Тихо на причале. Лишь изредка пройдет вдоль закрытых портовых складов канадский полицейский, молчаливый, сосредоточенный. Зная, как трудно и скучно торчать в такую пору у трапа, я вышел в наружный коридор к вахтенному. Поговорим о возвращении в родной порт, вспомним Урал, где оба родились…
К удивлению, вахтенный был не один. С трудом подбирая английские слова, в основном с помощью жестов, он объяснялся с каким-то посторонним, плохо одетым человеком. Смуглое лицо, вьющиеся волосы. Наверняка грек или итальянец.
— Моряк с «Лючии», — пояснил вахтенный. — Просит хлеба.
В разных портах мира мы и раньше встречали нищих, которые клянчили для себя еду на судах, но на этот раз кусочек хлеба просил не безработный бродяга, а итальянский моряк, которому положено жалование и питание.
— Что, их не кормит капитан? — спросил я Николая.
— Он говорит, что у них нет капитана.
— ?!
К трапу подошло еще несколько наших моряков, вахтенный штурман. Сообща выяснили, что капитана на «Лючии» действительно нет. Продукты на судне кончились.
«Лючия» принадлежала обанкротившемуся судовладельцу. Уже два месяца судовая касса была пуста. Не имея средств на содержание экипажа, капитан бросил «Лючию». Итальянцы пытались найти в чужом порту человека, который принял бы их беспризорное судно под свою опеку, но кому нужна полуголодная, оборванная команда.
— Вакантная должность есть. Не пойти ли к ним капитаном — примут без диплома! — пошутил кто-то из наших матросов, но никто не засмеялся. Все смотрели на стоящую неподалеку «Лючию» как бы другими глазами. Только теперь мы обратили внимание на ее сиротливый, запущенный вид. Борта проржавели, на палубе давно не крашено. Тяжело пришлось людям, оставшимся на беспризорном судне без пищи и денег за границей.
До конца своей стоянки в Галифаксе мы помогали покинутым, чем могли.
— Советико ноу бизнес. Советико хорошо, — благодарили они.
Да, на советском судне такого случиться не могло.
Бермудский треугольник
После толчеи яхт, траулеров, танкеров и сухогрузов в узком Ламанше плавание на большой воде в открытом океане походило на отдых. Простор! Редко-редко в дрожащем мареве водных испарений далеко на горизонте покажется силуэт одинокого судна. Свобода маневра полная: хочешь поверни влево, хочешь вправо. А чаще и поворачивать никуда не надо. Автоматический рулевой с железной бездумностью вот уже неделю ведет судно по одной заданной прямой.
Океан… Веером разлетаются из-под форштевня судна стайки летучих рыб. Пролетят сотню метров, как стрекозы шелестя прозрачными, быстро-быстро мелькающими крылышками, и опять кучно шлепаются в синь океанской воды. Много ужасных слухов ходит про пресловутый Бермудский треугольник: и корабли в нем исчезают бесследно, как облака в небе, и экипажи порой гибнут, скошенные внезапной, таинственной смертью. Капитан Нефедов вообще-то в происшествия не верил, но как человек, не раз бывавший в роковом районе и, вопреки распространенным суждениям, приятней места не находивший, склонен был объяснять причины трагедий не таинственными силами природы, а вполне земными проделками преступных людей, техническими неисправностями судов. А океан почти всегда ласков, спокоен. Вон какая безбрежная, теплая гладь расплеснулась до горизонта! Завтра утром откроются взору утонувшие в роскошной зелени берега Флориды — любимое место отдыха американских миллионеров. Крыльями парящих чаек забелеют на воде невесомые паруса их роскошных прогулочных яхт…
И все же капитан не верил беспечно идиллическому сочетанию света, красок в тропическом океане, настороженность не покидала его.
Вот почему, услышав доклад вахтенного матроса о встречном судне, Нефедов, не доверяя штурману, сам включил радиолокатор, определил пеленг, расстояние до встречного незнакомца, а потом еще вышел на левое крыло мостика, чтобы своими глазами убедиться в безопасности расхождения. В другом месте он бы вполне доверил проведение этих в общем-то обычных навигационных предосторожностей молодому штурману и, вероятно, тогда пропустил бы интересную для себя встречу.
Линзы бинокля приблизили корпус «англичанина». Отчетливо стали видны желтые пятна ржавчины на бортах, зачехленные шлюпки на ботдеке, лебедки по-походному… Тысячи таких металлических скитальцев бороздят голубые дороги планеты. Однако капитан английского теплохода показался Нефедову знакомым. Где-то он уже встречал это худощавое, со вздернутым подбородком лицо. И Нефедову вспомнился серый, кипящий белой пеной неспокойных волн Бискайский залив. Шла первая послевоенная зима. Он вел в самостоятельный рейс теплоход типа «Либерти». Горькую славу снискали себе у моряков эти суда, построенные союзниками специально на два-три рейса для обеспечения северных военных перевозок. Удобств никаких, только корпус да слабосильная машина. Если и топила его немецкая субмарина, убытки были невелики. Долго еще и после войны буравили воды многих морей и океанов своими хиленькими винтами эти «полуфабрикаты» союзной постройки. Про них говорили, что движутся они по шесть километров в… неделю, только кустики мелькают. Тогда в Бискайе «кустики» мелькали в обратную сторону. Машина от непомерных усилий пыхала жаром, как деревенская печь в блинный день, однако мощь встречного штормового ветра и волн была сильнее ее тысячи лошадиных сил. Теплоход помалу сносило назад.
Как было измученным качкой и бессилием морякам не позавидовать чужому судну, которое шло наперекор стихии легко и ходко, как байдарка движется в умелых руках мускулистого, тренированного спортсмена. Соблюдая морской церемониал, русские спустили флаг до половины. Английский капитан не пошевелился, не отдал приказания ответить на приветствие. Нефедов сквозь забрызганные каплями соленой воды стекла бинокля отчетливо видел его равнодушный взгляд; примерно так, безынтересно и вяло, смотрят на бесполезную букашку, переползшую дорогу. Штурман же «англичанина» смеялся открыто, тыкал пальцем в сторону не справляющегося со штормом корабля.
Нефедов отвернулся. Обидно. Многие английские, американские капитаны не считали нужным оказывать необходимые почести советскому торговому флоту, только-только выходившему на международный простор. Но Нефедов почему-то запомнил именно этого. Может, потому, что пришлось встретиться с ним еще раз.
…Словно черная сутана итальянской монахини, лежала тогда над Средиземноморьем южная, парная ночь. Вода была еще темносмоляной, но небо уже слегка засинело и стал заметен огонек семафора. Кто-то просил оказать медицинскую помощь заболевшему матросу. В двадцати кабельтовых от судна Нефедов перевел ручки машинного телеграфа на «стоп», приказал спустить на воду шлюпку. Лениво покачиваясь на спокойных, будто спящих волнах, она ушла навстречу зарождающемуся утру с врачом, матросами, с рулевым, выше всех сидящим на кормовой банке. В белесом сумраке рассвета уже было видно, как шлюпка, попыхивая бензиновым дымом, подошла к борту теплохода, палуба которого была по-прежнему пуста. Никто не спустил штормтрапа, никто не встретил гостей. Потом на мостике вдруг появился человек в белом кителе, очевидно, капитан, и, наклонившись через поручни, недовольно замахал рукой.
Шлюпка сразу развернулась, махнув на прощание англичанам, как женским платочком, красным кормовым флагом.
«С дикарями, коммунистами и неграми не желаю иметь ничего общего. Сэр Джо Фред. Капитан», — высказал суть своих жизненных убеждений человек в белом кителе. Потом семафор замигал совсем часто, посылая людям, предложившим помощь, отборную британскую ругань, переложенную на световой, международный язык точек и тире.
— Они будут нас уважать. Будут, — сказал Нефедов расстроенному доктору, когда шлюпку уже подняли на борт и закрепили талями.
…Тридцать лет спустя, недалеко от Бермудских коварных и райских островов, Нефедов опять смотрел в бинокль на своего давнего знакомца. Так и постарел тот в ожидании скорого развала большевизма…
Теплоходы, вздымая форштевнями, как плугами, белые борозды следов, расширяющиеся к корме, шли навстречу друг другу. Английский флаг с красными лучами на синем фоне первым пополз вниз по фалу, приветствуя советский теплоход-красавец, воплотивший в себе самые современные технические, экономические и даже эстетические достижения мирового судостроения.
— Я говорил, что вам придется нас уважать, — тихо сказал Нефедов, а громко приказал ответить на приветствие. В войну он предпочел бы гибель спуску флага перед врагом, а сейчас он спокойно исполнил ритуал морской вежливости. Сильные всегда великодушны.