— Мы тут не в бирюльки играем, отец Ангуин, сказал епископ. — Наша обязанность — свидетельствовать о Христе.
— Глупости, — отвечал отец Ангуин. — Они не христиане. Эти люди язычники и католики.
Зайдя в гостиную с кокосовым печеньем, Агнесса увидела, что отцу Ангуину приходится несладко: он дрожал, потел, вытирал пот со лба. Теперь она стояла у двери, ловя каждое слово.
— Ну, полно, — сказал епископ. Агнессе показалось, что он встревожен. — Не переживайте вы так. Я не запрещаю вам держать в церкви изображения и даже статуи святых. Я говорю, что мы должны соответствовать новым временам.
— Я не понимаю зачем, — сказал отец Ангуин и внятно добавил: — Толстый дуралей.
— Вы здоровы? — спросил епископ. — Говорите разными голосами, оскорбляете меня.
— Если правда вас оскорбляет.
— Хорошо, забудем, это я переживу. Однако мне кажется, отец Ангуин, вам нужен помощник. Молодой человек, сильный, как я. По-моему, вы совершенно отстали от жизни. Вы смотрите телевизор?
Отец Ангуин покачал головой.
— У вас нет радиоприемника. Надо завести. В наши дни радиовещание играет огромную роль. Вспомните, какой неоценимый вклад в улучшение межконфессионального взаимопонимания в Ирландии внесли радиопередачи преподобных Рамбла и Карта[5]. Знайте, отец Ангуин, будущее за радио!
Епископ обрушил кулак на каминную полку, словно Моисей, разверзающий скалу[6]. Священник молча за ним наблюдал. Типичный ирландец, откуда у него этот англосаксонский цвет лица: то розовый, то синюшный? Не иначе как из школы, захолустной английской частной школы. Его плохо учили, по крайней мере не тому, чему следовало. Запомнить, кто такой Галилей, и петь хором по нескольку часов кряду — вот и вся подготовка, какая нужна духовному лицу. Знать жития святых, науку о движении небесных сфер, натаскаться в молочном животноводстве или чем-нибудь подобном, нужном в приходском хозяйстве.
Все это священник высказал епископу — тот взирал на него в изумлении. Мисс Демпси, стоя под дверью, сосала палец, словно ребенок, который обжегся о плиту, ее голубые глаза сверкали. Она слышала шаги наверху, в коридоре, в спальне. Привидения, думала мисс Демпси, топчут по чистому. Ангелический доктор[7], девы-мученицы. Наверху хлопнула дверь.
Дождь прекратился. В доме стало тихо. Епископ был современным человеком — ни колебаний, ни тени сомнений. Такого ничем не проймешь. Его не занимали пережитки прошлого.
Когда отец Ангуин снова заговорил, горячность в его голосе сменилась усталостью.
— Эти статуи ростом с человека, — сказал он.
— Найдите помощников. Пусть прихожане поучаствуют. Привлеките Церковное братство.
— Куда я их дену? Я же не могу их разбить.
— Согласен, это чересчур. Сложите их в гараже.
— А как же моя машина?
— Что? Эта железяка снаружи?
— Мой автомобиль, — поправил отец Ангуин.
— Эта груда хлама? Пусть ржавеет на улице.
— Вы правы, — робко промолвил священник, — машина негодная. Сквозь пол просвечивает дорога.
— Некоторые, — ехидно заметил епископ, — ездят на велосипеде.
— Нельзя разъезжать по Недерхотону на велосипеде. Вас собьют на землю.
— Силы небесные, — сказал епископ и огляделся, не вполне уверенный в географическом расположении северного аванпоста своей епархии. — Они оранжисты?
— У них есть Оранжистская ложа. Они все в ней состоят, и католики тоже. Устраивают фейерверки, жарят быков на вертеле и играют в футбол человеческими головами.
— С какого-то момента вы начали преувеличивать, хоть я и не понял, с какого именно.
— Хотите нанести им пасторский визит?
— Нет-нет, дела не терпят отлагательства. Мне пора возвращаться. Фому Аквинского, Маленькую Терезу и Деву Марию можете оставить, только приделайте ей нос.
Мисс Демпси отпрянула от двери. Епископ вышел в коридор и с подозрением уставился на нее. Она нервно вытерла руки о передник и опустилась на колени.
— Можно поцеловать кольцо, милорд?
— Ступай прочь, женщина. Иди на кухню, займись делом.
— Епископу нет дела до невежественных простаков, — сказал отец Ангуин.
Мисс Демпси, морщась от боли, встала с пола.
В два размашистых шага епископ одолел прихожую, рывком натянул плащ, распахнул дверь. В лицо ударили дождь и ветер.
— Лету конец, — заметил епископ. — Впрочем, в этой части епархии и лета толком не бывает.
— Позвольте сопроводить вас до вашего роскошного экипажа, — напустив на себя подобострастный вид, сказал священник.
— Еще чего не хватало, — ответил епископ и, кряхтя, забрался на водительское сиденье. Он знал, что отец Ангуин сошел с ума, но скандала в своей епархии не хотел. — Я еще вернусь. Когда вы будете меньше всего меня ждать. Проверю, все ли сделано.
— Слушаюсь, а я приготовлю для вас кипящее масло.
Лязгая и громыхая, епископ умчался восвояси, но на следующем повороте дорогу ему преградила процессия школьников, которые выходили из ворот к ниссеновскому бараку[8], где их ждал обед. Епископ дважды с силой надавил на клаксон, малютки со страху попадали в канаву. Выбравшись оттуда, школьники глазели ему вслед, к их голым коленкам прилипли мокрые листья.
В доме священника часики на каминной полке пробили полдень.
— Опоздала, — удрученно промолвила Агнесса, — а я так хотела развеселить вас, отче. Если помолиться святой Анне в среду до полудня, до конца недели вас ждет приятный сюрприз.
Священник покачал головой:
— Во вторник, Агнесса, овечка моя, не в среду. В этом деле важна точность.
Невидимая бровь мисс Демпси удивленно приподнялась.
— То-то я гляжу, ничего не выходит! Есть еще кое-что, о чем мне следует вас предупредить, отче. Наверху кто-то ходит, хотя там никого нет.
Рука мисс Демпси дернулась ко рту и коснулась бородавки.
— Такое случается, — кивнул рыжей шевелюрой отец Ангуин, горбясь в жестком кресле за столом. — Иногда я думаю, что это я сам.
— Но вы же здесь!
— Сейчас, да. Возможно, это предвестник. Тот, кто грядет.
— Господь? — ужаснулась мисс Демпси.
— Младший священник. Меня застращали младшим священником. Какой удивительный был бы помощник! Умел бы ходить без ног, просачиваться сквозь стены. Но нет, едва ли. — Священник заставил себя выпрямиться в кресле. — Думаю, епископ пришлет обычного шпиона. С самыми заурядными способностями.
— Подхалима.
— Вот именно.
— А куда вы денете статуи? Вы же знаете, в гараже нет настоящей крыши. Они промокнут, покроются плесенью. Это нехорошо.
— По-вашему, нам следуем отнестись к ним с почтением, Агнесса. По-вашему, они не просто куски раскрашенного гипса.
— Я знаю их всю мою жизнь! — с жаром выпалила мисс Демпси. — Без них в церкви недолго и заплутать. Она превратится в большой грязный амбар.
— И что вы предлагаете?
— Их нужно раздать. «Дщери Марии» будут по очереди брать к себе святую Агату. Нужен фургон, в вашу машину статуи не влезут.
— Но насколько их хватит, Агнесса? А если кто-нибудь из них выйдет замуж? Вряд ли муж стерпит такое. Потом вспомните, какие маленькие у них в домах комнаты. Это не решение.
Однако мисс Демпси стояла на своем.
— Зато статуи будут в сохранности. А там, глядишь, епископ сменится.
— Нет, больше они не понадобятся. Мы пятимся назад. Епископ во многом прав, хотя лучше бы он занимался политикой и не лез в религию.
— Что же нам делать? — Мисс Демпси вскинула руку, дотронулась до бородавки. — Они для меня как живые. Словно мои родственники. Нельзя запирать родственников в гараже.
— Вера мертва, — сказал отец Ангуин. — Ее время прошло. И она продолжает умирать. Если мы не хотим превратиться в автоматы, то должны до последнего цепляться за предрассудки. — Священник поднял голову. — Вы правы, Агнесса. Негоже запирать их в гараже, словно старый хлам. Однако я не стану раздавать статуи по домам или заставлять ими улицы. И я не хочу разлучать их. Мы похороним статуи в освященной земле.
— Господи.
Слезы бессильной ярости брызнули из глаз мисс Демпси.
— Простите, отче, но от этой мысли меня бросает в дрожь!
— Отпевания не будет, — сказал отец Ангуин. — Только погребение.
Сибирские ветра, дующие на пустошах, быстро разносили вести. На следующий день к тому времени, когда школьников выпустили на большую перемену, все в Федерхотоне знали про статуи. В дедовские времена школа при церкви Святого Фомы Аквинского представляла собой одну длинную классную комнату, но нынешние учителя были не в силах сладить с буйными внуками первопоселенцев, и от старой системы обучения пришлось отказаться. Теперь воспитанников разного возраста отделяла друг от друга тонкая перегородка. Когда-то считалось, что в двенадцать лет самое время оставить арифметику и начать взрослую жизнь среди ткацких станков. С тех пор нравы смягчились, и ныне над директрисой, матерью Перпетуей, поставленной оберегать старшеклассников от треволнений юности, возвышались пятнадцатилетние отроки и отроковицы. Впрочем, дух исканий и перемен, свойственный в те времена юным, витал где угодно, только не в Федерхотоне. Сюда долетали лишь его слабые отголоски. Местные подростки начесывали коки над прыщавыми лбами и временами, словно припадочные, перебирали пальцами по животу, изображая игру на стиральной доске. Мать Перпетуя называла это безобразие «подражанием поп-группам» и строго карала.
Старшеклассники целыми днями гоняли в футбол на пустошах, лица у них были красные и обветренные. Они были рассеянны, безрассудны и одной ногой застряли в детстве. Их затянувшееся отрочество выдавали узкие затылки, любовь к комиксам и беспричинные взрывы веселья, тем более предосудительные, что людям, обреченным в будущем влачить цепи брака и работы на ткацкой фабрике, радоваться было не с руки.