А. Ю.), и отпустить 500 000 рублей…»[55]. Опять одна и та же сумма (в январе её только наметили, а в марте подтвердили). Надо ли её включать в указанные выше миллионы или стоит её приплюсовать? Но вот что любопытно: через год, в протоколе заседания Политбюро от 7 мая 1925 г., вновь фигурируют 500 тыс. рублей, но предназначенные уже для формирования «новых надёжных частей в Кантоне»[56]. Не те ли это 500 тыс., которые (дополнительно к 2 млн?) было решено предоставить в январе и марте 1924 г.? Так или иначе, 29 мая 1925 г. эту сумму было решено сократить до 450 тыс. и выделить ее на период до 1 января 1926 г.; 5 июня было решено добавить ещё 100 000 рублей «на поддержание школы Вампу и одной старой дивизии»[57], а 11 июня 1925 г. Политбюро постановило «на формирование двух новых дивизий в Кантоне и перевозку для неё оружия отпустить 477 000 руб.», уже не упоминая о дополнительных 100 тыс.[58] Таким образом, статья одной и той же сметы на разных этапах её формирования может быть представлена в разных цифровых выражениях; не исключено, что и целевое предназначение той или иной намеченной суммы могло быть со временем изменено. Так что прежде чем оперировать сведениями, почерпнутыми из таких документов, стоит сопоставить эти документы друг с другом.
Видимо, именно потому, что такому сопоставлению не уделялось внимания, и продолжает жить версия о том, что те миллионы, о которых шла речь в 1923 г., и те, о которых толковали документы от 1924 г.,— это разные ассигнования.
Так, исследователь из КНР Ли Цзикуа, ссылаясь на японские источники, сообщает, что передача советских денег могла быть осуществлена в 1923 г. и связана с переговорами, которые Ляо Чжункай вёл с руководителем дипломатической миссии РСФСР в Китае А. А. Иоффе, встречаясь с ним в январе того года в Японии. По японским источникам (в частности, свидетельствам японских журналистов, близких к гоминьдановским кругам), 3 млн юаней (?) были якобы перечислены для Иоффе через японские банки, а Иоффе передал их Ляо Чжункаю. Согласно другому японскому источнику, на который опирается Ли Цзикуа, Советский Союз с 1924 г. ежегодно перечислял в Гуандун 2 млн юаней, в том числе 700 тыс. на расходы школы Хуанпу, и 1 млн 300 тыс. «на расходы правительства Гоминьдана» (так в тексте.— А. Ю.)[59]. При этом самым надёжным свидетельством того, что Гоминьдан принимал советскую финансовую помощь, Ли Цзикуа считает как раз упоминавшееся выше письмо советского правительства Сунь Ятсену, переданное через Иоффе 1 мая 1923 г.[60]
По всей видимости, утверждения о ежегодном выделении гоминьдановскому правительству двух миллионов являются результатом частого упоминания этой суммы в документах и материалах, относящихся к разным годам. Что касается суммы в три миллиона, будь то рубли или юани, то финансирования в таком объёме Гоминьдан не знал и позднее, когда Сунь Ятсен и Москва осуществляли подробно разработанные планы взаимодействия. А в конце января 1923 г. увидел свет всего лишь первый и несколько месяцев остававшийся единственным двусторонний документ: так называемая «Декларация Сунь Ятсена — Иоффе». В ней подчёркивалось «полное совпадение взглядов» сторон на китайско-российские отношения и объявлялось, что лидер Гоминьдана «может рассчитывать на поддержку России»[61] — этакий «протокол о намерениях». На встрече Ляо с Иоффе в Японии, в гостинице «Атами» (отсюда название переговоров — «атамийские беседы»), стороны могли лишь выяснять позиции друг друга по наиболее принципиальным вопросам, и речь не могла идти о финансировании определённых проектов под прошедшие экспертизу сметы. Декларация «совпадения взглядов на китайско-российские отношения» — не повод для денежных субсидий. Даже письмо от 1 мая 1923 г. не более чем предполагало возможные будущие выплаты — если Сунь Ятсен решится «на работу по объединению Китая и достижению национальной независимости». И много позже куда более скромные суммы перечислялись Москвой лишь под конкретные проекты и только после тщательной корректировки смет, представленных китайской стороной.
Характер освоения и интерпретации источников представителями исторических школ России, КНР и Тайваня, которые разрабатывают во многом общую и равно актуальную для них проблематику, свидетельствует о преобладании в научном почерке этих школ неких устойчивых установок и подходов к документальному материалу. Так, для советской/российской школы характерны убеждённость в том, что решения руководящих инстанций всегда выполнялись неукоснительно и точно (что не для всех случаев справедливо), акцент на демонстрации масштабной роли СССР в развитии революционного процесса в Китае. Историки КНР, без особого анализа принимая выкладки советских/российских учёных, касающиеся вопросов помощи СССР гоминьдановскому правительству, в значительной степени продолжают заочный спор с Гоминьданом, показывая зависимость его успехов от сотрудничества с международным и внутренним коммунистическим движением. Тайваньские исследователи той же проблематики делают упор на непогрешимости руководства Гоминьдана, внутренних истоках его достижений, первостепенной значимости и надежности гоминьдановских источников, не склонны особенно доверять зарубежным исследователям и даже документальным свидетельствам, любое сомнение толкуя в пользу самостоятельного характера успехов Гоминьдана.
Пока вместо диалога научных традиций имеет место их приглушенная «заочная перекличка». Каждая из сторон, зная о позициях других, продолжает наращивать объём аргументации в традиционном для себя ключе, обращаясь не к оппонентам, а к «своей», понимающей и мыслящей аналогичным образом аудитории. Между тем в рассматриваемой области исторических исследований начинает складываться общее для учёных разных стран поле научного поиска. Об этом свидетельствует, в частности, выпуск в 2004 г. в КНР сборника научных статей, посвящённых 80‑летию военной школы Хуанпу, в котором приняли участие и авторы рассматриваемых в данной статье работ, включая российских историков[62]. Налаживание продуктивного диалога с коллегами, принадлежащими к разным научным школам, требует уточнения документальной базы исследований, освоения новых источников, в первую очередь документов на русском языке, которые хранятся в западных архивах, вовлечения оппонентов в прямые дискуссии. А для непосредственного обращения к оппонентам настоятельно необходимо понимание мотивационных и идейных предпосылок их научных позиций, учёт этих предпосылок при формировании собственной аргументации.
Проблемы Дальнего Востока, № 2, 2009, C. 100—115