В шесть часов Би достала из шкафа три бокала и открыла бутылку вина, которое порекомендовал Грег.
— Зажги, пожалуйста, свечи.
Я пошла за спичками, вспоминая, как проходили ужины в доме Би, когда я была маленькой. Би всегда ставила на стол свечи.
«Достойный ужин следует подавать при свечах», — сказала она нам с сестрой много лет назад.
Я подумала, что это очень элегантно, и, вернувшись домой, попросила маму установить такой же обычай и в нашей семье, но она отказалась.
«Свечи зажигают только на день рождения, — сказала мама, — а оно бывает раз в году».
— Великолепно, — заметила Би, придирчиво оглядев стол.
Она взяла выбранную Грегом бутылку, внимательно изучила этикетку и одобрительно кивнула. Пока она резала большим мясницким ножом лук-порей, я села за стол.
— Би, я все думаю о Джеке и твоих словах. Что между вами произошло?
Она озадаченно посмотрела на меня, потом вдруг уронила нож и схватилась за руку.
— Черт, порезалась!
Я бросилась к ней.
— Ох, Би, прости!
— Ничего, я сама виновата. Руки старые, не слушаются.
— Давай я порежу, — предложила я и отправила Би за стол.
Она забинтовала палец, а я порезала порей и помешала ризотто, вдыхая соблазнительный аромат, который поднимался из кастрюли.
— Би, я никак не пойму, что…
Услышав у входной двери шаги Эвелин, я замолчала.
— Привет, девочки! — весело сказала она, заходя на кухню.
Эвелин принесла еще одну бутылку вина и букет фиолетовой сирени, бережно завернутый в упаковочную бумагу и перевязанный шпагатом.
— Изумительные цветы, — улыбнулась Би. — Где только ты их раздобыла в это время года?
— У себя в саду, — ответила Эвелин таким тоном, словно Би спросила, какого цвета небо. — Моя сирень всегда цветет раньше твоей.
В ее словах чувствовался дух приятельского соперничества, которое способна вынести только дружба длиной в шестьдесят с лишним лет. Би смешала коктейль для Эвелин — что-то с бурбоном — и велела нам подождать в гостиной, пока сама она не закончит готовить.
— Твоя тетя — это нечто, — заметила Эвелин, убедившись, что Би нас не слышит.
— Человек-легенда, — улыбнулась я.
— Точно, — кивнула Эвелин.
Лед в ее бокале негромко позвякивал, то ли от того, что она делала это нарочно, то ли от того, что у нее тряслись руки.
— Я хотела ей кое в чем признаться, — сказала Эвелин, поворачиваясь ко мне.
Она говорила обыденно, словно обсуждала покупку машины или поездку на отдых, но в ее глазах блеснули слезы.
— Когда я шла сюда, то думала, вот приду и все расскажу, а потом увидела, как у вас хорошо, и решила не портить такой замечательный вечер.
— О чем это вы? — озадаченно спросила я.
Эвелин помолчала.
— У меня рак. В последней стадии.
Ее тихий голос звучал ровно и без надрыва, так обычно говорят о простуде.
— Мне осталось жить месяц, может, меньше. Я знаю довольно давно, с Рождества, но никак не решусь сказать Би. Наверное, втайне надеюсь, что ей будет легче, если она узнает об этом только после моей смерти.
— Господи, Эвелин!.. — Я взяла ее за руку. — Почему вы считаете, что Би предпочтет не знать о вашей болезни? Она вас любит.
Эвелин вздохнула.
— Да, она бы выбрала правду. Но я не хочу, чтобы нашу дружбу омрачали разговоры о смерти, ведь у нас почти не осталось времени. Лучше буду пить виски, играть в бридж и, как обычно, подтрунивать над Би.
Я кивнула. Не могу сказать, что согласилась с решением Эвелин, но я ее понимала.
— Прости, не стоило грузить тебя своими проблемами.
— А я не против. Честно говоря, надоело говорить только о своих.
Эвелин отпила из бокала и глубоко вздохнула.
— Как бы ты поступила на моем месте? Сказала бы лучшей подруге правду, испортив последние совместные дни, или продолжала бы жить как обычно до самой смерти?
— Я бы призналась, но исключительно из эгоистических побуждений. Мне потребовалась бы дружеская поддержка. Но вы такая сильная! — сказала я, чувствуя комок в горле. — Я восхищаюсь вашей силой.
Эвелин придвинулась ближе.
— Глупости, какая там сила, я переношу боль хуже четырехлетнего ребенка.
Она усмехнулась, а потом прошептала:
— Давай-ка лучше посплетничаем. Что бы ты хотела узнать о своей тете?
В мозгу промелькнуло множество вопросов, однако я остановилась на самой интересной теме: таинственном дневнике, который нашла в тумбочке.
— Ну, есть один секрет, — протянула я и замолчала, пытаясь определить местонахождение Би. Судя по громыханию сковородок, она все еще была на кухне.
— Какой же, детка?
— В общем, сегодня в тумбочке я нашла красную бархатную тетрадку, чей-то дневник. Очень старый, датирован сорок третьим годом. Я не удержалась, начала читать первую страницу и не могла оторваться.
На долю секунды мне показалось, что в глазах Эвелин промелькнула тень воспоминания.
— Я все думаю, кто автор дневника? Может, Би? — прошептала я. — Хотя, насколько мне известно, она никогда не занималась писательством. Со мной-то она бы поделилась, учитывая мою профессию.
Эвелин поставила бокал.
— Что там еще было, в этом дневнике? Сколько ты уже прочитала?
— Только первую страницу, но знаю, что главную героиню зовут Эстер. — Немного помолчав, я продолжила: — Там еще есть Эллиот и …
Эвелин торопливо закрыла мне рот ладонью.
— Не говори Би. По крайней мере, не сейчас.
Мне вдруг пришло в голову, что дневник мог быть наброском романа, который так и остался ненаписанным. Одному богу известно, сколько черновиков исписала я сама, пока мою книгу не опубликовали. Однако к чему такая анонимность? Непонятно.
— Эвелин, чей это дневник?
Темные круги под глазами Эвелин выделялись резче, чем днем, когда я встретила ее на рынке. Она встала, глубоко вздохнула и взяла с каминной полки засушенную морскую звезду.
— Загадочные создания эти морские звезды, не находишь? Такие хрупкие, ни единой косточки, но в то же время подвижные и цепкие. Яркие. Легко приспосабливаются. Живучие. Ты знаешь, что, если у морской звезды оторвать щупальце, она отрастит новое?
Она положила звезду на место.
— Твоя бабушка обожала морских звезд и море тоже очень любила. — Эвелин усмехнулась про себя. — Она много времени проводила на берегу, собирала обкатанные морем стеклышки и придумывала истории о жизни крабьих семейств под скалами.
— Странно. Мне всегда казалось, что бабушка терпеть не могла залив. Разве не из-за него они с дедушкой переехали в Ричланд? Вроде как морской воздух не подходил для ее носовых пазух?
— Прости, что-то я увлеклась воспоминаниями. — Эвелин села и повернулась ко мне. — Теперь о дневнике. Похоже, он неспроста попал в твои руки. Прочитай его. Это очень важно, потом поймешь почему.
Я глубоко вздохнула.
— Жаль, что сейчас ничего не понятно.
— Я и так наговорила лишнего. Не мне обсуждать эту историю, но ты должна ее знать. Продолжай читать и найдешь ответы.
На долю секунды лицо Эвелин затуманилось, словно она мысленно вернулась в тот год, когда началась история Эстер и Эллиота.
— А как же Би? Я не смогу читать втайне от нее.
— Нам приходится защищать любимых людей.
Я смущенно покачала головой.
— Не представляю, чем может навредить ей этот дневник.
Эвелин на миг закрыла глаза.
— Давно я не думала о том, что тогда случилось, и, поверь, когда-то эта мрачная история всех нас тяготила. Но время лечит все раны. Честно говоря, я полагала, что эти страницы навсегда исчезли, уничтожены, хотя в глубине души надеялась — в нужный час они появятся.
Она немного помолчала.
— В какой комнате ты поселилась?
Я махнула в сторону коридора.
— В розовой.
Эвелин кивнула.
— Понятно. Продолжай читать дневник. Ты сама поймешь, когда наступит время поговорить с Би. Будь к ней добра.
В комнату вошла Би с дымящимся блюдом.
— Девочки, ужин готов. Еще у меня есть бутылочка местного белого вина, подставляйте бокалы!
Спать я пошла около полуночи — Би и Эвелин рассказывали о своих эскападах, и я увлеклась. Однажды они сбежали с урока французского, чтобы распить бутылку джина с двумя парнями из футбольной команды. В другой раз стащили брюки у весьма симпатичного учителя математики, когда тот купался в пруду. Глядя на их искреннюю, проверенную временем дружбу, я невольно вспомнила Аннабель. Мне не хватало наших ежедневных — частенько по два раза на дню! — бесед, даже ее подначек, порой довольно язвительных.
Взбив подушку, я залезла в постель, но уже через пару секунд рылась в чемодане, разыскивая маленькую картину, которую привезла из Нью-Йорка. Она обнаружилась под свитером. Я достала ее и принялась разглядывать. Двое на холсте смотрелись совершенно естественно; казалось, они созданы друг для друга. В композиции было что-то очень гармоничное: соединенные руки, череда набегающих на берег волн, флюгер под порывами ветра. «Что скажет Би, когда вновь увидит этот холст?» Он стал окном в дальний уголок ее мира, о котором я почти ничего не знала. Я обернула картину свитером и спрятала в чемодан.
Дневник словно манил меня, и я послушно достала его из тумбочки. Мысли крутились вокруг слов Эвелин, но в основном я думала о тете и о том, какое отношение имеет к ней та давняя история.
«Бобби был хорошим человеком — честным и работящим. В тот не по сезону теплый январский день мы возвращались на пароме из Сиэтла, когда он вручил мне кольцо и предложил выйти за него замуж. Глядя ему в глаза, я сказала просто и ясно — да. Другого ответа и не предполагалось. Глупо было бы отказаться.
Шла война, но Бобби освободили от службы по медицинским показаниям: из-за плохого зрения. Как ни хотел он пойти в армию, его не взяли, даже в очках с такими толстыми стеклами, что, казалось, в них фунтов десять веса. Кто знает, может, если бы он стал солдатом, мы бы не угодили в эту ужасную ситуацию.
В общем, Бобби остался дома и сделал карьеру. Многие жители острова сидели без работы, а у Бобби она была, причем очень хорошая, в Сиэтле. Бобби мог меня обеспечить, а в то время о большем женщины и не мечтали.