1913 г. Выдержав семь изданий при жизни Ясперса, два раза она подвергается коренной переработке и к последнему изданию увеличивается почти вдвое по сравнению с первоначальным объемом[371]. Необходимо отметить, что Ясперс употребляет термин «психопатология» не первым. С 1878 г. в Германии этот термин как синоним понятия «клиническая психиатрия» использует Г. Эммингауз. Рождение психопатологии как метода и дисциплины относят к началу XX в. и связывают с именем француза Т. Рибо, который понимал психопатологию как ветвь психологии, отличную от психологии генетической и экспериментальной. Тогда же в Сорбонне возникает кафедра и лаборатория патологической психологии.
Психопатология не идентична психиатрии, это, если можно так сказать, «теоретическая психиатрия». Задача психопатологов – распознать, описать и проанализировать общие принципы; их сфера деятельности – теоретическое знание – феномены, понятия, правила. Как пишет сам Ясперс, «психиатр выступает прежде всего как живая, понимающая и действующая личность, для которой наука – лишь одно из множества вспомогательных средств; что касается психопатологов, то для них наука – единственная и конечная цель работы»[372]. Проблемная область психопатологии – психопатологическая сторона психического во всей ее полноте. Предмет психопатологии – действительные, осознанные события психической жизни, психическая реальность: мир личностных переживаний, а также все многообразие обусловливающих их обстоятельств.
При написании своей работы Ясперс стремится познать или хотя бы приблизиться к познанию целостности человеческой личности. К. Колле пишет о нем: «Нельзя забывать, что Ясперс как острый аналитик, как философ, исследователь и человек был одержим идеей – дать людям образ целого; это стремление видно не только из его ранних психопатологических трудов, оно видно в его биографических работах, но прежде всего в его философских произведениях»[373].
Философские основания своей психопатологии Ясперс разрабатывает позднее и включает в «Общую психопатологию» в переработанных изданиях. Тем не менее мы считаем правомерным начать рассмотрение психопатологии именно с них. В этом случае она предстает перед нами не только как практика, но и как теоретическая система, что больше соответствует оригинальному замыслу самого философа.
Получившаяся система психопатологии действительно впечатляет: более тысячи страниц текста, строгая систематика и четкая мысль составляют целостный корпус. Все это, а также некоторые частные аспекты поднимаемой им проблематики дают основания некоторым исследователям сравнивать эту работу с «Критикой чистого разума» Канта. «…Общая психопатология, в сущности, есть кантианская Критика психопатологического разума, сделавшая для психопатологии то же, что Кант сделал для физики Ньютона»[374], – пишет К. Уолкер. Фактически Ясперс дал философское обоснование современной ему психопатологии, понимаемой при этом как теоретическая психиатрия.
Для того чтобы более наглядно показать сходство двух указанных проектов, Уолкер приводит в своей статье весьма любопытную таблицу, сопоставляющую теорию познания Канта и психопатологию Ясперса (см. с. 168).
Такое сопоставление «Общей психопатологии» с «Критикой чистого разума» весьма интересно и правомерно, и мы еще не раз вернемся к кантианству Ясперса психопатологического периода. Да и центральным для своей психопатологической системы Ясперс избирает кантианский вопрос «Что есть человек?». Говоря о своих исследовательских интересах, он указывает: «Наша тема – человек в целом как больной, если этот больной страдает психической болезнью или болезнью, обусловленной причинами психического свойства»[375]. В силу специфики предмета исследования проблемное и познавательное поле психопатологии, как считает Ясперс, ограничено, как ограничено познавательное поле любой другой науки. «Мы вынуждены удовлетворяться лишь частичным знанием бесконечности, исчерпать которую не в нашей власти»[376], – пишет он. Если исследователь пытается свести психическую жизнь к одному или нескольким универсальным началам или лишь изучать ее проявления, основываясь на ограниченном числе законов или фактов, то он обречен на провал.
Критика чистого разума: Трансцендентальная эстетика: интуитивные формы пространства и времени
Общая психопатология: Весьма краткий, но кантианский по своей направленности анализ
Критика чистого разума: Трансцендентальная аналитика: понятийные формы познания
Общая психопатология: Часть I. Индивидуальные психические феномены: субъективные (феноменология) и объективные (объективные свидетельства, соматические сопровождения, значимые объективные феномены) – разделяются на форму и содержание.
Часть II и III: субъективно и объективно понятные (verständliche) и объясняемые (erklärende) связи – разделяются на форму и содержание.
Часть IV. Ненормальная психика в обществе и истории: психопатология обретает свою форму и содержание в культурной среде.
Критика чистого разума: Трансцендентальная диалектика: использование идей разума как руководство познания
Общая психопатология: Часть V. Психическая жизнь как целостность: веберианский идеальный тип как регулятивная Идея разума.
Критика чистого разума: «Конститутивное» использование идеи разума в спекулятивной метафизике
Общая психопатология: Часть VI. Человеческое бытие как целостность: философия Ясперса как расширение кантовской критики метафизики. Ясперс характеризует части I, II, III и V как аналитические, часть IV– как синтетическую, описывает части I–V как эмпирические, часть VI– как философскую.
В психопатологическом исследовании всегда необходимо учитывать целостность человеческого, поскольку любой объект или феномен предстает всего лишь как часть этой целостности. Различные целостности – это отдельные перспективы «человеческого», его частные аспекты. Психопатолог, как правило, имеет дело с этими частичными целостностями (например, состояние сознания, совокупная характеристика способностей и др.). Тем не менее, отмечает исследователь, сами они как компоненты целостности психической жизни всегда выходят за пределы изучения. Они недоступны прямому, непосредственному постижению и проявляют присущую им природу лишь в ходе анализа. Как считает Ясперс, частичные целостности и целое как таковые непостижимы. «Знание заходит в тупик, если оно пытается обратить целостность как таковую в совокупность элементов, составляющих единство фиксированного и доступного определению объекта»[377], – пишет он.
Если наука желает быть плодотворной в поиске истины, она должна придерживаться равновесия между элементами и целым. Она не должна утверждать, что психическая жизнь состоит из элементов, а также что целостность является единственной характеристикой психической жизни. Как же тогда нужно понимать целостность? Вот какой ответ предлагает сам Ясперс: целостность нужно рассматривать биологически, а человека представлять живой целостностью, которая, не являясь чисто биологическим бытием, конституирует себя на основании биологического субстрата и им обусловлена. При этом в человеке как эмпирической целостности исследователь выделяет три аспекта: 1) целостность определенного заболевания; 2) целостность индивида во всей совокупности соматических, психических, духовных аспектов; 3) течение жизни человека во всей ее целостности.
Ясперс настаивает на том, что необходимо изучать человека через различные аспекты психического мира, среди которых он выделяет четыре[378].
Первый аспект – человек – выражается в вопросе: «Какое значение с точки зрения заболевания имеет то обстоятельство, что человек – не животное?».
По мнению Ясперса, медицинские науки (анатомия, физиология, фармакология, терапия и др.) не имеют дело с личностью человека. С точки зрения этих наук, человек не отличается от животного. Они забывают о том, что человек уникален, что обладает свободой, рефлексией, духом, что в отличие от животных он не наделен врожденной способностью к адаптации, поэтому формирует себя сам, сам ищет путь в жизни. Лишь в психопатологии, считает исследователь, по причине того, что любая психическая болезнь вовлекает не только дух, но и душу, всегда присутствует проблема «человеческого». Психическое заболевание, по мнению Ясперса, связано с такими качествами человеческого, как неполнота, открытость и бесконечное разнообразие возможностей, и поэтому возникает лишь у человека.
Второй аспект – душа – связан с вопросом: «Каким образом душа может быть объективирована, представлена в качестве предметной реальности?» Разбирая данный аспект, Ясперс актуализирует противоречие: с одной стороны, душа как таковая не является объектом, а с другой – мы можем исследовать только то, что воспринимаем как объект. Преодолеть это противоречие можно благодаря тому, что душа объективируется в своих проявлениях: соматических явлениях, жестах, поведении, речи. Тем самым она становится опосредованно доступной внешнему восприятию. Но душа, как справедливо отмечает философ, не может быть окончательно объективирована, она никогда не станет объектом и поэтому не будет познана окончательно.
Третий аспект – душа есть сознание – актуализирует вопрос: «Что такое сознательное и бессознательное?» По Ясперсу, именно сознание является характерной чертой психического, и поэтому там, где нет сознания, нет и психической субстанции. При этом под сознанием он понимает любую форму внутреннего переживания, будь то осознанное или неосознанное чувство. Но он допускает, что психическая жизнь не может быть понята лишь в рамках сознания, поскольку существует опыт, выходящий за его пределы, – бессознательное. Ясперс приводит несколько значений, приписываемых термину «бессознательное»: 1) производное сознания, которое может быть идентифицировано с автоматическим поведением, забытым опытом, воспоминаниями; 2) связанное с недостатком внимания, т. е. незамеченное, непреднамеренное, ускользнувшее из памяти; 3) сила, первоисточник, т. е. творческое жизненное начало или первопричина и конечная цель; 4) бытие, истинный глубинный смысл бытия, психическая реальность, действительность, которой мы обязаны своим существованием. Нельзя, конечно, однозначно сказать, что симпатии Ясперса на стороне последней трактовки, поскольку пропагандируемая им целостность не позволяет делать таких однозначных выводов. Тем не менее, эта позиция наиболее органично соотносится с экзистенциалистской направленностью его позиции[379]. Четвертый аспект – душа не вещь, а бытие в собственном мире – выражается в вопросе: «Что такое „внутренний мир“ и „окружающий мир“?». Категорию «жизнь как бытие в собственном мире», по мнению Ясперса, можно использовать в познании всего живого – как психического, так и соматического, – поскольку любая жизнь (даже физическое бытие) проявляется в постоянном обмене между внутренним и внешним миром. Даже соматическое бытие, утверждает философ, необходимо рассматривать как живую вовлеченность в окружающий мир, поскольку благодаря этой живой вовлеченности оно наделяется формой и реальностью. Человек же выводит этот процесс на новую ступень, т. к. обладает осознанной способностью к различению и активному воздействию на свой мир, а также обобщенным знанием о своем бытии в мире.
Эмпирическое исследование, которое лежит в основе психопатологии, по мнению Ясперса, может охватить лишь некоторые частные проявления этой взаимосвязи между внутренним и внешним миром, выражающиеся в следующих положениях[380]. 1) С точки зрения физиологии, выделяется связь стимула и реакции, с точки зрения феноменологии – интенциональная связь «я» и предметного мира (субъекта и объекта); 2) В основе развития человека лежит определенный набор исходных качеств (предрасположенность, конституция) и среда; 3) Функция среды заключается в том, что она порождает ситуации, в результате которых человеку предоставляются некоторые возможности, которые он может использовать или упустить; 4) Каждый человек имеет собственный (приватный) мир, а также входит в общий для всех мир; 5) Душа находит себя в своем мире и приносит свой мир с собой, она становится понятной другим и творит в мире.
Пятый аспект – душа – это не статическое состояние, а процесс становления, развития, развертывания – актуализирует вопрос: «Что означает дифференциация психической жизни?». Мера психической дифференциации, по Ясперсу, является фундаментальным фактором, который оказывает постоянное влияние на всю душевную жизнь человека. Вся психическая жизнь и все психические явления, в том числе и анормальные, возможны лишь при наличии определенной степени психической дифференциации. Высокоразвитое и сложное, как считает Ясперс, способствует исследованию примитивного и простого. В основе дифференциации лежат конституция (предрасположенность) личности и культурная среда.
Человек, по Ясперсу, как мы уже отмечали, пребывает в мире как индивид, как законченная и неделимая целостность. Жизнь человека предстает как встреча, борьба и столкновение с миром, адаптация к нему, а также процесс обучения и преумножения знаний о мире. Любая жизнь протекает в определенном окружении, которое формирует ситуации. Они освобождают энергию деятельности и создают условия для реализации способностей и обогащения опыта. Необходимо, считает Ясперс, помнить, что человек, как и любое существо, живет в окружающем мире (Umwelt), воспринимает, осваивает его, подвергается его воздействию. Поэтому конкретный мир личности не может существовать вне контекста социальных и общественных отношений, он историчен. Окружающий, объективно существующий мир – это материал собственного личностного мира, это пространство, в котором развивается и строит свой мир человек. Поэтому личностный мир является одновременно и субъективным, и объективным явлением.
Личностный мир, переживаемый как собственная реальность, по Ясперсу, включает в себя поведение, пути конституирования человеком своей среды, образ жизни в целом, намеренные действия. Он пишет: «Возникает вопрос: могут ли происходить трансформации в психопатологическом смысле, существуют ли специфические „приватные миры“ психотиков и психопатов? Можно ли говорить, что все „аномальные“ миры – это лишь частные проявления форм и компонентов, которые, по существу, универсальны и историчны и как таковые не имеют никакого отношения к здоровью или болезни? Если это так, то аномальными могут быть названы лишь способы их проявления и особая, вторичная специфика того, как они переживаются»[381]. Постижение аномального личностного мира, по справедливому замечанию Ясперса, представляет исключительный интерес. При этом, продолжает он, необходимо учитывать, что личностные миры людей характеризуются историческим и культурным многообразием, а также то, что патологические миры многообразны внеисторически.
Ясперс задается вопросом: «Когда именно личностный мир перестает быть нормальным?». Нормальный мир, указывает он, характеризуется следующими признаками: 1) объективные человеческие связи, взаимность, способная объединить всех людей; 2) чувство удовлетворения; 3) преумножение ценностей и поступательное развитие жизни. В свою очередь, по мнению Ясперса, личностный мир выходит за рамки нормы, если:
• его генезис связан с событиями особого типа, которые могут быть распознаны эмпирически (например, в шизофреническом процессе);
• он разделяет людей, вместо того чтобы объединять их;
• он постепенно сужается и атрофируется, утрачивая преумножающее и возвышающее воздействие;
• он совершенно исчезает[382].
Психопатолог должен стремиться проникнуть в личностный мир больного, понять, каким этот мир видит сам больной. «Мир любого человека, – пишет Ясперс, – это особый мир. Но этот особый мир, о котором человек знает, что тот принадлежит ему и только ему, и с которым этот человек до сих пор сосуществовал, всегда представляет собой нечто меньшее, нежели действительный мир данного человека – это темная, всеохватывающая и всеобъемлющая целостность»[383].
Ясперс пытается описать аномальные личностные миры больных шизофренией, больных с навязчивыми представлениями и с неконтролируемой скачкой идей. Каким же образом переживаются эти миры? В основе трансформации личного мира при шизофрении, по Ясперсу, лежит изменение содержательного аспекта переживания. Содержательный аспект общения составляют бредовые идеи, берущие начало в шизофреническом переживании. Средства общения при этом не меняются. Ясперс обращает внимание на тот факт, что часто начало шизофренического процесса приобретает форму космического, религиозного или метафизического откровения. По его мнению, пока эту загадку постичь мы не можем, мы можем только констатировать сам эмпирический факт возникновения нового мира. Он пишет: «Переживания подобного рода не могут быть постигнуты в одних только объективно-символических терминах психоза как радикального, разрушительного для личности события, „выталкивающего“ свою жертву из пределов привычного для нее мира. Даже говоря о дезинтеграции бытия или души, мы неизбежно остаемся на уровне всего лишь аналогий»[384].
Личностный мир больного, страдающего навязчивым психозом, характеризуется двумя фундаментальными признаками: 1) все явления жизни начинают источать угрозу, страх, бесформенность, грязь, гниль и смерть; 2) этот мир обладает магическим смыслом, который наполняет собой навязчивые явления, но при этом абсолютно негативен: магия навязывает себя человеку, который полностью осознает всю ее абсурдность[385].
Вопрос о сущности человека как всеобъемлющей целостности и ее патологических вариациях трансформируется у Ясперса в проблему познания этой целостности. Человек, как считает Ясперс, не ограничивается лишь доступным познанию содержанием, он так же широк, как и мир, поэтому его природа и истоки всегда лежат за пределами познания. Каждая из биологических целостностей, с которыми имеет дело психопатолог, «совершает скачок» из биологической в духовную, а затем и в экзистенциальную.
Но возможно ли познать эту целостность, и каким образом? Ясперс указывает, что для этого недостаточно простого суммирования и систематизации отдельных данных. Множество получаемых исследователем сведений, по его мнению, просто не имеет единой основы, а также не предполагает существования четких границ. К этому прибавляется еще и то, что человек по своей природе – существо незавершенное, и поэтому, как считает ученый, недоступное познанию. По этим причинам разработка структуры человеческого и определение положения известных элементов психического является в корне неверной стратегией на этом пути.
В поздней редакции «Общей психопатологии» мыслитель высказывает идею о невозможности познания человека, которая, на его взгляд, связана с принципиально неразрешимыми загадками, т. е. с определенными барьерами исследования. Их три: 1) бесконечность – человек как объект исследования предстает в виде необозримого множества комбинаций; 2) индивидуальная неповторимость – индивидуальное не может быть «схвачено» во всей целостности, поскольку как таковое невыразимо; 3) необъективированность – человек никогда не становится объектом, но включает в себя и порождает все объекты, является «объемлющим»[386].
Но на что же тогда направлено научное познание? По Ясперсу, построение структуры целостности возможно только при условии, что мы структурируем не «человеческое», а наши знания о человеке. Он пишет: «Нужно структурировать пути и способы нашего познания – так, чтобы постижение человеческой природы стало доступно нам во всех возможных измерениях и на всех возможных уровнях»[387]. Это структурирование подобно схеме возможных маршрутов, но оно не гарантирует правильного пути, поскольку по своей природе человек является свободным существом. Ясперс подчеркивает, что мы, конечно, можем систематизировать методы изучения «человеческого», но нам не дано создать его всеобъемлющую схему, мы не можем достичь полноты знания о «человеческом». Важно также понять, что человек как целое не может быть самостоятельным предметом научного исследования, поскольку в этом случае исчерпает себя в частностях. Постижение целостности человека – это обнаружение связей между всем тем, что о человеке известно. Из таких утверждений философ выводит и роль антропологии: «Антропология не добавляет новых знаний. Никакая „врачебная теория человека“, никакая „медицинская антропология“ невозможна. Любая антропология – это философская дисциплина, то есть не объективирующая теория, а бесконечный процесс самопрояснения»[388].
Но на ранних этапах своего творчества Ясперс не был так скептически настроен. По этим причинам одной из основных проблем психопатологии становится проблема методов и путей познания психического. К этой проблеме мы и обратимся.
§ 3. Проблема познания: философия и психиатрия
Ставя проблему познания человека как целостности, Ясперс пишет: «Всякий раз, пытаясь постичь некий смысл, мы исходим из чего-то такого, что уже присутствует в нашем сознании и сообщает нашим усилиям направленность и форму»[389]. Это предпосылки и предрассудки познания[390]. Предрассудки отягощают и парализуют нашу мысль, они препятствуют истинному познанию. Это фиксированные и ограниченные предпосылки, воспринимаемые как нечто несомненное и абсолютное. Их характерной чертой является неосознанность, а осознание приводит к освобождению от них. Ясперс приводит следующие примеры предрассудков:
1) философские предрассудки – теоретические построения, основанные на дедуктивном и спекулятивном мышлении: слепое коллекционирование данных, приводящее к морализаторству и теологическим спекуляциям;
2) теоретические предрассудки – единообразный фундамент, состоящий из всеобъемлющих, хорошо обоснованных теорий (например, атомной или клеточной). Такого рода теоретические конструкции, по мнению Ясперса, неприменимы для психопатологии и психологии, поскольку в основе данных наук должно лежать непредвзятое восприятие фактов;
3) соматические предрассудки основаны на представлении о том, что в основе душевной жизни человека лежит соматика, и все проявления жизни должны трактоваться лишь соматически, с позиции строгого детерминизма;
4) «психологистические» и «интеллектуалистические» предрассудки. Психологистические предрассудки происходят из желания все понять и объяснить, они приводят к утрате критического осознания пределов психологического понимания. Психологическое понимание с дополняющим его морализаторством заменяет в таком случае причинное объяснение. Интеллектуалистические же предрассудки имеют своим основанием поиск рациональных взаимосвязей во всех явлениях, переоценку значимости интеллектуального объяснения и ограничивают постижение всего богатства человеческого опыта и переживаний;
5) склонность к ложным аналогиям. В основе данных предрассудков лежит тот факт, что душа не может стать предметом прямого наблюдения, постигается лишь через уподобления и символы. Поэтому рассуждения о душе теряются в языке образов, в бесчисленных уподоблениях и аналогиях;
6) медицинские предрассудки. Они связаны с характерными для медицины количественными оценками, объективными наблюдениями и диагностикой. Путь медицинского исследования проходит по линии «исследование количественных изменений и взаимосвязей – исследование соматических событий и внешних проявлений – диагноз». Тем самым, по мнению Ясперса, диагностика превращается в бег по замкнутому кругу, что, естественно, не может обеспечить получения целостного образа человеческой личности.
Кроме предрассудков познание подстерегают ошибки, которые также ведут к ложному пути в исследовании. Ясперс перечисляет некоторые из них: 1) соскальзывание в бесконечность (бесконечное умножение вспомогательных конструкций, мнимая бесконечность возможного, неумеренное использование литературных источников и др.); 2) тупиковые ситуации, порождаемые абсолютизацией отдельных источников; 3) ложное понимание, обусловленное использованием неадекватной терминологии.
Но у познания есть не только предрассудки, но и «предпосылки», обеспечивающие адекватный подход к психической реальности. Они коренятся в личности исследователя, в его способности видеть и понимать явления, ведь он, по мнению Ясперса является не просто вместилищем знания, а живым человеком, и поэтому инструментом собственного исследования. Предпосылки определяют духовную жизнь и ход идей исследователя. Они возникают либо как пробные идеи, либо как фундаментальные принципы отношения к миру в результате общения и сопереживания. Именно поэтому основой познания и психопатологического исследования должен стать опыт исследователя. Ясперс пишет:
«Каждый исследователь, каждый практикующий врач должен насытить свой внутренний мир самыми разнообразными восприятиями. Воспоминания о когда-либо виденном, конкретные картины клинических случаев, биологические соображения и догадки, важные встречи – короче говоря, весь накопленный опыт должен быть всегда наготове для того, чтобы обеспечить материал для возможных сопоставлений»[391]. Ясперс отмечает, что исследователь постоянно должен задавать себе вопросы о том, в чем именно состоят факты, что удалось увидеть, какими были исходные данные, и к чему удалось прийти, как он толкует факты, какова доля чистой спекуляции, каким опытом он должен обладать, чтобы продолжить развивать эти идеи в верном направлении. Поэтому в основе психопатологии должно лежать эмпирическое исследование.
Избавившись от предрассудков и вооружившись предпосылками, исследователь, по мнению Ясперса, должен обратиться к проблеме метода психопатологического исследования. Такая логика совершенно правомерна, поскольку любая молодая и развивающаяся наука должна, так или иначе, разработать четкие основания своей теории, т. е. методологию. «Если мы хотим выйти за пределы стандартных и недолговечных психологических понятий и обеспечить нашим открытиям и теоретическим положениям твердую основу, мы непременно должны остановиться на проблеме методологии»[392], – подчеркивает философ.
Только благодаря использованию проработанной методологии, по мнению Ясперса, можно расширить пределы знания, понять его возможности и перспективы. Четкое осознание различий между разными способами понимания, формами познания и мышления, путями исследования и теоретическими ориентациями дает исследователю методологическую строгость. Эта методологическая строгость, или методологическая упорядоченность, обеспечивает лишь определенный структурный остов психопатологии, но этого недостаточно. Она нужна для того, чтобы приблизиться к целому. И только тогда, когда будет рассмотрена вся совокупность связей, все звенья цепи, можно обнаружить фундаментальные структуры, благодаря которым отдельные части целого обретают форму. По этим причинам философ отвергает метод эмпирического наблюдения. По его мнению, чтобы достичь строгой дифференциации и разработать четкие понятия, его недостаточно. Для этого необходимо выйти на соответствующий уровень мышления.
В поисках метода, который можно использовать в психопатологии, Ясперс выходит за ее пределы и обращается к другим наукам. В «Философской автобиографии» он пишет: «Тем, чем приходилось заниматься нам, занимаются и гуманитарные науки. У них те же самые понятия, только не в пример более тонкие, развитые, ясные. Когда мы однажды протоколировали словесные выражения больных в состоянии помешательства и в состоянии параноидального бреда, я сказал Нисслю: „Нам следует поучиться у филологов“. Я оглядывался по сторонам – а что, к примеру, смогут нам дать философия и психология?»[393].
Лингвистической традиции, как говорил сам Ясперс, в Германии не существовало, поэтому его взор обратился, как и следовало ожидать от немецкоязычного психиатра, к философии. Подчеркивая, что философия оказывает влияние на любую науку, он четко различает науку и философию и указывает на невозможность отождествления одного с другим. Без философии наука бесплодна и неистинна; в лучшем случае она может быть лишь правильно построена, только философия создает пространство для существования и развития всякого знания. «Именно здесь, – пишет Ясперс о философии, – знание обретает масштаб и границы, а также ту основу, на которой она может сохраняться и поддерживаться, находя практическое применение, обогащаясь все новыми и новыми содержательными элементами и получая новый смысл»[394].
Однако философия сама по себе, по мнению Ясперса, не может служить ни подтверждению, ни опровержению научных идей и открытий. Для конкретных психопатологических исследований обращение к философии не имеет позитивной ценности, при выборе же методологии философия играет весьма существенную роль. Разделение философии и науки, имевшееся даже в первом издании «Общей психопатологии», связано с совершенно своеобразным пониманием философии, сохранившемся и в философский период творчества Ясперса. Философия и наука, по его мнению, имеют различные цели, но при этом философия не является чем-то антинаучным, она нуждается в науке, а наука нуждается в ней. Философия в отличие от науки достигает своей цели, когда вещь становится беспредметной, наука же без предмета не существует[395]. Философия не является объективным знанием, но при этом объективное знание может помочь самой философии. Философия связана с наукой и мыслит в атмосфере всех наук, поэтому наука, по Ясперсу, является обязательным условием философствования. Благодаря свободному владению наукой, он считает, необходимо стать открытым для того, что больше, чем наука.
Как подчеркивает Ясперс, занятия философией благотворно влияют на личность и мышление психопатолога, формируют способность к разумному самоограничению, преодолению собственных предрассудков, самоконтроль мотивов собственных действий. А отказ от философии приводит к катастрофе по нескольким причинам:
1. Если у ученого нет ясного сознания философских принципов, он игнорирует степень их влияния на научные исследования, как результат – его мышление утрачивает научную и мировоззренческую ясность;
2. Так как научное знание неоднородно, отсутствие отчетливого представления об уровнях познания приводит к методологической путанице;
3. Философия необходима для упорядочивания знания, придания ему законченного, всеобъемлющего вида, выработки ясного представления о бытии в целом как источнике всех объектов, доступных исследованию;
4. Лишь осознание связи между психологическим пониманием и философским экзистенциальным озарением позволит создать чисто научную психопатологию с широким охватом предметного поля, одновременно не выходящую за пределы своих границ;
5. В основе жизни человека и его судьбы лежит язык метафизической интерпретации, но любое метафизическое утверждение относится к иному порядку, чем наука, и лишает научную психопатологию ясности и четкости;
6. В общении с людьми приходится выходить за рамки научного знания, поэтому внутренняя установка врача зависит от меры его самопрояснения, силы и ясности его воли к общению, степени содержательности веры, которая им руководит[396].
Для психопатологии философия важна также и потому, что обеспечивает связь фактического материала, получаемого в психопатологическом исследовании, с жизнью конкретного человека. Именно поэтому пренебрежение философией, по Ясперсу, приводит к неосознаваемой зависимости от нее, а это, в свою очередь, – к изобилию плохой философии в психопатологических исследованиях.
В конечном счете, по мнению Ясперса, любая психопатология упирается в философию. Он отмечает, что все мы осознаем беспредельность «человеческого» и сталкиваемся с неизбежно возникающими вопросами, ответы на которые нельзя найти в рамках эмпирического исследования, их дает лишь философия. «Когда объектом исследования становится человек во всей полноте „человеческого“, а не просто человек как биологический вид, психопатология обнаруживает свойство гуманитарной науки»[397], – пишет он. Поэтому психиатрия, практикуемая врачами без гуманитарной подготовки, по его мнению, не является полноценной научной дисциплиной.
Ясперс вспоминает утверждение Канта о том, что экспертизу о вменяемости либо невменяемости преступника необходимо проводить на философском факультете, одновременно и оспаривая его, и соглашаясь с ним. Больным, по его мнению, должен заниматься психиатр, но его подготовка должна быть сопоставима с подготовкой, получаемой на философском факультете. При этом «простое заучивание той или иной философской системы и ее механическое применение (с чем неоднократно приходится сталкиваться в истории психиатрии) не могут служить данной цели. Более того, это даже хуже, чем полное отсутствие философской подготовки. Но настоящий психиатр должен усвоить некоторые точки зрения и методы, принадлежащие сфере наук о духе»[398].
Такое философское обоснование психопатологии, как мы уже отмечали, появляется у Ясперса не сразу. Его построение уже в философский период придает психопатологии своеобразную завершенность. Она становится единой системой и начинает в полной мере соответствовать тем надеждам, которые когда-то возлагал на нее сам Ясперс. В настоящий момент, когда мы в целостном виде имеем эту систему перед глазами, приоритетное рассмотрение ее философских оснований (как мы и поступили в настоящей работе) дает возможность понять, к чему стремился Ясперс, чтобы реконструировать его путь, начиная с самых первых шагов.
§ 4. Феноменология и понимающая психология
Несмотря на то, что Ясперса традиционно считают родоначальником феноменологической психиатрии, он не отводит феноменологии ведущего места в своей психопатологии. «Было бы неверно, – пишет он в «Общей психопатологии», – считать настоящую книгу „главным руководством по феноменологии“. Феноменологический аспект – один из многих; его детальному обсуждению посвящена специальная глава, поскольку он достаточно нов. Но книга в целом призвана показать, что это – лишь один из равноправных способов рассмотрения материала»[399].
Ясперс обрисовывает феноменологический метод в статье «Феноменологический подход в психопатологии» и впоследствии в «Общей психопатологии». Там он строит классификацию, в которой выделяет четыре группы явлений психической жизни: 1) субъективные переживания больных, являющиеся предметом феноменологии; 2) объективные показатели осуществления способностей (способность к восприятию, память, работоспособность, интеллект), исследование которых входит в психологию осуществления способностей; 3) соматическое сопровождение психической жизни; 4) значащие объективные проявления (телесные проявления и движения, осмысленные действия и поведение, продукты творчества). Наиболее интересной для настоящей работы является феноменология. На ней мы остановимся подробнее.
Проблема истоков и своеобразия феноменологии Ясперса является одной из самых дискутируемых среди специалистов, изучающих его ранний период[400]. Казалось бы, здесь все понятно: прямое влияние Гуссерля и последующее развитие его идей. Однако в этом вопросе все исследователи делятся на два лагеря. Первые считают, что феноменология Ясперса многим обязана Гуссерлю. Эта точка зрения является традиционной, ее придерживаются М. Шеперд, О. Виггинс, М. Шварц и др. Так, К. Конрад утверждает, что школа Ясперса уходит своими корнями в предпринятый феноменологией Гуссерля критический анализ психологии XIX в.[401] Г. Хейман даже говорит о том, что Ясперс фактически ввел непосредственное усмотрение сущностей в психопатологию[402]. М. Лангенбах настаивает на том, что феноменология Гуссерля является одним из самых влиятельных философских концептов для психопатологии Ясперса[403].
Многие другие критики соглашаются, что психопатология Ясперса есть последовательное развитие тех или иных аспектов феноменологии Гуссерля. Л. Лефевр вспоминает, что до Ясперса никакого четкого метода описания субъективного опыта просто не существовало, хотя определенный вклад в его разработку и был внесен Гуссерлем и Кюльпе[404]. В. Шмит отмечает, что Ясперс со своим методом феноменологического понимания чрезвычайно близок к раннему Гуссерлю[405]. К. Саламун подчеркивает, что Ясперс никогда не привлекал чистой феноменологии, а позаимствовал у Гуссерля описательный метод, который тот использовал в ранний период своего творчества[406]. Г Хьюбер полагает, что он все же использовал феноменологический метод Гуссерля, но затем отошел от него, не приняв его трактовки как метода интуитивного постижения сущностей[407].
Представители второй группы заявляют обратное: влияние Гуссерля на Ясперса лишь кажущееся, но не действительное, и поэтому предлагают совершенно новые подходы к интерпретации Ясперсовой феноменологии.
О. Бюмке отмечает, что определение Ясперсом своего метода как феноменологии – ход не вполне удачный, поскольку приводит к постоянному смешению его идей с идеями представителей Гуссерлевой школы[408]. К. Шнайдер говорит о принципиальной новизне подхода Ясперса и его очевидной оппозиции работам Гуссерля, в частности, оппозиции трактовки феноменологии как описательной дисциплины «Идеям»[409]. Влияние Гуссерля на Ясперса отрицают Г Е. Берриоз и М. Спитцер[410]. М. Спитцер, например, утверждает, что Ясперс достаточно свободно истолковал знаменитый призыв Гуссерля «назад к вещам» как необходимость отказаться от всех теорий[411]. Ж. Деже полагает, что метод понимания, введенный Ясперсом, был по своей сути не феноменологическим, а интуитивным: «это психологизм, который не имеет никакого отношения к Гуссерлевой феноменологии, поскольку она была укоренена в картезианском cogito и заключении мира в скобки и была направлена на схватывание сущностей и развитие трансцендентальной философии»[412].
Наравне с Гуссерлем называются и другие источники Ясперсовой феноменологии. Х. Штирлин высказывает убежденность в том, что система раннего Ясперса сформировалась под влиянием Канта, а не Гуссерля, позднего – под влиянием М. Вебера[413]. Д. Мюллер-Хегеманн также отмечает отголосок влияния Канта в стремлении философа разделить понятийную и переживаемую реальность[414]. Ж. Лантери-Лора в своей статье о понятии процесса у Ясперса ни разу не говорит о Гуссерле, но подчеркивает влияние Дильтея[415]. Ж. Херш в определении влияния также указывает на Дильтея[416].
На наш взгляд, необходимо придерживаться «золотой середины»: признание влияния Гуссерля на феноменологию Ясперса не должно означать сведения последней к первому.
Ясперс читает «Логические исследования» в 1909 г.[417], и феноменология сразу же привлекает его простотой и возможностью применения к явлениям душевной жизни психически больных людей. Начиная с 1910 г. он периодически ссылается на Гуссерля в своих работах. В работе «Методы проверки интеллекта и понятие деменции» по отношению к обоснованию актов ощущения он упоминает «феноменологические анализы» Гуссерля и ссылается на второй том его «Логических исследований»[418]. В своей четвертой работе «К анализу ложных восприятий», опубликованной в 1911 г., Ясперс также ссылается на феноменологию Гуссерля, при анализе феномена восприятия неоднократно отмечая вторую часть его «Логических исследований», в частности, фрагменты об интенциональности[419]. Но напрямую он обращается к Гуссерлю в уже упоминавшейся работе 1912 г. «Феноменологическое направление исследования в психопатологии»[420].
Известно, что Ясперс посылал оттиски двух последних статей Гуссерлю и получил от него хвалебные отзывы[421]. Однако в 1910 г. вышла Гуссерлева «Философия как строгая наука», в которой Ясперс увидел извращенную попытку превратить философию в науку. Сам он, как было уже показано, проводил между ними четкую границу Впоследствии он так аргументировал низкую оценку этой работы: «Ибо здесь в строгости мышления и непротиворечивости суждений он отказывался от того, что я считал философией. Эссе стало для меня откровением. Как я понял, здесь наиболее остро высвечивалось то, что стремление к строгой науке уничтожало все, что можно назвать философией в высоком смысле этого слова. Так как Гуссерль был профессором философии, мне казалось, что он самым наивным и претенциозным способом предал ее»[422].
Не мог Ясперс простить Гуссерлю и то, что он всерьез не воспринимал М. Шелера, феноменология которого очень привлекала его[423]. Кроме того, он признавал влияние на становление своих идей Липпса и его последователей[424], Вюрцбургской школы в лице О. Кюльпе и О. Мессера[425], феноменологии чувств М. Гайгера[426], феноменологии восприятия В. Шаппа[427]. Хайдеггер появился в жизни Ясперса уже в его философский период, поэтому упоминается в поздних изданиях «Общей психопатологии» лишь однажды, когда Ясперс критикует его экзистенциальную аналитику[428].
Г Шпигельберг, пытаясь установить степень влияния феноменологии на становление психопатологии, высказывает, на наш взгляд, весьма справедливое соображение. Он пишет: «Трезвая оценка значения феноменологии для Ясперса в решающей предфилософской фазе может опираться на следующие утверждения: когда Ясперс понял, что психопатология должна быть построена заново и базироваться на феноменологических основаниях, он обнаружил, что никаких оснований еще не существовало. Так что в своих ранних исследованиях он неизбежно пытался собрать их самостоятельно из различных частей»[429]. Закономерно, что такая мозаичная феноменология отличалась от феноменологии Гуссерля.
В 1913 г., когда вышла «Общая психопатология» и «Идеи к чистой феноменологии», Ясперс и Гуссерль впервые лично встретились в Геттингене у общего знакомого. Тогда Гуссерль увидел в нем лишь одного из своих взбунтовавшихся учеников. Ясперс будет вспоминать, что Гуссерль сказал: «Вы практикуете метод просто превосходно. Только продолжайте». В 1921 г. они еще раз пересеклись во Фрайбурге, но отношение Ясперса к Гуссерлю не изменилось. Как он выразился в беседе со Шпигельбергом в апреле 1962 г., он все еще считал его «приятным гуманитарием, но не большим философом»[430]. В работах, последовавших за «Общей психопатологией», ссылки на феноменологию практически отсутствуют (за исключением некоторой терминологии в патографии «Стриндберг и Ван Гог»).
Но факт остается фактом: Ясперс сам признавал влияние Гуссерля на формирование своих взглядов. Об этом он пишет в «Философской автобиографии»: «Феноменологию Гуссерля, которую он поначалу именовал дескриптивной психологией, я воспринял и использовал в качестве метода, при этом, правда, не принимая ее последующего развития и превращения в созерцание сущностей. Описывать внутренние переживания больного как некое явление в сознании оказалось делом вполне возможным и благодарным. ‹…› Феноменология стала методом исследования»[431].
Исходя из приведенных высказываний, становится понятна основная особенность феноменологии Ясперса и ее отличие от Гуссерлевой: она превращается в метод исследования аномальной психической реальности, становится эмпирической по своей сути. Л. Бинсвангер справедливо отмечает, что Ясперс никогда «не пользовался феноменологически очищенным языком, как и не принадлежал к феноменологическому направлению в смысле школы»[432].
Мы уже отмечали, что в первом томе «Логических исследований» Гуссерль сам указывает на возможность использования феноменологии как основного метода эмпирической психологии и отмечает, что в силу его нейтральности он может стать продуктивным как для психологии как эмпирической науки, так и для чистой логики. Но затем он отказывается от такой трактовки, хотя понимание феноменологии как дескриптивной психологии было характерно, например, для Шелера. «Подобно Ясперсу, – пишет М. Лангенбах, – другие психологи и философы истолковали новый подход Гуссерля как стимул для собственных исследований в постоянно расширяющемся пространстве феноменов. Возможно, именно это побудило Ясперса трактовать метод Гуссерля как психопатологический инструмент, т. е. как эмпирический метод»[433].
Как мы уже указывали, Гуссерль никогда не использовал и ничего не говорил о возможности использования разработанного им метода в психопатологии, и сама специфика области приложения – феноменальная реальность психически больного человека, – а также сама ситуация его использования – взаимодействие больного и психиатра – привели к очень важному отличию феноменологии как дескриптивной психологии у Гуссерля и у Ясперса (а затем и у всех представителей феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа). Феноменологический метод трансформировался из интрасубъективного в интерсубъективный. Лангенбах подчеркивает: «Ясперс совершенно своеобразно трансформировал этот метод для своих собственных целей и превратил его в инструмент анализа субъективного опыта психиатрических пациентов. Так феноменология, которая характеризовалась Гуссерлем как изначально субъективный метод, становится методом интерсубъективным»[434]. Именно этот факт впоследствии окажется одним из решающих моментов появления экзистенциального анализа.
Феноменология Ясперса – это эмпирический метод исследования, в основе которого лежит информация, поступающая от психически больного человека. По этим причинам Ясперс, подобно раннему Э. Гуссерлю, понимает феноменологию как описательную психологию, отбрасывая более позднюю гуссерлевскую трактовку феноменологии как «усмотрение сущностей». В ссылке к «Общей психопатологии» он отмечает: «Термин „феноменология“ использовался Гегелем для обозначения проявлений духа в сознании, истории и мышлении. Мы используем его только в применении к значительно ограниченной области душевных переживаний личности. Гуссерль применял тот же термин первоначально для целей „описательной психологии“ явлений сознания; в этом смысле термин подходит и для наших исследований. Впоследствии, однако, Гуссерль использовал его в значении „усмотрение сущности“ (Wesensschau), что не соответствует нашему словоупотреблению в настоящей книге»[435].
Что касается феноменологии как усмотрения сущности в терминологии позднего Гуссерля, то по вопросу о том, использовал ли этот термин сам Ясперс, существуют две противоположные точки зрения. Так, Виггинс и Шварц считают, что Ясперс совсем не использовал феноменологию в значении усмотрения сущности, поскольку всегда ориентировался на исследование конкретного случая в клинической практике. В противоположность им Шпигельберг отмечает, что использование Ясперсом в главах «Общей психопатологии», касающихся исследования человека как целостности, термина позднего Гуссерля «эйдос» является указанием на частичное понимание им феноменологии как усмотрения сущности[436].
В поздней редакции «Общей психопатологии», главе 13 части четвертой, которая называется «Человек как разновидность живого (эйдология)», Ясперс действительно отмечает, что феноменология обеспечивает основания для исследования универсальной сущности человека, и пытается разработать эйдологию применительно к нормальному и патологическому функционированию человека, а также активно использует концепт эйдоса, т. е., по сути, совмещает эйдетическую психологию и трансцендентальную феноменологию[437]. Мы, следовательно, должны признать отдельные случаи использования терминологии позднего Гуссерля, но этого недостаточно для констатации ее полного принятия.
На наш взгляд, трактовка феноменологии как эмпирического метода исследования аномальной психической реальности исключает ее понимание как «усмотрения сущностей». Психопатологическое исследование по определению ограничено лишь сферой действительного и настоящего. Психопатолога интересует данное конкретное расстройство в настоящий момент времени. Усмотрение, или интуирование, сущностей предполагает наличие сферы возможного (психических процессов, которые можно вообразить или представить), а также выход за границы реальности, что для феноменологии Ясперса недопустимо. Кроме того, еще одной причиной, по которой он не принимает данную идею Гуссерля, является то, что первое издание «Общей психопатологии» вышло в 1913 г., а к тому моменту сам Ясперс был знаком только с двумя произведениями Гуссерля – «Логические исследования» (первое издание) и «Философия как строгая наука». А так как методологический остов психопатологии был заложен именно в первом издании, «новые веяния» феноменологии Гуссерля не могли войти в уже сформированную теоретическую конструкцию[438]. Итак, обратимся к клинической феноменологии.
Ясперс выделяет следующие задачи феноменологии: 1) представление в наглядной, образной форме переживаемых больными психических состояний; 2) прояснение взаимосвязей между психическими состояниями; 3) четкое определение этих взаимосвязей, дифференциация и разработка соответствующей терминологии. Идеалом феноменологии, по мнению философа, является обозримо упорядоченная бесконечность нередуцированных душевных качеств.
Теоретическими основаниями исследования аномальных психических феноменов становятся, прежде всего, противостояние субъекта объекту и направленность «я» на определенное содержание. Как следствие этих положений, осознание объекта противопоставляется сознанию «я». Поэтому при объективных аномалиях видоизменяется сознание объекта (искаженные восприятия, галлюцинации), при субъективных аномалиях – как сознание „я“, так и предметное сознание. По этим причинам, на взгляд Ясперса, «описание того, что объективно, ведет к пониманию его значения для „я“, а описание состояний „я“ (эмоциональных состояний, настроений, порывов, влечений) ведет к пониманию той объективной реальности, в которой эти состояния выявляют себя»[439].
Перед тем как приступить к непосредственному изучению аномальных феноменов, Ясперс выдвигает несколько положений, на его взгляд, значимых для всех подлежащих описанию феноменов[440]. Форму феномена (восприятие, идеи, суждения, чувства, самосознание), по его мнению, следует отличать от содержания. Она обозначает, прежде всего, разновидности наличного бытия, через которые мы постигаем содержание. Содержание же модифицирует способ переживания феноменов, т. е. их форму. Оно придает феноменам определенное значение в контексте целостной психической жизни и указывает путь к их постижению. Если обратиться к делению психической жизни на субъект и объект, то объективный элемент идентичен психическому содержанию, а то, как объект предстает субъекту, характеризует форму феномена. Феноменологию, по мнению Ясперса, интересует только форма, содержание представляется ей совершенно случайным и является предметом интереса не феноменологии, а психологии.
Основная сфера исследования феноменологии – переживание (Erleben), т. е. все, что происходит в сознании больных. Ясперс, следуя, разумеется, за Гуссерлем, говорит о переживании: «Метафорически мы называем его потоком сознания, единственным в своем роде нерасчлененным потоком событий, протекающим по-своему у любого из великого множества людей»[441]. Феноменология, в противоположность генетическому пониманию, подготовительным этапом которого она является, предстает как понимание статическое.
Феноменология имеет дело лишь с тем, что происходит в сознании больного, только с осознанными данностями психического. В процессе исследования на феноменологическом этапе психопатолог должен отбросить все теории, психологические построения, интерпретации и оценки. «Только действительно имеющееся в сознании должно быть представлено, все, не данное действительно в сознании, не имеется в наличии. Мы должны оставить в стороне все унаследованные теории, психологические конструкции или материалистические мифологии о душевных процессах, мы должны чистыми обратиться к тому, что мы можем в его действительном бытие понимать, осмыслять, различать и описывать. Это, как учит опыт, очень трудная задача»[442], – подчеркивает философ, без сомнения, следуя Гуссерлеву «назад к вещам».
Как отмечает Ясперс, наиболее важным для феноменологии является глубокое проникновение в каждый отдельный случай. Именно благодаря такому проникновению, а не широте охвата (количеству случаев), строится феноменологический опыт. Феноменологический подход пытается охватить одновременно и все нормальные психические феномены, и то, что выходит за рамки обычного: необычные и неожиданные феномены. «Это, – говорит он, – смотрение не чувственное, а понимающее. Нужно было это совершенно своеобразное, нередуцированное последнее „сделать фактом“, „понять“, „осмыслить“, „увидеть“, „представить себе“ применять и понять, чтобы сделать хотя бы только один шаг вперед в феноменологии. ‹…› У кого нет глаз видеть, не может заниматься гистологией; кто противится или неспособен вообразить себе душевное и рассматривать живым, не может понять феноменологию»[443]. Примечательно, что, составляя феноменологические описания, философ опирается не только и не столько на собственный клинический опыт, сколько на опыт других психиатров, на случаи, описанные в работах О. А. Фореля, В. Х. Кандинского, Г. В. Груле, Дж. Джеймса, К. Якоби, П. Жане, А. Кронфельда, Т. Мейнерта и др. Это дает его работе энциклопедический охват.
Ясперс подчеркивает, что предмет феноменологии – непосредственное переживание – всегда есть совокупность отношений, в основе которой лежит переживание времени и пространства, осознание собственной телесности и окружающей действительности. Эту совокупность феноменов он делит на непосредственные и опосредованные (основанные на рефлексивности). Он пишет: «Сознательная психическая жизнь – это не нагромождение изолированных, поддающихся разделению феноменов, а подвижная совокупность отношений, из которой мы извлекаем интересующие нас данные в самом акте описания. Эта совокупность отношений изменяется вместе с состоянием сознания, свойственным душе в данный момент времени»[444]. По этим причинам, на взгляд философа, 1) феномены можно разделить и определить лишь частично, в той мере, в которой они доступны повторной идентификации; 2) феномены могут возникать в описаниях вновь и вновь в зависимости от того, какой аспект в них акцентируют.
Второе понятие, разработку которого часто приписывают Ясперсу, – это «понимание». Хотя в отношении «понимания» в самих его работах возникают некоторые противоречия. С одной стороны, в некоторых частях своей «Общей психопатологии» он четко разделяет феноменологию и понимающую психологию, относя к сфере первой феномены, а к сфере второй – взаимосвязи между ними. Методом феноменологии он при этом признает схватывание отдельных фактов, а методами понимающей психологии – понимание и объяснение. Но эту стройную конструкцию часто нарушает сам Ясперс. Во-первых, выделяя четыре группы психических явлений, первой из них он называет субъективные переживания психически больных и отмечает, что их изучением занимается раздел психопатологии – феноменология. Во-вторых, говоря о предмете феноменологии – непосредственном переживании, – он отмечает, что оно всегда представляет собой совокупность отношений.
Для разъяснения этих противоречий необходимо обратиться к первому варианту феноменологии, представленному в статье «Феноменологическое направление исследований в психопатологии». В данной работе Ясперс, так же как и в «Общей психопатологии», смешивает понимающую психологию и феноменологию, например, нередко употребляет термин «понимающее переживание»[445] или называет понимание одним из методов феноменологии. Тем не менее в конце данной работы он подчеркивает: «Феноменологическое рассмотрение нужно также отграничить от генетического понимания душевных процессов, того своеобразного, применимого только к душевному, понимания, для которого душевное с очевидностью „вытекает“ из душевного… Мы говорим как при феноменологическом представлении, так и при этом осмыслении вытекания друг из друга о „понимать“»[446]. Для того чтобы разделить две эти области Ясперс вводит термины «статическое понимание» и «генетическое понимание», обозначая первым феноменологическое понимание душевных состояний, которое осмысляет только факты, переживания, способы сознания, вторым – понимание связей душевных переживаний, появления душевного на основании душевного.
Вырисовывается следующая схема. Феноменология представляет собой раздел психопатологии, исследующий субъективные переживания психически больных людей. По своей природе феноменология может быть отнесена к субъективной психологии, а исследуемые ею переживания психопатолог может наблюдать лишь опосредованно. Этапами феноменологии являются «непосредственно феноменология» (предлагаю ввести такой уточняющий термин), понимающая психология и постижение целостностей. Соответствующими этим этапам методами – схватывание отдельных фактов, понимание и объяснение, постижение целостностей. Следовательно, в психопатологии Ясперса необходимо различать феноменологию как раздел психопатологии и феноменологию как метод прояснения сущностей, превращения в непосредственно данное, или, в его собственной терминологии, – усмотрения отдельных фактов. Смешение этих двух феноменологий приводит к ошибочному пониманию как феноменологии, так и понимающей психологии с ее методом понимания.
Примером такого смешения может являться трактовка психопатологии, предложенная О. Виггинсом и М. Шварцем. Авторы предлагают трактовать феноменологию как субдисциплину психопатологии, а понимание – как основной метод этой субдисциплины. В итоге «превращение в непосредственно данное» становится разновидностью понимания. При этом игнорируется важнейшая идея Ясперса о том, что понимание – это метод постижения именно взаимосвязей между феноменами, но не феноменов самих по себе[447].
Итак, мы представили феноменологию как раздел психопатологии. Теперь обратимся к тем методам, которые она использует на различных этапах исследования.
1. Схватывание (Auffassung) отдельных фактов происходит в несколько этапов. Первый этап (называемый Ясперсом «феноменологический подход») включает отбор, происходящие в процессе непосредственного наблюдения выделение, дифференциацию и описание отдельных переживаемых феноменов. Тем самым эти феномены получают терминологическое определение. Содержанием второго этапа является разделение объективных и субъективных феноменов. В результате схватывания отдельных фактов (феноменологии) мы получаем изолированные фрагменты переживаемого индивидом.
Объективные феномены мы можем непосредственно воспринимать в нашем наличном бытии с помощью органов чувств и подвергнуть проверке и обсуждению. К числу объективных феноменов относятся: 1) соматические проявления, сопровождающие события психической жизни (пульс, расширение зрачков); 2) мимика; 3) количественные характеристики работоспособности (например, способность к запоминанию); 4) формы поведения, поступки; 5) продукты словесного и художественного творчества. Субъективные феномены охватывают собственное непосредственное переживание больного и доступны лишь косвенному и опосредованному восприятию наблюдателя посредством проникновения вглубь психической жизни или выработки интуитивного представления о ней. Субъективные феномены можно постигнуть лишь через сопереживание и вчувствование[448].
Исследованием этих феноменов занимается объективная и субъективная психология. Объективная психология имеет дело только с первой группой феноменов и представляет собой так называемую психологию «без душевного». Объективная психология приводит к получению никем не оспариваемых результатов: чувственных восприятий, выраженных в цифрах и кривых, или рациональных содержаний. Субъективная психология не игнорирует феномены первой группы, но особое внимание уделяет самонаблюдению, субъективному разделению, установлению способов существования душевного.
2. Исследование взаимосвязей: понимание (Verstehen) и объяснение (Erklären). Итак, феноменология предоставляет исследователю отдельные качества и состояния, извлеченные из подвижного контекста психической жизни, она, по мнению Ясперса, не дает представления о динамике психической жизни (в том числе и психического расстройства), поскольку «феноменологическое понимание по природе своей статично»[449]. Постижение явлений в их взаимосвязи, в движении и многообразии исследователю дает понимающая психопатология (verstehende Psychologie), которая рассматривает происхождение психических феноменов, т. е. исследует их «генетически». Понимающая психология, как и собственно феноменология, по Ясперсу, имеет дело лишь с материалом, но вторая в отличие от первой занимается обнаружением наличного психического бытия, а понимающая психология – выявлением взаимосвязей.
Понимающая психология предполагает: 1) генетическое понимание посредством эмпатии особенностей происхождения одних событий психической жизни из других; 2) обнаружение их взаимосвязи[450]. Среди задач понимающей психопатологии Ясперс выделяет:
1) расширение пределов понимания и включение самых необычных, отдаленных и непостижимых взаимосвязей – патологических или уникальных;
2) поиск в психических состояниях доступных пониманию связей, которые обусловлены аномальными механизмами[451];
Основной метод понимающей психологии – понимание[452]. «Понимание» является одним из основных новшеств Ясперса, привнесенным им в психопатологию[453]. Очень точное определение дает Дж. Нидлман: «Понять вещь, феномен, идею или опыт значит подойти к объекту, который нужно понять, на его условиях, видеть в нем структуры, которые выявляются с его стороны, а не с нашей. Понять объект значит принимать в нем участие до тех пор, пока он не уступит свою сущность нам – тем, кто понимает»[454].
Мы уже отмечали, что указания на важность понимания в психиатрии присутствовали задолго до Ясперса, но именно он сформировал вокруг этого концепта единую теоретическую систему.
Говоря об истоках «теории понимания» Ясперса, следует признать заслуги М. Вебера, В. Дильтея и Г Зиммеля. Вопрос о том, каким образом специалисты-гуманитарии могут получить доступ к внутренней реальности человека, как уже отмечалось, широко дискутировалось в так называемых «методологических диспутах». В результате этих диспутов, с которыми, по утверждениям исследователей[455], философ был знаком, мыслители и приходят к выводу, что внутреннее содержание психической жизни другого человека может стать доступным благодаря пониманию.
Фактически понимающая психопатология – это описательная психология Дильтея, примененная к области психопатологии. Ясперс без сомнения знал многие работы Дильтея, в частности «Идеи об описательной и аналитической психологии» (1894). Воздействие типологии мировоззрений Дильтея испытала «Психология мировоззрений» К. Ясперса. Вот как сам он очерчивает влияние, оказанное на него Дильтеем: «Дильтей противопоставлял теоретически-объясняющей психологии другую – „описывающую и разделяющую“. Такую же задачу поставил перед собой и я, назвал это „понимающей психологией“ и стал разрабатывать этот метод ‹…› Мне казалось, что теперь можно будет методологически расставить по местам множество известных, но доныне неупорядоченных подходов в психологии, вкупе с описанием фактов»[456].
Дильтей и Ясперс интересовались сходными проблемами, как мыслители сформировались в схожем интеллектуальном контексте (в частности, под влиянием идей Канта). «Эти два человека, – пишет Х. П. Рикман, – были не только выдающимися немецкими мыслителями, работающими в одно и то же время, у них были сходные профессиональные интересы, простирающие от философии до истории психологии и литературы»[457]. Они оба выступали против следования жестким догматическим схемам, предпочитая им собственный гибкий и систематический подход, оба стремились к эклектизму, пытаясь объединить методы естественных наук и гуманитарную герменевтику. Но влияние Дильтея здесь неотделимо от влияния М. Вебера[458].
Вебер был знаком с коллегой Ясперса Гансом Вильгельмом Груле. Он встретился с ним в 1907 г., когда занимался исследованиями «психофизики индустриального труда» и обращался к исследованиям по психологии, биологии и психопатологии. Именно Груле в 1909 г. познакомил Вебера с Ясперсом. И нет сомнения, что Вебер оказал на Ясперса огромное влияние. Он пишет в автобиографии: «Действительно великой личностью среди современников, личностью, масштаб которой позволял представить себе масштаб великих людей прошлого, был для меня Макс Вебер, человек уникальный и удивительный. ‹…› Всем мышлением и всем существом своим Макс Вебер по сей день глубоко влияет на мою философию, как не влиял ни один другой мыслитель. ‹… › Лишь после его смерти я все больше и больше стал сознавать, каково было его значение – о нем я часто вспоминаю в своих философских работах. Задача – постичь это значение во всей действительности – стояла передо мной на протяжении всей жизни. Но тогда он повлиял на сам замысел моей „Психопатологии“, а еще больше – на замысел моей „Психологии мировоззрений“…»[459].
Развивая отмеченные ранее идеи Дильтея и Вебера, Ясперс указывает, что в естественных науках процесс познания ограничен только одним видом связей – причинными связями. В психологии и психопатологии выяснение характера взаимосвязей между событиями психической жизни доступно пониманию, по характеру своему генетическому. В отличие от статического генетическое понимание охватывает не только и не столько отдельные психические качества и состояния (что входит в задачи феноменологии), но исследует возникновение одних событий психической жизни из других, а также их динамику. Генетическое понимание, по Ясперсу, всегда предполагает, что исследователь: 1) признает наличие духовного содержания, которое само по себе не принадлежит к сфере психологии и может быть понято без ее помощи; 2) отслеживает экспрессивные проявления внутренних смыслов; 3) вырабатывает представление о непосредственном переживании, которое не поддается редукции и может быть изложено только в статической форме, как некий комплекс данных[460].
Ясперс различает два термина: понимание и объяснение. Второе представляет собой объективную демонстрацию взаимосвязей, следствий и управляющих принципов, которые объясняются в терминах причинности. Этот термин он применяет с целью оценки объективных причинных связей, которые можно увидеть «извне». Понимание же представляет собой субъективное исследование психических взаимосвязей изнутри. Фактически понимающая феноменология синонимична описательной психологии, при этом описание, или понимание, противопоставляется объяснению.
Такую точку зрения не всегда принимали. Так, М. Мерло-Понти в своей работе «Феноменология восприятия», споря с Ясперсом, отмечал: «Нельзя выбрать между описанием болезни, которое могло бы выявить для нас ее смысл, и объяснением, которое могло бы предоставить нам ее причины, не бывает объяснения без понимания»[461]. По мнению Мерло-Понти, нельзя противопоставить дескриптивную психологию объяснительной феноменологии, поскольку любое сознание и восприятие всегда появляется в мире, в теле, и именно так рассматривает его психолог. Поэтому для психолога, как и для философа, проблема генезиса всегда актуальна, и «единственно возможный метод состоит в том, чтобы следовать причинному объяснению в научной его форме, уточняя его смысл и подлинное место в совокупном пространстве истины»[462].
Как считает вслед за М. Вебером К. Ясперс, в отличие от объяснения для понимания существуют границы. Любое событие, психическое или физическое, может быть объяснено путем толкования причинных связей. Для обнаружения причин нет пределов, для понимания – есть. Он отмечает: «Границы нашего понимания определяются всем тем, что может быть обозначено как субстрат сферы психического… Каждая очередная достигнутая граница понимания – стимул для новой постановки вопроса о причинных связях»[463]. В спорных случаях, когда допускается взаимозаменяемость обоих терминов, философ использует термин «постижение» (Begreifen).
Все, что доступно пониманию, имеет определенные свойства, к которым необходимо применять некоторые фундаментальные принципы. Ясперс представляет их в виде таблицы[464] (см. с. 197).
Понимающая психология строится на двух моментах: 1) очевидном переживании внеличностных и изолированных связей, доступных пониманию; 2) объективном фактическом материале, в терминах которого понимают взаимосвязь. Очевидность и убежденность достигаются не на основании индуктивных повторений опыта, а путем опыта конфронтации с личностью. Согласие принять эту очевидность, по Ясперсу, обладает собственной убедительной силой и становится предпосылкой понимающей психологии подобно тому, как признание реальности наших восприятий и причинных связей лежит в основе естественных наук. Самоочевидность этой психологически понятной взаимосвязи ни в коем случае не означает, что эта взаимосвязь действительно существует в каждом конкретном случае или существует вообще. Эти понимаемые взаимосвязи нельзя выразить в каких-либо общих терминах, поскольку это приводит к их тривиализации.
Свойства доступного пониманию: Доступное пониманию эмпирически реально лишь постольку, поскольку дано нашему восприятию.
Фундаментальные принципы: Любое эмпирическое понимание – это истолкование.
Свойства доступного пониманию: То, что доступно пониманию в определенный момент времени, составляет часть некоторой связной целостности.
Фундаментальные принципы: Любое понимание осуществляется в рамках так называемого герменевтического круга, т. е. мы можем понять частности только исходя из целого, которое, в свою очередь, может быть понято только через частности.
Свойства доступного пониманию: Все, что доступно пониманию, существует в противоположностях.
Фундаментальные принципы: Противоположности каждой отдельной пары равно доступны пониманию.
Свойства доступного пониманию: Все, что доступно пониманию, будучи наделено реальным существованием, сопряжено с внесознательными механизмами и укорено в свободе.
Фундаментальные принципы: Понимание не может быть окончательным.
Свойства доступного пониманию: Любая частность, любой феномен сферы психического утрачивает смысл в изоляции и вновь обретает его в контексте соответствующей целостности.
Фундаментальные принципы: Все психические явления открыты для бесконечных истолкований и переистолкований – вплоть до той точки, где заканчивается понимание как таковое.
Свойства доступного пониманию: То, что доступно пониманию, может не только выявляться в психических феноменах, но и быть скрыто в них.
Фундаментальные принципы: Понимание – это либо «озарение», либо «разоблачение» того, что скрыто от поверхностного взгляда.
Объективные данные, на которые опирается понимание, редко бывают полными, поэтому понимание часто связано с истолкованием. Ясперс указывает: «Мы понимаем лишь в той мере, в какой наше понимание внушается нам объективными данными каждого отдельного случая, то есть экспрессивной жестикуляцией и мимикой больного, его поступками, речевыми проявлениями, описанием собственного состояния и т. д.»[465]. Тем не менее понимание следует отличать от истолкования. Понимание имеет место, когда понимаемое полноценно выражается во внешних проявлениях, истолкование – когда в распоряжении оказывается лишь немногочисленный материал.
В основе понимания лежит то, что Ясперс называет фундаментальными моделями человеческого (Entwürfe des Menschseins), т. е. интуитивное постижение того, чем является и может являться человек, воссоздание образа индивида в контексте его мира. Эти модели различны, и исследователь узнает их благодаря приобщению к культурному наследию. Поэтому понимание, как считает Ясперс, имеет и еще один источник – личность исследователя. «Скажи мне, откуда ты черпаешь свою психологию, и я скажу тебе, кто ты», – перефразирует он известную поговорку. Творческое понимание запечатлено в мифах, преданиях, в поэзии и прозе. Развивает понимание и обращение к гуманитарному знанию, которое дает исследователю трезвое видение открывающихся перед ним возможностей. Все культурное наследие формирует способность к пониманию. Уровень, достигнутый исследователем, определяет меру и направленность понимания. Ясперс подчеркивает: «Как исследователь в области понимающей психологии, я нахожусь в зависимости от источников моего понимания, от обнаруживаемых мною подтверждений, от сформулированных мною самим вопросов»[466].
Психологическое понимание предполагает эмпатическое проникновение в содержание (символы, формы, образы, идеи), умение видеть экспрессивные проявления и сопереживать, поэтому существуют несколько разновидностей генетического понимания: рациональное понимание и понимание через вчувствование, или эмпатическое понимание[467]. Рациональное понимание, представляющее собой лишь вспомогательное средство для психологии, базируется на понимании взаимосвязи мыслительных актов на основании правил логики и представляет собой чисто интеллектуальное понимание рационального содержания психического. Эмпатическое основано на понимании связей в истинно психологическом смысле (мы понимаем говорящего, а не говоримое), и приводит непосредственно к понимающей психологии.
Как же конкретно выглядит понимание? Как должен практиковать этот метод исследователь? Вот какие действия предлагает Ясперс: 1) всеобъемлющее интуитивное понимание; 2) анализ экспрессивных проявлений, психического содержания и феноменологических аспектов, а также внесознательных механизмов; 3) всеохватывающее понимание всех взаимосвязей психического; 4) тщательный анализ и повторение процедуры применительно к конкретному случаю; 5) накопление объективных данных во взаимодействии с новыми интуициями относительно целого, что ведет к совершенствованию анализа[468].
Но понимание не ограничивается только эмпирическими фактами, сфера его применения намного шире.
Духовное понимание – это понимание целостного содержания сферы психического: среды, контекста, в котором существует душа, того содержания, которое она постоянно имеет перед собой, и которое оказывает на нее влияние.
Экзистенциальное понимание – это понимание недоступного пониманию. При этом «непонятное» трактуется не как ограничивающий фактор, подлежащий причинному исследованию, а как проявление возможной экзистенции, самопроясняющееся становящееся (sich-erhellende Werdende).
Метафизическое понимание – проникновение в смысл, находящийся за пределами переживаемого, во всеобщую смысловую связь.
Психологическое понимание, заключает К. Ясперс, не замыкается в себе, а занимает промежуточное положение, пребывая в пространстве «между» объективным фактическим материалом, явлениями пережитого опыта и предполагаемыми внесознательными механизмами и спонтанной свободой экзистенции.
3. Постижение целостностей
Ясперс настаивает на том, что наука всегда должна руководствоваться идеей объединяющей целостности, но никогда не сможет подойти к ней. В связи с категорией целого он выдвигает несколько утверждений: 1) целое не сводится к сумме частей, а представляет собой нечто большее; 2) целое есть самостоятельный и первичный источник;
3) целое есть форма; 4) целое не может быть познано только на основании составляющих его элементов; 5) целое может сохраниться, даже если утрачивает свои части; 6) невозможно ни целое вывести из частей, ни части из целого; 7) части и целое находятся в отношении полярности: целое нужно рассматривать сквозь призму составляющих его элементов, тогда как элементы – с точки зрения целого; 8) невозможно синтезировать целое из элементов и дедуцировать элементы из целого[469]. В поздней редакции «Общей психопатологии» постижение целостностей связано с построением эйдологии.
Понимающая психология и эта трехчленная структура носит заметный отпечаток кантианства, что неудивительно. Ясперс считал Канта центральным мыслителем современной философии, он познакомился с его работами еще будучи студентом. Разрабатывая феноменологию, Ясперс наследует кантианскую теорию познания, исходя из которой все познание обязательно включает два элемента, – содержание, или интуицию, и форму, или концепт. Опыт понимания при этом – содержание, а постижение форм понимания, как уже отмечалось, Ясперс считает основной задачей феноменологии. Именно форма является способом, которым содержание явлено в познании. При этом содержание может быть представлено разнообразием форм: например, ипохондрическое содержание может выступать в виде слуховой галлюцинации, навязчивой идеи и т. д. Содержание – объективный полюс, данный сознанию, форма же как субъективный полюс конституируется самим сознанием, это то, как объект предстает субъекту.
Если представить этапы понимающей психологии в свете кантианской теории познания, получится следующая картина. Начальным этапом понимания, как говорилось, является сопереживание и вчувствование, сущность которых составляет интуитивное познание, а основным результатом – получение информации о психическом содержании больного. Далее следует описание, характеристика и дифференциация различных форм психопатологического опыта. Здесь и включается концептуальное познание и исследование формы, т. е. феноменология. Феноменология (как статическое понимание) Ясперса, таким образом, – это исследование форм патологического опыта в противоположность психологии понятных связей как пониманию генетическому, которая есть изучение содержания. Особенно отчетливо эта задача проступает в уже упоминавшейся ранней работе «Феноменологическое направление исследования в психопатологии». Приведем несколько фрагментов:
«Если, в противоположность этому, хочет развиваться еще психологическая наука, то она с самого начала должна ясно понимать, что, хотя она и устанавливает себе в качестве идеала ставшее полностью осознанным, изображаемое в твердых формах понимание душевного»[470].
«В этом направлении ограничения и наименования отдельных форм переживаний работала психиатрия с самого начала, она, естественно, никогда не могла сделать и шагу без такого феноменологического определения. Так были описаны бредовые идеи, обманы чувств, депрессивные и экспансивные аффекты и другое. Все это останется основой дальнейших феноменологических определений»[471].
«Феноменология учит нас знать только те формы, в которых происходит все переживание, все душевно действительное, она учит нас знать не содержания личной отдельной жизни и не лежащие за пределами сознания основы, на которых это душевное плавает как пена на море, как тонкий поверхностный слой. ‹…› Единственно в феноменологически найденных формах происходит доступная нашему непосредственному осмыслению действительная душевная жизнь, для того чтобы понять которую, мы в конце концов исследуем все те же лежащие вне сознания связи»[472].
Двушаговая «модель кантианства» была характерна для философии истории Георга Зиммеля. Ясперсу была известна работа Зиммеля «Проблемы философии истории», где исследуется природа исторического процесса в свете Кантовой теории познания. Упоминания о личных контактах Ясперса с Зиммелем не сохранилось, хотя и тот, и другой были частыми гостями интеллектуальных посиделок в доме Вебера и, по-видимому, были знакомы лично. Ясперс упоминает Зиммеля как в «Общей психопатологии», так и в более ранней работе о каузальных и понятных связях[473].
Сам процесс познания в единстве формы и содержания Зимель в «Проблемах философии истории» признает фундаментальной чертой естественных и гуманитарных наук. Исторические данные при этом – содержание, в обязательном порядке проходящее через формирующую деятельность сознания. Вся деятельность человека, его мотивы, смыслы, цели представляют собой содержание «форм обобществления» (Formen der Vergesellschaftung), которые иерархически подчинены друг другу и предстают содержанием для последующей формы[474]. В этом свете трактуется и сама процедура понимания. Зиммель пишет: «Кант установил, что все познание есть функция понимания. Понимание посредством своих собственных априорных форм структурирует все пространство знания»[475]. Трактовка понимания как формирования и структурирования содержания выдает в представлениях Зиммеля характерный почерк неокантианства, эти же идеи развивает Ясперс.
Анализ форм опыта, по Ясперсу, не может быть ограничен лишь какой-либо единичной формой или сведен к определенному и устойчивому набору форм. Наследуя представления неокантианства, он констатирует принципиальную бесконечность действительности и невозможность ограничения различных форм опыта. Для феноменологии как стратегии исследования патологического опыта характерно наличие своеобразного «перехода» от психического содержания к форме опыта[476]. Роль этого перехода для Ясперса играет конкретная актуализация данных опыта, и именно поэтому такое значение в философской психиатрии в целом начинает играть клинический случай, который воспринимается не как воплощение синдромов и симптомов, а как непосредственный «переход», в котором в своем конкретном единстве предстают содержание и форма опыта.
Выходит, что, продолжая идеи Канта, Ясперс разрабатывает стратегию научного понимания субъективного опыта. И именно поэтому он действительно является родоначальником феноменологической психиатрии, поскольку впервые заложил основания методологии постижения опыта психически больного человека в единстве содержания и формы. Эта стратегия будет характерна для всех феноменологических психиатров и экзистенциальных аналитиков.
§ 5. Аномальные феномены человеческого существования
Выяснив, какие методы и процедуры можно использовать в психопатологии, мы подходим к тому, что с помощью этих методов видит исследователь, т. е. к патологическим феноменам человеческого существования. Сразу же необходимо оговорить, что, возможно, эта часть нашей работы покажется излишне «психиатрической», но мы настаиваем на необходимости рассмотрения ее в философской работе. Предпринятая Ясперсом попытка классификации патологических феноменов и их описание в терминах понимающей психологии являются первым шагом на пути к их философскому осмыслению.
Ясперс делит патологические феномены на несколько групп: 1) осознание объективной действительности; 2) переживание пространства и времени; 3) осознание собственного тела; 4) сознание реальности; 5) сознание «я» и др. Перед нами попытка описать патологическую реальность психически больного человека. Ее целостный образ удастся восстановить лишь после Ясперса, и поэтому для нас чрезвычайно важно то, каким образом отдельные концепты психиатрии перемещаются в ракурс философского осмысления.
По Ясперсу, в основе осознания объективной действительности лежит противопоставление субъекта и объекта (предмета – Gegenstand). При этом объект – это все, на что направлено внутреннее внимание человека, все то, что он созерцает, постигает, распознает, о чем мыслит. Как отмечает А. А. Ткаченко, «субъект-объектное противостояние Ясперс считал первичным и „никоим образом не устранимым“ феноменом…»[477]. По замечанию К. Ясперса, реальность и нереальность, конкретность и абстрактность, смутность и явственность объекта не имеют значения. Объекты даны человеку через восприятия и представления, поэтому Ясперс выделяет:
а) аномалии, связанные с восприятиями:
• изменения интенсивности восприятий (усиление или ослабление);
• качественные сдвиги (например, при чтении белая бумага начинает казаться красной, а буквы зелеными);
• аномальные сопутствующие ощущения (например, любой звук вызывает ощущение удара по голове);
б) аномальные характеристики восприятий:
• отчуждение воспринимаемого мира (человек ощущает, что мир и окружающие предметы стали какими-то другими, незнакомыми, чужими, в тяжелых случаях мир ускользает, индивид ощущает бесконечность, для него исчезают пространство и время, чувство реальности собственного тела и себя самого);
• переживание мира как совершенно нового и потрясающе прекрасного (все кажется незнакомым, новым, иным, удивительным, мир окрашивается яркими красками);
• изменение эмпатической способности: отсутствие способности к эмпатии, мучительно-навязчивая эмпатия или фантастическая эмпатия (в первом случае индивид не осознает существования другой психической жизни, другие люди кажутся умершими, во втором случае он может проникать в неуловимые оттенки, колебания настроения других людей, ощущать мельчайшие признаки недопонимания);
в) расщепление восприятия (невозможность связать восприятие вещей с каким-то определенным местом в пространстве).
г) обманы восприятия:
• иллюзии (преобразования или искажения нормального восприятия, утрата дифференциации между внешними возбудителями и воспроизводимыми элементами);
• истинные галлюцинации (обманы восприятия, которые не являются искажениями истинных восприятий, а возникают сами по себе как нечто совершенно новое и существуют одновременно с истинными восприятиями и параллельно им);
• псевдогаллюцинации (восприятия, лишенные конкретной реальности и телесности, появляющиеся во внутреннем субъективном пространстве представлений и характеризующиеся такой же полноценностью и четкостью, как и образы восприятия);
д) аномальные представления, обманы памяти – это обманы воспоминания (появляется представление о переживании, которое вызывает чувство живой достоверности, свойственное памяти, но на самом деле в реальности не происходило). К таким феноменам относится, например, феномен déjа vu;
е) осознание воплощенного физического присутствия – не имеющее оснований в реальности осознание присутствия кого-то или чего-то, наделенного настоятельностью, несомненностью и конкретной воплощенностью.
Ясперс настаивает на четком разделении на субъективное и объективное. Однако, как мы видим, патологические феномены восприятия оказываются скорее субъективными, чем объективными. Так или иначе, восприятие в том смысле, который придает ему Ясперс, предстает не чистой объективной реальностью, а скорее переживанием этой реальности. Отчуждение, расщепление восприятия могут возникать и развиваться лишь в пространстве переживания. В этой связи важными являются основные ориентиры восприятия, его точки опоры, связанные с пространственно-временной организацией.
Ясперс называет пространство и время всеобщими формами чувственного восприятия. Сами не являясь первичными объектами, они пронизывают всю объективную действительность. Характерной чертой пространства и времени является то, что они никогда не переживаются сами по себе, не существуют как вещи «для себя», а раскрываются лишь через окружающие нас объекты. «Пространство и время, исконные и не из чего не выводимые, всегда присутствуют как в аномальной, так и в нормальной психической жизни. Они никогда не могут исчезнуть. Модифицироваться могут только способы, посредством которых эти категории являются восприятию, способы переживания этих категорий, оценки их меры и длительности»[478], – отмечает Ясперс.
Ясперс задает вопрос «Можем ли мы выйти за пределы пространства и времени?» и отвечает, что такое случается в различных аномальных психических состояниях. Если мы существуем вне пространства, мы испытываем внутреннее «безобъектное» переживание, но время, по мнению Ясперса, всегда остается с нами.
Фундаментальными количественными характеристиками времени и пространства, которые могут изменяться в аномальных психических состояниях, являются размер, гомогенность, непрерывность, бесконечность. Пространство может переживаться совершенно по-иному. Переживание может быть бессознательным, и мы в этом случае наблюдаем только его внешние проявления. Но оно бывает и осознанным, тогда человек может сопоставить свое нынешнее переживание пространства с нормальным переживанием пространства.
Аномальное переживание пространства:
1) увеличение или уменьшение истинного размера объектов;
2) переживание бесконечного пространства, возникающее как искажение пространственного переживания в целом (пространство проникает повсюду, кажется вытянутым, уходящим в бесконечность, совершенно пустым, а индивид чувствует себя в нем потерянным и заброшенным);
3) эмоционально окрашенное пространство (оценка пространства приобретает эмоционально-чувственный характер, оно представляется одушевленным, приобретает угрожающий или благоприятствующий характер);
При описании аномального переживания времени, по мнению Ясперса, следует различать следующие понятия:
а) знание времени – объективное время и способность оценивать (верно или неверно) интервалы времени, а также истинное, ложное или иллюзорное представление о природе времени (например, человек утверждает, что его голова – часы и он создает время); знание времени основывается на переживании времени, но не идентично ему, поэтому входит в сферу интереса психологии осуществления способностей;
б) субъективное переживание времени – это полное осознание времени, в основе которого лежит осознание константности бытия, переживание фундаментальной непрерывности, целенаправленности, продвижения вперед – входит в область исследования феноменологии;
в) отношение ко времени – отношение к фундаментальному временному фактору: умение или неумение ждать или принимать решения, осознание прошедшего и бытия в целом – входит в предметную область понимающей психологии[479].
Ясперс отмечает, что в области феноменологии времени нас встречает множество вопросов. Например, «Могут ли расстройства затрагивать протекающие во времени события в их целостности, а не только составляющие их факторы? Является ли наше переживание времени переживанием событий как таковых? Подвергается ли оно искажению при нарушении нормального хода этих событий? Какой тип восприятия подразумевается нашим восприятием времени? Являются ли предметом нашего восприятия объективные повседневные события и вещи или жизненно важные события нашей телесной жизни?»[480]. На эти вопросы, по мнению философа, еще только предстоит ответить.
Ясперс выделяет следующие феномены аномального переживания времени:
1) осознание течения времени в данный момент:
• ускорение или замедление хода времени;
• утрата осознания времени (исчезновение активности, чувство времени при этом словно отсутствует, жизнь сосредоточена в настоящем мгновении, без прошлого и будущего);
• утрата реальности переживания времени (кажется, что одно и то же мгновение остановилось навечно, возникает вневременная пустота);
• переживание остановки времени;
2) осознание только что завершившегося промежутка времени;
3) осознание настоящего в соотношении с прошлым и будущим:
• déjà vu, jamais vu («уже виденное», «никогда не виденное»);
• прерывность времени (ощущение существования между промежутками времени, деятельности вне промежутка времени);
• молниеносность времени;
• «сжатие» прошлого (ощущение, что прошедшие двадцать лет длились три года и т. д.);
4) исчезновение будущего – утрачивается ощущение непосредственного содержания; ощущение, что время вот-вот остановится и «завтра» не наступит и др.
Ясперс не придает пространству и времени исключительного значения, такого, какое появится у этих феноменов в пост-ясперсовской феноменологической психиатрии. Пока для него все феномены выступают равнозначными конституэнтами нормального и патологического опыта. Но в человеческом существовании фигурирует не только мир, расположенный в пространстве и времени, его составляет и человек как действующее лицо, punctum этого мира. А в основе человеческого существования, связанного с миром, лежит тело.
Собственное тело, по Ясперсу, осознается нами как собственное бытие. Оно имеет двойственный статус: его можно чувствовать изнутри, но одновременно оно доступно внешнему восприятию. Ясперс отмечает, что «осознание телесности подлежит феноменологическому объяснению через связь с нашим переживанием тела как целого»[481]. Опыт переживания тела связан с опытом чувств, влечений и сознания «я». Среди феноменов аномального переживания телесности Ясперс выделяет:
а) переживание ампутированных конечностей;
б) неврологические расстройства, например, головокружение – основано на общей неуверенности в том, какое положение занимает тело в пространстве; это опыт наличного бытия, которое утратило свою опору;
в) телесные ощущения:
• галлюцинации телесных чувств: термические (ощущение жара, раскаленного пола под ногами), тактильные (ощущение укусов, холодного ветра на коже), мышечного чувства (пол поднимается и опускается, кажется, что кто-то летает вокруг, разговаривает, тогда как в действительности вокруг тишина и т. д.);
• витальные ощущения – искажение чувства физического бытия (окаменелость, сморщенность, опустошенность или переполненность);
• переживание «сделанности» телесных ощущений – телесные ощущения сопровождаются ощущением их внешнего происхождения;
• ощущение искажения (деформации) собственного тела – основано на нарушении единства осознания собственного тела и пространства (тяжеловесность, увеличение в размерах);
г) ощущение двойника – восприятие собственного тела как двойника во внешнем пространстве, в котором схема тела приобретает собственную реальность.
Так же как и мир, тело может терять свою однозначность и реальность, искажаться и отчуждаться. Все это, как мы видим, указывает на то, что тело и мир оба являются переживаемыми феноменами, и их изменение – это не трансформация их самих, но модификация того, что определяет их функционирование. Закономерно, что в экзистенциальном анализе Бинсвангера это «что-то» будет развито до концепта экзистенциальных априорных структур существования. Ясперс же не заходит настолько далеко, он просто указывает на существование сознания реальности и «я».
Ясперс пишет: «То, что на данный момент является самым очевидным, кажется одновременно самым загадочным. Именно так дело обстоит со временем, с „я“, а также с реальностью»[482]. Реальность, по Ясперсу, если толковать ее с помощью разума, представляется «сущим в себе», тем, что объективно и имеет всеобщую значимость, что пребывает во времени и пространстве. В своей работе «Философская вера» Ясперс впоследствии напишет: «Наличное бытие для нас настолько само собой разумеется, что мы подчас не ощущаем тайны, заключающейся в простом сознании реальности: я существую, вещи существуют. ‹…› Cogito ergo sum Декарта – акт мысли, но он не может принудить к действительному сознанию реальности»[483].
Кроме логического представления о реальности нам, как считает Ясперс, необходимо представление о переживаемой реальности. Само переживание реальности является первичным феноменом, который может быть выражен только косвенно. «Мы обращаем на него внимание в силу того, что оно подвержено патологическим расстройствам и лишь поэтому его существование может быть замечено»[484], – справедливо отмечает он. При феноменологическом описании реальности мы должны учитывать следующие положения:
• Реально то, что дано нам в конкретном чувственном восприятии;
• Реальность заключается в осознании бытия как такового. Оно представляет собой первичное переживание наличного бытия, в том числе осознание собственного наличного бытия;
• Реально то, что оказывает нам сопротивление. Именно достижение цели путем преодоления сопротивления или неспособность его преодолеть означает опыт переживания реальности, поэтому любое переживание реальности укоренено в жизненной практике[485].
При исследовании сознания реальности необходимо разделять непосредственную уверенность в реальном и суждение о реальности. При этом суждение о реальности построено на осмысленном усвоении непосредственного опыта, это текучая реальность нашего разума. Данные непосредственного опыта проверяются при взаимодействии друг с другом. Те данные, которые выдерживают это испытание, принимаются за реальность. Таким образом, по Ясперсу, реальным является то, что может быть соотнесено с другими и приемлемо для других.
Ясперс называет три признака реальности: 1) она не является единичным опытом и проявляет себя только в целостном контексте опыта; 2) она относительна, в тот момент, когда она обнаруживается и распознается как «такая», она может быть и другой; 3) она основывается на интуитивных представлениях и не зависит от непосредственного переживания реальности[486].
Следствием модификации сознания реальности является появление бредовых идей. Ясперс подчеркивает, что понимать под бредом ложное представление больного, которое невозможно исправить, – значит упрощать проблему, но не решать ее. За бредом стоит совершенно особенная реальность, особый опыт переживания мира. «Мыслить о чем-либо как о реальном, переживать его как реальность – таков психический опыт, в рамках которого осуществляется бредовая идея»[487], – отмечает Ясперс.
В основе этой реальности лежат специфические заблуждения, которые отличаются от заблуждений здоровых людей. Заблуждения здоровых людей являются общими для всей социальной группы, в их основе лежит убежденность, укорененная во всеобщем характере веры, которая, в свою очередь, обусловлена не логическими, а историческими изменениями. В противоположность им бредоподобные заблуждения отчуждены от того, во что верят все. В этом случае человека невозможно переубедить, поскольку личность противопоставляет свое «истинное прозрение» обществу. Заблуждения истинного бреда невозможно преодолеть, поскольку изменения личности настолько глубоки, что больной отстаивает свои убеждения даже перед лицом рефлексии и критики.
В пространстве переживаемой реальности формируется переживание и осознание «я». Сознание «я» всегда противопоставляется предметному сознанию. Это способы, посредством которых «я» сознает само себя. Сознание «я», как считает Ясперс, имеет четыре формальных признака: 1) чувство деятельности – осознание себя как активного существа; 2) осознание собственного единства; 3) осознание собственной идентичности; 4) осознание того, что «я» отлично от остального мира, от всего, что «я» не является[488]. Аномальные феномены, связанные с сознанием «я», обусловлены отсутствием одного из этих признаков.
A. Активность «я».
– Изменение осознания собственного наличного бытия – выражается в феноменах деперсонализации (утраты нормального ощущения собственного тела и личности) и дереализации (отчуждении воспринимаемого мира). В этом случае человек, обладая бытием, больше не способен его чувствовать, бытие больше не переживается полноценно.
– Изменение осознания принадлежности «мне» тех или иных проявлений психического – может возникать ощущение не только того, что действия совершает кто-то другой, но и того, что мысли человека кто-то отнимает и «мыслит» отдельно от него.
Б. Единство «я».
Его трансформации приводят к переживанию раздвоенности, двойственного существования. В этом случае «я» в действительности одно, но ощущает себя как два, живет одновременно в двух ассоциативных рядах и обладает знанием об обоих.
B. Идентичность «я».
Больные утверждают, что до начала заболевания это были не они, а кто-то другой.
Г. Противопоставление сознания «я» внешнему миру.
Отождествление с предметами внешнего мира, с другими людьми, ощущение исчезновения личности и превращения ее в предмет, переживание психической открытости (весь мир знает мысли человека).
В том случае, когда все эти четыре черты сохранены, по Ясперсу, можно говорить о сознании личности.
Реальность, «я», восприятие, пространство и время функционируют в психопатологии Ясперса все еще в клиническом пространстве классификаций. Как мы помним, упорядочивание и классификация выделенных феноменов являются обязательным компонентом описательной психопатологии. Впоследствии феноменологическая психиатрия отойдет от принципа классификации и будет стремиться скорее описать, чем определить патологические феномены. Психопатология Ясперса в этом смысле стоит гораздо ближе к клинической психиатрии, чем психиатрия Минковски, Штрауса и Гебзаттеля. В этом она наследница психиатрии XIX в., психиатрии времен Крепелина. Тем не менее классификация Ясперса – это уже не только психиатрия. Используя метод понимающей психологии, он пытается проникнуть внутрь патологических феноменов и впервые создает такое широкомасштабное описание патологической реальности. Он соединяет субъективное и объективное, показывая пространство их взаимодействия – переживание реальности и «я». Несмотря на фрагментарность, это описание заслуживает признания в качестве первой попытки философско-клинического осмысления патологического существования.
§ 6. Психопатология Ясперса и философия
Известно, что первый вариант «Общей психопатологии» вызвал восторг директора Гейдельбергской клиники Франца Ниссля. Прочитав ее, он воскликнул: «Великолепно! Крепелин остался далеко позади!». Тем не менее карьеру психиатра Ясперсу не суждено было продолжить. Причина проста и тривиальна: он не смог получить доцентуру в области психиатрии в Гейдельберге, а к Крепелину в Мюнхен и Альцгеймеру в Бреслау он ехать отказался. В 1913 г. Ясперс добивается доцентуры по психологии на философском факультете Гейдельбергского университета и начинает постепенно отходить от психиатрии к философии. Хотя этот путь лежал для него сначала через психологию. Академические философы долго не признавали его, он был для них чужаком, выходцем из другой науки (Г Риккерт, например, в 1920 г. говорил о том, что Ясперс никак не является философом и не имеет никакого отношения к философии).
Впоследствии, во время Первой мировой войны, у Ясперса появилась возможность повернуть назад: он получил предложение возглавить исследовательскую психиатрическую клинику в Мюнхене, но по причине слабого здоровья отказался. Вот что он писал об этом: «Отказ дался мне тогда очень тяжело. Пределом моих желаний я считал в то время возможность вместе с единомышленниками поддерживать дух клиники, следуя по пути, уже выбранному в соответствии с традициями, и развивать этот дух – как в научных исследованиях, так и во врачебной деятельности. ‹…› То, что я сделал вынужденно, из-за болезни, против своей воли – окончательно выбрал философский факультет, – на деле оказалось выбором пути, предначертанного мне от рождения. Медициной и психопатологией я занялся потому, что меня к этому подтолкнул интерес к философии»[489].
Ясперс не раз признавал, что «Общая психопатология» является самым значительным его произведением. Эта работа была написана всего за два года и базировалась на фактическом материале, полученном в течение четырех лет. Он не раз возвращался к ней: даже отойдя от психиатрии и занимаясь философией, редактировал ее снова и снова (так, большая доработка была проделана в 1932 г.). Каким же образом психиатрия и психопатология повлияла на философию самого Ясперса и философию XX века?
Шпигельберг называет Ясперса «Брентано феноменологической психопатологии». Действительно, он одновременно и стоит особняком по отношению к этому направлению, и является его отцом-основателем. Все, что впоследствии будет исследовать феноменологическая психиатрия, так или иначе является развитием идей Ясперса.
Для феноменологии философской Ясперс сделал не меньше, чем для феноменологии клинической. Он расширил ее границы, показав универсальность феноменологического метода и реальную возможность его применения в качестве методологического фундамента научного исследования. Шпигельберг совершенно верно отмечает: «Этот новый классик обеспечил феноменологии ведущее место в фундаменте новой науки. Таким образом, он не только сделал первые шаги в распространении феноменологии, но и доказал истинность философской феноменологии Гуссерля»[490]. Говоря об отношении психопатологии к феноменологии, Шпигельберг продолжает: «Нельзя сказать, что Ясперс просто сделал из психопатологии феноменологическое предприятие. Его основная цель заключалась в том, чтобы добиться синтеза всех идей, входящих в область, в основании которой лежит четкая методологическая дифференциация применяемых подходов. В структуре этой методологической реорганизации психопатологии психологическая часть была четко отделена от непсихологической»[491]. Несмотря на «нефилософские» цели, раздел о феноменологии открывал «Общую психопатологию», что закономерно способствовало формированию представления об исключительной ее важности для психопатологического исследования. Поэтому для последующего развития прикладной феноменологии эта работа имела исключительное значение.
Что касается самого Ясперса, то занятия медициной и клиническая практика выработали у него строгость мышления, склонность к систематизации и обобщению. Строгий вектор клинического мышления «отдельный случай систематизация обобщенная теория» стал доминирующим для Ясперса. Этот стиль мышления «от частного к общему» хорошо заметен во всех его философских сочинениях, где находят отражение отдельные темы и проблемы, поднятые еще в «Общей психопатологии».
В других работах философского периода можно найти отголоски понимания и принципов понимающей психологии. Так, в работе «Философская вера» Ясперс вводит концепт философской веры, который, на наш взгляд, вполне можно считать результатом процесса понимания, если при этом максимально расширить его границы. Философская вера основывается на проникновении внутрь факта, внутрь философии и науки. Она постоянно проясняется, становится осознаннее и продвигается внутрь путем осознания. При этом вера снимает разделение на субъективное и объективное. «Философская вера, – пишет Ясперс, – хочет высветлить самое себя. Философствуя, я ничего не принимаю так, как оно мне навязывается, не проникая в него»[492]. Понимание можно назвать первоначальным этапом философской веры, который имеет место намного раньше характерного для нее трансцендирования.
Еще одной темой, которая интересовала Ясперса со времен понимающей психопатологии, была проблема коммуникации. На раннем этапе своего творчества он разрабатывал ее как проблему взаимодействия врача и пациента, как проблему понимания пациента. Ю. С. Савенко пишет о Ясперсе: «Его оригинальная философская концепция выросла из экзистенциального философствования относительно коммуникации психиатра со своим больным, в которой происходит встреча с „Другим“ и реализация „Я“ в процессе самораскрытия. Тема коммуникации стала сквозной темой его творчества»[493]. В дальнейшем коммуникация врача и больного перерастает в проблему экзистенциальной коммуникации, которая раскрывается во многих работах Ясперса.
После психопатологического периода Ясперс не оставляет тему психической патологии. В своей второй работе «Психология мировоззрений», вышедшей в 1913 г., он высказывает весьма интересные идеи о сущности и смысле психического заболевания. В разделе «Абсолютный нигилизм в психозах» Ясперс говорит о том, что характерным симптомом психического заболевания является нигилизм. Отчаяние и уничтожение окружающего мира он считает необходимым этапом для достижения нового состояния, для конструирования новой личности.
Ясперс утверждает, что основной причиной, по которой человек способен переживать отчаяние, является то, что в обычной жизни он склонен формировать определенную мировоззренческую установку, подобную убежищу и напоминающую «раковину». Это мировоззрение настолько устойчиво, что у человека появляется ощущение внутреннего спокойствия, формируется способность к однозначным действиям. Но при этом обитатель данной раковины платит за это спокойствие ценой душевной ограниченности и душевного упадка, т. е. экзистенциальной слепоты. Лишь перед лицом пограничных ситуаций (борьбы, случая, смерти и вины) человек теряет спокойствие и уют и начинает задаваться вопросом о причинах возникновения этой «раковины»[494]. «Нигилизм психологически является неизбежной ступенью, если жизнь желает прийти к самовыражению»[495], – пишет Ясперс. Именно поэтому у больных возникают мировоззренческие вопросы, и они часто обращаются к философии.
В этой работе философ приводит достаточно интересную историю болезни молодого человека в возрасте около двадцати лет, который страдал шизофренией. Обострения его болезни выражались совершенно особенным образом: «Каждый раз с наступлением патологического изменения он обращался к изучению философии. Он хотел обрести надежную очевидность (Gewissheit), искал метафизически абсолютного. Повсюду ему открывалось, что можно в большей или меньшей степени найти причины для всего, но все может быть и опровергнуто. Таким образом, он все больше и больше отвращался от философов, развивающих собственно мировоззрения, и обращался к чистым логикам, чтобы обрести здесь пусть и несущественную, но хоть какую-то уверенность и опору. ‹…› Скептицизм с самого начала был адекватным выражением его жизненного настроения. С одной стороны, он имел жизненное стремление обрести мировоззрение (Trieb zur Weltanschauung), но от неспособности занять твердую позицию (Unfaehigkeit zum Stellungnehmen) придерживался чисто интеллектуальных, рациональных методов, хватался за них, как за соломинку, доходя в этом до крайности…»[496].
Анализируя этот случай, Ясперс отмечает: «Скепсис нашего больного представляет собой мучительное ежедневное переживание, для которого теоретическая формулировка – которая ничем не отличается от давно известных ходов мысли философов – является всего лишь выражением. Бывает, что человек от неуверенности в отсутствие точки опоры ищет и находит прибежище, словно в раковине, в системном философском мировоззрении. Нечто сравнимое с этим развитием происходит и при большинстве шизофренических процессов»[497].
Но главным образом к работам, которые поднимают проблематику раннего патологического периода, относятся знаменитые патографии философа. Проблема связи безумия и творчества занимала не только психиатров. Не обошел ее и Ясперс, посвятив ей свою замечательную патографию «Стриндберг и Ван Гог». В этой работе он пытается приоткрыть тайну творчества Йозефа Стриндберга, для более полного анализа его творчества через сопоставление привлекаются фигуры Сведенборга, Ван Гога и Гельдерлина. Биографии этих гениев, на взгляд Ясперса, представляют собой не просто случаи из клинической практики, они важны и для самой психопатологии, поскольку высвечивают не только различные грани таланта и феномены человеческого существования. Все эти имена в работе объединяет одно достаточно многозначное (даже по признанию самого Ясперса) понятие – «шизофрения».
Эта патография была выпущена уже после того, как Ясперс отошел от психиатрии, хотя первая ее публикация состоялась в 1914 г. в сборнике трудов по прикладной психиатрии. Объясняя, почему впоследствии она была издана в «Философских исследованиях», он бросает несколько интересных идей, которые проливают свет не только на замысел его собственного произведения, но и на истоки взаимодействия философии и психиатрии. Подчеркивая, что у философии нет собственной предметной области и то, что предметные исследования, осознанно устремляющиеся к границам бытия, неизменно становятся философскими, Ясперс отмечает философский, а не психиатрический замысел своей работы. «Настоящая работа выросла из вопроса о границах возможного понимания жизни и творчества человека»[498], – пишет он. Каждый психиатр, который в своих исследованиях не только опирается на операциональные понятия психиатрии, а выходит за ее рамки, двигаясь к экзистенции человека, приходит к философии. Психиатр иногда испытывает «такие впечатления, которые он не может сформулировать, и говорить о которых ему не совсем удобно, поскольку все остается неопределенным и неясным»[499].
Каковы же эти переживания психиатра? Он переживает волнующий мир больного, от которого исходит некоторое самосомнение, призывы к экзистенции, которые, в свою очередь, инициируют изменения в душе, в экзистенции психиатра. Для психиатра, как считает Ясперс, это «потрясение, которое мы долго выносить не можем, от которого мы с облегчением вновь ускользаем, которое мы какие-то мгновения отчасти переживаем перед великими картинами Ван Гога, но и тут долго этого выносить не можем. Это такое потрясение, которое не ведет к ассимиляции чуждого, но толкает нас к преображению в иное соразмерное воплощение»[500]. Возникновение этих впечатлений связано с самой природой философского познания и мировоззрения.
По мнению философа, всякая практика, как и практика духовного бытия, содержит элемент непознаваемости. Психопатологические исследования позволяют определенным образом высветить эту практику, но все же не показывают ее полностью. Такие поиски имеют смысл именно для философского исследования. Но при этом философское мировоззрение не может довольствоваться лишь простым поиском взаимосвязей. «Ему не дано снять вопрос о практическом бытии понятого человека, удовлетворяясь тем, что может быть приемлемо понять, и отказываясь от рассмотрения таких причинных связей, которые не поддаются понимаю, например – между возникновением психического заболевания и творчеством художника»[501], – подчеркивает Ясперс. Только так и никак иначе, по его мнению, может достигаться не поверхностное овладение предметом познания, а «познавание как средство обретения такой точки зрения, с которой можно увидеть и осознать истинные загадки»[502].
Следуя немецкой интеллектуальной традиции (в частности идеям, выдвинутым Шеллингом и Гегелем), в «Общей психопатологии» Ясперс отмечает, что определенную роль в развитии психического заболевания играют дух и душа. Дух, по его мнению, вырастает на психологической почве, но сам не имеет психологической природы, поэтому субстанция объективного духа не подвержена болезни. Тем не менее болезнь отдельного человека может иметь в качестве первопричины то, как именно этот человек участвует в жизни объективного духа и воспроизводит его. Кроме того, нормальные и аномальные события психической жизни оставляют своего рода «осадок» в сфере объективного духа. Несмотря на то, что сам дух не подвержен болезни, его проявления могут быть распознаны в больном человеке следующими путями:
• на основании провалов, т. е. того, что отсутствует – выпадений, нарушений, искажений, всего, что противоречит норме в аспекте, который касается осуществления человеком его долевого участия в жизни духа;
• на основании особого рода творческой продуктивности, которая указывает на болезнь не столько своими результатами, сколько своими источниками;
• на основании того позитивного значения, которое больные сообщают этим провалам и аномалиям[503].
В начальной фазе психического заболевания, по мнению Ясперса, для больного открывается метафизическая глубина. Душа словно расслабляется, и дух прорывается на поверхность, объективируясь в произведениях искусства. Переживание и проживание жизни становится более страстным, аффективным и непредсказуемым. Ясперс пишет: «И вот это демоническое существование, это вечное преодоление и всегдашняя наполненность, это бытие в ближайшем отношении к абсолютному, в блаженстве и трепете и, несмотря на это, в вечном беспокойстве, – совершенно независимо от нас проявляется психозом»[504]. Возможно, предполагает он, это происходит от слишком тесной связи противоположностей друг с другом, при которой ценностно-позитивное всегда должно искупаться соответствующей мерой ценностно-негативного. «Быть может, величайшая глубина метафизического переживания, ощущение абсолютного, священного и благодатного дается в сознании восприятия сверхчувственного лишь тогда, когда душа расслабляется настолько, что после этого остается уже в качестве разрушенной»[505], – отмечает Ясперс.
Этот процесс прорыва, открытия метафизической глубины с особой силой проявляется у исключительных, творческих людей, гениев, заболевших шизофренией. У них шизофренический процесс завладевает духовной экзистенцией, способствуя возникновению различных впечатлений и образов. Ясперс особо подчеркивает, что шизофренический процесс нельзя понимать как обязательную предпосылку творчества или как то, что обусловливает характер и содержание произведений искусства. Творчество, несомненно, является процессом объективации, но объективации не шизофренического мира, а духа. Шизофрения при этом лишь заостряет этот процесс актуализации метафизической глубины. Шизофренический процесс, по Ясперсу, естественно, является фактором, который влияет на творчество, но при этом не придает шизофренического характера самому произведению. Он приводит в пример Бисмарка, который перед выступлением в рейхстаге пил спиртное, поскольку так у него лучше получались речи, но это не придавало его речам алкогольных тонов. Так и шизофрения не может являться условием, специфическим для творчества.
Ясперс отмечает, что в своем непрерывном развертывании больной шизофренией гений создает для себя миры, в которых сам себя разрушает. Он пишет: «Тот факт, что при психическом заболевании возникает творческая активность, естественно истолковать как освобождение неких сил, которые прежде были скованы. Болезнь снимает оковы. Бессознательное начинает играть большую роль, взрывая цивилизационные ограничения. Отсюда и близость к снам, к мифам и к детской психической жизни»[506].
Странно, справедливо отмечает философ, что мы не найдем гениальных шизофреников в Западной Европе до xviii в., поскольку в Средневековье царствовала истерия. Нашему же времени свойственна особая «предрасположенность» к шизофрении, тесная связь с ней. «Взаимоотношения нашего времени и шизофрении совсем иные. В наше время болезнь уже не является коммуникативной средой, но она подготавливает почву для инкарнации отдельных исключительных возможностей»[507], – указывает он. Шизофрения, особенно у гениальных людей, как он предполагает, может иметь позитивную функцию для человечества.
Сегодняшняя ситуация, когда расшатан основной фундамент бытия, требует от нас, на взгляд философа, осознания «последних вопросов» и понимания непосредственного фактического опыта. Ответить на возникающие вопросы невозможно, поскольку, как считает Ясперс, они превышают меру нашего познания. Вот какие вопросы возникают по поводу шизофрении у него самого: «Не может ли в такие времена шизофрения являться условием подлинности в тех областях, где и в не столь развязные времена и без шизофрении могла сохраняться подлинность восприятия и изображения? Не наблюдаем ли мы некие танцы вокруг желаемого, но воплощаемого лишь криком, деланием, насилием, самоодурманиванием и самовзвинчиванием, ложной непосредственностью, слепым стремлением к примитиву и даже враждебностью культуре, – вокруг того, что истинно и до глубины прозрачно в отдельных шизофрениках?»[508] Шизофреники, по мнению философа, являются для нас в настоящее время благом в том случае, если мы видим зов их экзистенции, взгляд в абсолютное, что для нас самих недоступно[509].
Л. Бинсвангер в своем реферате, посвященном отношениям между психопатологией и феноменологией, напомнит о заслугах Ясперса в исследовании «шизофренической атмосферы» и о постулировании им невозможности схватить это шизофреническое целое кроме как в собственном опыте контакта с больным шизофренией: «Ясперс в этом отношении сделал большой шаг вперед, создав психологию мировоззрений („здоровых“), но через это однако и глубже проникнув в сам феномен шизофренического аутизма, нежели это делали до него. Его работа о Стриндберге и Ван Гоге не только лучшая патография, которой мы обладаем, но и межевой камень в психопатологической феноменологии шизофрении»[510].
Но есть и более жесткие оценки этой работы. Профессор Гейдельбергского университета Кристоф Мундт считает, что в этой книге существует противоречие между тем, что заявляет Ясперс как свою исследовательскую позицию, и тем, как он действительно проводит патографическое исследование. Мундт указывает, что Ясперс утверждает, что гений не может подвергаться классическому психиатрическому анализу, а также анализу его существования. Однако сам же анализирует языковые особенности поздних стихотворений Гельдерлина и классифицирует некоторые тексты как выражение речевых симптомов и расстройств мышления. Мундт отмечает, что в каждом предложении излагаемых мыслей Ясперса четко прослеживается установление норм, без которого он не смог бы сделать никаких выводов о болезни Гельдерлина и ее сложном взаимодействии с его языковыми творениями[511].
Тему гениальности и безумия Ясперс продолжает в своей работе «Ницше. Введение в понимание его философствования». Здесь он развивает введенный в «Общей психопатологии» метод понимания, что обозначено даже в подзаголовке работы. Принципам понимания самого Ницше и его философии полностью посвящено «Введение». Пытаясь раскрыть загадку его творчества, Ясперс отмечает: «Чтобы описать картину творчества Ницше, можно прибегнуть к сравнению: дело выглядит так, будто в горах взорвали утес; камни, уже более или менее обработанные, указывают на существование цельного замысла. Но сооружение, ради которого был, по-видимому, осуществлен взрыв, не возведено. ‹…› Ницше как таковой будет понятен лишь в том случае, если мы все сведем воедино, чтобы в многообразии подобных отражений в конечном счете собственным умом действительно постичь изначальные философские движения его существа»[512].
Как мы видим, понимание здесь, как и в психопатологии, представляется методом установления связей и восстановления целостности. Тот метод, который раньше Ясперс использовал для исследования сущности и структуры болезни, он теперь применяет к философу и к его жизни. Выходит, что метод понимания, введенный в психопатологию, не является даже в работах самого мыслителя специфичным именно для нее. Понимание предназначено для исследования целостности душевной жизни, а является ли она «нормальной» или «патологической» в данном случае не имеет значения. Целостность, достигаемая в конце этого пути, не является законченной, косной и жесткой и не означает единственно целостного или единственно истинного. Скорее, здесь целостность внешняя, а не внутренняя, т. е. целостность картины, но не того, что она изображает. «Попытка приписать Ницше целостность, воссозданную наподобие археологической реконструкции, означала бы насилие над ним. ‹…› Никто не увидит в Ницше единства, кроме тех, кто сам его сотворит»[513], – подчеркивает Ясперс.
Исследуя Ницше, считает Ясперс, нужно не классифицировать, а вникнуть в сущность предмета, обратиться к первоистоку, поскольку только так можно восстановить эту целостность. По мнению Ясперса, важно каждое сказанное Ницше слово. Однако слова эти не разнозначны, они образуют как бы иерархию, явствующую из никогда не достижимого целого данной мысли. «Сама интерпретация, – пишет Ясперс, – осуществляется путем соотнесения друг с другом центральных тезисов. За счет этого образуется некое универсально-ориентирующее ядро, которое в процессе дальнейшей интерпретации может сохраняться или изменяться, но всегда подводит чтение к определенному и существенному пониманию путем ответов на уже возникшие вопросы»[514]. У самого Ницше, благодаря такой ориентации на целостность, мы находим критерий для иерархической упорядоченности его суждений по значимости. Если опять обратиться назад, к «Общей психопатологии», то эти принципы интерпретации обнаруживаются в этапах описательного психопатологического исследования, которые полностью схожи с теми, которые Ясперс выделяет в «Ницше».
Рассматриваемая работа относится к разряду патографий Ясперса, поэтому одним из важнейших вопросов является значение болезни Ницше для его философии. «В творчестве Ницше, – пишет Ясперс, – очень часто ставится вопрос о смысле и значении болезни. ‹…› Для понимания Ницше необходимо знать факты, из которых складывалось течение его болезни, четко отличать от этих фактов те или иные возможные их толкования и иметь представление о том, как сам Ницше относится к собственной болезни»[515]. По мнению Ясперса, до 1889 г. Ницше был абсолютно душевно здоров. Скорее можно говорить о перепадах общего телесно-психического состояния, которые имели место на протяжении всей жизни Ницше. И здесь мыслитель прибегает к методу понимающей психологии. Он рассматривает состояние здоровья Ницше с 1880 г., используя хронологическое сравнение и анализируя феномены не сами по себе, а в ракурсе того, являются ли они новыми или уже наблюдались ранее. «Исходной точкой данного изложения является упомянутое общее впечатление, возникающее при строго хронологическом прочтении»[516] – пишет Ясперс. Это общее впечатление и является своеобразной целостностью, выстраиваемой исследователем.
Ясперс подчеркивает, что в случае Ницше вопрос о связи болезни и творчества остается открытым, но его присутствие тем не менее является условием правильного понимания. Следуя этой идее, Ясперс в своем исследовании пытается обнаружить в творчестве философа 1) временные совпадения стиля и характера мышления с переменами в телесной и психической действительности и 2) те явления, которые можно ожидать при органических процессах.
В период с 1881 по 1884 гг. Ясперс фиксирует у Ницше «состояния опыта бытия, в которых оно разверзается подобно ужасной бездне». Как мы помним, именно такие состояния в своей более ранней патографии он называет предвестниками душевного расстройства, его первым, незаметным глазу проявлением. Эти состояния впоследствии дополняются ощущениями внезапной опасности, творческого вдохновения, мистического света и т. д. «В приведенных сообщениях просматривается неразделимое взаимопроникновение духовного, мыслительного творчества Ницше и того опыта, который застигает его внезапно и как бы беспричинно»[517], – пишет Ясперс. Сам он склоняется к диагнозу паралича, но сомневается в нем. Ясперс приходит к выводу, что Ницше воспринимает свою болезнь как симптом своего великого всепобеждающего здоровья, как натуру здорового бытия, она проявляется в его воле к здоровью.
Надо признать патографии Ясперса наиболее удачным для него жанром. Они стоят где-то посередине между его психопатологическими работами и чисто философскими. Именно в них Ясперс реализовывает все свои профессиональные способности клинициста вникать во внутренний мир личности и философское мышление.
Каково же значение Ясперса для развития феноменологической психиатрии, и каковы особенности постановки им философско-клинических проблем? Ясперса часто отделяют от феноменологической психиатрии, рассматривая его не как одного из представителей, а как ее предтечу. Мы не поддерживаем эту точку зрения. Еще раз подчеркнем, что феноменологическая психиатрия как таковая не является школой, а развивается как движение, и поэтому расхождения и независимость в идеях ее представителей допустимы. Проблематика психопатологии Ясперса включается в философско-клиническое пространство феноменологической психиатрии: проблемы соотношения философии и психиатрии, поиск метода проникновения в патологическую феноменальную реальность, ее метаонтическое описание являются общими для всех ее представителей. Поэтому Ясперса можно с полным правом включить в их число.
Проблемы с определением статуса его идей по отношению к феноменологической психиатрии возникают по одной простой причине: при прочтении его ранних работ создается весьма отчетливое ощущение, что говорит он о том же самом, о чем позднее говорили Бинсвангер, Минковски, Гебзаттель, Штраус и др., но говорит как-то иначе. С более отчетливой артикуляцией этого «как-то иначе» и снимаются все вопросы. Все дело в том, что Ясперс уже осуществляет перенос философских идей на почву психиатрической клиники, налицо общность проблематики и сходные стратегии исследования, но его психопатология еще остается психологически ориентированной в отличие от преимущественно экзистенциально-ориентированной феноменологической психиатрии. Это уже отмечалось в параграфе о Дильтее. Сравнивая Ясперса с Дильтеем, Бинсвангер отмечает: «Мы находим у Ясперса тот же ход рассуждений, только применительно к психопатологии. Его „понимающая психология“ в своих задачах подобна описательной психологии Дильтея. И он находит „наилучшие“ психологические данные не в предшествующей научной психологии, а за ее пределами, в сочинениях виднейших философов-эссеистов (у французов и прежде всего у Ницше) и сожалеет, что эти данные нигде не представлены связно и систематически»[518].
Ясперс, если можно так сказать, был первым и последним последовательным дильтееанцем в психопатологии. Структурный анализ Ясперса – это анализ психической структуры; структура Минковски, Штрауса, Гебзаттеля, Бинсвангера – экзистенциальная. Их понимание не предполагает внедрение чужой экзистенции в свою. В этом и заключается разгадка.
Можно сказать, что Ясперс проложил дорогу, ступив на которую, множество исследователей во всем мире попытаются «понять» безумие и дать ему возможность говорить самому, преодолевая многовековое отчуждение.