Энцо и Дино сначала развлекались тем, что пугали беднягу Дика, прыгая перед ним в карнавальных костюмах и держа наготове пищалки-языки, которые выскакивали с пронзительным визгом, стоило в них подуть. Потом во дворе появилась мама в красивом пальто, забрала обоих, и после затруднительного дефиле по мастерской все отправились в центр города.
Пройдя до конца своей улицы, они свернули налево, с осторожностью миновали железнодорожный переезд и вышли на площадь Городской Заставы, на магический порог, перешагнув который, входишь внутрь периметра древних стен.
– Счастлив тот, кто живет здесь, вдали от нашей вони, – сказала Джиза, когда они поднимались по широкому проспекту Виктора Эммануила II.
Ей поднимали настроение фасады дворцов и ряды домов, выкрашенных в охряные, ореховые и розовые тона, чугунные приспособления для чистки обуви возле подъездов и газовые фонари на площадях.
– А вот улица, по которой Диди на будущий год будет ходить в гимназию, – с довольным видом объявила она, потрепав по затылку Энцо, и прибавила: – Смотри не провали экзамены, ослик, скоро это и тебя коснется.
Проспект кончился перед громадой Герцогского Дворца с тремя крепостными башнями, который до объединения Италии был оплотом власти городской аристократии, а теперь в нем размещалась Военная школа. Они обошли дворец по линии трамвая на конной тяге и вышли на мощенную брусчаткой площадь, где возвышался памятник Чиро Менотти.
Их всегда изумляла необыкновенная квадратная борода патриота и его завернутые по моде прошлого века брюки. На этот раз Дино, казалось, был покорен.
– На будущий год я оденусь, как он, – неожиданно заявил мальчик.
– Почему? – спросила Джиза, ведя сыновей по мостовой плавного спуска улицы Фарини. – Тебе очень идет костюм Арлекина.
– Потому что он – герой, а Арлекин – шут, – заявил старший, и Энцо нашел его высказывание безукоризненным.
– Я тоже хочу одеться героем, – поспешил он известить всех.
Пока он предвкушал свое новое достоинство, их настигли звуки горнов и смех.
В гуще музыки и запахов этого праздника, не похожего на другие, оба брата получили на полдник хворост, посыпанный сахарной пудрой, и сладкие пельмени со сливками. А потом они смотрели кукольное представление: несмотря на свой громкий голос, дьявол исполнял роль дурака, и все дружно смеялись, когда Сандроне побил его палкой.
Около трех часов на улице появился целый караван повозок с ряжеными, которые тащили пары старых кляч, рыжих коров и быков, впряженных в плуги. Арлекины кидали в повозки летучие звезды и кинзу и соревновались, кто соберет больше конфет, которые пригоршнями бросали с повозок ряженые.
Для Энцо в этой веренице персонажей, совсем не похожих на самих себя, таилось нечто грандиозное и тревожное. А что, если в самом конце праздника все римские легионеры в картонных шлемах, коломбины и пульчинеллы возьмут и откажутся снять карнавальные костюмы и еще на целый год останутся в мире громких криков, всяких чудачеств и воплей?
К этой мысли он возвращался все следующие недели, когда пост расставил все по своим местам, на глаз отделяя больших от маленьких, здоровых от сумасшедших, синьоров в начищенных туфлях от крестьян в двуколках, подошвы, заляпанные грязью, и глаза, широко распахнутые навстречу всем городским чудесам.
«Merz, marzoum, tri cativ e un bòun»[4], как говорили взрослые, «В марте на один хороший день приходятся три плохих». Но в тот год уже в середине месяца подул теплый, ароматный весенний бриз.
В субботу после обеда Джиза опять взяла мальчишек с собой в центр города, но оказалось, что все безумие карнавала улетучилось бесследно.
Матери надо было в парикмахерскую на площади Свободы. Эта полная воздуха и света площадь простиралась до самых стен синагоги, построенной в неоклассическом стиле. Сопровождать маму к парикмахеру была скука смертная, и они уговорили ее отпустить их на часок в город. Она согласилась при условии, что они не будут терять из виду Гирландину, пить воду из общественных фонтанчиков, этих разносчиков заразы, и не станут даже разговаривать с цыганами.
Оказавшись на свободе, они отправились на Пьяцца Гранде, Главную Площадь, чтобы устроить соревнование, кто увидит больше интересных персонажей. Возле античной статуи Энцо обнаружил капитана Военной школы с черной повязкой на глазу, как у пирата. Первое очко в его пользу.
Игра обещала быть интересной. Потом появилась пожилая дама, затянутая в одежду, достойную викинга. Ее шуба была сшита из трех лисьих шкур с болтающимися лапами, а их головы глядели на все остекленелыми глазами. Братья повздорили, кто первый увидел даму.
– Ты жульничаешь! – заявил Дино, который знал слова, что были потяжелее камня. – Сожалею, но это вопрос принципа: если ты не признаешь, что проиграл, то я больше не играю!
– Вот ты и получаешься жулик! – запротестовал Энцо. – Я ее первый увидел!
– Как хочешь, – снизошел до брата Дино и с высокомерным видом сложил руки на груди. – Но учти, я так тоже не играю.
– Обманщик! Жила! – обиделся Энцо и, видя, что Дино своих позиций сдавать не собирается, пригрозил: – Раз ты так, то ты мне больше не брат!
– Вместо того чтобы говорить всякие пакости, ты лучше сюда посмотри, – встряхнул его старший брат, и он застыл, оказавшись лицом к лицу с самыми странными существами, когда-либо появлявшимися на улице Кастелларо. Двое краснокожих, с лицами, раскрашенными в цвета войны, с воткнутыми в волосы перьями шли им навстречу, топая мокасинами по мостовой.
Появление двух сынов прерий в центре Модены не прошло незамеченным: из окон за ними наблюдали изумленные женщины, а стайка ребятишек шла за ними следом, держась на почтительном расстоянии, поближе к стенам домов.
Энцо замер, не зная, спрятаться за спиной старшего брата или удирать. А «индейцы» подняли руки в знак приветствия и крикнули «Augh!», что означает «Приветствуем вас!».
– Это цивилизованные краснокожие, дурачок, – уверенно сказал Дино, – и нет никаких причин наделать в штаны со страху.
Дино оказался прав. В этой парочке не было ничего пугающего. Оставалось только понять, кто они: участники карнавала, упрямо не желающие возвращаться к действительности, или настоящие американские индейцы, прибывшие с визитом в Старый Свет. Чтобы прояснить этот вопрос, они провожали индейцев до середины площади, где их появление вызвало настоящее светопреставление.
– Приветствуем вас, жители Модены! Мы приехать с миром белый человек! – обратился к народу тот, что был покрепче и потолще.
Он тряхнул гривой блестящих косичек и объявил группе смельчаков, собравшихся вокруг:
– Не пропустить большой событие!
– Быстро идти в город Дикий Запад Шоу, Великий Цирк Америка полковник Буффало Билл! – заверил публику второй, который раскатывал «р», как раскатывают его жители Пармы.
– Суббота шестое апреля на ипподром. Билеты трибуна десять лир, дети и военные четыре лиры. Я все говорить, Augh!
Некоторые утверждали, что все это театральная постановка, чтобы завлечь дураков, устроенная вполне в американском духе. А ее автор – один из так называемых «пионеров», теперь превратившийся в настоящую старую перечницу. Но газеты настаивали на противоположном: «Буффало Билл – это не герой грошового романа, – провозглашала одна из статей в „Панаро“. – Он – один из последних представителей тех ловких завоевателей, тех отважных людей, что открыли цивилизованному миру бескрайние прерии Соединенных Штатов».
В школе только об этом и говорили, и когда Энцо узнал, что веснушчатый Обердан уже позаботился о билете на трибуну, то сразу начал бредить этим представлением.
Чтобы попасть на самое удивительное из зрелищ, когда-либо привезенных в Модену, он был согласен на все, и даже пообещал никогда не ссориться с Дино и отлично учиться. Но родители пока не соглашались.
За три дня до представления из Болоньи прибыл целый эшелон вагонов, выкрашенных в белое с золотом. Из них вышел авангард многочисленной труппы Буффало Билла: вооруженные грабители в синих куртках, воины племени сиу в военных головных повязках и их полные достоинства скво.
По городу пошли слухи, что билеты уже кончились, но в тот же вечер за ужином мальчишки обнаружили два билета у себя под тарелками.
– Пойдем только мы, мужчины, – с довольным видом объявил Фредо, пока сыновья осматривали и вертели в руках заветные билеты.
– А мама? – спросил Дино, покосившись на мать, которая стояла, отвернувшись от стола, и доставала из печи большую глиняную миску со скромным ужином.
Отец строго на него взглянул и, потирая потемневшие от работы с металлом руки, огляделся вокруг, словно примериваясь, в какую сторону будет удобнее сбежать.
– Там будут и настоящие краснокожие, дикие и кровожадные, которые истребили много белых. Вы же знаете, что ваша мама не выносит сильных эмоций.
Вот тут он мог быть и прав. Джизу единственный раз удалось уговорить сесть в автомобиль рядом с мужем, когда делали замеры скорости, и она под всеобщий хохот выскочила оттуда в приступе, очень похожем на морскую болезнь. Едва ступив на землю, она начала ругать мужа и обвинять его, что он хотел ее убить.
– Конечно, я бы охотно пошла на представление Буффало Билла, – сказала она, осторожно вытаскивая из печи миску с вареным мясом и картошкой.
– Вора и мерзавца! – взорвался Фредо. – Я же тебе предлагал вчера взять билеты на всех, но ты не захотела!
– Я просто хотела сказать, что этот цирк обойдется очень дорого, – уточнила Джиза, поставив миску на разделочную доску в середине стола. – Но если вы решили, что поход туда будет только для мужчин, я не настаиваю.
Фредо взглянул на нее, явно чувствуя себя неловко.
– Я думал, так будет лучше, – начал он оправдываться, – ты ведь знаешь, насколько ты подвержена эмоциям, насколько возбудима… – Но это прозвучало уже без всякой убежденности.
– Возбудима… – с насмешкой повторила Джиза. – А давай расскажем мальчикам про водяного ужа?