Отчет о «Городе Муз» мной был написан еще летом и сдан хозяину газеты Китину, но он что-то заупрямился, сначала говорил, что он длинен, а потом, после сокращения отчета, все еще продолжает его мариновать. Что поделаешь с ним. – Я у него служу. Постараюсь провести отчет в «Новом мире».
Относительно издания Вашей работы «О Рерихе», то самого Рериха уже с 4 апреля нет в Нью-Йорке. Он уехал в Англию, направляясь в Индию, а там ему не давали проезда в Лагор. В Соед. Шт. среди белогвардейцев стали называть Рериха большевистским агентом в Индии. У него в Северной Индии – имение и больная жена. По последним слухам, Николай Константинович будто бы даже арестован где-то на границе Индии и Китая, откуда якобы он пытался под чужим ликом проникнуть к себе домой. Вот какие дела. За границей для всех имевших какую-либо связь с Советским Союзом временами не так уж безопасно жить. (Случись что-либо – нас здесь прикончат в первый счет!!). Рериху, видно, была поставлена англичанами, твердолобыми, в вину его работа для Красной Монголии.
Местный музей Рериха, во главе которого стоят американские богачи, я думаю, побоится в настоящий момент печатать Вашу работу. Я знаю лично по себе, что одна галерея, имеющая несколько картин советских художников, а также 17 моих холстов, намечала в плане прошлой весной выпустить монографию, посвященную своей коллекции современной русской живописи. Теперешнее гонение на Сов. Союз, начавшееся летом, крайне ухудшило наше здешнее положение, на всех связанных с Сов. Союзом смотрят косо, чуждаются или побаиваются. Галерея, когда я понес им текст части предполагавшейся монографии, заявила: «Никак невозможно, обвинят в большевизме. Надо ждать улучшения отношений».
Вот, дорогой Эрик Федорович, как обстоят дела, зато через месяц, не позже, мы приступим к третьей продукции этого сезона, альманаху-антологии «Красная стрела», и в ней-то в начале будут Ваши стихи, может быть, Ваш портрет, а также «Красная стрела» не выйдет без отчета (краткого) о Ваших книгах, известных мне.
Эрик Федорович, отныне я буду посылать Вам периодически также различный матерьял, который Вы можете использовать, касающийся современного искусства. Вообще беру на себя Ваше представительство здесь в Америке. А Вас прошу считать меня не только Вашим другом, но еще и доверителем по участи моей трудной карьеры на родине, в Сов. Союзе.
Ваше намерение поместить репродукции моих картин в книге «Пути», два экземпляра которой я бережно храню у себя на полках и горжусь тем, что Вы там упомянули мое имя, для меня чрезвычайно лестно, и я никогда не забуду этой реальной услуги Вашей для меня. Обо мне вообще писалось не так много. Поругивали бочком, вскользь.
Посылаю Вам каталог японской выставки «Никакай», членом которой я являюсь, начиная с 1921 года я участвую на ней периодически. В каталоге 1929 года моя картина воспроизведена. В этом году я участвовал тремя холстами. Эта выставка руководится видным японским художником (их Серовым) Исии Хакутей.
Будьте любезны сообщить, какое количество авторских желали Вы бы получить (сто или более книг). Посылаю редкий каталог выставки Рериха 1922 года и прекрасно изданную монографию Джорджа Руо Ноймана, который как раз и хотел издавать имеющуюся у него русскую коллекцию, историю с коей я упоминал. Прошу Вас любить и жаловать В[аших] заокеанск[их] друз[ей].
Давид и Мария Бурлюки.
1931, янв[аря], 29
Дорогой Эрик Федорович.
Благодарю Вас за поздравление с Новым годом. Я получил большое удовольствие от мысли, что меня вспомнили. Я встретил 1931 год у Гарии Беккера, он два года тому назад написал книгу о Гогене (сейчас печатается). Он посетил те места, где жил художник, провел несколько недель вблизи мест, написанных на его картинах, и прочитал о Гогене не менее 400 книг, а потом уже написал и свою; по четвергам я бываю у него и сейчас занят портретом – рисунок с него. Он молодой, не более 35 лет, женат на племяннице торговца жемчугом на Пятой авеню мистера Геллера. Он (последний) дважды был у меня в студии, смотрел мои работы, но так скуп, что не решился спросить стоимость холстов, которые любовно держал в своих руках. Спасибо за стихи и внимание к моим рисункам. «Это мой папочка» – рисунок сделан с меня одним любителем в Японии, Цукамото, в городе Кобе в пивной. Я думаю, что Марусин портрет Вам нравится тот, где она точно слушает собеседника; это один из удачных с нее набросков. Портрет с нее в темном платье с грубо написанными руками, с серым фоном океана и уходящим кораблем, сейчас находится в коллекции галерейщика Ноймана; в 1929 году весь май месяц портрет был выставлен в окне, как одна из привлекательных и оригинальных вещей. Он имеет 21 мою картину. Сейчас моя выставка открыта в первой галерее Бруклина, но особых (денежных) продаж нет; время тяжелое, у бедноты жизнь не обеспечена заработком на завтра, и люди не хотят тратиться. Пятнадцать: масло и пять акварелей на выставке Ривингтон, там Мария Никифоровна берет читать русские книги; заведующая устроила мою выставку «для читателей», пусть смотрят. «Поэзия Давида Бурлюка» прошла все корректуры и будет уже печататься. Получилась изящной. Пришлем Вам «пруфы», чтобы Вы видели армии неисчислимые американо-украинских нами побитых опечаток, вражеских ратей. На обороте последние работы, напишите, понравились ли. Ваша «рукопись» на сей раз была много чище.
У нас здесь образовалось общество художников, я там председательствую, будем иметь выставку от 16 марта и первый апрель, помещение снято в Арт-Центре, верхние залы. Бринтон будет писать каталог, я с ним виделся на обеде у мистера Тишнера и передал ему, что Вы книгу обо мне кончаете воспоминанием о нем…
– А я помню его… молодой мужчина.
Он Вас мило вспоминает.
Бринтон купил две последние работы Додика, но мальчишка занят моторными лодками и мечтой непременно построить одну самостоятельно, Никита завтра кончает Джуниар-Гай и идет в третий класс Стайвзена, там, где и Додик. Ему это не совсем подходит, но ездить пять дней в Дэвит Клинтон-Гай (шестнадцать верст) совсем невозможно. Никита, несмотря на зиму (ветры, холодный дождь со снегом), уходит иногда в субботу с Джо Вебером (его друг) в Медвежьи горы (туда 50 миль – 75), и там они в нетопленом доме проводят ночь, а с 11 часов дня пускаются в обратный путь, но последний раз их никто не подвез («хич»), они вернулись в полночь домой, Ники так устал, что спал на другой день до полдня. Ники – фантаст. Мария Никифоровна работает с ним над дневником, который он написал, путешествуя летом (12 дней в штате Мэйн). Переводит с английского на русский. Ники составил свои записи по-английски. Четыре дня приведены в порядок… Я слушал… большая наблюдательность. Еще потом я и сам отремонтирую, и мы пришлем Вам в законченном виде.
– Мать, надо писать скорее, а то я боюсь все перезабуду, что надо добавлять из головы, – торопит Никита.
Вчера были на парти у скульпторши Гаркави (она выставляла свои вещи со мной в галерее Мортон в 1928 году), показывала новые работы. «Я всегда недовольна моим искусством, я не знаю, по каким путям идти». Тип француженки с подстриженной челкой на лбу черных волос, мягким голосом, она большая приятельница Моисея Аароновича, он мечтатель, идеалист, я должен нарисовать непременно с него портрет и поместить в «Красной стреле». Кто он – узнаете позже.
Мария Никифоровна шлет Вам нежный привет и лучшие пожелания Вашей семье, а я дружески жму Вашу руку, а если позволите, то товарищески и обнимаю.
Примите уверение в товарищеском к Вам уважении.
Давид Д. Бурлюк. Привет супруге Вашей и Александру Эриковичу.
1931, апреля, 26
Дорогой Эрик Федорович.
Это коротенькое письмо является нашим провизионным ответом на три открытки, которые мы получили от Вас в течение последних месяцев, после высылки Вам издания Марии Никифоровны этого года. Нам приятно, что Вас не очень разочаровало оформление Вашей любезной брошюры обо мне как о поэте. Вы были первым, кто на нашей родине нашел возможным посвятить моему творчеству циклы сочувственных строк, и за это Мария Никифоровна и я будем Вам всегда признательны. Искусство является делом нашей жизни.
Кто-то мне писал, что в «Стройке» помещен «Портрет Маяковского» моей работы, если это так, то Ваша дружеская рука – опять налицо. Теперь принялся за наброски экслибрисов для Вас. Я хочу сделать серию их, чтобы из нескольких Вы могли выбрать для Вас способный быть Вам приятным. Мария Никифоровна всегда очень сочувственно относится ко всем новостям, касающимся юного «футуриста» Голлербаха. Сейчас я пишу букет роз и желтых лилий на фоне окна, так что мысли о Вас неизменно переплетаются с запахами темно-красными, запахами тяжелыми, томными, ленивыми розового масла. Как идет Ваша украинская история Мистетства? Маруся послала вчера Вам пять «Гилей», я купил здесь дорогую на американские деньги книгу Пяста, так как Вы ее цитировали в Вашей брошюре. Бринтон был польщен упоминанием его Вами в ней. На днях у него умер отец, дожив до 96 лет, – каждому из нас можно заранее позавидовать такой порции увесистой дней и ночей бытия. Книга о Гогене, выпущенная Беккером, стоит пять долларов, он получает мало авторских, но так как я ему говорил о Вас и о возможности Вашей где-нибудь при случае дать ему «паблисити», то, вероятно, он снабдит ею Вас. В настоящее время моя молодежь наслаждается встречами с неграми в южной Каролайн, как тут говорят, не Каролина, как значилось в тех географиях, по коим мы во время оно теоретически знакомились со страной «Дяди Сэма». На днях я буду в музее Рериха и расспрошу там о Вашей брошюре.
Нежный привет Вашей семье от меня и Марии Никифоровны.
Давид Давидович Бурлюк.
1931, мая, 27
Новый адрес David Burliuk 107 East. 10th St. N. Y. City. U. S. A.
Дорогой Эрик Федорович.
Я рад, что Вы заметили эту маленькую «неважность» писания мемуаров «о живых». Но, милый Эрик Федорович, мое творчество было всегда предметом негодования, и о нем говорили не иначе как «распоясавшись». Это, по-видимому, дополняет у пишущего мою личность.