— Узко, узко мыслите, Сергей Феоктистович, — вздыхал Бортник, растягиваясь на койке, которая в соответствии со своей электронной природой меняла форму при каждом его движении. Эта «умная» перина была подарена капитану командой в день тридцатипятилетия, причем он до сей поры гадал, где они могли ее прятать до срока, ибо перед тем «Индира Ганди» два месяца не заходила в порты. — Разве я говорил, что в НЮАС есть нефть? В том-то и дело, что теперь она имеется только в одном месте — странах, окружающих Персидский залив.
— Нет, Тимур Дмитриевич. Вроде в Сибири что-то опять нашли. Да и добывают.
— Не смеши, это все доли процента от мировых запасов. Мы говорим не об этих мелочах. Так вот, неужели непонятно, что Штаты решили хапнуть все остатки себе.
— Мир не позволит.
— Мир? — Бортник привстал и сощурился в улыбке. Он явно получал удовольствие от диспута. — Что значит мир, Сергей? Не смешите. ООН больше нет. Да вы вообще-то ее и не помните. Есть отдельные страны или объединения типа Евросоюза, у каждого из которых свои интересы. Так вот, дабы прищучить этот самый «мир», амеры и собираются дать просраться южанам. Ну а наши и все прочие, наверное, под этот шумок хотят попортить кровь Штатам. Я этим очень тронут и двумя руками «за». Но сейчас речь не об этом. А о чем? О нефти, Сергей Феоктистович, о ней, родимой.
Так вот, — продолжил он, засовывая руку в углубление автоматического прибора, называемого в народе «чайником», и тут же доставая моментально вскипевший и приготовленный кофе. — Ее, родимой, мало — лет на десять-пятнадцать, а то и меньше. Подозреваю, сроки специально завышают, дабы не сеять досрочную панику. Почему подозреваю? Потому что Штатам тоже зря рисковать не хочется, и если уж они дошли до развязывания войны, то… Их явно уже клюет в задницу «жареный петух». И знаешь, в какой-то мере их можно понять. И я бы даже понял, но… — Командир «Индиры Ганди» дул в чашку, распространяя по каюте восхитительный аромат. — Я бы понял, если бы эти самые, накопленные Мамой-Природой запасы нефти — после того как их отберут — пошли на дело. Я имею в виду общечеловеческое дело. То есть для нового технологического рывка, который выведет эту заблудившуюся цивилизацию из кризиса. Но…
— Тимур Дмитриевич, а если штатовцы и правда сделают такое? — Старший помощник тоже соблазнился напитком.
— Что? Технорывок? Не смеши, Сергей Феоктистович. Хотя как идеологическое прикрытие они это используют, будь спок. Однако в действительности, как и всегда до этого, все добро уйдет на поддержание шикарного образа жизни. И ничто не убедит меня в обратном. У них что, поменялся строй? — Бортник бросил пустой стаканчик в утилизатор. — Так вот, даже в этом невероятном, обратном случае я бы все равно воевал с амерами из-за своей нацпринадлежности. А уж тем паче я буду воевать против того, что они перетягивают одеяло на себя только во имя своего образа жизни. То есть во имя Его Величества — Пуза. Если другие — Китай и прочие — тратят этот мезозойский ресурс во имя выживания и это хоть как-то может служить оправданием, то Штаты… В общем, Сергей Феоктистович, я по ним с удовольствием врежу. Тем более теперь, судя по загруженным в наши отсеки, отнюдь не игрушечным зарядам, все будет на полном серьезе.
68Пластик, железо и прочее
В полном соответствии с заданием корабль-арсенал «Громовержец» занял позицию. Позиция представляла из себя морскую гладь, ничем не отличающуюся от какой-либо другой, могущей расположиться в одном либо в ста километрах. Возможно, даже не в Индийском, а в другом океане. До ближайшей суши было двести пятьдесят километров. Опять же, могло быть больше-меньше. Для до поры таящегося оружия такие рассогласования не имели особого значения. В зависимости от марки примененной ракеты лишняя сотня километров преодолевалась за семь или даже за три минуты. Сущая мелочь с точки зрения обыденного сознания.
Вообще-то, сегодняшняя удаленность от берега являлась не самым оптимальным вариантом относительно безопасности. Если, конечно, рассматривать расстояние как его составляющую. По крайней мере такого мнения придерживался командир — коммандер Хейдриан. Здесь все-таки имелся не какой-нибудь Персидский залив или Красное море. Здесь простор с противоположного края тянулся до Антарктиды. Кто мешал отодвинуть плавучий арсенал несколько дальше? Разумеется, в пределах дальнобойности ракет? Конечно, уже давно расстояние не являлось весомой составляющей обороны: сам «Громовержец» подтверждал это въевшееся в жизнь правило, но все же…
Выйдя в район открытия огня, ракетоносец застопорил турбины и заполнил балластные цистерны. После этой операции он возвышался над гладью воды всего лишь на полтора метра. Теперь даже при слабом шторме волны могли перекатиться через всю его впечатляющую ширину. Зато в плане возможности быть обнаруженным радиолокатором врага он стал почти неуязвим. Его корпус, и без того созданный по технологии «стелс», резко уменьшил профиль, а к тому же совсем не двигался относительно окружающего фона. Можно сказать, что против локации это стало невидимостью в квадрате.
Однако, по давней традиции американской профессиональной армии, более железа ценились люди — экипаж. Трудно сказать, чего изначально здесь больше — капиталистического прагматизма, учитывающего стоимость обучения нового пилота или оператора, либо все-таки приспособленного к войне гуманизма? Так или иначе, но именно поэтому даже меры безопасности, перечисленные выше, считались для сохранности команды недостаточными. Возможно, это был перегиб, та самая выпяченная на люди показушная забота о солдатских жизнях, а может быть, и нет. На данный момент это являлось последовательным выполнением инструкции. Или очередной, отработанной традицией. Однако именно для этих целей на борту, в неотличимой от носа корме «Громовержца», помещался вертолет. Достаточно большой и объемистый, между прочим. Он был обязан вмещать не только команду корабля-арсенала, но целую гору аппаратуры. Ведь отсюда, с борта геликоптера, получалось управлять всем оружейным богатством притопленного судна. Помехоустойчивость и надежность связи были такими, что вертолет мог удалиться от корабля-матки на десять или даже пятьдесят километров. Потенциальные враги могли бы применить по «Громовержцу» даже ядерный боеприпас тактической мощности — но и тогда его экипаж имел все шансы уцелеть.
Однако сейчас против него хотели использовать другую тактику. Преимущества были обязаны обратиться слабостью. Кто мог это предвидеть?
69Морские песни
— Так вот, по поводу нацпринадлежности, Сергей Феоктистович, — распространялся в другой раз командир лодки. — Точнее, по поводу влияния моей личной национальности как причины моей же личной войны с Америкой. Интересно?
— Даже весьма, — кивал начальнику Прилипко, прихлебывая отличнейший индийский чаек, подкупленный не где-нибудь, а непосредственно в Индии.
— Может, я и повторюсь в чем-то, Сережа, — ты уж прости старому пирату. Так вот, Сергей Феоктистович. Моя, а значит, по аналогии и твоя национальность заставляет меня люто ненавидеть Америку, конкретнее, ее Соединенные Штаты, ибо… Эта империя нанесла нашей Руси не только военное поражение (это как раз дело переживаемое, это нам наносили часто и многие; потом мы обычно отыгрывались, но это дело десятое). Дело в том, что, кроме военного, Штаты нанесли нам идеологическое поражение и произвели удар по общей славянской культуре. Что уж там раньше, позже, дело второе. Хотя, как я неоднократно говорил, дух определяет многое — почти все. На войне, конечно, бывает по-всякому. Иногда вначале ломается дух, а потом сыпется фронт и все остальное. Бывает, что после удачного выпада врага внезапно тоже сыпется до того вроде бы крепкая вера. А случается, убежденность в своей правде держится до конца, до последнего солдата, до последнего патрона и, пусть это звучит банальностью, до последней капли крови.
— Тимур Дмитриевич, но ведь вообще-то разве мы — я имею в виду Россию — когда-то воевали с США? Напрямую вроде нет.
— Молодо — зелено. Историю читай, Сережа! — Возлежащий на своей чудо-постели Бортник принял сидячее положение. — А холодная война против СССР — это что, по-твоему? Она выпила из нашей — точнее, из всей коалиции входящих в Союз стран — столько крови, что… Разумеется, пота — тоже. Но по большому счету гигантские экономические напряжения всегда выливаются в кровь. Если где-то для чего-то взять слишком много, в другом месте не хватит. Слишком много танков, значит, будет мало лекарств. Подскочит детская смертность. Или не хватит на борьбу с преступностью — спустят на тормозах до лучших времен. Вариаций — более чем. Ну, войну ту мы проиграли. И кстати, не впрямую. Именно те, оставленные на обочине проблемы нас и подкосили. Все думали, потом успеется. Не успелось, как видим. В данной войне напрягли все жилы в сторону железа, а в это время подкосилась вера. Доконала нас шмоточная идеология. И что еще обиднее, мы ведь не просто проиграли сами по себе.
— А кто? — подключился Прилипко. — Имеется в виду так называемый социалистический лагерь?
— Больше, Сергей Феоктистович, куда больше. Весь мир. От нашего проигрыша проиграл весь мир. Внешне это вообще понятно, именно после победы в холодной — Третьей мировой войне Штаты начали вести себя как владыки и развязали целую кучу вроде бы маленьких — но для народов-целей совсем не таковых — войн. Однако, кроме внешних эффектов, был еще один. Понимаешь (мне рассказывал дед, да и не только он), в нас, в русских, ведь всегда верили. Не интеллигенция даже. С той-то как раз понятно: она из-за заточки ума штука весьма гибкая — куда хошь извернется. Речь о простом народе, так сказать, малограмотном и потому живущем сердцем, а не перегруженной головой. Все верили, что, хотя вокруг патока сладкой жизни, есть на свете одна страна, люди в которой — кремень. Их не только не сломить железом и атомом, но еще и не заманить долларово-джинсовой жвачкой — они ее не употребляют. Как вот есть люди пьющие и нет. Так вот русские считались в этом плане как бы непьющими. И не по причине какой-то больной печени, а от полной сознательности. Эти легендарные русские были как бы выше этого. Наверное и даже наверняка, в действительности все было несколько не так, но представленный образ существовал. Так вот, после разрушения в СССР коммунизма этот образ рухнул. И вот именно тогда русские стали гораздо более презираемым народом, чем кто-либо другой. Именно за это предательство своего идеального образа. Именно потом стало за правило давать русским пинка при каждом удобном случае. И среди террористов тоже, кстати.