— К-как вы меня нашли? Почему вы выбрали меня, мистер Макфайр?
— Юджин, детка. Не надо церемоний. Скажу тебе правду. Я перебрал тысячи вариантов. Я собирался открыть фонд помощи молодым певцам, потом — престарелым певцам, потом мне стало противно, когда я подумал, сколько на самом деле достанется певцам и сколько — прихлебателям. Коррупция, детка, она там, где большие деньги проходят через руки тех, у кого их меньше. — Он похлопал ладонью по ручке кресла. — Оказывается, собираясь уйти из этого мира, начинаешь думать о том, что станется с нажитым тобой. Никогда бы не поверил, если бы мне про это сказали раньше. Я думал, я другой, совсем другой. Но природа человека едина.
Юджин вздохнул и поморщился. Бесс сделала движение к нему.
— Вам нехорошо?
Он жестом остановил ее.
— Будет нехорошо, если ты не согласишься. Да, у меня была еще одна мысль — отрыть хоспис. Но это занятие требует времени, а у меня его нет. А тут газета с твоей фотографией, как перст Судьбы. Ты так похожа на свою мать…
Бесс молчала, ей казалось, сердце вот-вот разорвется на части. Некогда голубые, а теперь выцветшие, или нет, выстиранные жизнью глаза смотрели на нее, и, ей показалось, она читает в них насмешливое: «Не пытайся, тебе не уйти от соблазна».
— Да, я предлагаю тебе великий соблазн. — Юджин Макфайр усмехнулся. — От него ты не сможешь отказаться. — Его губы насмешливо искривились. — Никому не избежать соблазна. Или начать приводить примеры от Адама и Евы?
Бесс покачала головой.
— Ну если уж они не сумели устоять, то где мне справиться с собой… — Она пожала плечами. — Вы так думаете, да?
Юджин пропустил ее слова мимо ушей.
— Я хочу, чтобы ты согласилась. Поклянись, девочка, поклянись, что сделаешь это для меня. — Он помолчал, дыхание его стало тяжелым, со свистом. — А я помогу тебе сделать то, что ты не сумеешь без меня. Давай поможем друг другу.
Юджин предвкушал удачу, лицо его переменилось, глаза стали небесно-синими, он казался уже не таким болезненным и потусторонним, как еще минуту назад. Он выпрямился в кресле, и, казалось, сейчас вскочит на ноги и станет таким, каким когда-то знала его мать Бесс.
Он понимал, о чем думает Бесс. Проведя много времени в полном одиночестве, Юджин целыми днями думал, размышлял, анализировал и теперь удивлялся, что, чем меньше он видит людей, тем лучше понимает их. Может быть, потому, что научился каждое движение своей души соотносить с внешними проявлениями — во взгляде, в улыбке, в движении губ.
Он не вскочил, потому что не мог этого сделать при всем желании — болезнь удерживала его в кресле, и, как говорили доктора, он обречен оставаться в нем до конца дней.
До конца. До которого осталось совсем чуть-чуть. Но при этой мысли Юджин ощутил радостный прилив сил — как он здорово придумал! Эта ярко-рыжая красавица станет его проводником туда, что находится по другую сторону бытия. Ей никуда не деться.
И ему больше не надо подбирать слова, не надо стараться щадить ее слух — такие вещи лучше обрушить на человека сразу, чтобы до него дошла суть. Все остальное — после, когда человек, уже приняв решение, станет мучительно обдумывать: да на что я согласился? Но пути назад у Бесс не будет, потому что слишком уж заманчиво предложенное им.
— Да, дорогая, тебе придется выйти за меня замуж… — Юджин тихонько засмеялся. — Выйти замуж за старика… А потом овдоветь.
Бесс шумно втянула воздух.
— Ведь мы оба знаем, на что идем. Каждый должен получить то, что хочет. Ведь так? Я — ухожу, ты — остаешься. Все мое остается тебе. — Он протянул руку, положил свою крепкую ладонь на ее тонкую кисть и продолжил: — Я всегда знал: если чего-то хочешь по-настоящему, непременно отыщется путь, который приведет к цели. Всегда найдется спутник, который поможет переплыть через любую реку. Даже через такую, как Стикс. Ну как, начнем?
Бесс вздохнула, расцепила руки, которые держала на коленях.
— Ты можешь подумать, детка, но недолго, — добавил Юджин, поспешив ей на помощь.
Она усмехнулась.
— До утра?
— Да, не долее. — Юджин улыбнулся. — Тебе приготовлена комната наверху. Уютная спаленка. А я… Я наверх уже не поднимаюсь. А раньше очень любил проводить там ночь. Там много спален для гостей. Иди, устраивайся, а потом, если не слишком устала, спускайся сюда, мы с тобой посидим.
— Мы можем послушать ваш голос? — вдруг спросила Бесс.
— Разумеется. Не нынешний, конечно? Я вообще-то довольно разговорчивый… старичок.
Бесс фыркнула.
— Старичок? Но вы, должно быть, ровесник моей матери?
— Не совсем. Я моложе. Выдам секрет твоей матушки: она любила иметь дело с мужчинами помоложе, ведь и твой отец был на десять лет моложе Марты.
Бесс кивнула, старательно подсчитывая, сколько сейчас Юджину Макфайру.
— Не трудись, мне только что исполнилось сорок девять.
Бесс кивнула.
— Но у каждого свой срок. Я рано начал. Когда мы с твоей матушкой заключили сделку, я был подростком. К тому времени она уже попробовала себя в кино.
— А если бы не ваш голос, она бы в том кино и осталась?
Юджин пожал плечами.
— Как знать? Мы никогда не узнаем о том, куда ведет дорога, если не пройдем по ней.
Бесс встала.
— Я поднимусь в спальню и скоро спущусь к вам, хорошо?
Юджин ободряюще кивнул.
— Прекрасно, милая. Я буду ждать.
Глава пятая Полный вперед!
Спальня, приготовленная для Бесс, оказалась небольшой, отделанной в бежевых тонах. Деревянные панели, скорее всего из красного дерева, которому не один век, придавали комнате сходство с дорогим комодом, в котором должны лежать только самые цепные вещи. При этой мысли Бесс улыбнулась — да уж, похоже, она может стать весьма ценной вещью, если согласится на предложение этого… старика.
Старика? Называть сорокадевятилетнего мужчину стариком только потому, что он старше тебя на четверть века? О нет, это слово не вяжется с Юджином Макфайром. Бесс вспомнила его синий, да-да, абсолютно синий взгляд, которым он провожал ее, когда она направлялась к лестнице. Эти глаза видели ее мать молодой, гораздо моложе, чем она, Бесс, сейчас. Но Юджин был мальчиком в ту пору. Талантливым мальчиком. Который страстно хотел стать певцом.
Он им стал.
А мать хотела стать актрисой. И тоже ею стала.
Она, Бесс, тоже хочет… того, чего не должна хотеть. Но Юджин готов помочь ей.
Бесс немедленно пришло в голову, что и Юджин, и ее мать заплатили за полученное. Мать — инсультом и ранней смертью. Юджин — неизлечимой болезнью, которая ведет его следом за ее матерью.
Ну и что? Бесс пожала плечами. Хоть миг, но мой.
Она прошла мимо широченной кровати, похожей на тс, которые описывают в исторических романах, — на четырех деревянных столбиках, с балдахином из темного бархата. Уютно становится даже при взгляде, брошенном на эту «норку».
Бесс подошла к окну, из которого открывался вид на партерный газон, за которым виднелись клумбы. Впрочем, назвать подобное клумбами можно лишь с большой натяжкой — это вспышки цвета — желтого, алого, пурпурного, голубого. Розы… голубые? Она прищурилась, но так и не смогла разглядеть, не ошиблась ли.
Бесс толкнула массивную дверь с золоченой, надраенной до блеска ручкой и оказалась в ванной. Выдержанная в розовых тонах, она сверкала-переливалась чистотой, нежностью и свежестью. Ароматы лета пропитывали воздух, Бесс закрыла глаза, и ей показалось, что она попала на необъятное поле, где только земля, трава, луговые цветы и небо. Такого же цвета, как глаза Юджина Макфайра.
Она засмеялась. Однако ей запали в душу его глаза!
Бесс быстренько приняла душ и переоделась, чтобы спуститься к ужину. Она надела коротенькую черную юбочку и черный топ. Рыжие волосы казались еще рыжее на черном фоне, Бесс знала, что сейчас выглядит загадочно как никогда. Пол, между прочим, не любил, когда она одевалась вот так. Ему не правились платья, облегающие фигуру, он хотел, чтобы только он один знал, какая Бесс на самом деле. А сейчас она вся на виду.
Но Бесс почему-то захотелось одеться именно так. Может быть, потому, что так в молодости одевалась ее мать. Такой полюбил Марту Зильберг Александр Раффлз.
Как теперь понимала Бесс, всю жизнь она страдала по отцу. Как ей хотелось, чтобы он был жив, и тогда она наверняка бы… Что, отец помог бы ей стать гонщицей? Другое дело, тогда она, может, и не захотела бы стать ею.
Бесс уже направлялась к двери, как ее вдруг осенила мысль: кажется, она нашла объяснение своей безумной, с точки зрения одних, и безудержной, с точки зрения других, страсти к гонкам — она хотела понять, кто такой был ее отец… Через его дело понять его самого, не узнанного ею. Если рассматривать жизнь как мозаику, то Бесс не хватало кусочка для завершения полной картины.
Мужчина в инвалидном кресле, ожидавший ее в гостиной, был немногим старше отца. Почти его ровесник. Но ее отец, если бы не разбился тогда в самолете, был бы здоров. Или нет? Интересно, а если бы Юджин поднялся с кресла, какого роста оказался бы? Наверняка он высокий мужчина.
— Вот и я, мистер… вот и я, Юджин, — сказала Бесс, усаживаясь напротив него за столом, уже накрытым.
Крахмальные салфетки, серебро, хрусталь, бесшумно передвигающийся, незаметный слуга. Типично английские тарелки — для некоторых они скучно-белые, но не для Бесс. Поскольку все, что связано с гонками, ярко и пестро, начиная с болидов, оклеенных рекламой, и заканчивая костюмами пилотов, в обыденной жизни Бесс любила давать глазам отдых.
— Немного овощей, рыбы? Я почти не ем мяса. А ты? — Голос Юджина был тихим, но это не был голос больного человека, а просто очень спокойного, в чьем доме всегда тихо и умиротворенно.
— Я… ем мясо, — призналась Бесс.
— Ты тратишь много энергии. С какого возраста ты катаешься, Бесс?
— Как вы сами сказали, моя детская прогулочная коляска уже была болидом.
Юджин засмеялся.
— Да, верно. Это было нечто, все оборачивались. Твоя рыжая головка торчала из нее словно золотой шлем. Ну а потом?