Настя нехотя встала. Данила провел ее в кабинет отца и показал на пятизарядное ружье, висевшее на стене.
– Один выстрел!
– Ты с ума сошел?
– Ты же знаешь, как я стреляю! Я медведя убил!
Было такое героическое дело в жизни Данилы. Шкура висела у него дома. Настя заколебалась.
– Я не знаю, где патроны. – вильнула лиса хвостом.
О..о! Это Данила знал лучше всех. Сан Саныч иногда делился с ним зимой охотничьими припасами.
– Всего один выстрел! – уверил Настю Данила, и выгреб из потайного ящика коробку с патронами. Не дав ей опомниться, он переломил ружье и загнал в патронник один за другим пять патронов.
– А остальные четыре зачем? – со страхом спросила Настя. Данила вывернулся как уж.
– А без них ружье не стреляет.
Сняв предохранитель он несся впереди нее. Настя со страхом смотрела на своего приятеля и не узнавала его. На бортике бассейна стоял дикарь с горящими азартом и жаждой добычи глазами.
– Стань у меня за спиной! – приказал он Насте. Та беспрекословно выполнила его требование. А горе охотник выцеливал рыбину. Вот эта ему показалась самой крупной. Данила спустил курок. Грянул гром, рыбы рванули в разные стороны, но ни одна из них не всплыла кверху брюхом.
– Промахнулся! – придурковато улыбнулся Данила и вновь стал целиться. На этот раз он не торопился. Долго выцеливал, держа на мушке стерлядь, и, наконец, плавно нажал на спусковой крючок. Промаха не должно быть. Данила, на спор, со своей старой берданки с расстояния сто метров девять раз из десяти попадал в канистру из-под машинного масла. В чем дело? Он прицелился третий раз. И когда нажал на спусковой крючок, сзади крикнула Настя:
– Данила, хватит! Ты никогда не попадешь!
А его обуял охотничий азарт. Что она там сзади болтает?
– Как не попаду? Да я из ружья Сан Саныча с десяти метров в пятак попадал.
Данила выстрелил четвертый раз, и когда увидел, что и на этот раз промахнулся, то решил израсходовать и пятый патрон. Прицелился. Выстрел, и снова мимо. Он полез в карман за новыми патронами.
Настя повисла у него на плече.
– Дурак, отдай ружье! На нас из соседних домов уже смотрят!
– Где?
Пока Данила косился на соседские особняки, Настя решила вырвать у него ружье из рук. Она дернула его в одну сторону, Данила, тяжеловес, в другую, а если знать законы физики, где большая масса перетягивает меньшую массу, то ничего удивительно не было в том, что через пару секунд они оба трепыхались в воде.
Вода на всех действует одинаково. Она мгновенно отрезвляет человека. В соседнем доме, у окна, Данила увидел женщину с мобильником в руках.
– Ну, я пошел! – отдавая ружье поспешно сказал он Насте.
– Может зайдешь? Мама такой вкусный борщ приготовила! – на правах хозяйки жалостливо спросила Настя. Ей, так не хотелось одной оставаться на расправу. Джентльмен категорически отказался.
– Вот если бы ушица была! А борщ, не впечатляет!
Ноги сами собой несли Данилу подальше от дома Пархоменко Насти. Не успел он нырнуть в переулок, как в конце улицы показалась знакомая машина Настиных родителей, а следом еще и милицейская.
В тот незабываемо-памятный день, я лишь к обеду нашел своего приятеля на дальнем конце озера. И то случайно. Сидел он квелый какой-то.
– Ты знаешь, у меня что-то с глазами! Слепну я! – вместо приветствия огорошил он меня неожиданным заявлением.
– Что случилось? – испугался я за приятеля.
– С двух метров, пять раз стрелял из ружья и ни разу не попал.
И Данила рассказал эту трагикомическую, горькую историю.
– Я не мог промахнуться! Я из ружья Сан Саныча в пятак с десяти метров десять раз попадал.
– А ты упреждение брал?
– Какое упреждение?
– Луч света в воде преломляется. Забыл? По физике проходили! Надо целиться не в рыбу, а чуть выше.
– А по моему, ниже! – сказал Данила.
– Бестолочь.
Мой дружок стал раскачиваться из стороны в сторону.
О..о! Я ишак! О. о! Я дебил! Как я забыл? Сейчас милиция ищет меня днем с огнем, бабка ждет с ремнем, Сан Саныч с дубьем, о…о, и еще борща не поел. Ах, какой вкусный борщ готовит мать у Насти, если бы только знал Макс. Я ведь дурак, мог всего один удачный выстрел сделать и забежать обратно в дом, и никто бы не догадался, кто стрелял. Я бы ствол почистил и повесил его на стенку. А теперь? Как мне быть? Меня не посадят?
– За что?
Данила приободрился.
– Сходи, поесть принеси, а то я от голода уже загибаюсь тут. Кишки вспухли.
Как не уважить друга. Я зашел к Насте домой. Дома были оба родителя. У Настены вспух нос. Сан Саныч недовольно покосился в мою сторону.
– А где твой дружок? Жидкий на расправу оказался?
– На дно залег! – миролюбиво сказал я.
Анна Николаевна, мать Настены не захотела со мной разговаривать, а сама Настя стала жаловаться:
– Папа на меня кричал! И сказал, что сажает меня под домашний арест на неделю. А мне завтра к Светке идти на день рождения. Что бы такое придумать?
– Данилу надо позвать, он обязательно что-нибудь придумает.
Родители краем уха прислушивались к нашему разговору. Голос подала Анна Николаевна.
– Запомни Настя, чтобы я твоего дружка Данилу больше не видела в нашем доме.
За моего приятеля вступился Сан Саныч.
– Остракизмом делу не поможешь. Надо их кампанию подвергнуть моральной экзекуции.
– Да! Да! – поддакнул я. – Вздернуть на дыбу совести надо Данилу. Вы бы только знали, как он переживает!
– Как? – сразу встрепенулась Анна Николаевна.
– Как он там? – Сан Саныч тоже поинтересовался судьбой моего дружка.
– Кишки, говорит, у него от голода нарывают! – ответил я.
Впервые на лицах членов семьи Пархоменко я увидел улыбку.
– Ладно! – смилостивилась Анна Николаевна, – пусть заходит, борщом угощу. Он единственный настоящий ценитель украинского борща.
Я, выступающий в роли парламентера, отбыл обратно. Однако Данила ни в какую не хотел идти к Насте домой. Мирные переговоры так и не состоялись, перемирие не было подписано. Ошибку делал мой дружок. Статус Данилы, как желанного гостя в доме Пархоменко все равно пришлось бы когда-нибудь потом восстанавливать.
– Лучше сейчас, чем потом! – попробовал я убедить его.
– Нет! Пусть помучаются! Пусть им стыдно будет!
– За что стыдно?
– Как за что? То я был почетный гость, не знали, каких еще разносолов мне на тарелку положить. А сейчас я явлюсь, ты думаешь, они меня покормят? А если покормят, я смогу есть? Столько наговорят, пища в горло не полезет.
– Но сейчас вопрос не о еде стоит! – поразился я.
Мой дружок оказался диалектиком философом.
– Какая разница через что выражать свои мысли. Еда – опосредованная форма духовного бытия гомо-сопатого. Так Сократ сказал.
– Ты где это вычитал?
– Нашел брошюрку без обложки.
Поэтому сегодня Данила и спросил, кто дома и обрадовался несказанно, что никого. Настя повела нас наверх, на второй этаж.
– Дискеты эти я видела у папы в кабинете.
– Я в кабинет ни ногой! – спешно объявил Данила.
В кабинет к Сан Санычу мы пошли с Настей. Она перебрала стопку лазерных дисков и, отобрав несколько штук, сказала:
– Вот эти подойдут. Здесь вся информация о клиентах банков взявших кредиты, об автовладельцах, адресная картотека, о фирмах есть. Сейчас любую информацию можно купить на развалах. Что-нибудь об этом Гусе нароем.
Мы спустились в ее комнату. Данила сразу доложил, что пока мы ходили наверх, он ни к чему не притронулся и вообще сидел на стуле как истукан. У Насти был свой компьютер, старенький отцов, но свой. Исполненная царского достоинства она запустила процессор, демонстрируя как она уверенно им пользуется, а мы с Данилой стали у нее по бокам. И в это как гром среди ясного неба за нашими спинами раздался голос Анны Николаевны.
– О..о! Кто к нам в гости пожаловал! Наконец-то почтил нас своим вниманием Свет-Данила, красное солнышко.
Слишком много иронии было в словах Анны Николаевны. Я бы на месте Данилы мог и обидеться, встать и молча уйти. Но не таков был мой дружок. Он почтительно склонил голову и покаянным голосом сказал:
– Анна Николаевна, простите. Я сам, во искупление своей вины, добровольно подверг себя аскезе.
Подозреваю, заранее выучил он наизусть эти слова, и сейчас экспромтом выдавал на гора. Может быть, даже перед зеркалом репетировал поклон. И в лексиконе у Данилы сроду не было этого слова, аскеза. Здорово у хитреца получилось. Не только мы с Настей были поражены его горестным вздохом, потупленными глазами и покорным видом, но даже Анна Николаевна удивилась и смутилась.
– И в чем же выражается твоя аскеза? – строго спросила мама Насти. Она смотрела на него как на нашкодившего кота, желающего подольститься.
Данила начал издалека.
– Я дух свой истязал две недели. Плоть моя восставала против меня, но я ее кормил только воспоминаниями. Живот урчал, а я молчал. Высшей целью жизни является счастье, а счастье – это то, что приносит наслаждение. Для меня посещение вашего дома всегда было высшим наслаждением. Если Макс сюда ходит из-за Насти, то я – только из-за вас.
Залепуха получилась отменная. Мы с Настей возмутились его откровенным выпадом задевавшим наши чистые отношения. Настя тоже перешла на наукообразную тарабарщину и воскликнула:
– Это инсинуации!
Я лишь догадывался о значении слов – «аскеза» и «инсинуации» и поэтому резко двинул Данилу локтем в бок.
– Ну, ты, Сократ, полегче плескай языком.
А у Анны Николаевны запрыгали в глазах веселые чертики. Едва сдерживая смех, она строго спросила:
– Как прикажешь, тебя понимать, наш дорогой гость? Неужто у меня объявился молодой поклонник?
– Да! – воскликнул Данила с пафосом. – Я единственный, настоящий, искренний и благодарный поклонник вашего кулинарного искусства, а остальные – лицедеи и лицемеры. Такую вкусную пищу, которую готовите вы, надо смаковать, а они вилкой ковыряются в тарелке. Когда придет время выбирать себе невесту, то она обязательно будет похожа на вас. Клянусь!