– Можно всем войти вместе с ним? – спросила Фиасоль.
– Да, пожалуйста. Хорошо, что у Йона так много друзей, – ответила Олавия.
И они вереницей прошли в комнату доктора. Снайрос осторожно положила зяблика Йона в руки Олавии.
– Ну-ну, здорово же тебя потрепали, Йон, ты мой хороший! – сказала Олавия и осмотрела крыло самым внимательным образом. – Тут поработала кошка, – добавила она. – Дело ясное.
– Его можно вылечить? – спросила Фиасоль.
– М-м, как сказать? – тихо произнесла Олавия. – По меньшей мере можно сделать, чтобы ему стало лучше, – сказала она наконец и серьёзно посмотрела на детей.
Потом она что-то сказала по-датски маме, которая спокойно кивнула.
– А почему ты говоришь на чужом языке? – спросила Фиасоль.
– Потому что такие вещи лучше говорить на чужом языке, – серьёзно сказала Олавия. – Давайте мы сделаем так. Вы оставите зяблика Йона у меня. Я полечу его, а когда он поправится, я его выпущу, и он полетит, куда захочет.
– Когда можно его забрать? – спросил Ингольвюр Гойкюр.
Олавия задумалась.
– Забрать? Нет, его не надо забирать. Когда придёт время, я выпущу его в небеса, и он полетит к Звериному фьорду, к другим зверям и птицам, которые там живут.
– Так дело не пойдёт, – твёрдо сказал Ингольвюр Гойкюр. – Мы вернёмся к нему, когда он поправится.
– Зачем? – спросила Олавия.
– Он из Грасабайра, он живёт там, а вовсе не у фьорда. И знает всё только в Грасабайре.
– Это совсем не так, – засмеялась Олавия. – Видишь ли, птицы очень хорошо ориентируются. Зяблик Йон летал в такие страны, где вы никогда не бывали. В Исландию он прилетел издалека. Ему не трудно будет найти дорогу.
Ингольвюр Гойкюр задумался. Ему не хотелось оставлять зяблика, но Фиасоль сказала, что Олавия знает, что делает, она вылечила Хансину и Йенсину, когда те болели.
И все попрощались с зябликом Йоном и пожелали ему поскорее поправиться. На пути домой в Грасабайр в машине говорили, что это приключение хорошо закончилось и что Йону станет лучше. Когда придёт время, он полетит на небо и поселится в хорошем месте, где нет никаких кошек.
6. Фиасоль и неприветливый шофёр
У семилетних детей тоже бывает пора, когда им всё немило. Так было и в этот очень дождливый день на улице Грайналюнд.
– Ты говоришь, что смотреть телевизор можно, когда кто-то заболел или погода плохая. Сейчас идёт дождь, почему же нельзя смотреть по телевизору мультики? – спросила у мамы Фиасоль.
– Потому, что вы должны найти себе другое занятие. А если дети будут слишком часто смотреть телевизор, они поглупеют, – решительно ответила мама и выключила телевизор.
Фиасоль вздохнула.
– Это неправда, мама. Мы ничуть не глупеем оттого, что смотрим телевизор, – рассердившись, сказала она.
– Гм-м, – сказал Ингольвюр Гойкюр. – Фиасоль, ничего страшного. Мы найдём другое занятие.
– Что нам делать? – спросила Фиасоль.
– Да вы можете играть в разные игры, рисовать, раскрашивать картинки, играть в прятки или гулять в плащах под дождём, – сказала мама, обрадовавшись, и села к компьютеру.
Фиасоль и Ингольвюр Гойкюр пошли в её комнату и вскоре выбежали оттуда.
– Мама, Ингольвюр Гойкюр предлагает мне покататься на автобусе, – сказала Фиасоль и надела куртку.
– Что-что? – переспросила мама, оторвавшись от компьютера. – Ездить на автобусе вам никуда не нужно. По всем своим делам вы ходите пешком, ездите на велосипеде или с родителями на машине. А в городе у вас дел никаких нет.
– Да, мама, но Ингольвюр Гойкюр иногда ездит на автобусе, у него есть даже карточка для оплаты автобуса. Мы сделаем на автобусе только один круг.
– Мама тебе разрешит? – спросила мама у Ингольвюра Гойкюра.
– Да, конечно. Я, как старший, присмотрю за Фиасоль.
Мама недоверчиво посмотрела на них.
– Ну ладно, пусть так, но только недолго.
– Как здорово! Ты не бойся, мама. Всё будет хорошо. Путешествовать очень полезно. Надо познавать мир, – кричала Фиасоль, закрывая дверь.
На улице им встретилась Бабушкина Хеба. Бабушкина Хеба – это не имя. Её так прозвали, чтобы не перепутать с Хебой, которая живёт напротив. Бабушкина Хеба живёт в Клехтавогюре, но часто бывает на улице Грайналюнд в Грасабайре, потому что здесь живёт её бабушка. Девочке тоже семь лет, волосы у неё такие же растрёпанные, как у Фиасоль, только у неё гораздо больше веснушек. Фиасоль и Ингольвюр Гойкюр иногда пробуют сосчитать количество веснушек на лице Бабушкиной Хебы, когда им очень скучно, но самое большое число, до которого они дошли, – семьдесят пять, а потом устали и остановились.
– Куда это вы собрались? – с любопытством спросила Бабушкина Хеба.
– Кататься на автобусе, – ответила Фиасоль.
– Поехали с нами! – тут же пригласил Ингольвюр Гойкюр. Они побежали к нему домой, чтобы получить разрешение.
Бабушкина Хеба тоже получила разрешение у своей бабушки, и все трое вскоре пришли на автобусную остановку на улице Гулалюнд.
– Это путешествие очень интересное, – выдохнула Фиасоль. – Я никогда не ездила на городском автобусе, только на рейсовом автобусе к бабушке за город. А здесь всё не так?
К тротуару подкатил жёлтый автобус.
– Войдёте после меня, – решительно сказал Ингольвюр Гойкюр.
– Добрый день, – сказала Фиасоль шофёру, когда они вошли. – Мы вместе с ним. – Она показала на Ингольвюра Гойкюра. – Он платит за всех. Он нас пригласил.
Шофёр приветливо кивнул головой, и они пошли по проходу.
– Садимся сзади! – распорядилась Фиасоль. – Это очень хорошее место. Там просторно. Мы будем смотреть во все окна. А ещё там можно лежать! – закричала она и повалилась на несколько сидений сразу.
– Лежать и веселиться! – отозвалась Бабушкина Хеба и плюхнулась на живот на сиденья рядом с Фиасоль. Обе засмеялись.
– Перестаньте дурачиться! – грозно сказал Ингольвюр Гойкюр и сел рядом с ними.
– В автобусе никого нет, – удивлённо сказала Фиасоль, посмотрев по сторонам. – Где же люди?
– В это время никто не ездит, а вот когда я езжу рано утром, автобус бывает – переполненным, – сказал Ингольвюр Гойкюр.
– Я будто бы благородная дама, сижу в автобусе, – воскликнула Фиасоль, пересела вперёд и сделала вид, что держит в руках сумочку. – Ла-ла-ла-ла-ла!
– А я будто бы ребёночек в коляске, – закричала Бабушкина Хеба, откинулась на спину и задрыгала руками и ногами.
– Извольте вести себя прилично, – громким шёпотом сказал Ингольвюр Гойкюр.
Автобус на большой скорости выехал из Грасабайра и помчался в сторону Клехтавогюра.
– Ой, как далеко мы уехали! – крикнула сидящая в передней части автобуса Фиасоль. – Я никогда раньше не уезжала одна так ужасно далеко от улицы Грайналюнд.
Она встала и пошла по проходу к остальным.
– Давайте посвистим!
– Посвистим? – переспросил Ингольвюр Гойкюр.
– Ну да, будем насвистывать автобусную песенку, – обрадовалась Бабушкина Хеба.
– Что ещё за автобусная песенка? – спросил Ингольвюр Гойкюр. – Нет никакой автобусной песенки.
– Вот поэтому нам предстоит сочинить такую песенку, – сказала Фиасоль и тут же принялась насвистывать. Бабушкина Хеба подхватила, и все трое в конце автобуса стали свистеть изо всех сил. Автобус поднялся на холм в Клехтавогюре и вдруг остановился.
– Что происходит? – удивилась Фиасоль.
– Мы остановились на остановке, – объяснил Ингольвюр Гойкюр. – Автобусы должны останавливаться для входа и выхода пассажиров.
– Я это знаю, но в нашем автобусе больше никого нет, а нам выходить из автобуса совсем не нужно, – сердито ответила Фиасоль.
– А там нет никого, кто хочет сесть в автобус, – сказала Бабушкина Хеба, посмотрев в окно.
Шофёр встал с кресла и взял сумку. Потом надел куртку и вышел из автобуса, не закрыв дверей.
– Он ушёл, – испуганно сказала Фиасоль. – Разве он может уйти когда ему вздумается?
– Ничего не понимаю, – задумчиво сказал Ингольвюр Гойкюр.
Они смотрели, как шофёр вошёл в павильон на автобусной станции. Потом увидели, что он сел с чашкой кофе и стал читать газету.
– Разве он имеет право бросить автобус? – спросила поражённая Бабушкина Хеба.
– Наверняка не имеет. Ему всего лишь лень работать, – сказала Фиасоль, внимательно рассматривая шофёра.
– Такого со мной ещё никогда не было, – грустно сказал Ингольвюр Гойкюр. – Я уверен, что это ваша вина.
– Что? Почему наша вина? – удивилась Фиасоль. – Откуда мы могли знать, что шофёр возьмёт свои вещи и уйдёт из автобуса в середине поездки?
– Всё понятно, Фиасоль, мы очень шумели, – сказала Бабушкина Хеба. – Он, конечно, обиделся и не захотел возить нас.
– Как так? – Фиасоль с негодованием посмотрела на шофёра. – По-моему, мы не очень шумели. Я хочу сказать, что обычно мы шумим гораздо больше. Он жутко обидчивый, если не захотел вести автобус из-за того, что трое детей насвистывают автобусную песенку.
– Да, но вы же не только насвистывали. Вы ещё бегали взад-вперёд, кричали и вопили, как сумасшедшие, – раздражённо сказал Ингольвюр Гойкюр.
– Как вы думаете, он успокоится? – спросила Фиасоль и стала рассматривать шофёра, читавшего газету. – Я хочу спросить, как, по-вашему, он подкрепится кофе и вернётся?
– Нет, я думаю, он ждёт, когда мы выйдем, – печально сказала Бабушкина Хеба.
– Ой-ой, он не хочет ехать, он ждёт, чтобы мы вышли! – Фиасоль чуть не задохнулась. – Как это нехорошо – для нас!
– Иногда бывает лучше посидеть спокойно, – сердито проговорил Ингольвюр Гойкюр.
– Мы теперь отсюда не уедем, – расплакалась Фиасоль. – А как можно уехать, если мы не знаем дороги в Клехтавогюре?
– Постойте, – довольным голосом сказала Бабушкина Хеба. – Мы найдём дорогу. Фиасоль, разве ты забыла, что я здесь живу. Я знаю, на каком автобусе ехать, чтобы попасть к моему дому.
Фиасоль засияла, как солнце на ясном небе, а Ингольвюр Гойкюр улыбнулся уголком рта.