— Это что еще такое? — удивился мой подопечный.
— Немедленно в ванную! У вас есть ножницы и бритва?
— Найдутся.
Моя физиономия во дворце еще не примелькалась, потому о собственной маскировке я особенно не переживал, а вот над Императором поработал основательно: остриг волосы, как на фотографии с паспорта, выбрил часть брови, нанес на лицо несколько асимметричных полос — как будто работник испачкался чем-то на стройке. Его Величество терпел всё это стоически.
— Раздевайтесь! — сказал я. — До исподнего.
Кто заподозрит Императора в мускулистом, перепачканном невесть чем молодчике? Пижамные штаны и куртка полетели на пол, Его Величество подтянул лямки и глянул на себя в зеркало: ну, чисто маляр-штукатур с окраины! Комбинезон, который теперь являлся единственной одеждой монарха, смотрелся просто великолепно: он был заляпан краской аккурат так, чтобы не вызвать подозрений, обнажал крепкие руки и плечи государя, привлекая внимание к ним, а не к его лицу.
Не хватало только одной детали.
— У вас есть газета? — спросил я.
— Какая газета?
— Любая.
— «Курьер» подойдет? — он сходил за газетой, и я в два счета соорудил ему головной убор из бумаги — треуголку.
Пока Император любовался своим отражением в зеркале, я снял мундир и тоже облачился в комбинезон, оставив только видавшую виды сорочку. Нет, стесняться мне не приходилось — мои стати были не намного субтильнее императорских. Однако на дворе, конечно, лето, но ветерок нынче холодный, утренний, свежий… На голову повязал цветастый платок, на манер моряков из Сипанги.
— И что теперь? — спросил Его Величество.
Я молча указал через окно во внутренний двор. Там вокруг опутанного лесами внутреннего флигеля уже начинали свою суету строители, разбирая инструмент и готовясь к рабочему дню.
— Стремянка? — удивился Император, проследив за моим взглядом. — Зачем нам стремянка? И как мы попадем во двор? Будем спускаться на веревке через окно?
— Спускаться на веревке? Какая банальность! Мы поднимемся на крышу! — не удержался от бахвальства я. — Вы знаете, какой диаметр у трубы вашего камина?
Мы перемазались, как черти, пока лезли вверх по трубе, и это было только к лучшему — наша маскировка становилась совершенней с каждой секундой, проведенной в дворцовом дымоходе. В зубах я держал конец веревки, к которой были привязаны сумки с документами и всем прочим, на башку мне то и дело сыпалась сажа, содранная со стен каминной трубы монаршими подошвами и ладонями.
Выбравшись наружу, Император протянул мне руку, чем заработал еще несколько очков в свою пользу.
— Фажмыте ферефку! — прошамкал я, и облегченно вздохнул, когда он достал из моих зубов изжеванный канат.
Пока Его Величество вытаскивал из камина сумки, я осматривался. Нерадивый трубочист оставил тут метлу на длинной ручке и металлический ёж на цепочке, так что мы снарядились как положено.
— Когда вы только успели всё это притащить в мою спальню? — удивился Император, осматривая наш багаж.
— А это не я, это преторианцы. Поставили в вашей берлоге, рядом с книгами и проводами, я сказал только, что это для радиостанции. А уже утром с собой принес.
— Хм!
Нет, дворец охраняли как положено, существовало несколько уровней проверки и три или четыре рубежа обороны. Но — не для лейб-гвардейцев. Каждого из них назначал лично Император по согласованию с Тайным советом, и если уж кто-то из этих великолепных молодых людей решил бы предать своего Государя — это бы означало крах всех идеалов и принципов, на которых зиждился нынешний государственный строй. Лейб-гвардейцы имели право доступа в любое помещение дворца, а я как флигель-адъютант — еще и допуск к Его Величеству в какое угодно время суток. Это была единственная брешь в обороне, и я ею воспользовался.
Мы шагали по крыше, совершенно не стесняясь, грохоча ботинками по металлическим листам. Для внутренней охраны само наше нахождение там, наверху, означало, что мы — люди проверенные и нас пропустили. А придворные могли только морщиться и сетовать на беспардонность пролетариев, которые мешают им совершать утренние ритуалы или досматривать последние сны.
Спустившись по пожарной лестнице во внутренний двор, мы поудобнее нагрузились сумками и инструментами и подошли к стремянке, которая стояла тут же, прислоненная к стене флигеля.
— И как мы выберемся наружу? — с сомнением посмотрел на меня хозяин Империи. — Тут кругом преторианцы!
— Внимание, фокус с лестницей! — усмехнулся я. — Меня научили этому наши соотечественники еще в Натале. Мы выйдем через парадные ворота, и никто нас не остановит!
— То есть как это? Бред какой-то…
— Ах, бред? Ну, тогда вам нести верх, перемазанный побелкой…
— Затравлю собаками! — пригрозил он. — А потом — на кол!
— Давайте уже, беритесь за грязную сторону…
Так, перешучиваясь, мы и пошли по коридорам и залам дворца, мимо постов охраны и канцеляристов, придворных дам и важных государственных мужей, минуя галереи портретов и проходя мимо роскошных интерьеров.
— Па-а-аберегись! — сказал я преторианцам у самого выхода и дернул плечом так, что часть сажи осыпалась на ковер.
Кстати — шемаханский.
— Куда прешь, тетеря? — возмутился бравый усач в черной форме. — А ну, кыш с ковра, ироды! И с лестницей своей аккуратней, вон, чуть вазу не разбили! Осьмнадцатый век, не хухры-мухры!
— Дык, ёлы-палы! — включился в игру Император. — Можа дверь подяржите?
— Петька! Петька, подержи дверь, а то эти охламоны политуру поцарапают! Куда-а-а? Куда по ковру? Гос-с-спади, понабирают по объявлению… Вы откуда такие остолопы взялись?
— Эрзяньских зямель! — с достоинством проговорил Его Величество.
— А-а-а-а, ну тогда черт с вами. Слышь, Петька, это лимита из Эрзяни…
— А то правда, что в Эрзяни грибы с глазами? — Петька втянул живот, пропуская нас и стараясь не замараться сажей.
— А как жа! — шмыгнул носом Император. — Их едять, а они глядять!
— Идите уже, Гос-с-с-пади…
Мы так и прошли два квартала с лестницей на плечах, и с ней же загрузились в обшарпанную пролетку: таксисты и извозчики на приличных экипажах даже не смотрели в нашу сторону.
— Фантастика, — сказал Император. — Мы просто взяли — и сбежали.
Он откинулся на жестком сидении, ногами придерживая стремянку, смотрел в утреннее небо, по которому проплывали облака, и блаженно улыбался.
А я пытался рассчитать — сколько у нас есть времени до того, как лейб-гвардеец у дверей забеспокоится? Конечно, они сразу догадаются, что в этом замешан я — там ведь мой мундир остался, в конце концов. Феликс будет локти кусать, когда поймет, что я надул его и сбежал раньше… Главное, чтобы Лизу не доставали, но она обещалась уехать к папеньке и маменьке в Эвксину на первом же поезде, так что у нас еще были все шансы увидеться. Познакомлю ее с Императором — оба будут под впечатлением, это точно… Долго суматоха не продлится, я пошлю Карскому весточку, чтоб не дергался. Но я его предупреждал — не сметь играть со мной втемную. Пусть теперь дергается…
— Вам куда, хлопцы? Уже семь кварталов проехали, всё как вы сказали — прямо! — обернулся извозчик.
— Слушай, а отвези нас в баню, отец? — попросил я. — Видишь, с утра пораньше по трубам лазили, охота помыться-переодеться…
— А гроши есть у вас? — он точно был из Северо-Западного края, говор был мягкий, «г» — выбухное.
— Есть! — я пошелестел мятой купюрой. — Заплатили за срочность работы нам неплохо…
— Так поехали ко мне, старуха самовар поставит, я баньку истоплю… Давай деньгу, еще и в лавку заедем, баранков купить и масла сливочного, старуха его очень любит! А шо? На кой хрен вам мудями в публичной бане трясти, у меня всяко приличнее! Водопровод у меня, воды хоть залейся! Это не старые времена, ци-ви-ли-за-ция!
— А где живёшь, отец?
— На Домахе!
— Далековато, — как будто сомневаясь, проговорил я.
На самом деле Домаха нам очень подходила, этот была дальняя окраина — как раз по маршруту нашего побега.
— Так обратно на транвае поедете, там полверсты до остановки! Небось, с лестницей кондуктор не ссадит! Или вы транваев не видали? Откудова приехали?
Водопровод, трамвай… Император улыбался — ему нравилось слышать всё это.
— Эрзяньские мы! — откликнулся он.
— Ах, эрзяньские… Ну, так едем?
— Давай тогда не в лавку, а сразу — на рынок? Возьмем того-сего к столу, свеженького? — предложил я, подбросив в ладони пару монет. — Наработались натощак, живот крутит — жрать охота!
— Вот это дело! Колбаски, яичек, лучку… — глаза у извозчика подобрели. — Хорошие вы хлопцы! А мне сегодня работать тяжко — кости ноют, гроза, видать, будет!
Он чмокнул губами, лошадка фыркнула и побежала живей, цокая копытами по мостовой, на которую пролетка свернула с асфальтированного проспекта, спасаясь от бешено ревущих автомобилей, выхлопных газов, гудков, окриков, лязга и треска. Столица просыпалась!
По мере удаления от центра этажность домов по обеим сторонам улицы стремительно уменьшалась, а возраст постройки — увеличивался, и скоро мы были окружены патриархальными городскими пейзажами Домахи — одного из самых старых предместий Аркаима. Темные, почти черные срубы на высоких каменных фундаментах, резные ставни, наличники и коньки на двускатных крышах, неторопливые жители, ведущие почти сельский образ жизни… За фасадом современности всё еще скрывалась та самая, старая Империя, и, казалось, вот-вот из-за угла выйдет патруль стрельцов в красных кафтанах, или проскачет гонец в меховом малахае, крича на ходу:
— Слово и дело Государево!
Я моргнул, возвращаясь к реальности.
— Приехали, хлопцы! Посидите здесь, а я до базарчика схожу. Каурку вам мою доверяю, вы ее не обижайте!
Каурка покосилась на нас с Его Величеством, вздохнула особенно, по-лошадиному, явно не доверяя.
— Не бойся отец, не обидим!
— А вот вам семечек тыквенных, старуха в печи сушила, прошлогодние… Не скучайте! И на пол не плюйте.