Жена, или Люди из камня
1Он появляется
Их — Шелли, Мэри и ее сводной сестры Джейн — побег из Англии начался 28 июля 1814 года в четыре часа утра. По правде говоря, Шелли собирался выкрасть из дома своего кумира, философа и писателя Уильяма Годвина, только его дочь Мэри. Именно ей ровно месяц назад он поклялся в вечной любви на могиле ее матери Мэри Уолстонкрафт. Злые языки после утверждали, что Мэри отдалась ему прямо на траве кладбища церкви Сент-Панкрас, но это не так. Почему выкрасть? Что мешало аристократу Шелли, хотя и выгнанному с позором из Оксфорда за атеизм, но все же будущему баронету и богачу, как все предполагали, жениться? Увы, он уже был женат на дочери торговца Гарриет Уэстбрук — и точно так же тремя годами раньше тайком увез шестнадцатилетнюю девушку из лондонского дома отца в Шотландию, где 28 августа 1811 года и был зарегистрирован их брак. У них родилась дочь Ианта, и в марте 1814-го, то есть за три с небольшим месяца до побега с Мэри, Перси и Гарриет обвенчались в лондонской церкви, чтобы Ианта не считалась незаконнорожденным ребенком. Увы, та же причина заставила когда-то сочетаться законным браком и родителей Мэри. Эти слепые следования букве закона и людской молве имеют мало общего с настоящей любовью и слишком часто приводят к несчастьям. Умолчим пока о том, что в момент побега Мэри и Шелли Гарриет ждала второго ребенка (он родился в ноябре), иначе невольно примкнем к лондонскому обществу, назвавшему Шелли после этого события исчадьем ада.
Семнадцатилетняя Мэри была страстно влюблена в уже знаменитого поэта, она зачитывалась его стихами и поэмами, но страшилась предать отца. Зато Джейн, дочка новой жены Годвина, давно рвалась из дома: с отчимом ее ничего не связывало, а мать с ее вечными жалобами на безденежье ей смертельно надоела. Поэтому она и упросила сестру позволить ей присоединиться к влюбленной паре — и надо было быть поглощенной одной лишь философией и литературой, витающей в облаках Мэри Годвин, чтобы на это согласиться. Вот и теперь Джейн не задумываясь прыгнула в поджидающую их карету и с ужасом увидела, что Мэри со всех ног помчалась обратно — правда, всего лишь для того, чтобы оставить отцу на столе прощальную записку. В доме все еще спали, и никто ничего не заметил.
На этот раз Шелли вез возлюбленную не в Шотландию (брак все равно был невозможен): он выбрал Францию — родину свободы и прав граждан, как ему казалось, и, кроме того, туда отправилась в свое время мать его избранницы — Мэри Уолстонкрафт.
Если бы новая влюбленная пара потрудилась перечитать работу Уолстонкрафт «Исторический и моральный взгляд на французскую революцию», то, возможно, выбрала бы другой маршрут, но им было не до того. Сейчас они тряслись в карете на пути в Дувр (75 миль от Лондона) и даже не глядели в окно, опасаясь погони. В Дувре без промедления наняли рыбацкую лодку и потребовали тотчас же везти их во Францию.
Ночью начался шторм, и утлое суденышко бросало из стороны в сторону. Если бы не темень и сильный ветер, матросы наверняка были бы впечатлены представшей перед ними картиной. Высокий стройный Шелли с густой копной вьющихся волос и горящим взором стоял на самом носу шхуны и, казалось, не замечал, что волны окатывали его с ног до головы и его плащ уже промок до нитки. Перси испытывал экстатический восторг от разгула морской стихии (он ее никогда не боялся, что в конце концов его и погубило) и упоение от очередного побега. Бледная как полотно Мэри — а она тогда была хороша: белокожая, с высоким лбом и большими карими глазами — лежала прямо на палубе и умирала от страха и морской болезни. Ей было так плохо, что Шелли в какой-то момент сел рядом и положил ее голову себе на колени, да так и просидел до самого берега. И только ловкая маленькая Джейн не теряла самообладания ни на минуту и даже кокетничала с капитаном. Экипаж решил, что те двое точно чокнутые, а вот эта не даст себя в обиду и к тому же прехорошенькая, поэтому ей одной предложили огромный брезентовый плащ с капюшоном, под которым Джейн было сухо и отчаянно весело. Приключение обещало стать головокружительно интересным! Наконец странная троица, похожая на выкупавшихся в луже воробьев, сошла на берег в Кале, где Перси снял комнаты в самой дорогой гостинице «Дессан». (Деньги, пока они у него были, он тратил легко, и в конце путешествия они уже считали каждый пенни или сантим, как во Франции.) Не успели беглецы прийти в себя, как слуга известил, что прибыла «полная леди» и требует встречи со своей дочерью.
Это была мачеха Мэри и мать Джейн, Мэри Джейн Годвин, — пестро одетая дама в очках с зелеными стеклами (сама она считала такой стиль художественным, подчеркивающим ее близость к литературным кругам). В сложившейся щекотливой ситуации ее интересовала только собственная дочь — она, сама родив двух детей вне брака, слишком хорошо знала, как подобные обстоятельства сказываются на репутации. Она видела, что Годвин потрясен поступком родной дочери и своего покровителя (Шелли давно уже помогал ему выпутываться из финансовых затруднений), но как раз эти обстоятельства волновали ее меньше всего. Соблазнив и опозорив Мэри, полагала миссис Годвин, Шелли наверняка будет более щедр по отношению к ее отцу. Джейн вызвали из ее комнаты, и около часа мать убеждала ее немедленно вернуться. Неожиданно появился Шелли и очень вежливо попросил разрешения прогуляться с Джейн хотя бы полчаса. Мать согласилась, надеясь, что ему нужна только Мэри и Джейн он легко отпустит.
— Ты испугалась и хочешь сдаться?
— Я не знаю.
— Но послушай, речь вовсе не о бегстве влюбленной пары. Нас трое, не забывай об этом. И нет ничего важнее того, о чем мы часами говорили в Лондоне. Вспомни: презрение к рабству, новая осмысленная жизнь! Страсть, свобода — и никаких цепей! Разве не об этом мечтала Мэри Уолстонкрафт? Иногда мне кажется, что ты больше на нее похожа, чем Мэри.
Это был аргумент. Конечно, Джейн была влюблена в Шелли — и вдруг такое. Хорошо, что Мэри не слышала. Но почему Шелли так не хотел отпускать свою спутницу обратно в Англию?
Миссис Годвин уехала ни с чем. Она была в ярости еще и оттого, что двенадцатилетняя война с падчерицей кончилась для нее полным поражением: Мэри не просто вырвалась из-под ее власти, но и увезла с собой ее единственную дочь. У нее осталось лишь одно оружие — перо: вторая жена Годвина была литературно одарена и даже писала книжки для детей. Она разослала гневные письма всем друзьям семьи, обвинив Мэри и Шелли в растлении своей собственной дочери. Жена Шелли Гарриет заявила, что Годвин продал Шелли двух своих дочерей за 1500 фунтов. А отец поэта сэр Тимоти в письмах называл Мэри и Джейн не иначе как «whores» («шлюхи»). Но им было уже все равно: 2 августа 1814 года они приехали в Париж.
В сущности, им не повезло так же, как и матери Мэри. Та прибыла в столицу Франции в декабре 1792-го — через месяц как раз казнили Людовика XVI, — когда великие идеалы свободы, равенства и братства все очевиднее окрашивались кровью. Через двадцать два года ситуация изменилась в корне. Париж и вовсе был готов забыть об этих идеалах — он опять погружался в хаос и смуту: поражение и отречение Наполеона означали конец войны, но истощили страну и нанесли страшный удар по национальной гордости французов. На смену якобинцам пришли роялисты, мечтающие о реставрации. Троица бежала от скуки и чопорности «приличного» английского общества — а увидела на парижских улицах модно одетых мужчин и женщин, те пили кофе и флиртовали, как будто никакой революции не было вообще. В своих закрытых до подбородка платьях и черных шляпках Мэри и Джейн выглядели школьницами и безнадежными провинциалками.
Как быстро поменяли парижане свои привязанности! Еще вчера они кричали «На фонарь!», призывая к расправе над аристократами, а сегодня расклеивали на стенах домов листовки с воззванием короля Людовика XVIII, обещавшего в случае своего восхождения на престол мир, свободу и сохранение прав на собственность. Он был братом казненного Людовика XVI и предусмотрительно покинул Францию в 1791 году, а с 1807-го и вовсе жил в Англии, восхищаясь как раз теми самыми порядками, которые Шелли ненавидел. Ровно за четыре месяца до появления здесь Шелли со спутницами в Париж вошли союзнические (русские и прусские) войска — они ждали сопротивления, но увидели одни только белые флаги. Вот как полковник русской армии Михаил Петров, служивший в 1-м егерском полку, вспоминал о тех событиях: «После парада государь наш почти на руках парижан внесен был и с верховою лошадью к квартире его, в дом Талейрана, находившийся на площади Людовика XV… народ французский… кричал „Виват, ура!“, целовал руки, ноги его и даже его прекрасного белоснежного коня Марса». И далее: «Наконец, чтобы доказать свою приверженность нашему государю, парижские граждане ринулись с воплем от Талейранова дома на Вандомскую площадь — и там стоявшую на монументальной колонне статую Наполеона, опутав кругом шеи канатными арканами, принялись тащить долой на землю…» Уже в следующем веке во время Второй мировой войны Париж снова не слишком будет сопротивляться завоевателям — не в этом ли секрет сохранения и процветания самого красивого города мира?
Но Шелли и Мэри все это совершенно не интересует — у них первая брачная ночь в Париже, в «Hôtel de Vienne», что в самом дальнем конце квартала Марэ! Ночь со 2-го на 3 августа 1814 года. Джейн пока спит в соседней комнате. Интересно, что она думала о происходящем за стенами — или просто крепко заснула от усталости? Тем не менее именно она поинтересовалась у Шелли на следующее утро: что у них с деньгами? Ведь надо же где-то завтракать и обедать. Выяснилось, что он почти все уже потратил — но тут же нашел некоего банкира, который ссудил им 60 фунтов под его благородное имя. Вчера за такое имя во Франции могли повесить, сегодня оно было паролем в мир привилегий. В том, как часто это имя Шелли помогало и как играючи, не сильно переживая, он выпутывался из самых сложных финансовых ситуаций, мы убедимся еще не раз.