Последние слова задели меня за живое.
— Цирк, говоришь… — пробормотал я. — А сам-то ты, что умеешь?.. Покажи, если и впрямь — не при исполнении…
— Могу, — откликнулся он. — Только — на тебе!
— Ну это само собой…
И старшина принялся стягивать сапоги. Потом расстегнул китель, вскоре оставшись лишь в галифе и майке. Пацаны заметили этот стриптиз и перестали галдеть. Мы со старшиной вышли на середину. Поклонились друг другу, словно заправские борцы на татами, только кимоно на нас не хватало. Сидоров-старший попытался сделать захват, но я уклонился и провел захват сам. Весь мой экспериментальный восьмой «Г» радостно выдохнул: «Ух ты!», когда я смачно припечатал милиционера к мату.
Глава 16
Надо отдать старшине должное, он и глазом не моргнул. Поднялся, поклонился мне по борцовском ритуалу и пожал руку.
— Спасибо! — сказал он. — Жалко, идти пора, а так бы с удовольствием с тобой провел еще схватку.
— Взаимно, — откликнулся я.
— Насчет секции ты подумай! — напомнил он. — Если надо, напишем твоему начальству бумагу, дескать, инспекция по делам несовершеннолетних поддерживает…
— Хорошо…
— Адрес ты наш знаешь, заходи…
Нет, уж лучше вы к нам, хотелось мне сказать, но я лишь покивал. Сидоров натянул сапоги, китель, взял фуражку и свалил. Я оглядел свои арахаровцев. Они загалдели наперебой:
— Классно вы его подсекли, Сан Сергеич…
— Да он как птичка, фырр и уже валяется…
— Мента уложил в два счета!
Только рыжий молчал. Он стоял в стороне и посматривал на меня исподлобья. Наверное, думал, что папаша уложит меня на лопатки, а вышло наоборот. Прозвенел звонок. Я отпустил учеников и пошел в учительскую, чтобы отнести журнал. Секретарша директора попросила меня зайти к нему. Когда я вошел в кабинет, Пал Палыч, радостно улыбаясь, поспешил мне навстречу. Мы обменялись рукопожатиями, как старые друзья. Разуваев и впрямь смотрел на меня не как начальник на подчиненного, а как один чувак с тусовки на другого.
— Тоня говорит, у тебя прошлогодний альбом «Пинк Флойда» есть? «Стена», — сходу спросил он.
— Да… Я могу зайти в воскресенье, переписать.
— Отлично! Заходи!
— Так вы для этого меня звали, Пал Палыч?
— Нет… — вздохнул директор. — Эвелина Ардалионовна сказала, что к тебе на урок милиционер сегодня приходил… Что-то случилось?..
— А она в эНКаВэДэ, часом не служила? — разозлился я.
— Почему ты так решил?
— Стучит хорошо…
— А-а, поэтому… Нет, не служила, если верить личному делу… И все-таки, зачем он приходил?
— Это Сидоров, отец моего ученика… — начал я. — Услыхал, что я показываю ученикам приемы самбо, вот и заинтересовался. Он инструктор по рукопашке у себя в отделении.
— Понимаю, — кивнул Пал Палыч. — Завоевываешь авторитет…
— Приходится, — не удержался я от шпильки. — Сами же мне подсунули этот «экспериментальный» класс…
— Да я не в претензии, — откликнулся Разуваев. — Просто хочу рекомендовать придерживаться программы преподавания физкультуры… Попроси у нашего методиста, Ирочки, она выдаст тебе все необходимые материалы.
— А где мне ее найти?
— В библиотеке, она у нас по совместительству еще и библиотекарь.
— Хорошо, попрошу.
— А что касается занятий самбо, — продолжал директор, — я ведь не против, но — вне учебного времени.
— Я согласен заниматься с ребятами дополнительно, — решил я воспользоваться моментом. — Да и старшина Сидоров говорит, что детская комната милиции будет только «за», но… не бесплатно же!
— Согласен, — кивнул Разуваев. — Что-нибудь придумаем. Особенно — если милиция поддержит.
— Договорились, — сказал я. — Если у вас все, Пал Палыч, иду искать Ирочку.
И я отправился в библиотеку. А по пути решил заглянуть в пионерскую, она же — ленинская комната, повидать Симу. Не видел ее с тех пор, как она с Тигрой занималась у меня женской самообороной. Кстати, неплохо бы эту тему продолжить, но не на школьном, а на городском уровне. Эта идея меня посетила только что, и я решил ее на досуге обдумать. В коридоре второго этажа второго же корпуса было тихо. Не удивительно — шли занятия — и я беспрепятственно добрался до двери ленинской комнаты. Вошел без стука. И сразу же увидел русую голову с косичками, склонившуюся над столом. Услышав стук двери, обладательница косичек, оторвалась от своего занятия и уставилась на меня круглыми синими глазками. У меня сердце екнуло. Синеглазой было лет двенадцать не более.
— Пардон, — пробормотал я. — А где же… э-э… Серафима Терентьевна?
— Она на областном слете пионервожатых, — серьезно объяснила мне девчушка. — По обмену опытом…
— Все понял, — откликнулся я и задом выбрался за дверь.
Направился в библиотеку, но как назло, когда я подошел к кабинету химии, задребезжал звонок. Из двери, распахнувшейся с грохотом выстрелившей пушки, вырвалась толпа учащихся. Пришлось прижаться к стенке, чтобы не сшибли. И в таком вот интересном положении меня и застала химичка.
— Александр Сергеевич! — воскликнула она, нацелившись в меня, отвердевшими под блузкой — на этот раз, голубой — сосками. — Что же вы меня избегаете?..
— Почему же, Екатерина Семеновна… — пробубнил я.
— Так зайдите же…
Я вздохнул, но подчинился. Не пристало мне бегать от баб. На этот раз Екатерина Семеновна — уж не сестра ли она директорской супруги? — не стала делать вид, что не может открыть банку. Заперла дверь кабинета изнутри и потащила меня в закуток с химпрепаратами.
В этот раз ломаться я не стал. Даже инициативу проявил. Хватит уже бегать. Все-таки, кроме пива и сна есть у мужиков и другие потребности. Ну, и не только у мужиков…
Вышел я из кабинета химии нескоро. Какая на фиг теперь библиотека! Пора домой. Да и перекусить куда-нибудь зайти не мешало бы. Подкрепить силы. Я покинул пределы двадцать второй школы, которая оказалась на редкость веселым заведением. Обхохочешься! И сразу же возле меня притормозила знакомая «копейка».
— Привет, дружище! — воскликнул Кеша, отворяя дверцу. — Садись, подброшу.
Я залез в салон.
— Привет!
— Ты к себе?
— Да, только хотел заскочить куда-нибудь поесть.
— Ну так отличная идея! — обрадовался Стропилин. — Давай заскочим к Лизоньке! Я угощаю…
— Надеюсь, там сегодня не очередной сабантуй…
— Все может быть, но мы не в банкетном зале посидим, а в обеденном.
— Ну поехали… — согласился я. — Только сегодня моя очередь угощать… Спасибо тебе, заработал…
И я полез во внутренний карман, вытащил деньги, отсчитал Кешкину долю, протянул ему.
— Что это? — удивился он.
— Четыреста рублей, — сказал я.
— Откуда? — продолжил включать дурака приятель.
— Колготки твои сбыл.
— А-а, ну молодчина!.. Оставь себе!
— Я свою долю уже взял. Это твоя!
— Вот и говорю — оставь. Ты меня выручил, понимаешь?
— Понимаю, — ответил я, открывая бардачок и засовывая в него купюры.
— Узнаю Шуру Данилова, комсорга нашей тюменской школы, — с фальшивым воодушевлением произнес завотделом райкома ВЛКСМ по работе с пионерскими и низовыми комсомольским организациями. — Принципиальный, честный, прямой.
— Ладно тебе заливать! — отмахнулся я.
— Слушай… — понизив голос, словно нас мог кто-нибудь подслушивать. — А ты пару ящиков кофе у меня не возьмешь?
— Какого кофе? — не понял я.
— Бразильского.
— Куда мне ящик?.. Пару банок возьму.
— Да хоть десять! — усмехнулся он. — Остальные реализуешь, как колготки.
Я задумался. Конечно, через Груню, наверное, можно толкнуть, что угодно, включая — списанный бомбардировщик, и будут у меня живые деньги, не придется крохоборничать, но… это ведь спекуляция, верная уголовная статья. Я не для того второй шанс получил, чтобы оказаться на зоне, которую мне удалось избежать в первой жизни. Так что нет, Иннокентий Васильевич, крутись сам. Я тебе разок помог и будя. А вообще мне не нравится, когда меня разводят любыми способами.
— Нет, Кеша, — сказал я. — Извини. Я тебе помог по старой дружбе, но спекуляцией заниматься не собираюсь… Ты там меня пивком и воблой угощал, так вот… — Я добавил к тем бумажкам, что уже лежали в бардачке еще сотню.
— Эх, как был ты комсомольцем-добровольцем, так им и остался, — с досадой проговорил он. — Я уж было обрадовался, что ты человеком стал…
— Благодарю за откровенность, — сказал я, открывая дверцу.
— Ты чего? — всполошился Стропилин. — Обиделся, что ли?.. Я же пошутил! Поехали, Лизонька, нас накормит!
— Аппетит пропал…
Я выставил ноги наружу и начал вставать.
— А ведь ты меня не знаешь, Данилов! — прошипел он мне в спину. — Я это сразу понял, как только увидел тебя на набережной, с вчерашней «Правдой» в руках…
Вернув ноги на полик салона, я повернулся к этому барыге и посмотрел ему прямо в наглые глазенки. Ему стало не по себе, но он еще храбрился.
— А ведь ты прав, Кеша, — импровизируя, заговорил я. — Своего закадычного дружка Кешу Стропилина я знал совсем другим… Он был, конечно, тот еще жлоб, за копейку готов был родную бабку удавить, но еще не толкал налево дефицит, предназначенный для простых работников районного комитета комсомола…
— Какую бабку! — нервно выкрикнул он. — Вранье это! Она сама угорела!
Мне с огромным трудом удалось сохранить невозмутимый вид. Надо же! Про бабку я ляпнул просто так, для образности, и угодил в точку! Похоже, было на совести комсомольского активиста Стропилина черное пятнышко. И еще какое! Через минуту «жигуленок» Кеши уже мчался к перекрестку, а я стоял на кромке тротуара, слегка обалдевший от стремительности развивающихся событий.
Однако оказалось, что судьба на сегодня еще не исчерпала своих сюрпризов. Не успел я сделать и сотни шагов, как услышал визг застопоренных тормозами шин и голос, меня окликнувший. Я обернулся. Из «Мерседеса», который я видел на стоянке возле элитного кабака, вылез, весь в белом, Корней Митрофанович Коленкин, «автомобильный бог» города Литейска.