Пришли почтить смиренным подношеньем;
На этот праздник, столь желанный, в храм
Стеклось немало рыцарей и дам.
И там же Крисеида молодая
Была в наряде траурном своем,
Всех прочих дам красою побеждая,
Как роза, что затмит весенним днем
Фиалку, дивной прелестью сияя,
Она на этом празднике святом
Стояла в храме возле врат смиренно,
Изящна, величава, несравненна.
Троил бродил, слонялся тут и там,
Как то у праздных юношей обычно,
С товарищами озирал он храм,
Туда, сюда поглядывал привычно,
Похваливая тех иль этих дам,
Иных бранил, но так, чтобы прилично,
Кто менее понравился ему,
Был рад свободе, судя по всему.
Пока блуждал, увидел он кого-то,
Кто пристально за девушкой следил
И воздыхал, томим своей заботой.
Смеясь, сказал товарищам Троил:
«Несчастный, видно, угодил в тенета
И сам себя ярмом отяготил,
Отдавшись добровольно даме в руки;
Увидите, что тщетны будут муки.
Зачем нам женщинам дарить любовь?
Как листья на ветру, так сто раз на день
Меняются сердца их вновь и вновь,
А наш кошмар им вовсе не досаден,
Не знают, как кипит влюбленных кровь,
Что в них огонь жесток и беспощаден.
О, счастлив тот, кто воздержаться смог,
Себя от власти чар их уберег!
Имел я глупость испытать доселе,
Насколько этот пламень лют и зол,
И коль скажу, что я в нем ни веселий,
Ни вежества в то время не нашел,
Солгу, конечно; но на самом деле
Я радость лишь ничтожную обрел
В сравненье с пыткой и тоской страдальной,
Что получил от той любви печальной.
Я спасся и того благодарю,
Кто больше, чем я сам к себе, участья
Явил ко мне – о Зевсе говорю,
В нем благо всё, и он вернул мне счастье.
На пользу мне, что я на тех смотрю,
Кто страждет от любви как от ненастья,
Они в ловушке по своей вине;
Разинями назвать их впору мне».
О слепота, мрачащая наш разум!
Как часто замыслам людским вразрез
Идет всё то, что приключится разом!
В Троиле дух злословия воскрес,
Трунил он над любовью, но тем часом
Всё на него же волею небес
Обрушилось, поскольку в эту пору
В тот храм пробраться довелось Амору.
Итак, то над одним, то над другим
Троил смеялся с едкими речами,
И зачастую спутникам своим
Он толковал о той иль этой даме,
Но взгляд его, что был в толпу стремим,
Заметил Крисеиду в этом храме:
Вся в черном, лишь покров белел, как снег,
Она одна стояла среди всех.
Была она и рослою, и статной,
Притом весьма отменно сложена,
В ней красота сияла благодатной
Небесной силой; вся она полна
Достоинства и грации приятной,
Где сила женских чар воплощена;
Рукой покров держала пред собою,
Дабы не быть ей стиснутой толпою.
Жест оценил Троил, смотрел, как та
С чуть видимым ему негодованьем
Пеняла словно: «Что за теснота!»
Он дальше наслаждался созерцаньем,
Считая, что такая красота
Хвалы достойна высшей; со вниманьем
Он вглядывался зорко, напрямик
В лучисты очи и в небесный лик.
И где же мудрость вся его былая,
Когда он незадолго до того
Корил влюбленных, не предполагая,
Что в тех очах Амора торжество?
Припомнилась ему обида злая,
Что он нанес служителям его,
Но стрелы ощутил лишь в то мгновенье,
Когда уж не было от них спасенья.
Под белым покрывалом взор его
Черты лица улавливать старался,
Не замечая больше ничего;
Так издали он ею любовался
На протяженье праздника всего
И сам себе б, наверно, не признался,
Что пламя страсти разгоралось в нем;
С товарищами вышел он потом.
Беспечным и свободным в эти двери
Входил Троил, но вышел не таким:
Влюбился вопреки недавней вере,
И пламень был им тщательно таим,
Чтоб не узнал никто ни в коей мере
Из тех, кого обидел он пред сим,
И не корил тем самым же упреком,
Коль выдаст сам себя он ненароком.
Троил, покоренный Крисеидой, в размышлениях с самим собой решает следовать своей новой любви и быть благодарным влюбленным.
Из храма вышла и Калхаса дочь,
Царевич же с товарищами всеми
Вернулся во дворец, где в эту ночь
В пирах веселых проводил он время;
Смеяться над любовью был не прочь,
Чтоб спрятать лучше собственное бремя,
И с напускной беспечностью друзьям
Он говорил, что волен, дескать, сам.
Как все ушли и он один остался,
Побрел в покои, сел там на скамью
И, тяжело вздыхая, замечтался,
Припомнив то, как словно был в раю,
Когда красою дамы услаждался,
Он вспоминал прелестницу свою,
Не упустив детали ни единой,
И каждую почтил хвалою длинной.
Хвалил ее походку он и стать,
Повадки, благородство в каждом жесте
И думал, что любовью к ней пылать
Он удостоился великой чести
И что ответную завоевать
Трудом лишь сможет с долгим тщаньем вместе,
Тогда его полюбят иль хотя б
Не будет он отвергнут, верный раб.
Воображал, что вздохи и терзанье
Из-за такой красавицы едва ль
Способны в людях вызвать порицанье,
Напротив, им Троила станет жаль,
Узнай они, какое в нем желанье
И какова любовная печаль.
Так рассуждал юнец неискушенный,
Предвидя плохо жребий предрешенный.
И пожелав добиться своего,
Он действовать задумал осторожно,
Скрывать тот пыл, которым ум его
Тем временем терзался безнадёжно,
Не посвящать в ту тайну никого,
От всех таиться, сколько то возможно,
Ведь если о любви узнают вдруг,
Не будет радости, но больше мук.
Так положив, стал размышлять влюбленный,
Как лучше ей открыться, как суметь
Привлечь вниманье несравненной донны;
И между тем попробовал запеть
В надежде, что веселою канцоной
Любовь пробудит в Крисеиде впредь,
Ведь ни одной он так не увлекался,
Как той, которой утром восхищался.
С благоговеньем речи обратил
К Амору он: «Душа моя отныне
Твоя, мой господин, ты посвятил
Меня служенью даме – нет, богине,
И мне приятен сей душевный пыл,
Ведь нет прекрасней дамы, господине,
Под белым платом в трауре своем,
Чем та, кого я видел этим днем.
В ее очах, Амор, твоя обитель,
Достойней ты бы места не избрал,
И коль тебе угоден твой служитель,
Молю, чтоб исцеленье даровал
Душе, простертой пред тобой, властитель,
В которую вонзил ты столько жал
Каленых стрел, направленных тобою
Из лика, что сияет красотою».
Как Троил был одолен любовью паче чаяния и какой стала его жизнь.
Не посчитавшись с кровию царей,
Ни с благородством, ни с телесной силой,
Ни с мудростью, в расцвете жизни дней
Столь возвышавшей славного Троила,
Любови пламя вспыхнуло сильней,
Как дерево сухое, охватило
Его всего, познавшего любовь,
Хоть юноше то чувство было вновь.
День изо дня он обретал повсюду
Усладу в думах, что, как трут, поджечь
Могли бы сердце, гордое покуда;
Из тех очей прекрасных мнил извлечь
Благую влагу, пламени остуду,
И хитростью искал он с нею встреч,
И если мельком видеть удавалось,
То пламя в сердце паче разгоралось.
Гулял везде, болтал и то и се,
И восседал один или со свитой,
И пил и ел, но дни и ночи все,
Где б он ни находился, в грезе скрытой
О Крисеиде думал, о красе,
Воображал глаза ее, ланиты
И мнил: ей Поликсена не чета,
Елене лишь подобна красота.
Ни часу между тем не проходило,
Чтоб не твердил по сотне раз себе:
«О светочей губительная сила,
О Крисеида, видно, бог тебе
Дал доблесть, чтоб меня она пленила,