Льюис ШайнерФронтера
Посвящается Э.
Оставалось меньше пяти минут. Кейн нервно потянул за страховочные ремни и постарался вспомнить действие силы тяжести. Руки свисают по бокам, кровь оттекает к ногам, голова клонится вперед от усталости. Все это казалось теперь таким далеким, неуклюжим, неважным.
— Раскис ты, Кейн, — прошептала Лена, но в глазах ее проскочила тревога за него. Она зацепилась хваталками за решетчатый пол, сняла пластиковый футлярчик со шприца и вколола ему в левую руку пятнадцать миллиграммов валиума. — Вид у тебя хреновый. Ты эдак на девяносто процентов рехнулся, а тонус мышц ни к черту. Не уверена, как ты собираешься выполнять задание.
— Четыре минуты, — произнес Такахаси.
— Я справлюсь, — ответил Кейн.
Не просто сила тяжести, подумалось ему, а восьмикратная перегрузка, давящая, удушающая, выжимающая воздух из легких. Вот что предстоит испытать, когда корабль на скорости десять тысяч футов за секунду нырнет в неплотную атмосферу Марса. Автопилот проложит курс по незримому узкому коридору, компенсируя сопротивление воздуха устойчивостью усиленного корпуса из углеродных композитов, замедляя ровно настолько, чтобы вывести судно на высокую эллиптическую орбиту, избежав крушения на морозных марсианских равнинах.
И все это потому, что Корпорация пожидилась оснастить корабль нормальными тормозными движками.
Он знал, что Лена уже о нем не думает: она сделала, что должна была, и ей все равно, успеет ли толком подействовать лекарство, окажутся ли его мышцы достаточно эластичны, чтобы отойти после перегрузки. Прежде всего ее занимал Риз: он был старшим по возрасту членом экипажа, отцовской фигурой. Потом Такахаси. После этого она занялась собой и, паря чуть поодаль под взглядом Кейна, вонзила иглу в мягкую плоть бедра.
В первые недели полета у них случился непродолжительный пылкий роман. Кончилось все тем, что Лена, напрягая пальцы в оргазме, сбила Кейну кровообращение и спровоцировала безусловные боевые рефлексы. Эрекция у него спала, а руки непроизвольно сомкнулись убийственной хваткой на запястье и шее Лены. Не прошло и пары секунд, как он овладел собой, но Лена запаниковала. Нервы, пояснил он. Без толку: Лена уже одевалась, опасливо следя за каждым его движением.
На следующий день они оба начали принимать эросупрессанты.
Кейн бросил это дело пару дней назад, рассчитывая, что спутанные мысли и чувства как-то прояснятся. Теперь он ловил себя на воспоминаниях об ее угловатом, худощавом теле: кости, подобно негативам теней, проступают под темной кожей, дыхание щекочет ему подбородок.
— Три минуты, — сказал Такахаси. — Кейн, пошевеливайся.
По дисплею Кейна плыли концентрические круги: корабль снижался по спирали в гравитационный колодец Марса. Он потянулся к тумблерам и кнопкам на панели управления, таким же знакомым, как в свое время, в Северной Африке, механизм M37, и нажал на клавиатуре Ctrl+C.
На протяжении девяти месяцев полета он по крайней мере раз в неделю проходил одну из бесчисленных компьютерных симуляций, пристегнутый к этому креслу. Или какому-нибудь другому.
Он вспомнил, как однажды утром обнаружил здесь Риза. Туго пристегнутый страховочными ремнями, накачанный псилоцибином так, что из ушей лезло, Риз барабанил кулачищами по консоли и орал:
— Мы сейчас разобьемся! Господи Иисусе, мы сейчас!..
К тому моменту они уже шесть месяцев находились вне Земли, в невесомости и дрейфе. Освещение на корабле было приглушено для экономии энергии. Кейн тогда подумал, что, если бы сейчас на шее Риза проступили чумные бубоны, это испугало бы меньше, чем такая истерика. И сбежал. Забился в клиновидный саркофаг каюты и провел следующие два дня в тумане транквилизаторов.
А что сейчас? Неужели наконец выход на орбиту? Или просто очередная симуляция? Что произойдет, если повернуть вот этот переключатель? Маневр торможения или обычный переход на другую ветвь симулятора?
Ребенком он терзался кошмарами, где сидел на заднем сиденье машины; та двигалась, но за рулем никого не было видно.
— Одна минута, — проговорил Такахаси.
Валиум облек его тело и сознание, как ласковая колыбельная. Обратный отсчет на дисплее замедлился, мышцы плеч и шеи начали расслабляться.
Со звуком, подобным пулеметной очереди, активировался курсокорректирующий двигатель. Сердце Кейна на миг зашлось в груди, потом восстановило нормальный ритм, когда мозг распознал природу звука.
Потом было падение.
Тормозная оболочка начала выгорать под переходящим в рев визгом марсианской атмосферы. Спокойствие, дарованное валиумом, улетучилось, и Кейн исполнился уверенности, что непременно погибнет. Ему уже случалось смотреть в лицо смерти, а иногда — отклоняться от выбранного было пути, чтобы заглянуть в него. Но еще никогда степень контроля над происходящим с его стороны не была так незначительна. Ему казалось, что он летит, вышвырнутый из кабины вертолета, а к спине пристегнута гора. Поле зрения сузилось до серого туннеля, наполненного чем-то вязким, и Кейн взмолился, чтобы не возникло нужды в ручном управлении: он не был уверен, что сумеет снова положить руки на клавиатуру.
Одна минута, подумал он. Нужно всего шестьдесят секунд продержаться. Он попробовал сфокусировать взгляд на дисплее, узнать время. Это не удалось.
Вой марсианской атмосферы подскочил до скрежета ледоруба по металлу и стал буравить Кейну уши. Он сражался за каждый вдох. Трахея была словно коктейльная соломинка, в любой момент готовая переломиться. Легкие обжигало. На языке появился привкус крови. Он ждал, что вот-вот это кончится, но становилось только хуже, давление нарастало. Ему будто глазные яблоки пальцами выдавливали. Кровью распирало ноги, словно воздушные шары. Потом что-то ударило его в грудь.
Ребро, подумал он. Я потерял ребро.
И тут же сломалось второе. Началось это с давления, которое, быстро фокусируясь в области над сердцем, стало нестерпимым. Потом стали рваться мышцы, кость резко дернулась и выгнулась внутрь грудины. Ножом резанула боль. Долгое мгновение вопля, неслышимого за ревом горящего атмосферного щита.
Перегрузкой обломки костей продолжало вдавливать все глубже в плоть. Он мечтал лишиться чувств, но боль оказалась слишком интенсивна. Он так и видел тянущиеся к сердцу наконечники заостренных обломков, подобные когтям мифической птицы Рух. Он понял, что умрет.
Все напрасно, подумал он. Спасательная миссия опоздала на десять лет, проку с нее ровно никакого. Недоделанный корабль лузеров пролетел сорок миллионов миль только затем, чтобы к обмороженным трупам марсианских колонистов прибавились еще несколько обгоревших.
Он был уверен, что ситуация вышла из-под контроля. Автопилот, должно быть, потерял управление, корабль несется к Марсу с небес, точно метеор. Торможение длилось уже немыслимо долго. Единственным финалом его виделась гибельная вспышка.
Тут давление спало, и серый туннель перекрыла тьма.
Снова открыв глаза, он обнаружил, что дисплей показывает две минуты с момента выхода на заданную орбиту. На корабль вернулась невесомость. Воздух был стоячий и спертый. Над виртуальным таймером проплыло синее яйцо неправильной формы с четырьмя-пятью крупными кратерами.
Деймос, подумал Кейн. Значит, они живы. И на орбите вокруг Марса.
Он сделал осторожный вдох, проталкивая воздух в промежутки между оплетавшими грудь раскаленными лентами боли. Он слышал легкое потрескивание вокруг — это остывал корпус корабля — и, сквозь решетку над головой, стрекот сместившегося вентилятора.
— Кейн? — пришел голос Лены. Он ухитрился что-то прохрипеть в ответ.
— Не двигайся, — сказала она.
Он и не стал бы. Им два часа не полагалось шевелиться.
— Я что-то сломал, — выдавил он. — Ребра.
— О Боже. Кровотечение есть? В смысле, из легких?
Он не знал. Во рту стоял привкус крови, но она могла натечь из носа. Когда он выдыхал, через ноздри вырывался тонкий кровавый туман.
Впрочем, источник кровотечения не представлял для Кейна особого интереса. Куда ему до осколка, раскроившего затылок под Донголой: тогда в промежутках между операциями он вообще шевельнуться не мог. Сейчас же он чувствовал усталость, но другого рода: от осложнений, перепадов настроения, отношений с Леной. Он девять месяцев был под максимальной, неприемлемой нагрузкой, и теперь что-то в нем, подобно виткам туго стиснутой пружины, наконец смещалось и распрямлялось.
— Не переживай, — ответил он. — Я справлюсь.
— Я к тебе доберусь, как только смогу, — сказала Лена. — У кого еще проблемы?
— Со мной все в порядке, — проговорил Такахаси, — но Риз пока не очнулся.
Еще бы с тобой не было все в порядке, подумал Кейн. От трех до пяти часов ежедневно на беговой дорожке, велосипеде или имитаторе гребли: поджарый, пышущий здоровьем, невероятно точный в движениях. Кейну он казался психом, маньяком, роботом, запрограммированным на мазохизм. Такахаси, такое впечатление, сошел с конвейера какой-нибудь новояпонской фабрики, блистающий, непогрешимый, и тут же принялся костерить предков за излишнюю приверженность духовным скрепам.
— Ох уж мне этот Риз, — сказал Такахаси однажды, спустя три месяца после отлета с Земли, согбенный над имитатором гребли, так что мышцы плавными синусоидами перекатывались под кожей рук. Другим Кейн его в полете не видел, только в кают-компании, совмещенной с тренажерным залом, где воздух усеивали капельки его пота. — Ох уж эта мне его чаньская мистика. Дзен. Ищет просветления и космической цели в этом. Что здесь такого? Просто работа. Задание. И всё.
Теперь его руки точными, плавными движениями порхали над клавиатурой, а Кейн лежал в кресле разбитый и измотанный.
— Кто-нибудь хочет связаться с Хьюстоном? — спросил Такахаси.
— Тебе решать, — сказала Лена. — Ты командир.
— Хочешь рассказать ему про Кейна?
Ему, отметил Кейн. Речь шла не столько о Хьюстоне, сколько о Моргане. Морган, председатель совета директоров «Палсистемс Корпорейшен», экономический владыка Хьюстона, человек, который и выкупил у захиревшего американского правительства все это оборудование в состоянии легкого б/у.