Филипп IV Красивый. 1285–1314 — страница 1 из 60

Жорж БордоновФилипп IV Красивый1285–1314"Железный король"Книжная серия"Короли, создавшие Францию"

Предисловие

Филипп IV Красивый великий король Высокого Средневековья. Однако его правление остается загадкой, как и его характер и его личность, движимая настоящим политическим гением. Был ли он действительно "железным королем" или пользовался незаслуженной репутацией? Через драматические события (нападение на папу Бонифация VIII, суд и казнь тамплиеров, супружеская измена трех невесток, борьба с Англией) проявляется постоянная воля, направленная к одной цели: величию королевства Франция. Его изобретательность и воображение необыкновенны, также как пренебрежение нормами морали. Короче говоря, он мог бы сказать, подобно Людовику XIV, которого он во многом напоминал, три века спустя: "l'État, c'est moi" («Государство — это я»), если бы он не был государством в полном смысле этого слова.

Лауреат премии Французской академии и Гонкуровской премии за историческое произведение, обладатель Гран-при либретто, офицер Почетного легиона, Жорж Бордонов рассказывает великолепную эпопею о королях, создавших Францию.

Отказываясь от упрощенного понимания истории, он проясняет ее, чтобы лучше передать ее истинное величие и поразительные аналогии с нашим временем.


Часть первая.Отец Филиппа Красивого

В Писании сказано, что преступление отца приводит сына к преткновению, а когда отец без преступлений, дом сына более надежен и крепок. Эту милость оказал наш Господь доброму святому Людовику, когда посадил Филиппа, своего сына, на его место и престол, как было сказано Давиду: "...Если дети твои будут соблюдать заповедь мою и делать то, что я повелеваю им, то весь род их будет мудрым и сядет на твоем месте и престоле".

Примат,

Большие французские хроники.

I. Филипп III Смелый 

Гийом де Нанжи[1] так начинает хронику деяний этого короля: "После того, как мы вознесли достойную хвалу этой драгоценнейшей жемчужине Иисуса Христа, Людовику, королю франков, святой памяти, не по его заслугам, но по нашей силе, нам кажется уместным завершить наше дело, прославив карбункул, который произошел от вышеупомянутого драгоценного камня, а именно: моего господина Филиппа, сына святого короля Людовика, достойного чести и славы. Хотя он не был великим священнослужителем, тем не менее, он был мягким и благородным по отношению к прелатам святой Церкви и всем тем, кто занимался служением Господу".

Карбункул, странный эпитет для короля, носившего прозвище "Смелый" неизбежно канувшего бы в Лету, не будь он сыном Людовика Святого и отцом Филиппа Красивого! Мы должны простить благочестивую ложь наших первых биографов, но и отделить зерна от плевел. Мученическая смерть Людовика IX, гибель принцев, которая последовала за  ней, трагические обстоятельства его воцарения — все это, по правде говоря, послужило известности Филиппа III. Именно перед павильоном, где лежало тело святого короля, 25 августа 1270 года бароны принеси ему присягу верности. Тогда ему было двадцать пять лет. Высадка его дяди, Карла Анжуйского[2], короля Неаполя и Сицилии, позволила выправить ситуацию и с честью завершить злополучный Тунисский крестовый поход. На обратном пути флот, переполненный больными людьми, попал в сильный шторм. Много кораблей и много человек было потеряно: море довершило дело дизентерии и тифа. Крестоносцы остановились в Трапани, на Сицилии. Но судьба продолжала преследовать крестоносцев и капетинских принцев. Тибо V[3], король Наварры, граф Шампани и Бри, умер 4 декабря 1270 года; его жена Изабелла[4] умерла от горя 23 апреля 1271 года. Жена Филиппа III, Изабелла Арагонская[5], будучи беременной, упала с лошади в Калабрии: мать и ребенок умерли 28 января 1271 года. Альфонс де Пуатье[6], брат Людовика Святого, умер в Саверне 21 апреля 1271 года; его жена, Жанна Тулузская[7], не смогла пережить его. Таким образом, за несколько месяцев Филипп потерял отца, брата Жана-Тристана[8], графа Неверского, жену, королеву Изабеллу, тетушек и дядюшек: Альфонс де Пуатье, Жанна Тулузскую, короля и королеву Наварры. В другой книге[9] я описал крайние страдания молодого короля, потрясенного чередой утрат, и похоронную процессию, которую он провел через все королевство в Париж. 22 мая 1271 года, после "подготовки тел, которые он привез издалека", он перенес гроб с костями Святого Людовика в Нотр-Дам. В соборе, по свидетельству Примата[10], было "изобилие свечей", и проходила грандиозная ночная служба. На следующий день Филипп "взял гроб отца, взвалил его себе на плечи" и понес его пешком в Сен-Дени. Двери базилики были закрыты, поскольку аббат Сен-Дени оспаривал право архиепископа Сенса и епископа Парижа выступать в качестве официальных лиц; он горячо утверждал, что это было нарушением его привилегий. Пока прелаты спорили, Филипп ждал с гробом отцом на плече! Он не осмелился вмешаться и разрешить спор: первый признак его характера. Оба прелата предпочли уступить. После этого началась церемония, в конце которой останки Святого Людовика были помещены рядом с останками Людовика VIII[11], его отца, и Филиппа Августа[12], его деда. Рядом с ними похоронили королеву Изабеллу и принца Жана-Тристан. Пьер де Немур Великий Камергер Франции был похоронен у ног святого короля.

Хотя Филипп III был провозглашен баронами королем, в силу вышеупомянутых обстоятельств ему предстояло пройти церемонию коронования и помазания. Церемонию провел Милон де Базош[13], епископа Суассона, поскольку архиепископство Реймса в то время было вакантным. За коронацией последовали обычные торжества. "Joyeuse", так называемый меч Карла Великого, на церемонии держал Роберт II д'Артуа[14], сын Роберта I д'Артуа[15] погибшего  во время крестового похода в Египет в 1250 году под Мансура и двоюродный брат нового короля. Должно быть, печаль Филиппа не покидала его, потому что тот же Робер д'Артуа решил развеять ее. Он отвез своего королевского кузена в добрый город Аррас, где мещане устроили ему роскошный праздник. Роберт "собрал дам и девиц со всей страны, чтобы заставить их танцевать (trescher) и водить хороводы (caroler) с женщинами из мещан, которые всячески старались танцевать и прыгать (espinguier), и из кожи вон лезли, чтобы угодить королю". Было ли это средство спасительным? Похоже, что нет, хотя Филипп заявил, что "польщен" оказанным ему приемом, как это было принято. Робер д'Артуа был колоритной личностью, жизнелюбивым от природы. Он не мог представить, что молодой король останется верен памяти Изабеллы, забыв, что Филипп был так же набожен, как и его отец.

Филипп вернулся в Париж. Там он нашел свою семью: мать, Маргариту Прованскую[16], вдову Людовика Святого, вдовствующую королеву (она умерла только в 1295 году, в правление своего внука, Филиппа Красивого), братьев и сестер. Это были Пьер, граф Алансона, Шартра и Блуа[17]; Роберт, граф Клермона[18]; и Агнесса[19], которая в 1279 году должна была выйти замуж за Роберта II Бургундского[20]. Еще одна дочь Бланка[21] ноябре 1268 г. вышла замуж за инфанта Кастилии Фернандо де Ла Серда[22]. От покойной королевы Изабеллы Арагонской у Филиппа было трое детей: Людовик[23], Филипп (ставший Филиппом IV Красивым) и Карл де Валуа[24], который претендовал на все королевства и так и не стал нигде королем.

До этого момента Филипп жил в тени своего отца. Хотя он был наследником короны, он уже прославился тем, что не интересовался бизнесом и учебой. Примат оценил его как "неграмотного", но он не говорит, что он был неграмотным, как пишут многие историки. Как и положено монаху Сен-Дени, Примат восхваляет его примерное благочестие, уважение к Святой Церкви и ее представителям, а также тепло поздравляет его с тем, что он удержал на месте советников Святого Людовика, в частности Матье де Вандома[25]. Однако он воздерживается от упоминания о благосклонности, которой пользовался Пьер де ла Бросс[26] с самого начала правления. Он предпочитает подчеркнуть набожность Филиппа, утверждая, что после смерти королевы Изабеллы он совершал покаяние, даже носил власяницу под кольчугой "для утоления и наказания своей плоти", постился и лишал себя мяса. Примат утверждает, что король придерживался этих привычек до самой смерти и "вел жизнь скорее монаха, чем рыцаря". В это трудно поверить! Но надо же было найти в нем какие-то достоинства, хотя бы для того, чтобы соответствовать обычаю!