Май 1940 года. «Само собой разумеется, что в связи с современным военным положением мы отодвигаем свои сроки возвращения домой. Еще раз заверяем вас, что сейчас не время ставить вопрос об этом».
12 июля 1940 года. «Клаузен болен сердцем. Лежа в постели, он работает на рации».
Между тем приближалось самое трагическое для Зорге и его товарищей время. Японская полиция усилила слежку. Работа усложнилась. Каждый шаг требовал огромных усилий и изобретательства.
В то же время на деятельности группы не могла не сказаться та атмосфера недоверия, подозрительности, беззакония, которая была у нас в стране в период культа личности Сталина. Зорге не знал, что нет уже в живых его друзей — Берзина, Боровича, впоследствии посмертно реабилитированных. Он не читал резолюций, которыми помечались некоторые из его донесений, в том числе и предупреждение о начале войны: «В перечень сомнительных и дезинформирующих сообщений».
И все же Зорге не мог не почувствовать перемен. И однажды в его письме, по-прежнему деловом, содержащем строго отобранные факты и их анализ, проглянула усталость, грусть…
«Макс, к сожалению, страдает столь серьезной болезнью, что нельзя рассчитывать на возвращение прежней работоспособности. Он работает здесь пять лет, а здешние условия могут подорвать здоровье самого крепкого человека. Сейчас я овладеваю его делом и беру работу на себя.
Вопрос обо мне. Я уже сообщал вам, что, до тех пор пока продолжается европейская война, останусь на посту. Поскольку здешние немцы говорят, что война продлится недолго, я должен знать, какова будет моя дальнейшая судьба. Могу ли я рассчитывать, что по окончании войны смогу вернуться домой?
Мне между делом стукнуло 45 лет, и уже 11 лет я на этой работе. Пора мне осесть, покончить с кочевым образом жизни и использовать тот огромный опыт, который накоплен. Прошу вас не забывать, что живу здесь безвыездно и в отличие от других «порядочных иностранцев» не отправляюсь каждые три-четыре года отдыхать. Этот факт может показаться подозрительным.
Остаемся, правда, несколько ослабленные здоровьем, тем не менее всегда ваши верные товарищи и сотрудники».
Но великое дело, которому он посвятил себя, именно сейчас требовало от Рихарда всей его воли и энергии. Зорге продолжал действовать. Он работал, работал, и никогда еще его донесения не были так значительны!
Главари третьего рейха закончили разработку «Плана Барбаросса». Рихард Зорге предупреждает:
Март 1941 года. «Военный атташе Германии в Токио заявил, что сразу после окончания войны в Европе начнется война против Советского Союза».
Май 1941 года. «Ряд германских представителей возвращается в Берлин. Они полагают, что война с СССР начнется в конце мая».
19 мая 1941 года. «Против СССР будет сосредоточено 9 армий из 150 дивизий».
1 июня 1941 года. «Следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных маневров и стремления окружить и изолировать отдельные группы».
15 июня 1941 года. «Война будет начата 22 июня».
Сообщения из Токио, как и многие другие предупреждения о предстоящей фашистской агрессии, не были приняты во внимание Сталиным.
22 июня гитлеровская Германия напала на нашу страну. Фашистские войска рвутся к Москве.
Что думал, что чувствовал он в те дни?.. Документы не дают ответа.
Верно, еще сильнее тосковал по Москве, где оставались жена, друзья, наверное, тревожился за них. Наш собеседник, генерал, в это время руководит борьбой партизан в тылу врага на нашей территории. Зорге сражается в тылу врага на его территории. И Зорге наступал! Вот об этом документы говорят с полной достоверностью. Теперь главной задачей Рихарда Зорге стало определить позицию Японии на Дальнем Востоке.
У него были на этот счет свои соображения. Он знал, какую телеграмму получил Отт от Риббентропа. «Предпримите все, — говорилось в ней, — чтобы побудить японцев как можно быстрее начать войну против России… Чем быстрее это произойдет, тем лучше. Наша цель, как и прежде, пожать руку японцев на Транссибирской магистрали, и еще до начала зимы».
Под председательством императора Хирохито второго июля состоялось секретное заседание тронного совета. Докладывали главнокомандующие армии и флота, Двумя днями позже Зорге узнал о принятых решениях: нападение на Индокитай, сохранение пакта о нейтралитете с СССР, но приведение в готовность достаточного количества войск, чтобы при удобном случае все-таки осуществить нападение. В августе после беседы с германским военно-морским атташе Венеккером Зорге выяснил, что военно-морские силы Японии имеют двухгодичный запас горючего, а войска и промышленность — только на шесть месяцев. О больших сухопутных операциях в данный момент нечего и думать…
И опять поражаешься способности Зорге анализировать факты. Значительная их часть могла быть доступна и другому влиятельному корреспонденту. Зорге добывал их вполне легальными методами. Это позволило ему во время процесса над его группой с полным основанием говорить: «Информация предоставлялась мне добровольно».
И опять удивляешься не только прозорливости, но и неслыханной работоспособности этого человека! Непонятно, когда он отдыхает, когда садится за стол, чтобы отправить обязательную статью в газету, когда составляет донесения, когда думает, анализирует? Судя по его же информации во «Франкфуртер цейтунг», он проводит дни на дипломатических раутах.
В сентябре 1941 года в Токио праздновалась годовщина антикоминтерновского пакта. Накануне вечером японское правительство устроило праздничный прием. Пресс-атташе германского посольства д-р Зорге присутствовал на этом приеме. На следующий день после обеда он был в числе трех тысяч гостей, собравшихся в самом большом зале Токио «Сибия». Во «Франкфуртер цейтунг» появилась очередная информация о торжествах, а в Москву было направлено тщательно проверенное донесение.
«Японское правительство решило не выступать против СССР».
Конец сентября 1941 года. «Советский Дальний Восток можно считать гарантированным от нападения Японии».
В понедельник, 6 октября 1941 года на страницах «Франкфуртер цейтунг» в последний раз появляется инициал «S».
Осталась неотправленной телеграмма в Москву:
«Наша миссия в Японии выполнена. Войны между Японией и СССР удалось избежать. Верните нас в Москву или направьте в Германию».
Его арестовали 18 октября 1941 года в доме на Нагасаки-мати, 30, Полицейские не могли не поразиться обилию книг — тысяча томов! — которые они увидели в квартире Зорге. На столике у кровати лежал томик стихов японского поэта XVI века Ранрана.
Арест Зорге и его помощников расценивался японской контрразведкой как самая большая удача. Тридцать два сотрудника тайной полиции получили высшие ордена.
В германском посольстве это событие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Эйген Отт и полковник Мейзингер постарались преуменьшить свою роль в отношениях с советским разведчиком. Чтобы как-то объяснить неслыханный просчет всех, кто был в ответе за это, принялись сочинять о Рихарде Зорге разные небылицы. Так появились легенды о Зорге-сверхчеловеке…
Следствие затянулось на несколько лет. Не так-то просто было осудить этих людей! Все совершилось бы гораздо скорее, если бы речь шла об обыкновенном «шпионе» и обычном «шпионаже». А обвиняемый, стоящий перед судьями, спокойно утверждал, что в его действиях не было ничего, что противоречило бы человеческой этике и человеческим законам. Вот что он говорил:
— Я не применял никаких действий, которые могли бы быть наказуемы. Я никогда не прибегал к угрозам или насилию.
Я и моя группа прибыли в Японию вовсе не как враги Японии. К нам никак не относится тот смысл, который вкладывается в обычное понятие «шпион». Лица, ставшие шпионами таких стран, как Англия или Соединенные Штаты, выискивают слабые места Японии с точки зрения политики, экономики или военного дела и направляют против них удары. Мы же, собирая информацию в Японии, исходили отнюдь не из таких замыслов… Центр инструктировал нас в том смысле, что мы своей деятельностью должны отвести возможность войны между Японией и СССР. И я, находясь в Японии и посвятив себя разведывательной деятельности, с начала и до конца твердо придерживался этого указания.
Конечно, я вовсе не думаю, что мирные отношения между Японией и СССР были сохранены на долгие годы только благодаря деятельности нашей группы, но остается фактом, что она способствовала этому.
Он продолжал утверждать это и после того как суд приговорил Рихарда Зорге и Ходзуми Одзаки к смертной казни. Остальные члены группы были осуждены на разные сроки тюремного заключения.
Однако выйти на волю удалось только Клаузену. После поражения Японии его освободили американские оккупационные власти.
Когда был вынесен приговор, дни Мияги были уже сочтены: в тюрьме он предпринял попытку самоубийства, остальное довершили палачи, особенно рьяно пытавшие раненого…
Ненамного пережил товарища Бранко Вукелич. Его бросили в один из самых страшных японских концлагерей на острове Кокандо. Впоследствии сотрудники разведывательного отделения штаба Макартура, изучавшие японские архивы, писали, что Вукелич «проявил в заключении наибольшую храбрость, потому что, как явствует из заметок прокурора, последний не мог добиться от этого разведчика никакой информации… Он был тверд и потому подвергся страшным мучениям…» Скончался Вукелич в том же концентрационном лагере. Когда он умер, он весил тридцать два килограмма.
Одзаки, как и Зорге, был заключен в камеру смертников. Его последние письма из тюрьмы Сугамо — один из самых замечательных человеческих документов нашего века.
«Ведь если вдуматься, — писал Одзаки незадолго до казни, — я счастливый человек. Всегда и повсюду я сталкивался с проявлениями людской любви. Оглядываясь на прожитую жизнь, я думаю: ее освещала любовь, которая была, как звезды, что сияют сейчас над землей, и дружба, сверкавшая среди них звездой первой величины».