— Адреса, пароли, явки? Всё, чтобы мальчик почувствовал себя настоящим героем и бунтарем, но не пострадал? — с одной стороны я их понимал и даже поддерживал, а с другой — мне было противно.
— Точно! Ну, и если честно — мы тут судили-рядили и решили, что всё равно никого лучше тебя не нашли бы ему в попутчики.
— Мы — это Арис, ты и Артур Николаевич?
Феликс сделал неопределенный жест рукой. Я подозревал, что он стал большой шишкой в разведке, но вот какой именно пост занимал и где были границы его сферы ответственности… Это было тайной, раскапывать которую у меня не было ни малейшего желания. Достаточно было того, что Карский имел право принимать подобные решения.
— Какие у нас сроки? — я отмахнулся от табачного дыма, которым этот рыцарь плаща и кинжала дышал мне прямо в лицо.
— Сроки? Да че-орт знает, какая блажь в его царственную голову постучится… Тут ведь понимаешь — он вроде как и вундеркинд, а вроде — и дитё малое. Анализ, синтез, дедукция, индукция — что угодно, в тупик академиков ставит! Маститые юристы и экономисты шляпу снимают. Но зато в бытовых, житейских вопросах — полный пр…
— Профан?
— Именно — профан. В общем — побудешь его старшим братишкой, пока не пообвыкнется. Ну, и на Ясмину эту посмотрите. Наследник Империи нужен как воздух! Или наследница. А лучше — сразу двое или трое. И плевать, кем будет жена — не старый режим! Главное, чтобы из хорошей семьи, не скомпрометированная… Ну, понимаешь. Если из народа — это прекрасно, демократично. Если дворянка — тоже хорошо, дань традиции…
— Ты как бабка старая, Феликс, — не выдержал я. — Может, еще свечку им подержишь?
— Да хоть дедка! Знаешь, — он одной затяжкой докурил сигарету, затушил о ботинок и сунул окурок в щель дивана. — У меня нервы ни к черту. Понимаешь, сейчас, конечно, на Величество не так всё завязано, как в первый год, но… Но случись что — не поедет ли Империя в тартарары? А если мы надавим на чувство долга и ответственность и отговорим его — не поедет ли крыша у Императора? И снова — не потеряем ли мы тогда Империю?
Мне его жалко не было, если честно. Его — в смысле Феликса. Нервы у него, надо же! Барышня кисейная.
— Нужно занести документы в канцелярию, — сказал я. — И если еще раз ухватишь меня подобным образом, то я тебе точно бок прострелю. У меня тоже — нервы ни к черту.
— Ладно, пошли, — он встал, кивнул мне еще раз на диван, покрытый тканью, и мы вышли в коридор.
Две молоденькие горничные в черных платьях и белых передничках, проходившие мимо, удивленно на нас воззрились, но Карский состроил дикую рожу и шикнул на них. Девушки пискнули и скрылись с глаз долой.
— Эх, где мои семнадцать лет… — тоскливо пробормотал разведчик. — Пойдем изводить канцеляристов.
III УКРАСТЬ ИМПЕРАТОРА
Я сидел на кухне и беззвучно смеялся. Это было форменное издевательство!
Не откладывая дела в долгий ящик, наведался в ту комнатку с диваном сразу же после визита в канцелярию и выгреб тайник подчистую. Оружие, деньги, документы, одежда — всё это было запаковано в отличные брезентовые сумки, удобные и для переноски, и для того, чтобы навьючить их на лошадей, например. Правда, пришлось привлечь к переноске добычи Кузьму — целый полковник, груженый, как мул, мог вызвать вопросы.
И вот теперь за окном царила непроглядная летняя аркаимская ночь, и я при свете керосиновой лампы разглядывал всё, что приготовили нам государевы люди, и здорово веселился.
Черные книжечки паспортов, на обложках которых гордо реяли имперские орлы, и вызвали у меня приступы гомерического хохота. Наверняка виноват был Феликс — кто еще мог придумать для нас такие дурацкие имена?
Иван Царёв и Сергей Волков! Проходимец Карский явно читал мои «Натальские рассказы», я там тоже проводил параллели с народными сказками. Иван Царевич и Серый Волк, каково? Мерзавец, как есть — мерзавец!
Моя фотография была родом с Южного континента: небритость, загар, отросшие волосы… Ну, точно — скорее всего, кто-то из тамошних агентов, притворявшихся журналистами, снял меня на приеме у архиепископа Стааля по случаю заключения мира. А фото Императора — то есть Ивана Ивановича Царёва — было изящно подретушировано — в нем заключался вариант маскировки внешности юного монарха: полубокс вместо роскошной шевелюры, короткая борода вместо идеально выбритого подбородка, слегка неровная, кажется — выстриженная — правая бровь… Если еще и одеть как-нибудь нехарактерно, то никому и в голову не придет, что этот лихой, хулиганистого вида молодой человек с сумасшедшими глазами является монархом великой страны!
— Ты чего не спишь? — Лиза показалась в дверном проеме. — Я проснулась — а тебя рядом нет… Думала, у тебя опять…
Порой среди ночи я просыпался, обливаясь холодным потом и скрежеща зубами, а сердце билось о ребра так, будто хотело сбежать к черту. В такие ночи мне снились малыши-кафры, марширующие с винтовками в руках по руслу высохшей реки, или игра в морской бой в гавани Сан-Риоля, или оборона приморского городишки под названием Бубырь, или штурм Клёна… Но рядом с Лизонькой такое случалось всё реже и реже.
— Нет, солнце мое, нет. Прости, что напугал, просто…
— Тебя возвращают на службу? — она подошла, зябко поводя плечами, и вдруг села ко мне на колени и прижалась, спрятав лицо на груди. — Я думала — война кончилась, и мы как в сказке будем жить-поживать да добра наживать…
Я тяжко вздохнул и погладил ее по спине, ощущая гладкость кожи сквозь невесомый пеньюар:
— Как в сказке, точно. Только эта сказка — не про меня.
— А про кого?
— Про Ивана-Царевича, который очень рано стал царём, потому что батюшку его убили злые люди, и матушку — тоже, и всех старших сестер, и братьев-кузенов, и вообще… Некому было больше царем становиться. И он не успел насовершать подвигов и сразиться со Змеем Горынычем, и сходить за тридевять земель в тридесятое царство за тем — не знаю чем. И найти свою Василису Премудрую тоже не успел. И теперь ему очень-очень плохо.
Лиза заглянула мне в глаза:
— Ты о ком сейчас говоришь?
— Вчера меня назначили флигель-адъютантом, — выдохнул я.
— Господи! — она обняла меня крепко-крепко, а потом спросила: — Ты мне не сказал, чтобы не портить вечер?
Какая она у меня всё-таки… Другая бы от счастья прыгала — как же, суженый теперь полковник и член ближней императорской свиты! А Лиза всё поняла. Таких, как я, за красивые глаза на подобные должности не назначают. Она уже с мундиром начала догадываться, сразу, утром. Просто не спрашивала — надеялась, что всё образуется.
— И надолго ты уедешь? — глаза Лизы заблестели. — И скоро?
Я просто не мог из себя выдавить нужные и правдивые слова, а потому крепко обнял ее и проговорил:
— Сегодня ведь был прекрасный вечер, правда? И у нас еще будут такие вечера, я тебе обещаю… Нет, я тебе клянусь!
— То есть — утром? И сам не знаешь, на сколько? — любимая вдруг улыбнулась. — Ну, тогда у нас есть время до утра…
Через мгновенье я почувствовал вкус ее губ, и нежные пальцы в моих волосах, и ладное, стройное тело близко-близко, и успел пожалеть о том, что утро так скоро…
Как украсть Императора из дворца? Черт его знает! Я вообще никогда не был специалистом по кражам. Особенно — по похищениям людей. Вся надежда была на то, что во внутреннем флигеле дворца, где раньше располагались покои императрицы и принцесс, теперь идет ремонт, и это можно было использовать. По крайней мере, одна идея у меня имелась.
Во дворец я прибыл чуть ли не на рассвете. Императорские вензели на погонах прямым текстом говорили охране: это — флигель-адъютант Его Величества. И заходить к Государю в любое время дня и ночи — мое священное право. Тем более, я был первым человеком, который занял такую специфическую должность в Новой Империи, и придворная камарилья не очень-то понимала, как ко мне относиться и какие танцы вокруг танцевать.
А потому — преторианцы козырнули, дежурный лейб-гвардеец у входа в личные покои Императора только бровью дернул — но ничего не сказал. Наверное, они там в своей лейб-гвардии были не шибко довольны, что их обскакал какой-то провинциальный поручик с мутным пехотным прошлым. Хотя я понятия не имел о том, какие нравы царят в лейб-гвардии. Вознесенский и Тревельян были замечательными людьми, а других ближников Его Величества я и знать не знал.
— Вставайте, государь, нас ждут великие дела! — сказал я.
— Боже мой, за что? В такую рань! — император натянул одеяло на голову.
— Кто рано встаёт, тому Бог подает! — продолжая злодействовать, я раздвинул шторы, и яркий свет восходящего солнца ударил хозяину имперских земель в заспанное лицо с разводами от подушки. — Кто до ночи сидел в наушниках и строчил телеграммы?
— И этого человека я приблизил, обласкал и обогрел? Вы — подлец, ваше превосходительство! Я немедля кликну охрану, и вас выведут вон и сбросят с Тарпейской скалы как исчадие ада!
Я потихоньку начинал вспоминать, почему мне так понравился этот парень!
— С Тарпейской скалы сбрасывали больных и слабых младенцев, Ваше Величество, если я не ошибаюсь. Так что с этой инициативой вы запоздали. Мое младенчество пришлось на период, когда вас еще и в планах не было.
— Ошибаетесь! С Тарпейской скалы как раз сбрасывали тех, кто перечит монарху, а еще — беглых рабов и дезертиров, — монарший нос показался над одеялом.
— Тогда — прыгнем вместе? — усмехнулся я. — Вы всё еще хотите увидеть свою Ясмину?
Одеяло полетело прочь, Император, наряженный в пижаму и с невероятным бардаком на голове, мигом оказался рядом со мной:
— Вы предлагаете побег?
— И немедленно!
Он глянул на меня испытующе, потом кивнул:
— Я весь ваш! Командуйте!
Я скинул китель и принялся шарить за подкладкой и по карманам дорогущего мундира. Благодаря моей Лизе, туда удалось поместить массу полезных вещей! На свет Божий появились два синих комбинезона наподобие тех, какие носят строители, несколько метров прочной веревки, две пары рабочих перчаток и набор женской косметики.