[80].
Естественно, многое зависело от условий, в которых находилась часть, — того, участвовала ли она в боевых действиях, пребывала ли на позиции в период затишья или на марше, от района дислокации, удаленности от населенных пунктов и т. д. В идеале обеспечение войск горячей пищей ложилось на обывателей — жителей сел и городов, о чем их власти надлежало уведомлять заранее. Решение об этом принимал командир армейского корпуса, также утверждавший продовольственные тарифы. «В них отражалось, сколько и какие продукты передавались обывателям на ежедневное обеспечение горячей пищей каждого военнослужащего, стоимость предоставляемых услуг, а также способ оплаты. Основным способом расчетов являлась оплата наличными деньгами», — поясняет историк Л. Ю. Павлов[81]. Если местное население и само было не против принять солдат на постой и кормить их, то выбор оставался за командиром части или подразделения.
Вышеописанная система была призвана работать без сбоев. Рассказывая далее о ней в действии и о рационе военнослужащих Русской императорской армии в 1914–1917 годах, я буду неизбежно обращаться и к ситуации с продовольствием в тылу вкупе с внутренней политикой на сей счет. Повествование о чем-то одном в отрыве от другого, пожалуй, оказалось бы неполным. Ведь проблемы на низовом, потребительском уровне и способы их решения были напрямую связаны с мерами, принимавшимися в министерских кабинетах и штабах. И они выявились уже на старте Первой мировой.
В начале Галицийской битвы на Юго-Западном фронте, в частях 38-й пехотной дивизии 19-го армейского корпуса, имели место суточные перебои в снабжении солдат продовольствием. Как следствие, «наступление 152 п[ехотного] п[олка] на д[еревню] Домброва велось крайне вяло и нерешительно, что об’ясняется общим утомлением, чрезвычайным моральным напряжением и голодом»[82]. В то же самое время кадровый офицер П. С. Денисов писал жене с Юго-Западного фронта: «Попробуй прислать мне посылочку 1000 папиросок и немного шоколаду, больше ничего не надо, ибо если пропадет, то не жалко. Едим пока хорошо, антрепренер есть с нами, а кроме того денщики готовят как только могут гусей, уток, кур, яичницу, какао и проч. Едим все время верхом»[83].
На Северо-Западном фронте в начальный период войны тоже отмечались удручающие случаи. 12 (25) августа 1914 года командир 13-го армейского корпуса телеграфировал начальнику штаба 2-й армии: «Район исключительно бедный, буквально нельзя найти ни куска хлеба, что испытываю на себе лично. Полков, богато обеспеченных хлебом и сухарями, в корпусе нет»[84]. В журнале боевых действий 3-й гвардейской дивизии серединой сентября 1914 года датируется следующая бесстрастная запись: «Части испытывали затруднения в продовольствии и фураже. Отсутствие запасов в интендантстве вызвало необходимость каждой части самостоятельно организовывать свое питание»[85].
Полевые подвижные хлебопекарни здесь не успевали за войсками уже на этапе мобилизации. К ним «не успело подойти достаточное число транспортов и хлебопекарен, а некоторые дивизии (2-я армия) не имели даже дивизионных обозов. В конце операции, когда войска отдалились от железных дорог, они испытывали острый недостаток в снаряжении и форменный голод», — свидетельствовал генерал Деникин. Причина была проста: войска отправляли на фронт вперед хлебопекарен, дабы не отставать от заданного войной и обязательствами перед союзниками ритма[86]. Частям приходилось обходиться сухарями либо имеющимися на месте возможностями для выпечки хлеба — сперва на немецкой территории, а затем на собственной, если они вообще имелись. Осенью 1914 года в донесении командиру лейб-гвардии Финляндского полка штабс-капитан Ю. Н. Аргамаков сообщал: «Уже 2-й раз за время войны я кормлю роту на свои деньги… Ни один интендантский склад за последнее время нам ничего не отпускает»[87]. Менее чем еще месяц спустя офицер не исключал даже угрозы солдатского бунта из-за отсутствия хлеба. И можно сколько угодно винить в такой нерасторопности сами хлебопекарни или же поверить происходившую дисгармонию арифметикой. Каждые два-три дня печи снимались с места и следовали вперед, чтобы провести на марше минимум сутки, а то и больше; с развертыванием, подготовкой печей и хотя бы кратким отдыхом по прибытии до возобновления производства хлеба набегало скорее полных двое суток. Для того чтобы солдаты не голодали, хлебопекарням надлежало выпечь не менее суточной дачи и затем трудиться, не покладая рук. Немудрено, что и по качеству караваи на первых порах оставляли желать лучшего, становясь непригодными в пищу при сколь-либо длительной перевозке. «Количество полевых хлебопекарен штатного типа должно быть в войсках увеличено в 3,5 раза с соответствующим увеличением инвентаря и личного состава», — резюмировал в сентябре 1914 года корпусной интендант 8-го армейского корпуса генерал-майор П. А. Брандт[88].
Тогда же нехватка не только хлеба, но и сухарей стала очевидной для командования. 21 октября (3 ноября) в приказе войскам 1-й армии генерал Ренненкампф с недовольством указывал: «В некоторых частях войск относятся недостаточно внимательно к сохранению ранцевого и обозного сухарного запаса, без особой нужды расходуют даже ранцевый запас». Расход сухарей без «экстренной надобности» воспрещался. На конец года 1-я армия располагала 19 полевыми подвижными хлебопекарнями, 17 из них были распределены между армейскими корпусами.
Мясной паек с начала войны потяжелел до полутора фунтов (614 г). Однако это потребовало ежедневного забоя свыше 17 000 голов крупного рогатого скота, и вскоре увеличение пришлось «откатить». Тогда же часть мяса впервые пришлось выдавать солониной. Приказ по армиям Северо-Западного фронта от 7 (20) октября 1914 года устанавливал мясной паек в ¾ фунта (307 г) мяса и ¼ фунта (102 г) солонины — ее элементарно проще было хранить и транспортировать[89].
Как отмечает крупнейший исследователь истории военной повседневности Первой мировой войны на Русском фронте А. Б. Асташов: «Еще в сентябре 1914 года главный интендант русской армии генерал Д. С. Шуваев ставил вопрос о создании запасов солонины, соленой рыбы и консервов. Позднее предполагалось организовать доставку на театр военных действий мороженого мяса. Однако Ставка, не предвидя затяжной войны, не торопилась воспользоваться предложениями интендантства… В десятых числах января 1915 года заготовка мороженого мяса срочно была поручена ведомству земледелия. Однако время для этого было упущено. Поставки наспех организованных в Западной Сибири заготовок копченых и соленых свиных изделий запаздывали»[90].
Основной причиной проблем была сложность перевозки мяса и доставки его на фронт в пригодном для употребления состоянии — не секрет, что заморозить мясо можно только один раз. Вагонов-ледников не хватало, склады для хранения мороженого мяса принялись строить с большим опозданием. Вернее, об этом позаботились заранее и ряд холодильных установок был устроен еще до войны — правда, в основном, на территории Сибири.
Вариант решения предлагался в записке, поступившей в Главное военно-техническое управление (ГВТУ) военного ведомства 19 февраля (4 марта) 1915 года за подписью «якут Иннокентий Степ[анович] Говоров». Автор предлагал отказаться от использования рефрижераторов, копчения и засола мяса: «Для замены сказанных способов, мы имеем прекрасный предмет во всех отношениях, именно винный спирт». Не мудрствуя лукаво, Говоров советовал заливать бочки с мясом спиртом, а затем выпаривать его, ссылаясь на низкую точку кипения. Отдельным пунктом шли рекомендации кулинарного характера. «Относительно вкуса можно приправлять пряностями и иногда заменять вином, в особенности, когда заготовляется малыми порциями и имеется в виду употребление холодной закуской. И один запах освежил бы и прибавил отвагу», — заключал изобретатель[91]. В условиях «сухого закона» Технический комитет ГВТУ счел предложение Говорова не имеющим боевого значения.
Наиболее простым вариантом транспортировки мяса на передовую оставалась перевозка гуртов скота. На старте Первой мировой к услугам интендантской службы были обе стороны фронта, тем более что и в Восточной Пруссии, и в Галиции животноводство находилось на уровне. Однако к началу кампании 1915 года местные поголовья начали оскудевать. Потребовалось срочно формировать резервные гурты в тылу и крепостных районах. Это, в свою очередь, предполагало наличие помещений для содержания скота и достаточной кормовой базы. И речь не только о подножном корме — фураж требовался в следующих объемах: одной голове крупного рогатого скота — 30 фунтов (12,3 килограммов) сена, барану или овце — 10 фунтов (4,1 килограмма) сена, свинье — 8 фунтов (3,3 килограмма) ячменя в сутки при партии до 300 голов. Сена же в действующей армии не хватало даже лошадям, и приходилось прибегать к его замещению соломой, картофелем, сахарной свеклой или мукой.
Помимо получения продовольствия от интендантства, продукты могли быть приобретены у местных жителей или взяты в качестве трофеев. Например, нехватка хлеба, согласно воспоминаниям командира 145-го пехотного Новочеркасского Императора Александра III полка полковника Э. А. Верцинского, разрешилась приобретением муки у мирного населения в районе ночлега и последующей выпечкой из нее хлеба специально организованной полковой командой