Глава II.Появление университетов и интеграция в них францисканцев(1217–1251)
Новое сословие «средневековых интеллектуалов» было обязано своим появлением монашеским и церковным реформами. Церковные реформы сделали секулярный клир, а именно низшее его звено, т. е. священников и каноников, в том числе сельских, ближе к пастве, особенно после реформы их обязанностей, таких как исповедь и причастие[341]. Под присмотром церкви каноники упростили и систематизировали знания в школах, воспитывающих будущих клириков. Это привело к возрождению традиции частных школ и к «схоластической революции» XII в.[342], которая и рассматривается как основная предпосылка для возникновения университетов[343].
В данной главе интеграция Францисканского ордена в Парижский университет будет рассмотрена как часть общего намерения папства вернуть контроль над одной из важнейших функций церкви: образованием и воспроизводством знания.
§ 1. Структура и парадоксы средневековых университетов
В XII в. — в эпоху «схоластической» или, как ее часто именуют, «интеллектуальной» революции — был переведен с греческого и арабского языков и внедрен в ученую среду «новый» Аристотель. Переводы римских законов в их византийской рецепции дали толчок к развитию не только канонического, но и мирского сектора права. Невиданный взлет пережило медицинское знание. Возрождение грамматики и, особенно, быстрый успех диалектики привели к возникновению новых форм преподавания. Усилиями Ансельма Кентерберийского (1033–1109) и Петра Абеляра даже теология подверглась пересмотру[344]. Традиционное церковное преподавание в кафедральных школах получило вызов от школ нового типа, частных.
В некоторых странах новые школы развивались вне присмотра церкви. В иных местах, благодаря булле Александра III (1159–1181), введшего лицензию на преподавание ("licentia docendi"), образование новых школ находилось под контролем церковных иерархов[345]. Но далеко не все важные школы XII в. (Реймс, Шартр, Льеж и пр.) в XIII в. стали университетами.
Ж. Верже предположил, что причиной стало необычайно возросшее число студентов и вследствие этого необходимость модернизации системы преподавания и социальных норм общего проживания. Основой будущих университетов стали те школы, которые провели эту модернизацию[346]. Самыми значимыми среди них были школы Парижа, где изучалась, преимущественно, теология, и Болоньи, в которых изучалось право.
Болонский университет образовался из школы права (канонического и гражданского)[347]. Со второй половине XII в. школа получала привилегии от Фридриха Барбароссы и от коммуны Болоньи. Болонская коммуна, вследствие роста беспорядков, связанного с наличием в городе большого числа студентов, попыталась предотвратить образование студенческих университетов (статуты 1211 г. и 1216–1217 гг.)[348], но протекцию Университету начал оказывать папа. Более того, начиная с 1219 г., ученый муж, получивший лицензию на преподавание, возводился в чин архидиакона, что автоматически встраивало его в церковную иерархию. Поэтому непосредственно «Университет» ("Universitas"), сообщество, составляли студенты, которые группировались по «нациям» ("nation"). С 1220 г. образовались два студенческих университета: итальянский ("citramontanes") и заальпийский ("ultramontanes"). Во главе каждого стоял свой ректор. Профессора, исключенные из официальной структуры, заключали с Университетом договор, образуя коллегии ("collegia doctorum"), которые различались, в основном, по способу организации экзаменов.
Парижский университет возник примерно в тоже время, но у него была иная организационная структура: в отличие от «студенческого университета» Болоньи, в нем сформировался «университет преподавателей»[349]. Основой для Парижского университета стали церковные и частные школы, в которых преподавались свободные искусства, диалектика, теология и каноническое право. Преподаватели и клирики находились под властью кафедрального канцлера, выдававшего учительские лицензии.
С 1200 г. учителя независимых школ начали объединяться в ассоциации. Все началось со школ свободных искусств, они были самые многочисленные, молодые и жаждущие автономии. С 1210–1220 гг. к ним присоединились теологи и каноники. К 1208 г. в Париже уже существовала первая ассоциация учителей и студентов с разработанными внутренними законами и статутами относительно ведения конспектов, составления программ, проведения экзаменов[350]. Верже пришел к выводу, что в основе слияния школ лежало взаимное студенческое и учительское желание защититься от судебных и финансовых претензий местных церковных и гражданских властей[351].
Парижский университет ведет свое начало от 1200 г., когда Филипп II Август (1180–1223) дал корпорации привилегии[352]. Однако право короля на руководство новым сообществом тут же оспорил папа Иннокентий III. Парижский епископ и канцлер предприняли попытки сопротивления, но они не принесли результата, новое сообщество попало в прямое подчинение понтифику. В 1215 г. папский легат торжественно передал первые статуты сообществу парижских профессоров и школяров ("Universitas magistrorum et scholarium Parisiis studentium")[353]. C 1219 г. Гонорий III запретил в Париже преподавание гражданского права[354], а в 1231 г. папа Григорий IX издал буллу "Parens scientiarum"[355], в которой дал Университету новые привилегии, провозгласил его обителью истины и света всемирной церкви и окончательно завершил становление его теологической специализации.
В XIII в. понтифики стремились взять под контроль университетский способ преподавания[356]. Например, сообщество в Монпелье, изучавшее медицину, было объявлено университетом папской буллой в 1220 г., минуя статус школы. Долгое время велись споры по поводу «искусственного» или «естественного» возникновения университета Оксфорда[357]. Современные исследователи считают, что ученая корпорация выросла из школ права, искусства и теологии, а организационную структуру Оксфордский университет позаимствовал у Парижского. Но, в отличие от Парижского университета, охотнее давал привилегии Оксфорду король Англии, нежели папа. После 1231 г. Генрих III (1216–1272) оказывал протекцию Университету и новым школам, а понтифик давал только одобрение свершившемуся факту[358].
Университеты появились в результате внешней и внутренней христианской экспансии, потому, что мирским и духовным управленческим структурам были нужны сведущие люди. При этом из университетских профессоров в окружение властителей разного рода (от местных феодалов до иерархов церкви) вошел небольшой процент. Но почему тогда мирские и церковные власти поддерживали университеты при более легком контроле школ? Вероятно потому, что именно университеты стали местом формирования нового для средневекового социума типа ученого-интеллектуала[359]. Они появились в XII в., а в XIII в. заняли особое место в обществе. Интеллектуалы не принадлежали ни светскому, ни церковному обществу, хотя тесно контактировали с обоими, и их можно отнести и к тому, и к другому. Основными чертами такого типа людей умственного труда были очевидная склонность к индивидуальности и тяготение к специфическим методам работы. Проще говоря, интеллектуалы жили с уверенностью в самоценности собственных занятий наукой. Таким образом, Для церковных и светских властей контроль над университетами носил и идеологический характер.
Университеты как феномен появились в начале XIII в., а их становление завершилось в последней декаде столетия. Университеты остаются практически неизменным по структуре вплоть до нашего времени, поэтому именно период формирования ученых корпораций представляет для исследователей наибольший интерес и вызывает самое большое количество вопросов.
Во-первых, это вопрос возникновения «сообщества» ("Universitas") и «наций» ("natio"). Университеты различались по способам организаций, но в основе каждого из них находилось множество микроподразделений — сообществ, школ и наций. В Болонье нации появляются еще до появления университета. В Париже или Оксфорде они возникли потому, что сложился университет[360]. Формирование факультетов было вторично (искусств, закона, медицины, теологии), а их внутреннее взаимодействие было далеко от гармоничного и миролюбивого. В современной историографии остается актуальной тема обнаружения условий, при которых произошла инициация подобных ассоциаций и их форм.
Во-вторых, это вопрос исследования организации университета как «средневековой корпорации». С одной стороны, преподаватели стремились выйти из-под контроля епископа и его канцелярии. С другой, — школы XII в. развивались стихийно, при этом диалектики и философы были угрозой для католической церкви, находящейся в состоянии реформы. Поэтому единственным возможным условием дальнейшего существования школ, а далее — университетов, было возвращение порядка и контроля мирскими и духовными властями над знанием и учителями. Именно поэтому первые статуты университетов определяют способы преподавания и проведения экзамена, в итоге ограничивая самостоятельность наставника в школе, а также контролируя набор и студентов, и учителей. В то же время, епископ мог дать лицензию на преподавание, но только после суда преподавателей над кандидатом.
Из этого, в-третьих, вытекает проблема преемственности идеологии и внутреннего распорядка школ XII в. и, в XIII в. — университетов. Университет воплощает идею универсального знания ("studium generale"). В отличие от школ XII в., локальных и закрытых, университеты были открыты всему христианскому миру, его амбиции поддерживались свободами и привилегиями, степень, присуждаемая выпускнику университетом, была действительна везде ("licentia ubique docendi"). Результатом развития университетов, наряду с его экономическим и политическим успехом, стал расцвет схоластики в XIII в., который для современного человека связан, тем не менее, с именами монахов из нищенствующих орденов. Вместе с тем в университетском преподавании не все было новым. Педагогические методы, равно как и большая часть изучаемых и комментируемых текстов, перешли из частных школ[361]. Однако огромным достижением XIII в. стало формирование строгого расписания, в котором все было распределено до мелочей.
Наконец, необходимо определить соотношение папства, государства и города в их влиянии на становление университета. Ж. Верже пришел к выводу что «рождение университета как института было частью всеобщей реструктуризации власти, происходившей в западном мире в XIII в.»[362]. В конце XII — начале XIII в. феодальное давление на общество Уменьшилось, и возникли тенденция к ассоциациям на местном уровне и стремление к высшей власти, чьим идеальным выражением была теократическая империя. Университеты оказались вовлечены в оба ареала: с одной стороны, на местном уровне это были ассоциации, а с другой, — ученая корпорация обретала независимость только под патронажем папской и/ или королевской власти.
Дополню — самоидентификация и установление четких границ между группами-корпорациями в Парижском университете происходили посредством ряда конфликтов с Римской курией, королевской властью, местной церковью и городом. Однако в самые значительные конфликты Университет входил с нищенствующими орденами, которые в свою очередь также переживали сложный путь становления. Особенно это касалось самого нестабильного из них, францисканского, чья история постоянно пересматривалась и переписывалась, в зависимости от текущего положения дел.
Далее будет выявлен способ интеграции и эволюции "Ordo Fratrum Minorum" в Парижском университете в их взаимодействии: если парижские профессора «сделали свой экзистенциальный выбор»[363] еще в начале XIII в., то какой выбор и когда делают братья-минориты?
§ 2. Зачем простецам кафедра?
Почему нищенствующие ордена стремятся к интеграции с Университетом вместо того, чтобы основать свою школу и не вмешиваться в чужую корпорацию? Можно ли считать, что это самостоятельный выбор орденов, как полагал Г. Рэшдолл[364], или рещение, навязанное Римской курией, как считал С.А. Котляревский?[365]
На этот вопрос сложно ответить, если не выявить первоначальные цели Доминиканского и Францисканского орденов в отношении Университета.
Действительно, известно, что Доминиканский орден изначально был основан с расчетом на интеллектуальное подавление ереси катаров. Он не был ориентирован на закрытое хранение знаний, характерное для традиционных монастырей, он стремился к открытому знанию. Но на область универсального знания ("studium generale") ко времени основания "Ordo Fratrum Praedicatorum" претендовали университеты. Вероятно, поэтому доминиканцы стремились войти в ученое сообщество, стать его частью и получить кафедру для полноценного преподавания.
Целью Францисканского ордена, изначально, являлась апостольская миссия всеобщего «преобразования» мира посредством нищенства и проповеди. При этом, согласно одному из записанных устных преданий, принципы Франциска если не противопоставлялись принципам Парижского университета, то не были одобрены ими[366].
Поэтому становится актуальным выяснение причины проникновения Францисканского ордена в университеты. Грасьен де Пари, историк-францисканец, полагал, что в Ордене возросла необходимость подкрепления примера наукой. Франциск Ассизский не мог на это решиться, следуя идеалу святой простоты, но его Дети последовали за доминиканцами. Несмотря на то, что, с точки зрения Грасьена де Пари, занятия наукой инициированы Григорием IX[367], дальнейшие противоречия необходимости или ненужности учености внутри Ордена не были связаны с отношением Франциска к учености. Он просто не видел ее в аспектах жизни "Ordo Fratrum Minorum", для него важнее были занятия искусством[368]. Впрочем, современные исследователи, следуя общему руслу, проложенному учеными францисканцами, считают, что стремление к образованию было заложено в Орден самим Франциском, сочинения которого наполнены размышлениями над текстом Библии. И все-таки он дал свое благословение на преподавательскую деятельность св. Антонию Падуанскому. Именно поэтому уже при жизни Франциска образуются школы францисканцев и в Париже, и в Оксфорде, а к 1230 г. меньшие братья получают право на "studium generale" в Парижском университете и выпускают великих профессоров и проповедников[369].
Однако если обратиться к репрезентации учености в «Благочестивой легенде», то мы встретимся с позицией, более близкой интерпретации Грасьена де Пари. В «Первом житии» Фомы Челанского Франциск предстает как человек неученый, но своей проповедью открывающий истину ученейшим мужам[370]. Антоний Падуанский, единственный ученый человек в Ордене, идет преподавать только после разрешения Франциска, отказавшись от всей своей мирской премудрости[371]. Иначе говоря, Франциск, созданный Фомой Челанским в 1228–1230 гг., не отвергает ученую культуру, он относится к ней с уважением, но не является ее частью. В существующей реальности братья, пришедшие в университеты и следовавшие этому подходу, не смогли бы там остаться надолго.
Почему редактор «Первого жития», Григорий IX, чье влияние на Орден было прописано самым тщательным образом, упустил из внимания этот важнейший момент? Был ли он для него действительно значимым, когда первые францисканцы вошли в контакт с Университетом? А если нет, то почему францисканцы все-таки были причастны "studium generale" до того, как генеральные министры в конце 30-х — начале 40-х гг. принялись за намеренную интеграцию Ордена в Университет?
В 1215 г. Иннокентий III одобрил существование Парижского университета. Тогда же на IV Латеранском соборе папа одобрил существование нищенствующих орденов, Францисканского и Доминиканского, которые вскоре появились в Париже.
К 1217 г. в Париж пришли доминиканцы. В 1218 г. они основали постоянную обитель св. Якова[372], которая по своей форме была коллегией, т. е. студенческим, бесплатным для проживания, общежитием с библиотекой. Данное нововведение доминиканцев позднее примут как образец и францисканцы, да и сами парижские профессора[373]. Первая коллегия, не относящаяся к нищенствующим орденам, будет основана в 1257 г. Робером де Сорбоном[374]. Особые намерения доминиканцев в отношении университетов подтверждает тот факт, что в 1220 г., придя в Англию, братья появляются сразу в Оксфорде[375].
Около 1219 г. под Парижем появились францисканцы[376]. После обвинений их в ереси епископом Парижским и профессорами папа Гонорий III послал «рекомендацию» Ордена главам церкви Французского королевства. Он объявил, что берет "Ordo Fratrum Minorum" под свое прямое покровительство[377].
В 1223 г. францисканцы, как и доминиканцы, были допущены к преподаванию в Парижском университете, но без получения кафедры[378]. В том же году министром французской провинции был избран Григорий из Неаполя, его проповеди пользовались успехом в Парижском университете[379]. В 1224 г. в первую парижскую обитель миноритов, расположенную у св. Дионисия, из Англии прибыл Хаймо де Фавершам, видный «интеллектуал» францисканец, будущий генеральный министр, много сделавший для оформления Ордена как ученой корпорации[380]. В 1225 г. францисканцы ушли из прежней обители и поселились в Вовере, в доме настолько «широком и высоком», что многие братья восприняли это как нарушение обетов нищеты и бедности. В молитвах брат Агнелус Пизанский, глава парижской кустодии, основатель английской провинции Ордена, испрашивал разрешения у уже почившего Франциска разрушить обитель, и в 1229 г. дом пришел в упадок[381]. После этого францисканцы получили место в Сен-Жермен-де-Пре, где и обосновались на долгое время[382]. Следует отметить, что нищенствующие ордена селились за стенами Парижа у городских ворот, рядом с основными школами Университета. Оба сообщества, проживая на территории города, не являлись его частью и не подчинялись городскому уставу[383].
Обозначенная в картуляриях связь францисканцев с Парижским университетом в период 1217–1229 гг. стала возможной благодаря принципам организации Ордена. Революционный принцип Франциска — на идеологическом уровне поместить меньших братьев в самом низу иерархической земной власти, что должно было привести к их возвышению в небесной иерархии[384] — обусловил и проникновение миноритов во все существующие социальные структуры средневекового общества, и приток в Орден представителей разных средневековых сословий, в том числе из ученой среды. Тем более что в Уставе Франциск указывал, что братья должны представлять, о чем они проповедуют[385].
Первое проявившееся противоречие между комфортом ученых занятий для братьев, нацеленных на интеллектуальные штудии, и нищенствующим образом жизни, общей тенденцией для всего сообщества, было снято разрушением обители и переселением в дом, устраивающий, по-видимому, всех. Впрочем, настоящая интеграция в Университет была ещё впереди, а равно и самые тяжелые конфликты.
В 1227 г. Григорий IX, бывший епископ Остийский, покровитель "Ordo Fratrum Minorum", выдал привилегию Доминиканскому ордену, согласно которой клирики не должны были препятствовать проповедям нищенствующих братьев, в том числе в Университете[386]. В 1229 г. доминиканец Роланд Кремонский (1178–1259) получил кафедру на факультете теологии[387]. Это был первый нищенствующий, допущенный к "studium generale" в Парижском университете на полных правах[388].
В это же время королева-регентша Бланка Кастильская (1188–1252) пригласила доминиканцев и францисканцев быть духовниками ее сына Людовика IX[389]. Юный король в свою очередь последовательно подтвердил привилегии 1200 г., данные Ууниверситету Филиппом II (1180–1214), его дедом[390].
Однако в 1229 г. начался первый серьезный конфликт Университета, городских властей, местной Церкви и королевских потестарных институтов. В этом конфликте впервые столкнулись притязания Университета и Доминиканского ордена на контроль области универсального знания.
С 1229 по 1231 гг. в результате непримиримых противоречий с городом, Парижским епископом и королевой преподаватели и студенты Парижского университета самораспустились и ушли[391]. На протяжении двух лет в городе не было занятий, кроме тех, что проводил Доминиканский орден, отстранившийся от конфликта[392]. Иначе говоря, несмотря на то, что члены "Ordo Fratrum Praedicatorum" ещё до конфликта были допущены к преподаванию комплекса теологических знаний и, тем самым в Университет, доминиканцы не поддержали «рассеяния» корпорации. Они повели себя не как члены цеха, проигнорировав требование самораспуститься и основав альтернативный факультет теологии в сговоре с епископом и канцлером[393]. Более того, этот Орден продолжал принимать покровительство французской короны, еще одного участника конфликта с корпорацией Парижского университета[394].
Что касается Францисканского ордена, то именно в указанный период «великого рассеяния», в 1230 г. меньшие братья переселились в Сен-Жермен-де-Пре. К этому моменту в Орден уже были приняты Роджер Бэкон (1214–1292) и Александр Гэльский (1185–1245), будущие великие францисканские «ученые» братья. Но первым в том же году "licentia docendi" получил Жан де ля Рошель (1200–1245), ученик Александра Гэльского. Он же возглавил первую кафедру Францисканского ордена в Парижском университете.
В 1231 г. булла Григория IX завершила «великое рассеяние» Парижского университета[395]. В булле образовательный центр был объявлен "Cariath Sepher"[396] библейским городом ученых книжников ("civitas litterarum"). Официально была объявлена специализация Парижского университета в области теологии, ему присвоили особый статус. Подтверждалось положение профессоров и студентов как субъектов канонического права «Декреталиями» Григория IX. В то лее время, как результат дипломатической деятельности папы, со стороны короны был возобновлен и расширен статут Филиппа II Августа[397]. В результате Университет окончательно вышел из-под юрисдикции Парижского епископа, Бланка Кастильская торжественно признала независимость Университета, а папа укрепил контроль над ученым сообществом[398]. Признанием автономности и установлением специализации завершился первый этап институционализации Университета.
«Великое рассеяние» стало важным этапом не только для Парижского университета; до него Григорий IX, как кажется, не предполагал намеренного внедрения францисканцев в ученую корпорацию, что отразилось в «Первом жизнеописании», составленном под контролем и редакцией Рима. Однако после того, как в 1230 г. Францисканский орден все же получил право на преподавание в Университете, а в 1231 г. оформилась теологическая специализация сообщества, Григорий IX мог оказывать определенное давление на братьев в связи с необходимостью «лицензионного» подкрепления их проповеди и службы в структурах Римской курии. Особенно актуальной ситуация стала после издания буллы "Quo elongati" (1230), реформировавшей, среди прочего, выдачу лицензии на проповедь в Ордене.
Цистерцианцы пробовали в 1245 г. организовать собственный центр наук, равнозначный Парижскому университету. Но папа Иннокентий IV запретил это делать[399]. Парижский университет — это продолжение "Cariath Sepher", библейского города ученых книжников, единственный, который может быть истинным центром теологического познания.
§ 3. Поиски новых путей
Получив кафедру на теологическом факультете (даже если она не была нужна Ордену в целом), францисканцы полноправно влились в формирование новой письменной ученой культуры, привнеся в нее свои внутренние противоречия и представления. В Парижском университете возникало и разрабатывалось множество магистральных направлений ученой мысли. К концу первой половины XIII в. Университет представлял собой кипящий котел разнообразных идей и проектов, при этом нищенствующие ордена и парижские профессора сосуществовали вполне мирно и действовали, как правило, сообща.
Интеллектуальная революция, начавшаяся в XII в., была связана как с появлением новых переводов Аристотеля, которые позволили пересмотреть традиционный корпус текстов[400], так и повышенным интересом к арабской и еврейской философии, прежде всего, к Аверроэсу[401]. Во многом стремление римской курии взять под контроль образовавшиеся центры знаний объясняется исследователями желанием взять под контроль учение Аристотеля. Пантеизм Аморы Венского (ум. ок. 1205) был осужден в 1210 г.[402]; в статутах Робера Курсона 1215 г. запрещалось обучение метафизике и натуральной философии[403]; в 1231 г. вышло постановление Григория IX об очищении Аристотеля от ереси[404].
В этот период парижские профессора — Гийом Оксеррский (ум. 1237) и Филипп Гревский (ум. 1236) — преподавали «Метафизику» Аристотеля по греческому переводу из Константинополя[405]. Собственные оригинальные идеи выдвигал Гийом Овернский (ум. 1249)[406]. Одним из важнейших последствий решений Григория IX стало появление в 1231 г. новых переводов Аристотеля с греческого, Гийома де Морбека (1215–1286). Именно на его переводы ориентировался Фома Аквинский (1225–1274), разрабатывая направление в схоластике, названное позже его именем, — «томизм». Одним из показателей важности Аристотеля до Фомы Аквинского были многочисленные группы его толкователей не только в Парижском университете, но и в Тулузе, и в Оксфорде, привлечение его братьями Доминиканского и Францисканского орденов[407].
Одновременно с новаторским аристотелизмом развивалось традиционное августинианство[408]. Францисканцы Александр Гэльский и его группа, в которую входили Жан де ля Рошель и Од Риго (ок. 1210–1275), будущий архиепископ Руана (1248–1275), продвигались в русле этой традиции. Первая францисканская «Сумма теологии» подвела итог их работе.
Александр Гэльский начал было обработку и комментирование Аристотеля, но его дальнейшей Работе помешала смерть[409], а доминиканцы перехватили инициативу. Таким образом, в контексте истории схоластики братья минориты продолжали традицию, в то время как доминиканцы стремились к новаторству.
Одной из форм университетского образования были диспуты. С их же помощью решались в теории значимые для социума вопросы норм и правил. Парижский университет предоставлял общую площадку для причастных универсальному знанию, чтобы утверждать законы человеческого общества с помощью диспутов. В Парижском университете с 1235 по 1238 гг. был проведен важный диспут о допустимости множества бенефициев ("de pluralité beneficiorum")[410]. Диспут проходил на капитуле доминиканцев с участием парижских профессоров и францисканца Жана де ля Рошеля в присутствии Гийома Овернского (1190–1249), епископа Парижского. За три года было выяснено, что чрезмерное количество бенефициев вредно для души, поэтому на них установили лимит. Это решение удовлетворяло «нестяжательству» нищенствующих орденов.
Профессора теологического факультета Парижского университета имели право установления христианской нормы, а также выявления и осуждения ереси[411]. Это была одна из важнейших их функций. Францисканцы также получили доступ к установлению норм, Александр Гэльский входил в состав одной из таких комиссий[412]. В 1239 г. Григорий IX с помощью доминиканцев и францисканцев провел масштабную операцию по изъятию иудейских священных книг во Франции, Англии, Кастилии и Леоне, Арагоне и Наварре. А в 1247 г. в Париже собрался консилиум из парижских профессоров, принявший решение сжечь все собранные книги и объявить иудаизм ересью[413].
Доминиканский орден, кроме участия в диспутах и исправления ересей, занимался исправлением Библии[414]. Ещё в 1226 г. для осуществления этого замысла в Парижском университете собралась большая группа местных преподавателей, но, начиная с 1236 г., инициатива была перехвачена доминиканцами. На конвенте доминиканцев решили исправить все Библии в Ордене по тому варианту, который сделает группа монахов этой провинции. Работа заняла долгое время, и была сделана, предположительно, в две попытки. Первая длилась с 1236 по 1248 гг., а вторая с 1244 по 1263 гг., её результатом стала Библия Гуго Сен-Шерского (ум. 1263)[415]. С. Берже утверждает, что группа доминиканцев под руководством Гуго Сен-Шерского исправляла Библию парижского варианта, которая, основывалась на Библии Алкуина (735–804)[416].
Если в Парижском университете разрабатывалась теория, то инквизиция, которую составляли преимущественно братья нищенствующих орденов, занималась её воплощением на практике[417]. Братья выполняли поручения Римской курии не только для коррекции христианской нормы в миру, но и Для исправления церкви, проводя ревизии аббатств, приходов и храмов. Например, в 1233 г. Григорий IX предписал Парижскому епископу и канцлеру, чтобы Доминиканцы или францисканцы провели расследование в одном из округов[418]. Теоретическая деятельность в университетах была важной, но лишь частью их обязанностей.
Получив доступ в Университет, участвуя в преподавательской деятельности, являясь в какой-то мере частью "Universitas", нищенствующие ордена, тем не менее, остались вне внутренней правовой области образовательной корпорации[419]. Метко охарактеризовал сложившееся положение вещей А. Трэвер: «Нищенствующие ордена были эффективным институтом без институционализации, одновременно внутри и снаружи компетенции университетского устава»[420].
"Ordo Fratrum Minorum" и "Ordo Fratrum Praedicatorum" проживали собственную внутреннюю институционализацию, основополагающим фактором которой оказались политика папства в отношении братьев и внешние обстоятельства: взаимодействие орденов с церковью Французского королевства, с Университетом, друг с другом.
Политика Григория IX в отношении Доминиканского и Францисканского орденов состояла в фактическом их уравнивании в правах и обязанностях. Несмотря на то, что ордена по сути своей были не тождественны, и, как я постаралась показать выше, занимались разными делами, в документах они были практически идентичны: папа дублировал их привилегии и обязанности, сохраняя их независимость от церкви Французского королевства. Политика унификации орденов продолжалась и после смерти Григория IX. Иннокентий IV, по просьбе герцога Бургундского, предоставил привилегии клирикам Лиона, которые обучались на теологическом факультете У францисканцев[421]. Ранее была дана такая же привилегия обучающимся у доминиканцев[422]. Возможно, эти привилегии призваны увеличить приток студентов на кафедры нищенствующих орденов, поскольку, несмотря на все усилия, мендиканты не выдерживали конкуренции с парижскими профессорами.
Поэтому при внешней их унификации выявление отношения доминиканцев и францисканцев друг к другу особенно интересно. Во «Втором жизнеописании» отразилась конкуренция (вероятно, не всегда мирная) между этими двумя орденами. Фома «вспоминает», что, встретившись в доме епископа Остийского (будущего Григория IX) со св. Франциском, св. Доминик признал его совершенство и выразил желание объединить два ордена в один. Встрече сопутствовали обоюдные любовь и смирение. Далее Фома порицает братьев, ссорящихся друг с другом за звания из ревности и зависти[423].
Таким образом, когда, после разрешения первого конфликта с Парижским университетом, "Ordo Fratrum Praedicatorum" утвердил свое право быть «ученым» орденом, францисканцы тоже оказались обречены заниматься интеллектуальными штудиями, хотелось этого им или нет, в связи с политикой унификации орденов обоими понтификами. Но нищенствующие ордена основательно отличались друг от друга, конфликты между братьями были не только неизбежны, но и полезны. Благодаря этим столкновениям "Ordo Fratrum Minorum" начал осознавать себя как отдельную корпорацию, хотя Франциск из «Второго жития» ещё не готов отказаться от его Универсального характера. Текст Фомы Челанского Пропагандировал идею объединения двух орденов (с приоритетом миноритов) под эгидой папы и отказ от соперничества и ссор.
Что касается "Ordo Fratrum Minorum", то большое влияние на его деятельность в Университете начал оказывать иоахимизм, проникший в Орден после Пизанского собора в 1240 г.[424] Смею предположить, что его достаточно быстрое проникновение было обусловлено развитием «благочестивой легенды» о Франциске. «Первое житие» Фомы Челанского устарело довольно быстро под натиском изменений, с 1230 г. обрушившихся на Орден.
Образ Франциска Ассизского получил развитие не только в его житиях. Между 1236 и 1244 гг. Жан де ля Рошель прочитал ряд проповедей на тему «Сотворил по образу и подобию» (Быт. 1, 27) перед собратьями миноритами и членами Университета. Проповеди доказывали, что Франциск был создан по образу и подобию Христа как новый Адам, и ему делегировали функции пророка[425]. Николь Бериу пришла к выводу, что образ Франциска-пророка, взявшего на себя часть пророчеств, общих для всей церкви, должен был вписать францисканцев в сообщество клириков. Однако данный образ, воспринятый и отраженный «Вторым житием», только поспособствовал проникновению иоахимизма в "Ordo Fratrum Minorum" и ожиданию апокалипсиса 1260 г., предсказанного калабрийским аббатом.
Бериу определяет период вписывания Францисканского ордена в университетскую корпорацию как 30–40-е гг. XIII в. Резонно предположить, что это был выбор лишь одного из орденских течений, представленных группой Александра Гэльского в Парижском университете и непродолжительным министерством Хаймо де Фавершама. Орден францисканцев в целом делает в указанный период выбор радикально противоположный. Он тяготеет к проповеди в противовес ученым занятиям, и это представление нашло отражение во «Втором жизнеописании» Фомы Челанского. В тексте проблема соотношения ученых занятий и проповеднической, апостольской деятельности стояла весьма остро и решалась в пользу последней.
Франциск «Второго жизнеописания» представляет собой образец ученого: память для него заменяет книгу, раз прочитав, он запечатлевает ее навсегда[426]. Франциск убежден, что именно такая форма познания является правильной[427]. Но чудо учености Франциска у Фомы Челанского оказывается тесно связано с проповедью. Сила слова Франциска может напрямую воздействовать на того, кто его слышит[428]. Она не исчезает даже тогда, когда слова Франциска произносят его посредники[429], или когда его слова записаны[430]. Устами проповедников говорит Бог, они основа мира, потому что несут Его Слово[431]. Особый смысл Фома вкладывал в определение францисканцев, сведущих в богословии, основная задача которых перед входом в Орден — оставить свои книжные премудрости, стать настолько же учеными, насколько и простецами[432]. При скором апокалипсисе излишнее мудрствование станет причиной гибели. Вместо Псалтыри, который просит брат по Ордену, Франциск дает ему пепел[433].
«Второе жизнеописание» развивает отказ первого от «книжной учености»: он более осмысленный и более радикальный. Житие прославляет силу произнесенной проповеди, устного слова. Это представление отражало тенденцию к общим переменам: Францисканцы должны были сосредоточить свое внимание на практической проповеднической деятельности, но не на теоретической, ученой. Такое восприятие образа Франциска не могло вывести Орден из кризиса, оно только еще более глубоко погрузило в него.
Более того, к 40-м гг. достигли максимума противоречия между требованиями Устава и возросшими нуждами "Ordo Fratrum Minorum", что выразилось, например, в расширении некогда примирившей всех францисканской обители Сен-Жермен-де-Пре[434]. Чтобы обойти запрет на собственность, прописанный в уставе Ордена, папа дал распоряжения епископу купить земли у бенедиктинцев, сделав ее своей собственностью, для построения обители францисканцев. Вспомним, что анализ представлений об Уставе во «Втором житии» показывает: Правило в Ордене как бы есть, но его как бы и нет[435]. Оно не работало, поскольку реальная действительность, требующая взаимодействия Ордена с различными средневековыми корпорациями со своими представлениями об организации и структуре, противоречила идеальной, в условиях которой Правило Франциска могло бы действовать.
Таким образом, общая тенденция в Ордене вела братьев к «практической» проповеди для скорейшего преобразования мира в ущерб «ученой» теории, а также предлагала все более мистические интерпретации образа Франциска. Иоанн Пармский, пришедший к власти в "Ordo Fratrum Minorum" после отставки Кресценция, выразил общее отношение к учености: «Здание Ордена созидается из двух стен: добрых нравов и знания; братья возвысили стену знания так высоко, что спрашивают, есть ли Бог; стену же нравов оставили низкой»[436].
Следовательно, напрашиваются следующие выводы. Группа Александра Гэльского смогла создать ядро для будущих преобразований Ордена в ученую корпорацию. И все же именно благодаря «мудрствующим» братьям и высшему руководству "Ordo Fratrum Minorum" ересь иоахимизма, как показывают современные исследования, смогла проникнуть в самое сердце духовной корпорации. Хотя впоследствии Бонавентура и его партия постарались представить все наоборот, что привело к созданию устойчивого историографического мифа об изначальном разделении Ордена на две противостоящие друг другу партии.
XIII век — время оформления схоластической парадигмы познания мира[437]. Это динамичный процесс, который развивался не по одному, а по нескольким направлениям. Ожидание переустройства мира было повсюду, особенно в этот период интенсивного перехода из поля представления о преимуществе устного способа хранения информации к письменному, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Новые переводы книг Аристотеля, в которых исследовался мир во всем его многообразии, стали востребованы. Мир следовало объяснить заново, и каждый претендовал на то, что истина открылась ему. Но слушали только тех, кто занимал кафедры теологического факультета Парижского университета, по велению папы взявшего на себя обязанности светоча христианского мира.
В Парижском университете быстро росло число студентов[438]. Доминиканский орден открыто соперничал с университетским сообществом, самостоятельно комментируя труды Аристотеля, предлагая свой вариант Библии, очищенной от недочетов. Конфликт Между этими двумя корпорациями был неизбежен, должен был появиться подходящий катализатор.
Таковым для Парижского университета и доминиканского ордена в начале 50-х гг. стал "Ordo Fratrum Minorum", лишь малая часть которого стремилась к "studium generale", но его братья активно вовлекались Григорием IX и Иннокентием IV в работу ученой институции, в связи с общей политикой унификации нищенствующих орденов.
В это время "Ordo Fratrum Minorum" сильно лихорадило. Все внутренние течения Ордена переживали процесс совмещения идеальных требований и установок Франциска и реальных условий средневековой жизни. В духовной корпорации отсутствовала единая идея, её заменила «Благочестивая легенда» о Франциске Ассизском, которую каждая группа в Ордене интерпретировала соответственно своим взглядам. Предназначенный всем братьям образ Франциска из «Второго жития» предлагал менять мир проповедью в ущерб ученым занятиям.
Францисканский орден не преодолел и проблему Устава. Если в университетах особую роль играло расписание, по возможности неизменное и тщательно соблюдаемое, в котором была обозначена каждая деталь, то для "Ordo Fratrum Minorum" ситуация была совершенно иная. Его Устав постоянно переписывался Франциском Ассизским, он был уточнен в 1231 и 1245 гг. комментариями Григория IX и Иннокентия IV. Не предлагал решения и текст Фомы Челанского; его «житийный Франциск» не давал однозначного ответа на вопрос о том, какому именно Уставу следовать, а проводил мысль о мистическом вневременном и вечном Правиле. Постигая его глубокий смысл, как подчеркивалось в агиографических сочинениях, должно повторить путь основателя Ордена — совершенного подражателя Христа.
Однако интеграция францисканцев в Университет стала важным фактором для последующего развития Ордена как ученой корпорации. Группа Александра Гэльского в 30–40 гг. XIII в. смогла создать платформу для интеллектуальной традиции в "Ordo Fratrum Minorum". В результате конфликта 50-х гг. XIII в. окончательное самоопределение пойдет по пути, предложенному Александром Гэльским, а тропа, проторенная Фомой Челанским, будет вытеснена Бонавентурой, ею воспользуются лишь представители движения спиритуалов.