— А вы мне не угрожайте, господин Соммер, — говорит Философ.
— Где уж мне… — с печальной улыбкой произносит тот. — После этого чертова «волчка» руки и ноги словно ватой набиты. Такое ощущение, что из меня вытряхнули все боевые рефлексы…
— Так я вам и поверил, — усмехается Философ, — но не советую пробовать свои боевые рефлексы на мне, господин фашист. Повторяю еще раз — не смейте мне угрожать! Если хотите знать, ваша паршивая жизнь сейчас в моих руках, а не наоборот.
— Это еще почему? — с кривой усмешкой интересуется Соммер. — Не потому ли, что вы геройствовали в егерях? Потом — в буденовцах, потом — в артиллеристах, ну а потом — в кайманах. Драться вы умеете, я знаю, но против меня… Не смешите.
— И не собираюсь, — отвечайте Философ. — Напротив, хочу серьезно вас предупредить: ваша жизнь в опасности. О вас и вашей деятельности стало известно, как минимум, местной популяции. Не исключено, что кайманы уже вовсю вас ищут.
— Спасибо за предупреждение… — посерьезнев, пробормотал Соммер. — И откуда они только узнали?.
Глава 17
— Бравируйте, Евграф Евграфович! Мало вас мордовали в застенках госбезопасности? Думаете, что после вашего доноса меня немедленно сошлют в урановые рудники? Скорее уж — вас, за клевету на видного партийного работника.
— Не пугайте, пуганный. И потом, если бы я боялся ваших угроз, то молчал бы в тряпочку, а не лез с признаниями и предупреждениями… Но я понять хочу: чем дети-то вам мешают?
— Какие — дети? — удивляется Соммер.
Философ, с иронией, сквозь которую звучит совсем иное, более глубокое и искреннее чувство, цитирует: «У подлецов голубые глаза, мягкие слабые руки, глянешь — и хочется выступить за, хочется взять на поруки…»
Соммер с уважением спрашивает:
— Вы сочинили?
— Нет, другой…
— Ну все равно… Только вы ошибаетесь, товарищ! Я вовсе не подлец. То, что вы тут про меня наплели — это ведь еще доказать надо. А что касается детей… Сами по себе дети не опасны, но за ними-то стоят взрослые!.. Не знаю, что там у них за глаза, а вот руки их мягкими и слабыми уж никак нельзя назвать… Вон они какой волчок сделали? А протез у официанта вы видели?.. Дьявольская штука!.. По вашему — это дети смастерили?.. Взрослых, которые за ними стоят, надо вычислить. Вот в чем задача!.. Кукловодов! Невидимых пока дирижеров этого «детского хора»!
— Каких взрослых?
— Не знаете?.. Ну так я вам расскажу. Очень хочется, чтобы такой человек, как вы, были на нашей стороне…
— На чей это — на вашей?
— На стороне неравнодушных людей, имеющих волю к борьбе и способных к ней… Фашисты, коммунисты — какая разница?.. Если мы сейчас не поднимемся, наступит такая диктатура, по сравнению с которой и гитлеризм и сталинизм и маоизм покажутся детским лепетом… Любой из этих вождей был всего лишь человеком, в чем-то ограниченным, но готовым не только карать, но и миловать… А эти не помилуют, потому что они — не люди.
— О ком это вы? — усмехается Философ. — О пришельцах, что ли?
— Называйте их, как хотите… Никто не знает, когда в Европе появились эти типы. После Великой войны по дорогам скиталось множество беженцев, лишившихся крова и собственности. Не удивительно, что мало кто обратил внимание на скитающихся тощих и неприкаянных оборванцев. Когда же разобрали руины, отстроили заново города, починили плотины электростанций, восстановили мосты и железные дороги, водворили сумасшедших в лечебницы, а преступников — в тюрьмы, выяснилось, что по проселкам и улицам по-прежнему скитаются неприкаянные люди, неизвестного племени, говорящие на никому не понятном языке. Нашлись милосердные люди с достатком, которые помогли властям собрать странных бродяг в небольшие частные пансионаты и санатории, приспособив их к общественно полезному труду. Выяснилось, что «пришельцы» виртуозно изготавливают из любого подручного материала удивительные игрушки и головоломки, благотворно влияющие на развитие детского ума.
Едва загадочные умельцы были распределены по богадельням, в Европе грянула новая война, охватившая пожаром едва ли не весь земной шар. О «пришельцах» и их загадочных игрушках забыли. Все, кроме нацистов, ненавидевших все человечество. Эти выродки рода человеческого считали «пришельцев» неполноценными, приравнивая их к умалишенным и цыганам. Частные приюты подвергались разгрому, а их обитатели — уничтожению. После сокрушительного поражения гитлеровских орд, в Европе вновь воцарился мир, и на таинственных изготовителей головоломок опять обратили внимание. Горячая война обернулась холодной. В противостоянии всё возрастающей мощи Советов все средства были хороши, и власти некоторых европейских стран, не подверженных коммунистической заразе, решили, что «пришельцы» могут стать неплохим подспорьем в борьбе за свободу предпринимательства и частной инициативы…
Раздается вежливый, но настойчивый стук в дверь номера. Соммер осекается и тревожно смотрит на Философа. Тот пожимает плечами:
— Я же вас предупреждал!
Дверь открывается, и в номер входят двое, одинаково безликие — в плащах и шляпах. Философ сразу понимает, кто это. Машинально поднимается. А вот Соммер остается в кресле. На Философа вошедшие не обращают внимания, а инструктору один из них говорит:
— Гражданин Соммер?
— Да, — покорно отвечает тот.
— Вы арестованы.
Инструктор медленно поднимается и хрипло произносит:
— Ордер?
Второй чекист сует ему бумагу. Соммер мучительно долго ее изучает, словно ищет в ней хоть какую-то зацепку, которая могла бы избавить его от предстоящего, но его берут под локотки и выводят прочь, оставив дверь открытой. Философ не сразу находит в себе силы подойти и закрыть ее. Ему тошно. И очень хочется напиться вдрызг. Он выходит из номера, чтобы спуститься в ресторан, но на лестничной площадке встречает Тельму. Вот ее-то ему сейчас меньше всего хочется видеть, но девушка и не спрашивает, тащит его обратно в номер. И как вчера, начинает раздевать. Через час они лежат в постели, уставшие и опустошенные.
— Ты же на работу ушла? — спрашивает любовницу Философ.
— Отпросилась. Не могла я сидеть в этой конторе, когда ты с этим…
— Не думал, что так противно будет…
— Странные вы русские, — бормочет Тельма. — Обезвредил врага и мучаешься совестью.
— На то она и совесть, чтобы болеть. Я лагеря прошел, Тельма, мне хорошо известно, что это такое.
— Он — палач!
— Да не из-за него я мучаюсь, из-за себя. Не думал, что когда-нибудь отдам кого-то в руки ЧК.
— А я — не мучаюсь. Мой отец был чекистом и своими глазами видел, что такие, как Соммер, вытворяли в концлагерях. У него бы рука не дрогнула — пристрелить.
— Пристрелить у меня бы тоже не дрогнула.
— Ладно, не терзайся.
— Не буду, если что-нибудь выпить достанешь. И закусить.
— Сейчас!
Девушка нагишом выскальзывает из постели, подходит к телефону, набирает номер:
— Дядя Римус? — говорит она в трубку. — Это Тельма. Пришли официанта, пусть принесет в триста пятый бутылочку коньяка, ну и поесть что-нибудь… Да. На двоих… Спасибо!..
— Вижу, что у тебя тут все схвачено.
— Схвачено? — переспрашивает девушка.
— Я говорю — связи хорошие.
— Тетя двадцать лет работает директором «Галактики». Когда папу убили, я неделями жила здесь. Правда, поначалу гостиница называлась «Эстония», а потом переименовали. В духе времени.
В дверь постучали. Философ поневоле вздрагивает.
— Сходи, возьми у официанта поднос. Да, и дай ему три рубля. На чай, — распоряжается девушка. — Только трусы надень.
Философ надевает трусы, вытаскивает из пиджака свой кошелек, достает из него трешку. Идет открывать дверь. Там действительно стоит официант с подносом. Вручает обитателю номера поднос, берет три рубля и удаляется. Потом Философ и его гостья сидят нагишом за столом, пьют и закусывают. Сначала — молча, но спиртное постепенно развязывает языки. Философ с удивлением замечает, что его собутыльница удивительным образом не пьянеет. Он — тоже, но голос совести в его душе становится все тише. Способствование аресту нациста уже кажется ему едва ли подвигом.
— Что это он тут плел, — бормочет Философ.
— Ты о ком?
— О Соммере…
— Опять ты о нем⁈
— Да не о нем! — отмахивается Философ. — Перед тем, как за ним пришли, Соммер начал говорит о том, что после Первой Мировой в Европе появились какие-то оборванцы, умеющие изготавливать необыкновенные игрушки. Как я понял — он имел в виду «злой волчок» и протез официанта. Тебе ничего об этом не известно?
Тельма отвечает не сразу. Она пристально смотрит на Философа, словно взвешивает — стоит ли ему говорить, наконец произносит:
— Ты не слишком пьян?
— Смотря для чего?
— Для того, чтобы поехать кой-куда.
— За руль не сяду. И тебе не позволю.
— Ничего. Найдем водителя. Одеваемся!
Они одеваются и выходят из номера. Спускаются в вестибюль. Тельма просит любовника подождать и заходит в ресторан. Через несколько минут она возвращается с хромым официантом. В руках девушка держит битком набитый пакет.
— Знакомьтесь! — говорит она. — Дядя Миша… Евграф.
Мужчины пожимают друг другу руку. Философ украдкой смотрит на ногу официанта, которую вчера видел оторванной. Михаил замечает его взгляд, говорит с усмешкой:
— Не старайтесь, не заметите разницы. В этом протезе нога как живая.
— Кто же его вам сделал?
— Да есть тут у нас один мастер… Если правильно понял Тельмочку, к нему и едем.
Они спускаются с крыльца к «Победе», которая стоит возле тротуара. Официант садится за руль, а Философ и девушка — на заднее сиденье. Несмотря на свое увечье, Михаил ведет машину уверенно. Они покидают город, но едут не к дому Ильвесов, а в другом направлении, все глубже забираясь в леса. Наконец, сворачивают с проселка на узкую — только-только встречным машинам разъехаться — бетонную дорогу, которая, в конце концов приводит к развалинам электростанции.