увидел, что шиты как на тебя,
и решил, что приобретешь их
то есть буквально обул, надел,
и они облекли лучшим образом,
выглядели вполне элегантно,
шли,
вызывали чувство приязни,
подумалось, что меж вами, у вас
непременно случится гармония,
всё получится
и, заплатив, приобрёл их,
ликуя, наполнил ими портплед свой,
отшаркался,
зашагал в направлении местожительства,
и это именно в них
возникал ты с тех пор в музее
ты возникал в том музее постольку,
поскольку служил в нём,
или, как сказано, подвизался,
в музее ты подвизался изящных,
не правда ли,
правда,
но не искусств, а существ
очень много
хранилось в нём разных засушенных организмов,
скелетов, и чучел, и муляжей,
и кем же ты был там
ты был там смотритель,
ты наблюдал за порядком в комнате
с упомянутым выше балконом
и видом на горизонт и предместья
ты, если угодно,
являлся дежурным по экспозиции,
что в той комнате находилась,
по экспозиции тех,
которые дышат трахеями и подвержены метаморфозу
тех самых,
число чьих отрядов
по некоторым сведениям доходит до сорока,
а видов до двух миллионов
и тут,
тут нельзя не отметить,
что представители многих видов
весьма вредоносны,
и с ними ведётся борьба,
но число их всё возрастает,
число же видов полезных, наоборот, сокращается:
подлинный парадокс
а обратили ли вы внимание,
до чего по-разному
выглядят собранные здесь особи,
верно, подчас даже слишком,
но потому, что у каждой
тело разделено на голову, грудь и брюшко,
и количество ног у всякой
неукоснительно составляет шесть,
и почти любая располагает крыльями,
все они суть одноклассники
sic, дежурным по классу беспозвоночных
типа членистоногих ты подвизался,
смотрителем комнаты насекомых
ты был там
и что примечательно:
что смотритель той комнаты был ты по долгу службы,
когда же вышагивал на балкон
и садился на табурет балконного отдохновения,
и подолгу глядел сквозь фрагменты полупрозрачного витража,
то тогда совершенно непринуждённо
смотрителем также в пространство ты становился
которое виделось разноцветным, радужным,
но нередко
простором сплошных утрат да печалей мнилось
и все они
в виде тревожных, трепетных в нём пребывали птиц,
и если ты привязался к нему, как к брату по бесконечному ныне,
по вечному тут ли, здесь,
то что же в том удивительного
так взгляни же,
сколь многое в данной точке
сбылось, и совпало, и перепуталось:
той порой как европа,
покачивая на стыках излишками дряблых щёк,
катилась обратно, в acme,
и в курзалах и парках
опять заиграли вальсы и в рокамболь,
твои лучшие чувства,
включая чувство изящного,
ярче делались и острей,
и пернатые всё милей тебе,
всё заветнее становились
какое приятное превращение:
если на первых музейных порах
птицелюб ты пока ещё несерьёзный,
то несколько позже — почти серьёзный,
после чего — серьёзный в известной мере,
дальше — довольно, довольно-таки,
затем — вполне и неоспоримо,
и вот перед нами уж птицелюб совершенный, полный,
и пристальный, разумеется, птицезрец
что же до отношений с пространством,
то, мысля его хоть немного приветить, ободрить,
ты время от времени то воздушный
в уме ему посылал поцелуй,
то воображаемую адресовал улыбку,
то воображаемый реверанс
и за эти незримые знаки участья
оно оказывало тебе упоительную открытость,
и взгляд твой при виде её становился равно распахнут,
распахнут и неподвижен,
распахнут и элегичен:
так смотрят в сценах прощания,
в эпизодах прощенья
причём посетители были столь деликатны,
что ни вопросами,
ни пожеланиями доброго чего-либо,
ни звуками своих инфлюэнц и простуд
вашим свиданиям не мешали
только невзрачная,
по воскресным являясь дням,
кундалинила нудно:
покайтесь, не пожалеете,
ибо это, наверное, вы,
лично вы умертвили всех этих изящных
музейно благовоспитан,
ты возражал сообразно случаю:
молча и на хорошем кастильском,
который учил когда-то в лицее
с латинским уклоном
сеньора,
молчал ты учтиво,
позвольте заверить, что к истребленью существ,
чьи останки представлены в этой кунсткамере,
отношения не имею,
существ умерщвляют люди особого склада:
учёные, специалисты
а я —
вы же видите, кто я:
обыкновенный блюститель,
что, право же, как-то ни с чем не вяжется
и вообще нелепо,
ведь ваш покорный порядочно одарён,
у него призвание созерцать пернатых,
сочувствовать, сопереживать им,
верить в высокое и загадочное их назначение,
наконец, просто-напросто восхищаться ими
он, с позволения сформулировать,
прирождённый, истинный филорнит,
прозябающий в насекомой комнате,
экая грустная контрадикция,
согласитесь
не предавайтесь унынью,
улавливал ты беззвучный ответ,
потому что те насекомые, что крылаты,
разве они по-своему суть не птицы
по-своему несомненно, сеньора,
тогда ты внушал ей,
по-своему суть, безусловно,
примите мои уверенья
приняв,
из музея она удалялась,
и статью, и поступью,
и надменной усмешкой напоминая ту,
которую гондольеры адриатических вод
столь умело воспели в одном из своих эротических ариозо
la-la-la-la, мол,
la-la-la-la,
ragazza piccolа mia
мы говорим, разумеется,
про болотную венецианскую выпь
botaurus stellaris,
сравнительно небольшую, понурую,
но при этом весьма грациозную цаплю,
чьё сизое оперение отливает лиловым
а помните, друг мой,
как в свете набережного фонаря,
карнавального фейерверка,
факела,
или, допустим, бакена
переливается на стопах её чешуя
а точнее, не как, а чем,
не перламутром ли,
а, скорее, не перламутром,
а, скажем, каким-нибудь турмалином
а что,
отчего бы и нет,
почему,
если что-то там где-то переливается,
то обязательно перламутром
нисколько не обязательно,
мысль —
птица, летающая сама по себе,
турмалином так турмалином
а если всё-таки перламутром,
то ничего не поделаешь,
так и мысли:
вот, перламутром
вполне логично,
однако в данные воспоминания вкралась оплошность:
касаясь источников света,
вы не включили в их перечень
спичку нашего чичероне,
смурного курилки с острова святого микеле
он чиркнул ею, едва отчалив,
отчалил — и чиркнул,
и чешуя на стопах у той,
что стояла на стрелке,
стала поблескивать и переливаться,
и, вылитый челентано,