– Давай поговорим об этом дома, – умоляюще прошептал он, и было непонятно, это предложение или просьба.
Тогда она протянула сверток, из которого виднелась мордашка Энцо, прямо к самому лицу водителя и со злостью проворчала:
– На тебе ответственность, Фредо! Я чуть не отправилась на тот свет, рожая наших детей, и ты обязан подумать об их будущем!
Фредо медленно качнул головой, опустив под очками глаза. Старший родился с серьезными осложнениями, а младший просто драматически. Прошло два дня, прежде чем роженицу и ребенка объявили вне опасности, и только тогда Фредо помчался в офис учета населения, чтобы заявить о рождении Энцо.
Он вздрогнул при воспоминании о тех моментах, которые отпечатались в памяти длинной, тоскливой и тревожной складкой, и вдруг почувствовал острое желание увидеть детей. Дино трусил рядом с автомобилем, умоляя посадить его в кабину. Фредо улыбнулся ему и полным нежности взглядом посмотрел на малыша. Разбуженный шумом, тот комментировал ссору родителей на своем детском языке.
– Если ты вырвал кусок хлеба у детей ради своих капризов, клянусь, я выцарапаю тебе глаза, – снова принялась за свое Джиза.
Фредо очень захотелось нажать на газ, но он высунулся в окошко и тихо сказал:
– Все траты взял на себя Леонид. Клянусь, мое сокровище.
– Надеюсь, что это не вранье, – угрожающе произнесла она и прибавила уже на октаву ниже: – Я поверю тебе, только когда увижу счета в банке.
– И подари мне, пожалуйста, улыбку, красавица! – привел ее в замешательство Фредо. – Твой муж – первый автомобилист в нашем городе! Ты не думаешь, что когда-нибудь наши дети будут этим гордиться?
Джиза посмотрела на людей, аплодировавших, стоя под навесом, и вдруг почувствовала, как давит на нее груз объяснений, которые в ближайшем будущем придется найти.
– Об этом будут говорить месяцами, – выдохнула она. – Об этом узнают даже в Марано.
– О господи! – вдруг крикнул Леонид, схватив друга за плечо. – Эта бестия взбесилась!
Водитель увидел, что справа, шагах в двадцати от автомобиля, какой-то деревенский парень в плаще с капюшоном и кожаных гамашах пытается удержать в узде вороного коня.
– Джиза, скорее! – приказал Фредо. – Уведи детей в безопасное место!
Пока она перетаскивала мальчишек под колоннаду, он энергично нажимал на клаксон, подавая сигнал тревоги.
Услышав этот призыв, конь отчаянно заржал и окончательно вышел из повиновения, словно признал в надвигавшемся на него автомобиле смертельного врага, хищника. Он брыкался изо всех сил, высекая подковами искры из мостовой, и, несмотря на то что на помощь к его хозяину пришли карабинеры, собрался с силами и всех с себя стряхнул.
Леонид бросил на Фредо отчаянный взгляд. Остановиться на глазах у всей толпы было бы невыносимым поражением.
– Машина все равно впереди! – услышала Джиза, и вороной, дойдя до крайней степени возбуждения, взвился на дыбы.
– Никакая узда не удержит неукротимый бег прогресса!
Водитель переключил передачу, автомобиль хрипло кашлянул и набрал скорость. Теперь, потрескивая, он несся к Болонским Воротам, и толпа болельщиков уже не могла за ним угнаться.
– Папа догоняет коня! – крикнул Дино, и Джиза вдруг заметила, что завернутый в одеяльце ребенок у нее на руках тоже во все глаза таращится на эту необычайную сцену.
– Тише, Энцино, все хорошо, – приговаривала она, легонько покачивая его, как всегда, когда он начинал плакать. Но малыш и не собирался плакать, наоборот, все это вместе его словно гипнотизировало: усилия людей усмирить взбешенного скакуна, напряжение мощных мышц под иссиня-черной шкурой, когда тот снова взвился на дыбы, и еще громкие крики, поднимавшиеся вокруг, гудки клаксона и сильная дрожь, пробегавшая по телу матери… Наконец Фредо широким поворотом, едва не задев защитные тумбы ворот, мастерски вывел автомобиль из опасной ситуации.
Когда своими глазами увидел что-то необыкновенное, тебе уже нет нужды это необыкновенное изобретать: это было так, и никак иначе. Именно так, дамы и господа, холодным вечером 1899 года автомобиль и конь впервые явились Энцо Феррари.
IБуффало Билл1906 год
К восьми годам Энцо уже мог рассчитывать на немногие, но надежные свидетельства достоверности.
Ему придавали уверенности неизменная смена времен года, дружба и поддержка веснушчатого Обердана из третьего «Б» класса начальной школы и тот факт, что только три живых создания обладали способностью читать его мысли: родители и гигантский дог Дик, член их семьи.
Мама Джиза без труда угадывала его настроение и доказывала свой талант каждое утро.
Едва только семичасовой колокол вступал в контрапункт с утренней суетой в мастерской отца, он выходил из спальни, которую разделял с братом, и спускался вниз по ступенькам из розового мрамора. Еще полусонный, он держался за кованые железные перила, кончавшиеся грациозным гребешком, и был уверен, что увидит мать, занятую приготовлением завтрака.
– Бьюсь об заклад, что сегодня ты спал хорошо, – безошибочно угадывала она, увидев его на первом этаже.
А бывало и так:
– Сдается мне, что сегодня ты бы предпочел поваляться в постели, мой ослик.
Или так:
– О, горе нам, нынче ты встал не с той ноги.
И, что еще более удивительно, Джизе было достаточно видеть, как он возвращается домой к обеду, чтобы точно знать, как прошел его школьный день.
На этом специфическом поле действия необычайные способности матери конкурировали с еще более загадочными способностями верного Дика.
Великолепный дог со сверкающей шерстью цвета воронова крыла со стальным отливом базировался в сарае, в просторной деревянной будке. Его подстилка находилась возле старой двуколки с облупленными оглоблями, на которой уже никто не ездил, с детскими велосипедами и драгоценным лазурным автомобилем. Леонид, уже перешедший на роскошную «Торпеду» с закрытыми боками, уступил его другу с большой скидкой.
Царство Дика простиралось от двора, где возвышалась конструкция в виде буквы L, включавшая в себя обиталище семьи, на два этажа выше остального здания, и длинный флигель, на котором выделялись крупные черные буквы на белом фоне:
МЕХАНИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ АЛЬФРЕДО ФЕРРАРИ
К часу дня Дик уже знал, что пора идти к зданию начальной школы. Он толкал калитку в глубине двора, шел по тропинке, которая огибала пустырь, где в качестве пограничного столба с соседским участком возвышалась старая башня ледяного склада, и в гордом одиночестве выходил на городскую улицу.
Проходя по центральному кварталу Крочетта, он сохранял благородную невозмутимость и не обращал внимания на выходки подружейных псов и истеричный лай мелких шавок, которые в ужасе признавали за ним некую божественность, и усаживался точно напротив выхода из начальной школы.
Когда звонок оповещал появление служителя, а вслед за ним целой ребячьей толпы, Дик вскакивал на четыре лапы, бешено размахивая хвостом. Дети его гладили и ласкали, но его доброе расположение превращалось в настоящую радость, только когда на пороге появлялся Энцо, а за ним Дино, который учился в пятом классе и был первым учеником.
Энцо таковым никогда не был, разве что в тех случаях, когда в сочинении позволял себе открывать свои самые сокровенные мысли. И тут учитель заставлял его читать сочинение перед всеми, и в результате он сгорал от стыда, хотя и хорошо держался.
В истории и географии он еще как-то выкручивался, а вот арифметические выражения и геометрические теоремы у него в голове не задерживались. И с естественными науками была просто беда, до такой степени, что учитель постоянно спрашивал его, как могло случиться, что рядом с таким умницей, как его старший брат, вырос такой остолоп.
После этих нахлобучек он ходил мрачный, и Дик это сразу замечал. В такие дни со старшим он держался подчеркнуто надменно, а вся его собачья нежность доставалась исключительно Энцо.
Их отец был из тех, кому редко доводилось демонстрировать собственное превосходство, поскольку большую часть времени он был занят магией другого рода. Фамилия, которую они носили, была в городе самой распространенной, но их семье особенно соответствовала. Фредо Феррари[2] с детства увлекался работами с железом, превращая инертную материю в перила, решетки и поручни, которыми украшал лестницы своего дома. С тех пор как обзавелся собственной мастерской, он специализировался на создании навесов для железнодорожных станций, тонких стильных колонн с коринфскими капителями и кровель с элегантными бортиками из железных кружев.
Этой работой он гордился и утверждал, что со времен античности мастера обработки металлов ценились очень высоко. Чтобы доказать это сыновьям, он однажды повел их в Дуомо и предложил внимательно вглядеться в барельефы Княжеской двери. Среди тех, что ее обрамляли, выделялась фигура кузнеца за работой, а значит, сомнений на этот счет быть не должно.
К сорока пяти годам, хотя голова его облысела, а борода начала седеть, Фредо продолжал жить в том ритме, в каком жил, когда был простым подмастерьем. Он вставал с зарей, пока сыновья еще спали, съедал завтрак из крутого яйца и нескольких галет и ровно в половине седьмого заводил паровой двигатель, от которого работали токарные и фрезеровочные станки в мастерской.
Обедал он вместе с рабочими перед возвращением сыновей из школы, и поэтому у мальчишек сложилось впечатление, что отец безвылазно сидит в мастерской до захода солнца. Возвращался он такой усталый, что сил хватало только на то, чтобы как следует помыться и просмотреть новости в газете. Ужин проходил в тяжелом молчании, и достаточно было любой мелочи, чтобы они с Джизой затеяли перепалку, и эти словесные битвы обычно начинались тем, что они поочередно упрекали друг друга, а под конец доставалось всем отпрыскам уважаемых фамилий города.
Она попрекала его тем, что он не был настоящим моденцем, как всегда утверждал, а происходил из семьи колбасника из долины.