— Ладно, Софи, давай-ка заканчивать кормление диких животных, а то нехорошо, если мама будет сидеть долго в машине одна.
— Сейчас, папочка, — покорно сказала Софи и быстро раздала всем что кому положено. Сэру Уильяму были открыты консервы, Энрико и Карузо получили свою траву, а мне были насыпаны мои любимые семечки.
— Ну все, можем идти, — сказал Грегор.
— Папа, а вдруг что-нибудь такое случится… — задумчиво сказала она. — Пожар, например… Как же зверикам отсюда выбраться?
— Хм… — озадачился Грегор. — Действительно. Хороший вопрос. Знаешь, давай не будем запирать дверь, а только прикроем. Тогда, если что-нибудь случится, сэр Уильям сможет ее просто толкнуть и выбраться наружу.
— А если кто чужой заберется? — спросила Софи.
Грегор огляделся:
— Не хочу никого обидеть, но мне кажется, тут, честно говоря, нечего брать. Думаю, на это добро никто не позарится.
Софи погладила меня по спинке и сказала:
— До завтра, Фредди!
«До завтра, Софи!»
Когда говорят «до завтра», то обычно думают, что до завтрашнего дня ничего особенного не произойдет и что завтра будет все, как было сегодня. И действительно, что может случиться за такой короткий промежуток времени, который отделяет «сегодня» от «завтра»?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Это произошло в тот же день, вечером, около десяти.
Я собирался закончить наконец свой детектив «Проклятие Летучей Мыши». Но прежде чем приняться за работу, я решил немного позаниматься спортом, чтобы, так сказать, прочистить мозги. Больше всего я люблю бегать. Для бега у меня устроена такая деревянная вертушка — специальный диск на штыре, который начинает крутиться, когда я по нему бегу. Конечно, я мог бы и просто бегать по квартире, но тогда мне пришлось бы напрягаться, думать, куда я несусь, чтобы не попасть кому-нибудь под ноги, например мастеру Джону, если он дома, или не впилиться еще куда-нибудь ненароком. Нет, я предпочитаю свою вертушку — перебираешь себе лапами и думаешь о чем хочешь. В тот вечер я обдумывал конец своего романа — угробить мне эту летучую мышь или нет? А может, пусть она лучше сойдет у меня с ума от всех совершенных ею злодеяний?
Сэр Уильям пробавлялся на кухне — закусывал на ночь глядя. Энрико и Карузо репетировали гаммы. При этом, против обыкновения, они не вопили во всю глотку, а просто распевались себе — тихо и спокойно.
Тем более странно, что я не расслышал шагов на лестнице. Вернее, не то чтобы не расслышал, а просто не обратил на них должного внимания. Если бы шел один человек, то я бы точно насторожился, а тут по лестнице поднимались двое.
Насторожился я только тогда, когда уловил непривычный запах. Чем же это так пахнет? Машинным маслом! Вот чем тянуло с лестницы.
И одновременно я уловил еще один запах, который я не перепутал бы ни с чем на свете! Запах серы! На площадке стоял доктор Дитрих собственной персоной. Причем не один. А с кем-то, кто пах машинным маслом.
На сей раз я не стал терять времени и стрелою бросился к сэру Уильяму.
Сэр Уильям уже учуял непрошеных гостей.
— Прячься! — скомандовал он. — Давай под ванну. Я заберусь в платяной шкаф, Энрико и Карузо залезут под комод.
Под ванной я чувствовал себя в полной безопасности. Чтобы найти меня тут, нужно еще как следует постараться. А вот платяной шкаф и комод не вызывали у меня особого доверия. Не самое надежное укрытие, честно говоря.
Щелк! — послышалось из прихожей.
Входная дверь отворилась, и в коридоре раздались голоса.
— Раз, и готово! Замок-то оказался пустячным, шеф! — сказал человек, пахнувший машинным маслом. — Детский сад, а не работа! Вы бы и без меня сами справились. И чего меня было тащить. Нет, правда, шеф…
Голос был густым и поначалу казался вполне безобидным, но если хорошенько прислушаться, то в нем можно было уловить очень неприятные нотки.
— Нет, правда, шеф, тут и делов-то — на один них.
— Послушайте, Капулла! — Это был его голос! Голос доктора Дитриха! — Послушайте, Капулла. Во-первых, прекратите называть меня шефом. А во-вторых, перестаньте гундосить. Я нанял вас для подсобных работ. То есть не только для того, чтобы открыть дверь. Но и для того, чтобы, например, помочь мне выловить хомяка.
— Понял, шеф, понял. Только вот я одного не понял. Неужто мы вламываемся в чужую квартиру только из-за какого-то паршивого хомяка?
— Капулла! Давайте договоримся раз и навсегда. Я плачу вам деньги не за то, что вы задаете вопросы, а за то, что вы мне помогаете. То есть за работу. Поэтому делайте, что вам говорят, и попридержите свой язык. Понятно?
— Понятно, понятно… — отозвался бурчливый голос.
— Так, и свет не включаем. Только фонарики… — распорядился доктор Дитрих.
— Фонарики так фонарики. Значит, хватаем хомяка и делаем ноги.
Шаги направились прямо в кабинет к мастеру Джону.
— Клетка на месте, а хомяка вашего золотого что-то не видать. И дверца открыта. Похоже, удрал ваш драгоценный.
— Все, хватит болтать, давайте принимайтесь за поиски! — скомандовал доктор Дитрих.
И они начали обыскивать всю квартиру.
Я слышал, как они расхаживают по комнатам, видел, как мелькает свет от фонариков, но мне было совершенно нестрашно. Я чувствовал себя в абсолютной безопасности. И все же мое сердце бешено стучало. Мне было не по себе.
Что такое затеял доктор Дитрих? Зачем я ему понадобился? И почему он был так уверен, что непременно найдет меня? Ведь он, как я понял, считался специалистом по грызунам. И должен был бы знать, что мы, грызуны, умеем превосходно прятаться и можем залезть в такие щели, куда ему никогда и ни за что не подобраться.
Что это? Кажется, скрипнула дверца шкафа. Тишина. Опять скрип. Дверца закрылась. Судя по всему, сэра Уильяма они не заметили. Хорошо, что кот такой черный. В темном шкафу его не разглядеть.
Потом я услышал какой-то кряк. Капулла. Встал, наверное, на колени.
— Ой, шеф! Я кое-что нашел! Двух зверюг. Засели под комодом.
— Двух? Это Энрико и Карузо.
— Кто-кто?
— Энрико и… Две морские свинки. Всего-навсего две морские свинки. Они нам ни к чему. Не представляют никакой научной ценности. Мы ищем хомяка золотого.
— Послушайте, шеф. Дался вам этот хомяк. Морские свинки, они ведь тоже типа хомяков. Одна малина. Может, возьмем их и пойдем себе подобру-поздорову?
— Помолчите!
Шаги доктора Дитриха были где-то совсем рядом.
— Идите сюда, Капулла! Он здесь, в ванной.
Я распластался, как коврик, стараясь совершенно слиться с полом. Вошел Капулла и посветил фонариком:
— Нет, шеф, коли он туда и впрямь забрался, нам его ни за что не выковырять. Разве что всю ванну вынем.
— Хм…
Судя по всему, доктор Дитрих озадачился.
— Хорошо, тогда сделаем по-другому, — сказал он после некоторой паузы.
Тишина.
Что он там делает? Что он задумал?
Я весь обратился в слух.
— Пусть тот, кто меня сейчас слышит, не подумает, что я намерен шутить.
— Э-э-э… Шеф, это вы кому говорите?
— Да помолчите вы, Капулла, наконец! Итак. Мы сейчас уйдем…
— То есть как это «уйдем», шеф? А ваш драгоценный хомяк?
— Закройте рот, вам говорят! Мы сейчас уйдем. Но завтра вечером придем снова. И очень надеемся, что тот, кто меня сейчас слушает, сам добровольно вылезет из-под ванны. — Доктор Дитрих сделал паузу. — А если нет… если нет, то неприятности начнутся у одной хорошенькой маленькой девочки. Девочки по имени Софи.
Тишина.
— Шеф… Вы… Это… Того… Мы что, и девчонку еще какую-то должны?.. Эту вашу Софи мы что, тоже того-с?..
— С вами рехнуться можно, Капулла! Не лезьте не в свои дела!
— Нет, ну, шеф… Просто про девчонку уговору не было…
— Все, Капулла. Пошли.
— Пойти, это пожалуйста… Это я с милой душой…
Они вышли из ванной. Шаги направились в сторону кабинета.
Я сидел под ванной и думал. Н-да, ситуация. Но я знал, что сделаю, как только эти вредители уберутся. Я напишу Софи письмо. Другого выхода не было. Она придет и увидит на экране компьютера мое послание.
— Да, и еще, — услышал я снова голос доктора Дитриха. — Надеюсь, что тот, к кому я сейчас обращаюсь, поймет, что я сейчас сделаю…
Чпок!
Этот звук я знал очень хорошо!
Доктор Дитрих выдернул провод компьютера из розетки.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Я стоял во весь рост на письменном столе и махал.
Махал и махал… В полном отчаянии…
Не скрою — мне было плохо. Плохо, как никогда. Я был совершенно беспомощен и ничего не мог поделать.
А ведь все казалось так просто.
— Фредди, дружище, — попытался успокоить меня сэр Уильям, когда я примчался к нему после того, как доктор Дитрих и Капулла ушли из квартиры. — Понятно, что никто из нас не сможет засунуть эту штуку обратно. Но Софи, Софи-то наверняка справится с этим. Надо только как-то объяснить ей, в чем у нас тут проблема.
Объяснить… Вот я и объяснял… Стоял и махал. И был в полном отчаянии.
Потому что Софи не понимала меня, хотя я буквально из кожи лез, чтобы дать ей понять — я не просто так тут изображаю клоуна.
— Молодец, Фредди, молодец! — приговаривала Софи, глядя на мои цирковые этюды. — Давай ешь, смотри какой червяк…
Если бы она знала, что мне сейчас совсем не до червяков!
— Ну, Фредди! Я вижу, ты здорово умеешь махать лапой… Но уже хватит…
Нет, ничего не получается. Я вынужден капитулировать.
— Н-да, — раздалось из соседней комнаты, — похоже, у нашего поэта проблемы. Его не понимают! Что может быть страшнее для чуткого сердца? — ехидно пропищал Энрико.
— Страшнее другое, — пробасил Карузо. — К нему пришла читательница, а он не может осчастливить ее ввиду отсутствия присутствия прибора для письма.
Энрико и Карузо возникли в кабинете. Софи пока еще не видела их.
— Вот она, суровая правда жизни, — с важным видом изрек Энрико. — Коли не на чем писателю писать, делать нечего ему и он давай рыдать.