Но вот глаза понемногу начали привыкать, в темноте появились прорехи. Я начала различать смутные силуэты: окно подъезда, фрагмент перил, две верхние ступеньки в конце пролета. Осторожно, прислушиваясь к каждому своему шагу, я начала подниматься по лестнице. О чем я думала? На что рассчитывала? Неужели все еще надеялась догнать тень, этот неуловимый призрак? Чистое безрассудство! Но я упрямо поднималась вверх, считая пролеты.
Дверь одной из квартир на третьем этаже была приоткрыта, и оттуда пробивался слабый свет. Я подумала, что, если Наблюдатель хоть немного, хоть отчасти человек телесный, спрятаться он может только там — и вошла в квартиру. Свет — лунный, потому что на этой улице фонари не горели, — пробивался сквозь мутное стекло окна комнаты. Первой, следующей сразу за крошечной, условной прихожей. Но была еще вторая комната. Дверь в нее была плотно закрыта, и войти туда мне было почему-то страшно. Я остановилась, не решаясь войти. Из-за двери послышалось бормотание. Бросаясь, как в омут, я толкнула дверь и вошла в эту комнату.
Бормотание стало громче, отчетливей, но слов разобрать все равно я не смогла. Наблюдатель был здесь, я не ошиблась. Он стоял в углу комнаты, сжимая в руке пистолет. На полу лежала раненая женщина… Анна. Я теперь знала ее имя, потому что она — это я. Что-то до боли сдавило мне руку, ладонь разжалась, с негромким стуком на пол упал какой-то предмет. Нет, я — лишь участница ее воспоминаний, я… Я и она… Комната погрузилась в темноту, теперь уже в полную, непроницаемую, абсолютную — Полина открыла глаза.
— Господи! Полина! — Виктор прижал ее к себе и разрыдался. Она понимала, что это Виктор, ее муж, что он страшно напуган, что ему нужно объяснить, что с ней все в порядке, утешить, но никак не могла заговорить. Ей казалось, что если она заговорит, то заговорит голосом Анны, о которой Виктору пока еще ничего не известно, и это еще больше напугает его. Осторожно высвободившись из его объятий, Полина поднялась, нащупала рукой кресло, села, нетерпеливым движением откинула со лба отросшую челку, вспомнила, что никакой челки у нее нет, поняла, что все еще не до конца выбралась из образа этой женщины и, значит, говорить пока рано.
— Полина! — Виктор слегка тряхнул ее за плечо. — Ну не молчи, пожалуйста!
Чтобы вернуться в себя, нужно вспомнить свой характерный жест. А еще лучше, чтобы этот характерный жест вспомнило само ее тело. Пытаясь расслабиться, освободиться от всех мыслей и дать телу самому понять, что нужно сделать, Полина закрыла глаза, запрокинула голову и крутанулась в кресле. Голова чуть-чуть закружилась, мысли поплыли по кругу, следуя за движением тела. Полина с облегчением рассмеялась — это и был тот самый характерный жест, та самая ее личная привычка.
— Бородинская, дом сто тридцать пять, — сказала Полина. — Пожалуйста, запиши адрес, пока мы его не забыли.
— Как ты себя чувствуешь? — Виктор склонился над ней, Полина почувствовала на щеке его дыхание.
— Нормально. Хорошо, — нетерпеливо проговорила она. — Это совершенно не важно. Запиши адрес и посмотри по карте, где это находится, мы туда едем, прямо сейчас. По дороге я все объясню. Да! Возьми пистолет.
— Полина…
— У нас нет ни секунды времени. Может быть, мы еще успеем ее спасти. Или хотя бы задержать убийцу.
— Полина! Какого убийцу? Куда ты?
Она решительно поднялась и пошла к выходу.
— И захвати фонарик, там кромешная темнота. Мне все равно, — она усмехнулась, — а тебе пригодится.
…Дома номер сто тридцать пять на Бородинской улице не оказалось. Да и сама улица выглядела совсем не так, как описала ее Полина: никаких ветхих деревянных домов, вполне современные здания, никакого растрескавшегося асфальта — все пристойно и цивилизованно.
— Ничего не понимаю! — проговорил Виктор, когда они во второй раз спустились по Бородинской вниз. — Последний номер — девяносто седьмой, а дальше ничего — поле.
— Значит, поехали по полю. Должен быть этот дом, я же его видела.
— Да как мы тут проедем? У меня же не джип!
Но Полина настаивала. Они обогнули поле по периметру, съехали на проселочную дорогу.
— Деревня Бугры, — прочитал Виктор указатель. — Все, хватит! Поехали домой. Ничего мы здесь больше не найдем.
В подавленном настроении они вернулись в город. Остановились у супермаркета. Виктор пошел купить продуктов, Полина осталась в машине. Второе ее видение оказалось таким же бесполезным, как первое — они не смогли спасти ни Федора Ривилиса, ни Анну. И убийца разгуливает на свободе, неизвестно еще, кто станет его новой жертвой.
Вернулся Виктор, поставил пакеты на заднее сиденье. В молчании они поехали дальше. В молчании потом вместе готовили ужин. И только когда сели за стол, Полина рассказала о визите в агентство Марии Ильиничны Хаврониной и о своем видении.
— Все было не так, как обычно. Не Анна пришла ко мне, а я к ней. Она меня вообще не слышала и не видела, это я пережила часть ее жизни, вбирая воспоминания. И состояние какое-то странное, все никак не могу до конца прийти в себя. И дома, где я видела Анну, не оказалось. Знаешь, о чем я подумала? Может, это было вовсе не видение?
— То есть как не видение? — не понял Виктор. — А что тогда?
— Не знаю. Может, действительно просто глубокий обморок. Обморок со сновидениями. Я с утра чувствовала себя не очень, раздражали громкие звуки, было душно и… как-то так, — Полина неопределенно повела рукой. — А перед тем, как пришла Мария Ильинична, мне вообще представилась странная вещь — что мир вот-вот рухнет и полетит в тартарары. Что-то похожее, говорят, бывает перед эпилептическим припадком. Может, у меня эпилепсия начинается? С моей травмой все возможно, — Полина горько усмехнулась.
— Завтра же запишу тебя к врачу. Но…
— Да нет, не нужно, — отмахнулась Полина. — И все эти события, которые якобы со мной происходили… Нереально, так в жизни не бывает. Этот диск… Сумасшедший концерт, эти люди, покупающие среди лета шубы, этот беспокойный старичок — ненавистник зонтиков…
— Так вот, — перебил ее Виктор, — именно эти события и доказывают, что это был не сон, а самое настоящее видение. Все это очень похоже на то, что происходило сегодня в салоне сотовой связи. А теперь я совсем по-другому стал относиться и к странной жажде охранника, и к рассказу этой школьной библиотекарши. — И Виктор поведал свои приключения сегодняшнего дня.
Больше всего Полину поразило описание человека, которого Галина Семеновна приняла за убийцу — оно совершенно совпадало с образом Наблюдателя из воспоминаний Анны.
— Этого человека мы сегодня искали в том несуществующем доме, — сказала она. — Думаю, Галина Семеновна абсолютно права — он и есть убийца Федора.
— Да? А я ей совсем не поверил.
— Напрасно.
— А что ты скажешь насчет салона?
— Действительно все это похоже на то, что было записано на диске, который передал бизнесмен Анне, — согласилась Полина. — В любом случае это явно из одной оперы. Кто-то для чего-то производит какое-то воздействие на людей. Вот только вопрос: для чего? Анна говорила, что готовится какое-то страшное преступление, погибнет множество людей. Но я так и не поняла, какое, не дошла в ее воспоминаниях до этого. Ты меня слишком рано разбудил. Не вовремя ты появился.
— Не вовремя?! — возмутился Виктор. — Да я вообще подумал, что ты умерла. Нет, появился я как раз вовремя. А если бы еще чуть-чуть припозднился, неизвестно, чем бы все закончилось.
— Вот именно, неизвестно. Теперь нам ничего не известно, а могли бы узнать.
— Ну, знаешь, Полина!
Виктор рассердился всерьез, но Полина, задумавшись, этого даже не заметила. Он убрал со стола, вымыл посуду. А она все сидела, не шевелясь, ни на что не реагируя, прокручивая снова и снова в голове воспоминания Анны.
— Слишком мало названий и имен, — проговорила она наконец.
— О чем ты? — Виктор вытер последнюю чашку и поставил ее в шкаф. — Каких имен и названий?
— В воспоминаниях Анны. Понятно, почему так произошло: она не рассказывала, а вспоминала, говорила сама с собой, а я скользила по ее воспоминаниям, переживала ее жизнь. Тогда мне было понятно, о чем идет речь, ведь я сама была Анной. А теперь поняла, что информации у нас очень мало. Мы даже не знаем, как ее фамилия, в какой газете она работает, как называется эта рок-группа.
— Ну, с рок-группой как раз не проблема. Пробью в Интернете, кто у нас выступал на центральном стадионе в последнее время, и все. Опросим очевидцев.
— Не получится, молчат очевидцы, — язвительно проговорила Полина. — Не хотят ничего рассказывать.
— Ничего, разговорятся, — заверил Виктор, радуясь, что с Полиной они вроде как помирились, успев забыть, что обиделся-то он сам.
— Но это даже не так важно. Главное — мы не знаем, где и как искать саму Анну. Да и поздно ее уже искать, — еле слышно прибавила она.
— Если исходить из того, что ты рассказала, Анна — близкая знакомая Федора. Можно спросить у Марии Ильиничны о ней.
— Мария Ильинична, скорее всего, о ней ничего не скажет. Она говорила, что Федор очень одинокий, ни друзей, ни родственников у него нет. Единственным близким человеком был для него Владимир Тимофеевич.
— Ну, может, про Анну она просто забыла рассказать? Я спрошу…
— Или для чего-то умышленно умолчала. Она почему-то особенно настаивала на том, что с женщинами у Федора не было никаких отношений. И вообще что-то с ней не так.
— Что не так? — немного обиженно спросил Виктор. — Я ее знаю, Мария Ильинична у нас историю вела. Прекрасный человек.
— Да у тебя все люди прекрасные! — вспылила Полина. — А я ей не верю. Мне она с самого начала показалась какой-то фальшивой. Пришла в агентство, зная, что тебя там нет, а сама: «Я бы хотела поговорить с Виктором Евгеньевичем», — Полина так точно передала характерные интонации Марии Ильиничны, что Виктор не выдержал и рассмеялся.
— Перестань, — делая вид, что сердится, нарочито строго сказал Виктор. — У нее горе, понять ее можно,