яли его на крючок. Они оказались довольно изобретательными, у них даже был собственный сленг — кладка, популяция и прочее…
— Слушай, так вот откуда у Динамо этот жаргон?
— Да, этот недоучившийся летчик из нынешней популяции… Так вот, Философа однажды взяли на улице, отвезли в какое-то место, слегка припугнули, но не физически… В честной драке он бы устоял против троих, как минимум. Нет, они попросту прыснули в лицо из баллончика и уже беспомощного увезли. А припугнули жизнью дочери. После чего предложили поработать на них… Нет, они не требовали, чтобы он торговал дурью или заманивал денежных игроков в подпольные казино. Я уже сказал, что они весьма изобретательны. И придумали для Философа, как ни странно, дело по его специальности. У них большие амбиции, а Прибалтика становилась слишком тесна для их популяции. Поэтому они поставили перед ним задачу по внедрению в умы молодежи особой философии, которая бы толкала неглупых мальчишек и девчонок к употреблению тех же наркотиков…
— И ты согласился на это?
— Философ — согласился, — ответил Граф, словно нарочно отстраняясь от героя своего рассказа. — Так возник «Процесс». Совершенно бредовая, полностью высосанная из пальца теория, внешне очень привлекательная… Помнишь, я говорил о плакате, обнаруженном в комнате Илги?
— Рассеченная спираль…
— Да. Суть этой теории заключается в том, что жизнь — это спиралевидный процесс, который приводит в распаду, попросту — к смерти. И если хочешь обрести бессмертие, стань молнией, которая рассечет спираль!
— Звучит бредово, но для начитанного молодняка — вполне может казаться привлекательным.
— Ну это лишь голая суть, а на самом деле там много разных пышных фраз, расплывчатых формулировок и обещаний, что следование рекомендациям теории обязательно приведет тебя к успеху.
— И увидев в комнате дочери плакат, ты… то бишь, Философ испугался?
— А кто бы не испугался, что его ребенок может стать наркоманом благодаря тебе самому?.. Самое печальное, что к тому времени, когда он встретился со своей бывшей, Философ формально был выведен из состава популяции, чему свидетельствует данная татуировка…
Граф покряхтел, протянул ко мне левую руку, опустил манжет рукава и продемонстрировал наколку на внутренней стороне запястья: три неправильной формы треугольника, напоминающих клыки хищника. Тот клык, что посередине — со стертым острием.
— Веко за веко, клык за клык, — пробормотал я.
— Что? — переспросил он.
— Да ничего, это я так… Продолжай!
— Нет! Подожди! Откуда ты знаешь эту фразу?
— Приснилась! — сказал я. — Честное слово!
— Хм, любопытно… Это же ритуальная фраза кайманов… Ладно, об этом потом… Увидев плакат в комнате дочери, Философ действительно испугался. Прошло уже несколько лет, после того, как его якобы перевели в кладу «стертый клык». Хотя на самом деле главарь этой шайки, по кличке Ортодокс, изредка выходил с ним на связь. Ничего не требовал, просто интересовался здоровьем Илги. Всякий раз Философ лихорадочно кидался выяснять у своих друзей, которые все еще оставались в том прибалтийском городке, все ли в порядке с девочкой. Надо сказать, что Ортодокс слово сдержал и никто из кайманов Илгу не тревожил… Однако я немного отвлекся. Дело было вовсе не в плакате, вернее — не только в нем. Философа встревожила эта игрушка, которую, как выяснилось, называют «злым волчком».
И вот теперь, разбрызгивая холодные лужи, он напряженно размышляет, стоит ли сообщать Ортодоксу об этом «волчке», обнаруженном в комнате дочери? Ведь, как ни крути, а эта штукенция может иметь явное и недвусмысленное отношение к «Процессу». Почему? Да потому, что при всей своей бредовости, теория оказалась рабочей. Помнится, Ортодокс даже заказал полностью закрытое социологическое исследование… Не только несчастный Философ попал в его сети… Так вот Ортодоксу хотелось знать, склонны ли подростки и юнцы с юницами студенческого возраста к употреблению дури более, чем их сверстники, не поддавшиеся обработке «Процессом»?
— И каков итог?
— Не знаю. Мне лишь известно, что «побочным эффектом» стало пробуждение необыкновенных способностей и талантов… Мы опять отклоняемся… Дело в том, что у кайманов есть своего рода контрразведка, которая почему-то именуется…
— Лозоходцами, — догадался я.
— Верно!.. Из всех кайманов эти, пожалуй, самые мерзкие… Философу становится дурно, как только он представил, что в комнату дочери ввалятся лозоходцы, все там перетряхнут и опрокинут вверх дном, напугав до смерти Люсьену, и, может быть, забрав для дознания малышку… С этих тварей станется.
— И он решил промолчать?
— Да, но понимая, что обычным молчанием не обойтись. Нужно что-то предпринять…
Без стука вошла Стеша. Осведомилась все ли нам понравилось? Мы за разговором действительно умудрились умять львиную долю снеди. Девушка забрала грязную посуду и объедки, оставила нам кофе с корзинкой восточных сластей и снова удалилась. Не знаю, как собеседник, а я с удовольствием предпочел этот превосходно сваренный кофе холодному красному «сухарю». Третьяковский же трескал и то и другое. Судя по его горящему взгляду ему не терпелось рассказать, что было с дальше с его героем. Хотя, конечно же, с ним самим. А мне очень хотелось узнать, потому что из уже услышанного многое следовало, но с выводами торопиться пока не стоило.
— Так вот, идет себе Философ по дождливой ночной улице и ломает голову — как ему быть? И попадает в драку… Ты помнишь, как двое бандитов пытались меня засунуть в кузов и увезти?.. — Я кивнул. — Так вот, это было точно такое же похищение, как и в его случае. Ведь ему, Философу, так же брызнули сильно действующим аэрозолем в лицо, а когда он потерял сознание, схватили и закинули в кузов, чтобы вывезти за город… В том городе очень узкие улочки, да еще и плохо освещенные. До сих пор фонари зажигают специальные фонарщики. Понятно, что ради — туристов, а не для удобства горожан. Так вот, бредет Философ по такой улочке, минует одинокий фонарь и едва не натыкается за пределами освещенного пространства на грузовик с брезентовым верхом. Двигатель на холостых оборотах, а в сыром воздухе ощущается запах выхлопных газов. Возле грузовика топчутся трое. Сам будучи бойцом, Философ сразу понимает, что это не драка. Просто двое в прорезиненных плащах с низко надвинутыми капюшонами, пытаются поднять с земли третьего. При этом — стараются не производить лишнего шума, только хрипло дышат и шаркают подошвами по булыжнику. Почему-то у них никак не получается поднять бедолагу, тот словно выскользает из их рук. Философ подходит ближе и громко командует…
— Отставить! — машинально произнес я.
— Да, именно так…
— И эти двое оставляют свою жертву и пытаются поквитаться с прохожим, а потом появляется мальчик, который правильным голосом произносит детскую считалку? — спросил я.
— Ты почти угадал, но — не совсем… Считалку правильным голосом произносит сам Философ. Ведь он же и придумал это способ вербальной самозащиты для последователей его учения о «Процессе». Ему пришлось долго тренироваться и он не был уверен, что сумел достичь нужного уровня. Тем более, что повиноваться считалке могут только люди привыкшие подчиняться. Рядовые кайманы как раз из этих. Когда бандиты удирают, он склоняется над лежащим и понимает, что это ребенок. Мальчишка лет двенадцати— тринадцати. Философу становится страшно, а вдруг эти мрази убили пацана? Он наклоняется над телом, чтобы проверить пульс, но парнишка вдруг поднимается сам.
— То есть, двое здоровенных дуболомов не смогли справиться с подростком?
— Не смогли. Он просто упал и что-то сделал со своим телом, оно стало неимоверно тяжелым и одновременно словно бы жидким. Они именуют это — «растечься каплей».
— Кто они? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Ты их называешь — нагуалями, а Философ мысленно тогда стал называть их «процессорами».
— Процессор — это чип с микроскопическими транзисторами, который используется в вычислительных машинах, — проявил я эрудицию.
— Тогда Философ этого не знал, но, думаю, он охотно согласился бы с тем, что слово «нагуаль» звучит лучше.
— И что было дальше?
— Парнишка оказался весь мокрый и грязный. Философ понимает, что его надо доставить домой, но в такси такого заморыша не пустят. Тогда он спрашивает у спасенного адрес и решает его проводить. И вот идут они по узким, плохо освещенным улочкам старинного города и между ними начинается разговор.
— Тебя как зовут? — спрашивает Философ у мальчишки.
— Игорь Болотников, — отвечает тот.
— А меня… — пытается представиться его собеседник.
— А знаю! — восклицает мальчишка и называет Философа полным именем.
— Откуда тебе известно мое имя? — спрашивает взрослый.
— Я учусь в одном классе с Илгой, — отвечает пацан. — Она о вас рассказывала. Вы философ… Это же вы придумали «Процесс»?
Его взрослый собеседник испытывает шок. Он-то полагал, что ни одна живая душа не знает, что именно он сочинил этот бред, который отчасти, правда, работает. Неужели Ортодокс специально слил информацию, чтобы потом его, Философа, могли обвинить в том, что он подталкивает подростков к употреблению сильно действующих средств? А парнишка тем временем продолжает:
— «Жизнь — это спиралевидный процесс, ведущий от рождения к смерти. Ты — это молния, рассекающая спираль. Стань этой молнией, раскрой в себе залежи дарований, заложенные природой, и ты достигнешь бессмертия!» — цитирует он и тут же подвергает учение Философа критике: — Клёво сказано, но к чему эти намеки на какие-то вещества, которые якобы раскрепостят сознание? Фармакологическое воздействие лишь сбивает тончайшие настройки мозга, порождая иллюзии, за которыми нет ничего реального.
Философ до того потрясен, что не находит ничего более умного, чем начать бормотать что-то вроде:
— Странно слышать такое от ребенка…
— А я — не ребенок, — отвечает Игорь.
— Кто же ты?
— Я — молния!
И вдруг яркая вспышка ослепляет на мгновение его взрослого собеседника. В воздухе ощущается запах грозы. А когда Философ протирает зенки и вновь обретает способность различать что-то еще, кроме, разноцветных пятен перед глазами, пацана рядом с ним уже не оказывается.