Опять туда — к холмам своим пробрался,
Где был всё время сердцем и умом.
Он шёл и беспрестанно озирался,
Не видно ль Мензолы — искал кругом.
И помогла Амурова наука:
Он от неё стоит — на выстрел лука.
XCIX
He он, она увидела сначала —
И полем тотчас в ужасе спешит.
Тут он услышал, как она кричала,
Взглянул — она взывает и бежит,
И мысль его как светом осияла:
«Ведь это — Мензола!» Он вслед летит,
Её зовет и молит, именуя:
«Постой, постой, тебя ведь так люблю я![22]
С
О девушка прекрасная! Мгновенье!
Ведь без тебя не мил мне белый свет.
Давно терплю я от тебя мученье,
Мне день и ночь покоя больше нет.
Не смерть несу тебе, моё стремленье
Тебе вослед, — не предвещает бед.
Амур один меня к тебе кидает,
Зло иль вражда тебе не угрожает.
CI
Тебя не так преследовать хочу я,
Как коршун куропаточку когтит
Или как волк, свирепо торжествуя,
За бедною овечкою спешит, —
Но любящей душой тебя милуя,
Что красоту твою всех выше чтит.
В тебе моя надежда и желанье,
И было бы моим твоё страданье.
СII
Коль подождёшь меня, клянусь богами,
О Мензола прекрасная, тебе,
Что я желаю брака между нами
И счастие любви найду себе,
Всё мыслимое здесь под небесами,
Тебе вручённой вверившись судьбе.
Ты, ты меня ведёшь, мной обладаешь,
Ты жизнью всей моей повелеваешь.
CIII
И вот — зачем, жестокая, желаешь
Причиной быть погибели моей?
Неблагодарностью ли отвечаешь
Любви моей, которой нет сильней?
Иль за любовь мою мне смерти чаешь —
И будь она наградой мне твоей?
А не любил бы я? Ты как бы мстила?
Жесточе б ведь со мной не поступила!
CIV
Коль убежишь, ты будешь беспощадней
Медведицы, где медвежата с ней,
И горше желчи; жёстче, безотрадней
Холодных, твёрдых мраморных камней.
Коль подождёшь — и мёду ты усладней,
И винных лоз нежнее и хмельней,
И солнца миловидней красотою
Умильной, кроткой, ласково-простою.[23]
CV
Но вижу — тщетны все мои моленья.
Словам моим не внемлешь и молчишь.
Ко мне, рабу, не хочешь снисхожденья
И даже глаз назад не обратишь;
Но, как стрела, исполнена стремленья,
В дремучие леса свои спешишь,
На скалы ты взбираешься в тревоге —
Пусть камни, тёрны уязвляют ноги.
CVI
Но раз ты убегаешь, непреклонна,
Любимая, как это вижу я,
И в этом — весь ответ мольбе влюблённой,
И дальше — хуже ненависть твоя, —
Да уравняются все горы, склоны, —
О том к Юпитеру мольба моя, —
Да будет вся равнина с далью всею
Ровней и ниже под ногой твоею.
CVII
Вас призываю, боги, что живёте
В тенистых этих долах и лесах, —
Коль вам любезность ведома, — к заботе
О милых, нежных, маленьких ногах
Вот этой нимфы, — вы не преминете
Все камни, тёрны, сучья на путях
Прелестных ножек превратить в лужочки
И в тоненькие травки и цветочки.
CVIII
А я отныне следом за тобою
Уж не пойду; куда идёшь — иди;
С моим несчастием, с моей тоскою
Останусь без исхода впереди.
Мне ждать недолго вечного покоя:
Исходит сердце кровью тут, в груди.
Всё ты: ведь твой огонь его терзает,
Жизнь с каждою минутой исчезает».
CIX
А нимфа не бежала, а летела.
Высоко полы платья подняла,
Чтобы предаться бегу уж всецело,
Их зá пояс заткнула как могла, —
Так что сверх поножей открыто, смело
Вся стройная нога видна была
И, как освобождённые из плена,
Пленительные белые колена.
CX
С копьём в деснице вон она мелькнула,
Вдаль отбежать успев крутым путём,
И, обернувшись, гневная, взглянула,
В испуге вспыхнув пурпурным огнём —
И крепкою рукой в него метнула,
Чтоб насмерть Африко сразить копьём.
И уж сразила б, если б не случилось,
Что прежде в крепкий дуб оно вонзилось.
CXI
Копьё, взрезая воздух, засвистело —
Она, на миг отдавшись забытью,
В лицо его впилась: ведь он всецело,
Казалось, ощутил себя в раю, —
Ни удержать, ни скрыть уж не сумела
Раскаянье и жалость всю свою,
Кричит в безумье: «Берегись, несчастный!
От смерти как спасу тебя ужасной?»
CXII
В четырёхгранной этой стали сила
Такая напряжённая была,
Что мощный дуб насквозь она пронзила,
Как будто льдину слабую прожгла.
А толст был дуб: обхвата б не хватило
Мужского, чтоб сойтись вокруг ствола.
Расселся он; почти что погрузилось
В него всё древко — и остановилось.
CXIII
А Мензолу тут радость осияла,
Что невредим был юноша: связал
Уже Амур ей сердце, вынул жало
Жестокости и злую мысль изъял.
Хоть ждать его и миг не пожелала, —
О, ни за что! — Иль чтоб возможен стал
С ним разговор — о, нет! — Но просто рада:
Его сетей бояться уж не надо.
CXIV
И снова нимфа дальше побежала,
Что было сил: ведь он за ней спешил,
И всё она по-прежнему внимала,
Как следом он и плакал, и молил;
Пещер и скал немало миновала,
И позади уж он далёко был,
Когда она, взобравшись на вершину,
Не мнила, что спаслась и вполовину.
CXV
Но вниз она с стремительностью вящей
Спешит с горы по склону. Как стена
Стоял здесь лес, сплетён дремучей чащей
Непроницаемой. И не слышна,
Лесною вольной птицей настоящей,
Бесшумно затаилась тут она;
Маститый дуб шатром пышно-зелёным
Здесь нимфу осенил, над ней склонённым.
CXVI[24]
Поговорим об Африко. Мгновенье,
Как нимфа бросила в него копьё,
Смутился он. Но слышит в изумленье
Он крики: «Берегись!» — и вид её,
Весь — состраданье, и к нему движенье,
И пламень глаз явили ясно, чьё
Кто сердце вдруг сразил. И с новой силой,
И с новой жаждой он бежит за милой.
CXVII
Как головня погаснуть уж готова
И тлеет только искоркой одной,
Но вздоха ветра, мощно излитого,
Достаточно — и с силою иной,
Сильнейшей во сто крат[25], пылает снова, —
Так Африко, почуяв новый зной,
Лишь возглас жалостный над ним раздался,
Всё пламенней, всё жарче разгорался.
CXVIII
Он закричал: «Юпитер, видно, хочет,
Раз хочешь ты, чтоб пал здесь мёртвым я;
Твою надежду тотчас он упрочит
Всей силою стального острия,
Что сердце мне пронзит и кровь источит,
Пройдя всю грудь насквозь. Вина — твоя.
А мне — восторг: покончить с жизнью сею
В горении любви — рукой твоею!»
CXIX[26]
Едва лишь Африко закончил слово,
Как на вершину Мензола взошла,
И ясно он её увидел снова;
Она сошла, — её сокрыла мгла,
И тотчас он почуял много злого:
Меж них долина длинная легла, —
И крепко не на шутку он боялся,
Чтоб след её совсем не затерялся.
СХХ
И он с трудом вершины достигает
И тщетно взорами её следит.
И как охотник часто поступает,
Чуть птица снимется и улетит
И из виду её он потеряет:
Лицо поднявши, ротозей глядит;
Бежит туда-сюда, стоит на месте,
И, как в беспамятстве, всё это вместе, —
CXXI
Так Африко её с своей вершины,
Подняв высоко голову, следит.
Лоб трёт себе руками без причины,
Свою фортуну злостную хулит
За все её бесчисленные вины.
И к лесу он дремучему спешит,
И вновь назад; бормочет: «Что за чудо!
Нет, вон туда пошла она отсюда».
CXXII
И тотчас он туда бегом пускался —
Уж где бы ни было её сыскать, —
И снова, не увидев, возвращался,
С отчаяньем в душе бежал опять
И, отбежав немного, вновь решался