Вовка распахнул дверь и от порога похвастал фонариком:
— Видал?
— Неганова, — разочарованно протянул Митька.
— Мой! — сказал Вовка напористо и, несколько раз нажав на ручку, навел свет на Николу. Никола сразу затих.
— Ну да, твой… — не поверил Митька.
Пришлось рассказать все как было.
— Отберут, — сочувствуя, заключил Митька и тяжело вздохнул.
— Как бы не так… Что с возу упало, то пропало.
Но Вовка говорил это взадир, чтобы хоть сегодняшний вечер чувствовать себя полновластным хозяином фонарика.
— У Николая Павловича не пропадет, — сказал Митька.
Вот в этом-то и была закавыка. Будь Толик Неганов не директорский сын, фонарик можно бы и зажилить: нашел и нашел, не раскрывай рот, не теряй. И это было бы хорошей местью за заигрыванья с Шурой. Но с Николаем Павловичем спорить не будешь: скажет отдай — и отдашь.
Да Вовка и сам понимал, что было бы странным, если б он не вернул чужой «жучок». А Митька все убеждал его:
— Зачем он тебе? Греха ведь не оберешься… Отдай обратно..
— Ладно, не плачь, — сказал Вовка и, не попрощавшись, побежал домой. Дорогой разобрало его нетерпение, опять зажужжал фонариком.
— Анатолий, ты? — остановил его хриплый бас.
— Нет, это я, — растерянно сказал Вовка. Ему бы промолчать, а он, раз-з-зява, отозвался.
— А-а, Вовка, — проговорил в темноте незнакомец, и Вовка совсем сник, теперь и бежать бесполезно. — А я по фонарику-то смотрю, вроде Неганов. Хотел попросить, чтобы посветил мне. В Доброумово к товарищу ездил на именины да попростыл немного. Слышишь, хриплю?
Вовка только теперь признал в незнакомце Васю, сельповского возчика.
— Ты чего меня испугался-то?
— Ничего я не испугался.
— Ну, не ска-а-жи-и. Я позвал, а ты свет потушил да деру. Не испугался… Ну, ладно… Я ведь только выпрягся, полез на сенопал в кормушку сена спустить, а тут чую: вжик да вжик. Думал, Анатолий, таких-то фонариков ни у кого другого нету.
Вовку насторожило это многократное упоминание Анатолия! но Вася больше ничего не сказал.
— Ну, до свиданья, товарищ Воронин, — по фамилии почему-то Вовку назвал и руку подал.
Вовка побежал домой совсем расстроенный.
С утра уже все Полежаево знало, что Толик Неганов потерял фонарик.
Вовка не выходил из избы. Завалился в кровать с «Приключениями Тома Сойера» и пролежал до обеда, листая измусоленные страницы. Читать ему совсем не хотелось, не спеша разглядывал картинки. Раньше на них и внимания не обращал, вопьется глазами в строчки и не отрывается. А, оказывается, и на картинки можно подолгу смотреть.
В полдень пришел Геннадий Иванович, квартирант.
— Ну, сегодня все с ума посходили. Фонарик ищут. Ребята вон с Большой-то Медведицы и то прибежали, а ты чего, Вовка, лежишь?
— Да ну! — скорчил Вовка гримасу. — Очень мне надо!
— Толик весь свой маршрут за вчерашний день вспомнил, обошли кругом — ничего нет. Не иначе, на волейбольной площадке выронил.
— Что с воза упало, то пропало, — сказал Вовка.
— Чего-чего?
— Я говорю, что с воза упало, то пропало… Нашел кто-нибудь…
Геннадий Иванович пристально посмотрел на Вовку.
— Во-о-овк, — сказал он прищурившись. — А ты, случаем, не знаешь ли, кто фонарик нашел? Ты ведь в судьях сидел, вся игра на твоих глазах…
Вовка покраснел и, чтобы Геннадий Иванович ничего не заметил, отвернулся к окну.
— Я за мячом следил, а не за негановским фонариком, — сказал он насупленно и, набравшись смелости, посмотрел Геннадию Ивановичу в лицо. — Очень мне надо за маменькиным сынком смотреть. Я к нему в прислуги не нанимался… Пусть сам за собой следит. Тоже мне фон-барон выискался. Шишка на ровном месте…
— Да ладно, ладно тебе, — успокоил его Геннадий Иванович. — Я ведь просто к слову спросил. Не видел, так и не видел. Чего обижаться…
К слову спросил… Как бы не так! Вовка насмешливо скривил губы.
— Понимаешь, в чем дело, — признался Геннадий Иванович. — У меня, конечно, насчет тебя никаких сомнений нет: судье по сторонам глазеть некогда, за мячом уследить бы. Но Толик очень просил: узнай, говорит, на всякий случай, может, Вовка видел, кто подобрал «жучок».
— Уж не на меня ли он думает? — встрепенулся Вовка и почувствовал, как у него пересохло во рту.
Геннадий Иванович замялся, и Вовка, переборов испуг, перешел в наступление:
— Пусть тогда с обыском приходит, — гордо заявил он. — Вот уж я ему в бестыжие-то глаза наплюю, и не отмыться будет всю жизнь.
— Да ты, Вовка, не заводись, — примиряюще сказал Геннадий Иванович. — Он ведь не обвиняет тебя ни а чем, он только спрашивает.
— Знаю я, как он спрашивает, фон-барон, хвастун несчастный.
— Ну-ну, поехал, — засмеялся Геннадий Иванович. — Тебе и сказать ничего нельзя…
Геннадий Иванович ушел на работу, а у Вовки совсем испортилось настроение. Ну-ка, надо же было разыграть перед Геннадием Ивановичем такую сцену. Откуда только и нахальство бралось? Вот уж позора не оберешься, если станет известно, что фонарик и в самом деле у Вовки. И чем больше распалял он себя укорами, тем отчетливей понимал, что «жучок» надо возвращать, не затягивая: это же настоящая пытка — владеть фонариком и делать вид, что и знать не знаешь, куда он запропастился.
А как возвращать? После разговора с Геннадием Ивановичем сделать это стало еще труднее. Вовка знал, что Геннадий Иванович при встрече с Негановым первым делом заявит: «Нет, Толик, ты на Вовку не греши: уж мне-то бы он признался… У нас с ним секретов нету».
Но вернуть фонарик надо. И Вовка прокручивал в голове всевозможные варианты, все больше склоняясь к тому, что «жучок» легче всего подбросить.
Сначала он думал подбросить фонарик на прежнее место на волейбольной площадке. Люди поймут, конечно, что фонарик подбросили: площадку миллион раз за сегодняшний день облазили. Но это ладно. А если кто-то еще позарится на фонарик? Подберет, упрячет, а Вася-сельповский проговорится, скажет, у Вовки видел… Вовку пот прошибал от таких раздумий. И все-таки у него родилась подходящая мысль — засунуть фонарик Николаю Павловичу в пиджак. Вовка знал, что пиджак, в котором директор школы управляется по хозяйству, часто висит на гвоздике в прихожей. Однако без причины идти в дом к Негановым рисково, а причины никакой не было. Оставалось пробраться незамеченным.
Вовка выскочил на улицу, ощущая в кармане холодящую тяжесть фонарика. По его расчетам, Негановы сейчас собрались за столом, обедали.
Ну, так и есть. Неганиха пронесла из ограды дымящийся самовар. Лучшего момента и не придумать.
Но поселил же черт директора школы рядом с магазином. Кто-нибудь да торчит на улице: то из магазина, то в магазин.
Вовка собрался с духом и пошел мимо магазина в открытую — покупателей не переждешь.
И надо же, Вася-сельповский на крыльце появился, пальчиком Вовку к себе подозвал.
— Горит по деревне-то, товарищ Воронин.
Вовка с перепугу не понял, что горит, заоглядывался.
— Да нет, — засмеялся Вася, — дыму не видно, а фонарик ищут.
— Уже нашли, — соврал Вовка.
— Ну да, — не поверил Вася, — а карман-то у тебя чем оттянуло?
— У меня другой.
— Ты вот что, парень, — сказал Вася серьезно. — Тебе это баловство ни к чему. Доставай фонарик сюда.
Вовка совсем растерялся.
— Доставай, доставай, — Вася сам направил Вовкину руку в карман, и едва фонарик вынырнул на свет, как сразу же перекочевал к Васе в пиджак. — Ну вот, и не было у тебя ничего.
Вовка, не мигая, смотрел на Васю и ничего не мог сообразить.
— Ну, чего гляделки вылупил, дурачок? — сказал Вася ласково. — На, возьми себе рубль на конфетки.
Вот уж такого разворота Вовка не ожидал.
— Да что вы, дядя Вася… Я же отдать хотел…
— Вот и отдал, — сказал Вася, хихикнув. — Бери, бери конфет-то, пока магазин не закрыли.
Вовка бы ни за что до такой низости не опустился, не стал бы ничего покупать на омерзительную рублевку, но продавец вышел закрывать магазин на перерыв.
— Аркадий Ильич, — сказал Вася, — тут малец к тебе за конфетками прибежал. Уважь его.
Пришлось Вовке язык проглотить и молча войти за продавцом в магазин.
— Ну, каких тебе? — спросил Аркадий Ильич.
— Да хоть каких.
— Дешевых или дорогих? — не унимался Аркадий Ильич.
— Дорогих, — отчаянно крикнул Вовка.
— Правильно. Гулять, так с музыкой, — засмеялся подошедший Вася и похлопал Вовку по спине. Вовка поежился и сник. Поплелся к другу, к Митьке.
Митька был непреклонен:
— Да ты что? — возмущался он. — Тебя же купили за конфеты!
— Он рубль сунул, продавцу сказал.
— А ты верни обратно. Верни конфеты. Пусть сам жрет. Скажи, не продаюсь.
— Да я уже две конфеты съел.
— А ты все равно верни.
— Дак фонарик-то он не отдаст…
Это верно. Фонарик у Васи теперь не выудишь. Другой бы кто, может, и посочувствовал, а Вася-сельповский не из таких. Для него полежаевцы не свои, совеститься их нечего. Он всю жизнь по вербовкам проездил, а попал в Доброумовский лесопункт да и познакомился с Катей-Маланей. Теперь уж третий год живет у нее в примаках, а в Полежаеве все как чужой. За товарами съездит в район, и полдня свободен. А нет, чтобы в поле выйти и пособить колхозу — и не подумает.
С ним не знаешь в разговоре, с какого боку и подступиться. Теперь как хочешь, Вовка, крутись. Было плохо, стало еще хуже.
— Ты его припугни: мол, Неганову скажу, — посоветовал Митька.
Но в одиночку идти за фонариком у Вовки не хватало духу. Пришлось дожидаться, когда вернется с фермы Митькина мать и Митька будет свободен от брата.
— Ну что вы, ребята, — сказал Вася. — У меня зубы не терпят сладкого. Я конфеты и в рот не беру.
— Дядя Вася, я Неганову скажу, — выбросил Вовка последний козырь.
Вася осуждающе покачал головой:
— Вот дурачок. Его же спасают, а он никак не хочет понять. Ну, скажи Неганову. Я ведь у него не украл, — Вася строго посмотрел на ребят и поправился. — Не я у него украл.