Диалектика, таким образом, оказывается и точным методом, и способом уберечь предмет исследования от умерщвляющей абстракции.
«Огромное преимущество полученной нами конструкции слова в том и заключается, что в ней присутствуют только строжайше оформленные и точнейше формулированные эйдетические категории» (с. 170).
Не надо, разумеется, путать точность, о которой говорит автор, с точностью естественных и даже с добросовестностью гуманитарных наук. Речь здесь идет о специфически философском (в данном случае диалектико-феноменологическом) методе, который сам порождает и познает свой предмет. Поэтому в этой сфере не может быть и традиционного для гуманитарных и естественных наук критерия истинности. Истину от лжи в строго философских исследованиях необходимо различать по принципу соответствия мысли и ее создания, но поскольку мысль философская творит смысл, то критерий истины оказывается не менее строгим, чем у математики. Труд Лосева выдерживает проверку этим критерием: в «Философии имени» дано теоретическое осмысление той духовной действительности, которая родилась в ходе более чем столетних (начиная от Канта) попыток найти новую опору для рациональности и новое обоснование ценности личности.
Найденная А.Ф. Лосевым ключевая категория – имя – предстает перед читателем как новый горизонт философии, а не как заключительное слово. То, что язык для философов XX в. оказался реальностью, скрывающей тайны бытия (как для философов XVII – XIX вв. – мышление), – это уже общепризнанный факт. И экзистенциализм, и аналитическая философия, и герменевтика пришли в своих исканиях к раскрытию сущности языка как к задаче мышления. Но при этом сохранилось принципиальное различие установок. Интересно сравнить появившуюся у позднего Хайдеггера категорию «эрайгнис», т.е. «событие», и лосевское «имя». Мышление об «эрайгнис» делает ненужной философию и понятийность вообще; миф и поэзия более соответствуют этому загадочному Событию (недаром Хайдеггер сравнивает роль китайского понятия «дао» с ролью «эрайгнис» в философии). Таким образом, философия возвращается в лоно мифологии. У Лосева, казалось бы, та же последовательность: миф венчает собой эволюцию смысла и перерастает в Имя. Но «Философия имени» отнюдь не предлагает нам вернуться к архаике, ее пафос в преодолении в рациональном недостаточно рационального, в прорыве к диалектически-сверхрациональному. Не безымянная стихия, но Имя оказывается центром притяжения диалектического движения.
Конечно, вопрос об отношении к архаике не прост. Мы знаем, что современный неотомизм также решительно сохраняет и ценности персоналистские, и ценности рационалистические. Если прочитать заключительные главы «Очерков символизма и мифологии», то может создаться впечатление, что Лосев воссоздает там параллельный неотомистскому тип философии (где вместо Фомы – Палама). Но «Философия имени» ценна еще и тем, что с полной ясностью показывает своеобразие предложенного Лосевым пути. В «Истории русской философии» В. Зеньковский писал, что одной только «Философии имени» было бы достаточно для оправдания пути В. Соловьева. Вряд ли можно без многих оговорок чертить прямую линию преемственности «Соловьев – Лосев», но роль «Философии имени» как одного из плодотворнейших итогов русской философии вполне очевидна.
В. Бакусев.ОТ РЕДАКТОРА
В основе книги лежит текст издания 1927 г. Нельзя сказать, что этот текст – измененный. Однако будущий текстолог при сличении текстов обоих изданий найдет кое-где между ними мелкие несовпадения. Действительно, над текстом издания 1927 г. проведена определенная работа. Вот чем вызвана ее необходимость и вот в чем она состояла.
Хотя «Философия имени» была написана, как указывал сам А.Ф. Лосев, еще в 1923 г., при ее издании в 1927 г. автор, вероятно, вносил в текст какие-то изменения и исправления. Поэтому в тексте помимо опечаток (лишь часть их была замечена Лосевым и дана им в списке опечаток) встречаются, на мой взгляд, отдельные шероховатости стиля и иные недосмотры.
Редактор видел свою задачу в том, чтобы устранить эти шероховатости и недосмотры, в максимальной степени сохранив индивидуальный – и очень яркий – стиль Лосева и ни в одном случае не исказив смысл и связь смыслов в предложениях. Задача оказалась весьма сложной: ведь текст Лосева еще не стал историей, но уже ускользает – в наиболее внешних сферах языкового выражения – от современности (в этом смысле!).
Изменена устаревшая орфография (кроме наиболее характерных случаев, когда устаревшее написание маркирует индивидуальный стиль автора – например, деепричастия на -ивши). Стандартная пунктуация приведена в соответствие с современными правилами. Однако авторские знаки препинания – там, где они несут на себе функцию смысловой выразительности и не противоречат современным правилам, – оставлены без изменений.
Меняя в некоторых немногих случаях порядок слов в предложении, повторно вставляя поясняющие знаки препинания, слова или союзы, уже употребленные Лосевым в данном предложении в той же функции (в двух-трех необходимых – наиболее ответственных – случаях поясняющие слова, не принадлежащие Лосеву, введены в текст в квадратных скобках), заменяя случайно повторяющиеся слова на полные синонимы, я следовал принципу: сложность текста заключается в его смысле, а не в его словах, и нужно по возможности устранить случайные, не предусмотренные Лосевым сложности чтения.
В некоторых случаях изменено написание сложных слов через дефис, слитно или раздельно. Там, где Лосев колебался в написании таких слов, я избирал вариант, соответствующий современным правилам, или вариант, учитывающий экспрессивно-смысловую нагруженность слова (например, «сплошно-текучий», но: «непрерывно и сплошно текучий»). Последний принцип я соблюдал, разумеется, и тогда, когда Лосев постоянно употреблял форму, не принятую ныне («перво-имя», «сверх-разумный» и т.д.).
Несовременное и странное теперь написание слов типа «позитивистический» я оставил, учитывая возможную оценочную и эмоциональную их нагруженность. В любом случае сохранение такого написания сохраняет тем самым личную «ауру» способа выражения Лосева.
Устранены несовпадения между «Оглавлением» и заголовками в тексте – в пользу заголовков, так как текст был для автора важнее и готовился, вероятнее всего, в последнюю очередь. Сохранены также (с исправлением недосмотров) все шрифтовые выделения, сделанные Лосевым.
«Примечания» Лосева оставлены мной без изменений – во-первых, в надежде на то, что sapienti sat, и, во-вторых, потому, что если привести ссылки на источники в соответствие с ГОСТом, то это будут уже не «Примечания» Лосева или, во всяком случае, не «Примечания», написанные им в 1927 г.
Добавлю, что этот редакторский отчет будет небесполезным при переводе книги на иностранные языки и при ее переизданиях.
Искренне благодарю А.Л. Доброхотова и В.А. Постовалову, без советов и помощи которых я не смог бы обойтись, готовя текст к изданию.
22 июня 1989 г.
А.Ф. ЛосевФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ
Посвящается
Валентине Михайловне Лосевой
Предисловие – 17
Вступительное замечание. Феноменология не есть психология. Первенство феноменологии среди прочих наук – 32
I. До-предметная структура имени– 36
· 1. Фонема – 36
· 2. Семема, фонематическая, символическая и ноэматическая – 37
· 3. Переход от ноэмы к идее; имя – орудие общения – 47
· 4. Идея – арена формирования смысла в слове – 50
· 5. Взаимо-определение сущего и меона в идее – 52
· 6. Идея и предмет; понятие энергемы – 60
· 7. Анализ образа взаимо-определения сущего и меона и физическая энергема слова – 64
· 8. Органическая энергема слова и феноменология раздражения – 68
· 9. Сенсуальная энергема и феноменология ощущения – 71
· 10. Ноэтическая энергема и феноменология мышления – 74
· 11. Резюме предыдущего; понятие смысловой энергии и предметной сущности – 89
II. Предметная структура имени – 93
· 12. Предмет имени – опора всех судеб имени; первая диалектическая установка – диалектика внешней явленности эйдоса – и ее необходимые категории – 93
· 13. Диалектика интеллигенции в имени – 101
· 14. Символизм и апофатизм – 107
· 15. Пять форм эйдетической предметности имени – схема, топос, эйдос в узком смысле, символ и миф – 109
· 16. Резюме предыдущего и переход от эйдетической сферы имени к логосу – 114
· 17. Сравнительная характеристика эйдоса и логоса – 117
· 18. Типы логоса в связи с диалектикой эйдоса – 125
· 19. Эйдетически-сущностный логос и о типах меона вообще – 142
III. Предметная и до-предметная структура имени – 150
· 20. Дедукция всех моментов имени из его предметной сущности – 150
· 21. Сводка всего предыдущего анализа – 159
· 22. Диалектика человеческого слова – 166
IV. Имя и знание – 187
· 23. Науки о чистом смысле и науки о факте. Место феноменологии – 187
· 24. Логос эйдоса; сущность мифологии – 192
· 25. О сущности диалектики – 198
· 26. О сущности аритмологии и топологии – 200
· 27. О сущности предмета эстетики, грамматики и прочих наук о выражении – 202
· 28. Логос логоса; мифологическая и ноэтическая логика – 206
· 29. О сущности математики – 210
· 30. Логос меона; аноэтическая логика – 212
· 31. Логос софийности (телесности) и наука о творчестве – 214
· 32. Онтологии не существует помимо вышеуказанных наук – 217
· 33. Остальные возможные формы конструирования эйдоса – 218
Примечания – 224
Предисловие
Предлагаемое сочинение было написано еще летом 1923 года, и настоящий вид его содержит только ряд сокращений, к которым пришлось прибегнуть небезболезненно. Хотя четыре года и не очень большой промежуток времени, но если принять во внимание, что уже в 1923 году эта работа была только резюме долгих размышлений о природе имени и означала их фиксацию и тем самым некое завершение, то в 1927 году я и подавно имею право на некоторые новые точки зрения, нисколько, разумеется, не исключающие прежних, но значительно их исправляющие и дополняющие и во многом проходящие совсем в иных областях. Фехнер рекомендовал когда-то печатать книги через девять лет после их написания. Не знаю, можно ли слушаться его совета во всех случаях без исключения. Я, по крайней мере, до чрезвычайности жалею, что не напечатал эту книжку тогда же, в 1923 году. Дело в том, что тогда бы я за нее отвечал целиком. Тогда мне было все ясно, о чем я писал. Теперь же похвалиться в полной мере этим никак не могу. Конечно, изменить те или другие главы теперь было бы не так трудно, хотя это и скучно. Но поскольку человек мыслил тогда так, а не иначе, поскольку вообще это было какой-то последовательной – пусть плохой – системой, постольку такая работа, кажется, могла иметь право на существование. Поэтому я печатаю эту работу совершенно без всяких добавлений и изменений, за исключением упомянутых выше сокращений, от которых пострадали главным образом §§ 8, 10, 13, 22 – 28, 31 и 33. Опорой для такого (скажут, быть может) несерьезного и самоуверенного отношения к своим писаниям является, однако, то, что имя, по крайней мере в русской философии, еще никем не разрабатывалось с предлагаемых мною точек зрения. Эта новизна – независимо от качества работы, надеюсь, – есть некоторое оправдание для напечатания ее даже в этом, с моей теперешней точки зрения, не вполне совершенном виде.