Каково быть дочерью учителей?! Одно хорошо – дома ее никогда не наказывали, даже не ругали почти, зато в школе, по отвратительному учительскому выражению, спуска не было ей – от родного отца (на уроке истории) или родной матери (на уроке биологии) можно было запросто схлопотать в дневник строгую запись, и это при том, что ее дневник родители никогда не проверяли и даже не подписывали. Однажды Василий Аркадиевич – а в стенах школы ей было запрещено называть его папой – усмотрел в легкомысленном поведении обитателей последних парт коллективный заговор – у всех шестерых отобрал дневники (Дина всегда сидела за последней партой) и настрочил твердой рукой каждому замечание типа «мешал учителю вести урок». Дине всегда казалось глупым адресовать замечания самому себе, и на этот раз, видя, с какой серьезностью пишет родитель в ее дневнике, не выдержала и засмеялась. Василий Аркадиевич разгневался не на шутку, он выставил дочку за дверь, употребив сакраментальное «Вон!», и это был единственный случай, когда он выгонял кого-либо из класса.
Вот и прошлый, и позапрошлый раз она находила много причин не идти, но шла (с трудом решив идиотскую проблему, что надеть, дабы не удариться в крайности).
После ресторанчика некоторые пошли добавлять в кабачок подешевле.
Дина подвозила Сему до дома, им почти по дороге.
Она единственная, кто прикатил на машине. Просто она всегда за рулем. Всегда за рулем и никогда не пьет.
– Надо же, отличница, говорит. Забыла, как мне подсказывала у доски.
– Динка, тебя все любили в классе, не помнишь?
Раньше он говорил о себе. Не за всех.
А врагов у нее действительно не было.
– Вон, даже место в честь тебя выбрали. Сначала хотели на Некрасова или Садовой.
– А я при чем?
– Ну как же. Вот придет Дина Щедрина. А давайте на улице Салтыкова-Щедрина. Вот и собрались.
– Чушь какая, – Дина сказала.
Знала, что ему не нравится ее теперешняя фамилия. А ей нравилась. Адмиралова.
Довезла до Съезжинской. Он спасибо сказал. Взялся за ручку дверцы, помедлил.
– Ты смотри. Если с кем-нибудь или с тобой, мало ли. Бывают проблемы. Вдруг помогу.
Сам себе помочь не мог столько лет. Вот уж кто больше всех изменился, и не в худшую сторону, подумала Дина. Улыбнулась:
– Всё хорошо.
И неожиданно для себя выдала:
– Есть проблема. Межпозвоночная грыжа.
– Это не по моей части.
– Думаю, по твоей. Грыжа у мужа.
– Я психотерапевт, Дина. Грыжа – к остеопатам.
– Ну да…
– А у тебя лично нет проблем?
– Ревность.
– Это ближе к теме. Но кто ж из нас не ревнивец? Ревность – дело обычное.
– А ты удивишься, если я скажу, какая у меня ревность.
– Я ничему не удивляюсь. Мужа ревнуешь? И кто она, твоя соперница?
– Она – межпозвоночная грыжа. Я ревную мужа к его собственной болезни. Очень сильно ревную.
– Ах вот оно что… Расскажи-ка поподробнее.
– Мой муж влюблен в свою межпозвоночную грыжу. У них непростые отношения. Что-то вроде любви-ненависти. Он с ней разговаривает, ссорится, мирится. Он может о ней часами рассказывать, когда его никто не просит об этом. Все его мысли – о ней.
– По-видимому, грыжа доставляет ему страдания.
– Даже когда она не доставляет ему страданий, все его мысли о ней, любимой. Без нее он сам не свой. Словно брошенный. Он сам ее провоцирует на обострение. У него потребность в ее проявлениях. Он ее лелеет, нежит. Если ты недооцениваешь уникальные качества его грыжи, считай, что ты его недоброжелатель.
– Ты не преувеличиваешь? Обычные капризы, а ты принимаешь их за сложное чувство, нет?
– Он дал ей имя.
– Грыже?
– Ее зовут Франсуаза.
– А почему французское?
– Тебя удивляет, что оно французское, а то, что он вообще грыжу назвал женским именем, тебя нисколько не удивляет?
– Но ведь женским все-таки… Вот если бы мужским… Извини, это шутка. Неудачная шутка.
– Ничего, ничего, я сама не знаю, смеяться или плакать. «Франсуаза, ты где?.. Ах, ты вот где, моя Франсуаза…»
– Что, прямо так?
– А когда он в постели начинает с ней разговаривать… тут уж никакие нервы не способны выдержать…
– В постели с тобой?
– С нами.
– Может быть, он тебя дразнит?.. Извини, я просто высказываю предположения.
– Нет. У них серьезно.
– Хорошо, но тогда проблема не у тебя, а у него. То есть и у тебя проблема, но другого рода. Это не ревность, ты здесь вообще ни при чем. Это твой муж – наш клиент.
– Да он-то точно ваш клиент. А каково мне – с клиентом?
Она отвернулась к окну: на той стороне улицы два гастарбайтера красили маленькими кисточками ограду газона. За их работой следил человек в синем плаще, возможно, начальник. Сема сказал:
– Терапевтическая помощь ему бы не помешала, думаю. А как насчет семейной психотерапии? Но это только в том случае, если он осознает проблему.
– Нет, для него с Француазой проблем нет, у него проблема со мной.
– А с другими?
– Ну вот с родным сыном, например. От первого брака. Как-то у них не очень… взаимопонимание.
– С вами живет?
– Отдельно. Ему девятнадцать. Со мной, кстати, у него все в порядке.
– Чем он занимается? Муж в смысле.
Дина задумалась.
– Ищет себя. – И, словно испугавшись вопроса «не поздновато ли?», поспешно и вполне серьезно добавила: – Почти нашел.
Сема, однако, не стал уточнять, что именно нашел Адмиралов.
– Если ты не против, я расскажу коллеге об этом случае. Есть тут один специалист, вполне возможно, он заинтересуется. Разрешаешь?
– Пожалуйста, – ответила Дина.
4
Где, когда, нигде, никогда. Сорок пять на небе тучек. Козлик Прыг и козлик Скок.
Иногда он разговаривал с Франсуазой. Обычно их разговоры были на общие темы. Чаще Адмиралов заговаривал первым.
Он так заговаривал.
Произнесет внезапно несколько бессвязных слов, типа: «Где, когда, нигде, никогда…» – и подождет, не спросит ли что Франсуаза. Она же, отвлеченная от сиюминутных попечений, непременно на что-нибудь реагировала, не могла удержаться. «Ну и что значит никогда? – спрашивала Адмиралова. – Никогда это что?» – «А ничего», – отвечал Адмиралов с провокативной грубостью. – «Нет, Адмиралов, – еще больше отвлекалась от своих забот Франсуаза, – ты мне прямо скажи, никогда – это когда?» – «Никогда – никогда», – говорил Адмиралов, поводя правым плечом. – «Подожди, подожди, давай рассуждать, – зацикливалась Франсуаза на одной мысли (если то мысль). – Все, что происходит, происходит когда-то. Согласен? А все, что не может произойти, не произойдет никогда. Когда-то это понятно, когда. Когда-то тогда. А когда – никогда?» – «Никогда!» – мотнув головой, говорил Адмиралов и, неприветливо согнув правую руку в локте, медленно поднимал ее, чтобы положить ладонь на затылок. Франсуаза обиженно унималась.
Вот как он ее заговаривал. Вот как он ее унимал.
Между тем вопрос о «когда-то» и «никогда» требует разрешения. Необходимо ясность внести, потому что и сам Адмиралов, и все, что с ним на этом свете случалось, соотносилось фатальным порядком с определенным «тогда».
Адмираловскому «тогда» соответствовали особенности повседневности – фирменные знаки конкретного времени.
Так всегда: если «тогда», то время – конкретное.
Чем же могло бы запомниться это конкретное время гипотетическому долгожителю (обладай он ригидным мышлением)?
Много чем. В первую очередь – мобильными телефонами. Ничто так не влияло на поведение современников Адмиралова, как наличие в кармане мобильного телефона. Мобильными телефонами (иначе – сотовыми телефонами, мобильниками, мобилами, трубками) называли приемно-передающие устройства, с помощью которых разнесенные на расстоянии лица могли вести более или менее продолжительный разговор. Музыкальные и иные сигналы, производимые мобильными телефонами, оповещали о предложении выйти на связь – раздаваясь, без преувеличения, повсеместно, они придавали характерный звуковой оттенок шумовому фону эпохи.
Но не только этим.
Значительную часть жизни современников Ад-миралова отнимало пребывание – посредством так называемых компьютеров (разной степени портативности) – в общедоступном информационном пространстве, именуемом тогда Интернетом. Среднестатистический образованный человек еще не утратил навыка чтения, а во многих случаях и навыка написания чего-либо, для чтения предназначенного! – более того, для буквенных сообщений благодаря тем же компьютерам широко использовался канал так называемой электронной почты, в некотором роде стимулирующий создание осмысленных текстов; кроме того, находилось неимоверное число охотников предъявлять, по вновь открывающимся каналам, теперь уже всему человечеству немногосложные сообщения о себе: «лежу на диване», «пойду бухать», «херово». Находили широкое применение слова и выражения: «инновации», «глобальное потепление», «смертник», «когнитивный диссонанс», «травматика» (например, «с резиновой пулей со стальным сердечником»), «вот, блин, прикольно», «дуумвират». Словом «книга» чаще всего называли предмет, действия над которым отвечали глаголам «открыть», «закрыть», «листать», «перелистывать». Изготавливались книги в издательствах и типографиях. На дорогах, если не касаться нюансов, действовали ограничения 60 и 90 кэмэ в час (в зависимости от статуса местности). За пересечение так называемой сплошной линии теоретически можно было оказаться ущемленным в правах, но всегда оставалась возможность нехитрым образом откупиться. Некоторые водители возили с собой бейсбольную биту. Стоимость лечебного воротника, повторяющего анатомическую форму человеческой шеи, была эквивалентна стоимости пяти-шести искусственных косточек для собак. Виза в Индию оформлялась в течение трех дней. На презентациях пользовались пластмассовыми стаканчиками.
Вот что могло бы запомниться гипотетическому долгожителю, обладающему специфическими мозгами.
Вот когда случались (или не случались) события, отвечающие адмираловскому «тогда».