Фронтовое причастие. Люди и война — страница 6 из 12

Герои времени Z

 Евгения Широкая-Ляшко

За русский мир

Победить может лишь тот народ, который выступает единой нацией. Герои времени Z не только на поле боя. Они и в тылу держат оборону: поддерживают мирную жизнь, хранят традиции, воспитывают детей, заняты волонтёрской работой…

Выездной концерт

Нарядные зрители, поглядывая на часы, ждали, когда поднимется занавес. По расписанию детский спектакль, посвящённый Дню защитника Отечества, должен был уже начаться. Многие взрослые вопросительно бросали взгляды на яркие лампы: почему-то свет в зале ещё не потушили. Детвора весело шумела, предвкушая представление. Вдруг за кулисами началась какая-то возня, а через пару секунд прогремел выстрел. Люди в панике бросились к выходу. Началась давка, крики.

– Это предупредительный! Не будет такого праздника скоро! Уходите по-хорошему! – прорычал молодой человек в камуфляже, возглавлявший таких же, как он, пару вооружённых бритоголовых парней с наколками нацисткой свастики.

Он размахивал пистолетом перед седовласым режиссёром, за которым пряталась побелевшая как мел директор театра.

– А вы кто такие? – осведомился режиссёр.

Тройка молодых людей оживилась:

– Мы новая власть! Теперь всё будет по-новому! Нет русскому языку! На мове размовлять будем! Спектакли на украиньском ставить будешь!

Мужчина иронично подметил:

– Как я погляжу, вы пока сами мовой не владеете.

Парни оскалились, а директриса моментально вцепившись стальной хваткой в руку режиссёра, зашипела:

– Владимир Константинович, не злите их.

– Слышь, что начальник говорит? Не зли нас! – хохотнул вожак и махнул соратникам, – идёмте, актёры разбежались, зрители тоже. Задача выполнена.

Когда тройка скрылась из виду, директор отстранилась от Владимира Константиновича, оправила пиджак и возмущённо заявила:

– А я предупреждала, что так будет. Надо было сразу отменить представление, когда они попросили в первый раз. Ну, поймите вы! Это же подростки. Подурачатся, перестанут. Сами знаете молодёжь, они все по духу бунтари. Скоро всё станет как прежде. Просто надо переждать. А вы их, между прочим, провоцируете! Подумайте и побыстрее, пожалуйста, как обновить репертуар театра, не хотелось бы актёров в отпуск отправлять, сами знаете, разбегутся – потом не собрать будет. Проявите профессионализм, что мне вас учить как надо?

– Сегодня они с пистолетом Макарова дурачатся, а завтра с чем придут? Кто они вообще эти «подростки заезжие»?

– Вы опять? Время сейчас такое. Потерпите. Скоро всё будет хорошо. И чего нам вообще переживать? Вы что на украинском языке пьесу не напишите? Для нас всегда работа найдётся.

– Хорошо. Я подумаю.

Директор удовлетворённо хмыкнула и отстучала каблуками со сцены, а режиссёр стоял неподвижно. Взгляд мужчины проскользил по декорациям, задержался на подъёмных устройствах. Он покачал головой и пошёл в кабинет. Отыскал мобильник и набрал номер соседа.

– Василич, ты дома? Я зайду в гости?

– Дома, конечно, праздник же! Мясо на мангале к обеду собрался приготовить. Думал вечерком угостить, а ты сам объявился! Тебя же по праздникам не сыскать, ты же у нас заслуженный работник культуры, работаешь тогда, когда другие отдыхают. Приходи, в кои-то веки с мясом возиться поможешь.

– Жди меня. Вместе попразднуем.

– Договорились.

Через час у дымящегося мангала во дворе соседа, где ещё стояли изрядно подтаявшие сугробы и пробивалась куцая зелёная травка, состоялся мужской разговор.

– А людей? Ты да я, да мы с тобой? Потянем ли?

– Сына возьму.

– О, да-а-а. Это помощь. Сколько твоему Пашке? В девятом классе учится?

– В десятом.

– О, мужик уже большой! А вот ещё вопросик. Ну, тебе-то ладно, ты вдовец. А мне как Ольге сказать, куда я собрался? И сыновей у меня нет, дочки только.

– Василич, кто, если не мы?

Сосед почесал бороду с проседью и клацнул языком:

– Сам знаю, что некому. Это я так, по-стариковски ворчу. Когда идти предлагаешь?

– Серёга, сегодня надо. В праздничный день внимание у охранников, как ни крути рассеянное. Проскочим.

– И чё скажем? Здравствуйте, уважаемые, мы к вам с выездным концертом?

– А это мысль. Я гитару возьму.

– Тогда уж и форму давай наденем. Только светиться в ней не будем, под пальто спрячем, а то молодчики из «Правого сектора» приметят, и не дойдём куда хотим.

Скрипнула дверь в дом. Мужчины умолкли. К мангалу подошла соседка с младшей дочкой, и румяная девчонка задорным голоском отчиталась:

– Стол накрыт!

– Солнышко, а мы тут к бывшим сослуживцам на шахту хотим сгонять, с праздником поздравить. Ты бери с мамкой мясо, а мы потом присоединимся.

Супруга притворно надула губы:

– Мы там с девочками старались, стол украшали, торт испекли, а ты к друзьям намылился?

– Родная, не могу отказать. И вообще сегодня ж мой праздник.

Соседка покачала головой и, нежно улыбнувшись, произнесла:

– Смотри, чтоб недолго. Детвора торт растащит, на себя пеняй.

Он расцеловал обеих:

– Вы мне фото вас с тортом сделайте и ешьте, сколько душе угодно!

Дочка тотчас побежала в дом с радостным кличем:

– Папа торт разрешил!

Мать схватила кастрюлю с шашлыком и помчалась следом.

– Собирайся и к гаражу. Я с Пашей через пять минут выйду, – отчеканил Владимир Константинович.

– Так точно! – приложил руку к козырьку кепки Сергей Васильевич.

Пашки дома не оказалось. Отец прошёлся по комнатам и, вздохнув тихо, проговорил:

– Что ж, так даже лучше.

Он достал форму из шкафа и быстро переоделся. Тридцать лет прошло после того, как отслужил срочную службу, а она села как влитая. Но этот факт не радовал. С хмурым видом Владимир Константинович прихватил гитару. Он поймал свой сосредоточенный взгляд в зеркале.

– Так не пойдёт, – Владимир Константинович осуждающе покачал головой и «надел» нарядную улыбку, – теперь другое дело.

Вбежал Паша:

– Пап, ты дома! Сколько котлет разогреть?

– Бери с собой. Сейчас выезжаем.

Сын внимательно посмотрел на отца с гитарой: тот обычно не брал его с собой на концертные мероприятия.

– Что-то случилось?

– Случилось, сынок. По дороге расскажу. Я машину прогревать, а ты одна нога здесь, другая там.

Сын набросал холодных котлет в банку, нарезал хлеб и стремглав выскочил вслед за отцом.

Рессоры «Нивы» поскрипывали по дороге, ставшей к концу зимы ухабистой. Пашка, заглатывая котлеты, сосредоточенно слушал отца.

– Ультраправые радикалы зашли слишком далеко. Сегодня Верховная рада отменила закон, по которому русский язык имел статус регионального и его можно было использовать наравне с украинским. Им всё равно, что у Донбасса тесные связи с Россией. Если мы не будет отстаивать свои интересы, то потеряем самое ценное – возможность общаться на родном языке.

– А как дать отпор? Чем? – спросил Паша.

– Толковый парень. В корень зрит, – усмехнулся в кулачок Сергей Васильевич.

– Вот для этого мы на рудник и едем, – сдержанно ответил Владимир Константинович.

Сын перестал жевать:

– Мы планируем пробраться на секретный 152‑й горизонт?

– Именно. Проведём отвлекающий концерт.

– Пап, но все же знают, что там хоть оружия и немерено, но оно всё разобранное. И старое оно. Зачем нам стволы фашистов времён Второй мировой войны? Ещё и ржавое, наверное.

– В смазке и в условиях соляного рудника это оружие и через сто лет стрелять будет как новое. Сюда, кстати, и после первой Карабахской войны вооружение свозили… Но не суть. Карты составлялись. Всё расписано, где что лежит. К тому же пулемёт Дегтярёва очень даже дельная вещь.

– Ух ты! Так нам надо добыть карты и по ним собрать пулемёты! – потёр руки подросток.

– И патроны тоже нужны, – вставил Сергей Васильевич.

Владимир Константинович закивал:

– Но для начала туда надо попасть. Осторожность не помешает. Кто знает, кто за кого в это смутное время. Коли под угрозами в украинские батальоны людей будут сгонять, то по разные стороны в прицел станут смотреть те, кто сегодня один хлеб делят. Горечь именно от этого осознания… – он прокашлялся, – подъезжаем. На КПП под гитару споём, а потом к клети. Там уж будем договариваться на каждом уровне, чтоб ниже дали спуститься.

– У нас получится? – задёргался паренёк, приметив вооружённых людей.

Отец сухим тоном изрёк:

– Иначе никак. Даже деревья выживают наперекор бурям.

Сергей Васильевич поднял сжатый кулак:

– Правый люд обязан подняться и поднимется. Вот увидишь – и он процитировал строку из стихотворения Павла Беспощадного: – «Донбасс никто не ставил на колени».

Операция Z

Природа просыпалась от зимнего сна, снег давно растаял, в воздухе появились первые весенние ароматы. Сегодня солнышко спряталось за тучами. Настроение Юли и Коли тоже было сумрачным. Они запалили во дворе маленький костёр, посреди которого торчала соломенная кукла. Сестра, придерживая на плечах куртку отца, присела на скамейке поодаль. Брат следил за огнём.

– А в прошлом году чучело Масленицы на стадионе жгли, гулянья были… – тоскливо произнесла Юля.

– Раньше всё было по-другому, – хмуро проронил Коля, поправляя прутиком угольки.

– Как думаешь, боевые действия это надолго?

– Уезжая, отец наказ дал, чтобы я пока он не вернётся, за тобой с матерью присматривал, а надолго или нет, ничего не говорил.

– Я у подружек спрашивала, они тоже не знают, когда отцы вернутся…

Юля тихонько всхлипнула. Брат обернулся:

– Чего ноешь?

– Все тренеры по рукопашке уехали. Клуб закрыт. Концерт на Восьмое марта отменили…

– Тьфу! Нашла о чём жалеть!

Сестра утёрла слёзы:

– Я не об этом жалею.

– А чё тогда ревёшь?

– Мир был. Весело жили.

– Так чтобы опять мир был, отец и пошёл сражаться!

Девочка обхватила себя руками:

– У меня в классе переселенцы из Донецка, много ужасов рассказывали, а папа туда поехал…

– Я тебе один секрет открою: папа давно в добровольцы хотел пойти на Донбасс, ещё с 2014‑го, но тогда мне три года всего было, а мама тобой беременная. А теперь, мы оба школьники. Началась специальная военная операция и долг мужчины защищать родную землю. Не выступили бы сейчас, так на нас напали бы.

– Чего они так?

– Кто?

– Ну эти все… Почему они на Россию нападают?

Коля присел рядом с сестрой:

– Не нравится им, как мы живём.

– А мы при чём? Завидуют, что ли?

– И это тоже. Папа говорил, что враги наши в деньги верят, а мы в людей, мы за семейные ценности стоим, а они каждый за себя.

Юля хмыкнула:

– И как они живут, когда каждый только о себе думает?

Неожиданно раздался голос мамы:

– Объединяются на время и других грабят. А так, как пауки в банке меж собой грызутся.

Дети обернулись, а Коля оповестил:

– А мы тут встречаем весну.

Мама кивнула:

– Вижу. Как костром в доме через форточку потянуло, я так и поняла, где вы притаились.

Коля прокашлялся:

– Мы уже закончили, почти. Что-то помочь надо?

– Спасибо, сынок. Мы с тобой с утра славно потрудились.

– Ты не молчи, сразу зови, если что надо, – серьёзно заявил Коля.

Юля подскочила:

– И я! И меня! Я тоже помогать буду!

Мама заулыбалась:

– А не нажарить ли нам блинов!

– С яблочным припёком! – облизнулся сын.

– Заканчивайте и в дом, а я пока тесто приготовлю.

Мама ушла, а брат строго посмотрел на сестру:

– Юль, настало время «Операции Z». Отец на фронте, а мы в тылу за добрый мир сражаться будем.

– Что ты предлагаешь? – непонимающе уставилась девочка.

– Нельзя, чтобы женщины остались без внимания на праздник. Созовём друзей и приготовим подарочки. Подумай, что мы можем за поделки сделать.

Юля захлопала в ладоши:

– Да! Папе понравилось бы! Соседей, как раньше, у нас соберём! Песни споём, видео запишем и отправим! Путь папа и сослуживцам покажет. Они должны знать, что мы их поддерживаем!

– Вот именно! На фронт не шлют фото в слезах! – одобрил Коля.

Герой

Мирон притаился в засаде за диваном. Мальчишке невероятно хотелось услышать то, о чём родителям будет рассказывать дядя Толя, он же военкор, который будучи в отпуске собрался навестить брата. Десятилетний Мирон, случайно услышав переговоры мамы с папой, смекнул, что его могут отстранить от якобы не детского разговора, поэтому придумал обходной манёвр. Сказав маме, что пошёл делать уроки к соседу, он спрятался в гостиной. Дядя Толя должен был прийти с минуты на минуту. Мальчик вспотел от щедро дарившей тепло батареи, ноги начинали затекать. Он хотел поменять позицию, но услышал, как хлопнула входная дверь и из прихожей раздались радостные возгласы. Любое движение обозначало, что он выдаст себя колыханием шторы, и Мирон неподвижно замер, как игрушечный солдатик, которого он прихватил с собой.

На удивление мальчишки, разговор взрослых был наполнен чем угодно, но не историями о боях, которые он так надеялся подслушать. Мама спрашивала про семью дяди Толи, отец рассказывал о здоровье дедушки с бабушкой и планах на отпуск. Обливаясь по́том, Мирон сжимал солдатика и смотрел на ноги, которые ему почему-то казались ватными. Неожиданно папе позвонили с работы, и он поспешил в спальню с ноутбуком. Мама тут же объявила, что тоже собирается покинуть гостиную, и мальчишка воспрял духом.

– …Толик, жаркое уже на подходе. Я на стол буду накрывать. Ты посиди тут, телевизор посмотри. А я пока кухню проветрю.

Раздались лёгкие шаги. И как только мама прикрыла дверь, Мирон решил выползти из укрытия. Он появился перед родственником на четвереньках.

– О! А ты откуда? – рассмеялся дядя Толик.

– Вы не сердитесь? – исподлобья спросил племянник.

– Ты что? Как вымахал! Иди, обними дядьку! – воскликнул мужчина, широко раскинув руки.

Мирон, прихрамывая, рванул в объятия.

– А это у тебя кто? – полюбопытствовал дядя Толя, приметив игрушку.

– Это у меня самый лучший солдатик.

– А-а, понятно. А ты чего спрятался-то?

Мирон, понимая, что в любой момент вернуться родители, сразу перешёл к делу.

– Дядя Толя, вы героев видели?

Лицо мужчины на мгновение застыло.

– Видел. Там все герои.

– А расскажите, пожалуйста, хоть про одного? – взмолился мальчишка.

– Что рассказать?

– Герой это как? Какой он?

Дядя Толя на какое-то время замолчал. Племянник уже хотел повторить вопрос, как тот вдруг оживился.

– Хорошо. Слушай. Сижу я, значит, в блиндаже. Это такое подземное укрытие от снарядов. Там тепло от печки, фонарь ярко светит. Приготовил блокнот, жду отличившегося солдата интервью брать. Заходит командир. За ним парень, на вид ему чуть больше двадцати. «Вот он, наш герой», – отчеканил командир, и удалился. Начинаю выспрашивать, что да как. Без подробностей ведь статью не написать. А он мне сухо так отвечает: «Ну, командира ранило», «Ну, оттащил его в безопасное место», «Ну, вернулся в бой и БТР подбил», «Ну, медаль дали». Как тут из такого куцего наборчика данных на статью насобирать? Я и так и этак изловчался, а он мне по кругу то же самое толкует. Спрашиваю, где хоть этот БТР стоит, показать можешь? Он кивнул. Выходим из блиндажа. Ночь. В бинокль ничегошеньки не видно, как я только настройки не крутил. А он вдруг говорит: «Эх, картину бы написать. Лесопосадка, где БТР подбитый стоит, силуэт лисы с лисёнком напоминает». Я присмотрелся – и правда, что-то есть. Ещё подумал тогда, что парень-то не «одеревенел» от войны, живой сердцем. Я же ему: «Какие твои годы? Нарисуешь ещё!» Он соглашается: «Как война закончится, нарисую, а пока надо с нацистами разобраться» и постучал автоматом по левой руке. Раздался глухой звук. Спрашиваю, как же он с протезом на фронт пробился. А солдат отвечает: «Да вот так. Это моя земля». Вот и скажи мне, Мирош, какой он, герой?

Племянник изумлённо посмотрел на дядю и, крепко сжав солдатика, выдал:

– Как какой? Настоящий! Я завтра всем своим друзьям о нём расскажу!

Мужчина похлопал мальчишку по плечу:

– Вот и я думаю, что настоящий.

Сёстры

Военный госпиталь работал в режиме образцового муравейника. Люди в белых халатах методично делали свою работу. Вот и сейчас медсестра распахнула дверь в палату, въезжая с металлическими осьминогами-стойками, на которых болтались полимерные лианы-капельницы.

В стандартной палате на четыре койки шёл горячий спор. Приметив симпатичную практикантку из медколледжа, мужчины тотчас умолкли: у девушки для каждого всегда находилось ласковое слово, и они его ждали.

Практикантка, уверенно манипулируя иглами и зажимами, поприветствовав пациентов, защебетала как птичка:

– Сегодня видела первую ласточку. Скоро совсем тепло будет. Сирень уже так пахнет.

– И чем же она пахнет? – поинтересовался голубоглазый крепыш, которому она в этот момент выставляла скорость подачи раствора.

– Мёдом, – девушка одарила парня улыбкой и заговорщицким тоном произнесла: – А сегодня двоих выписали с диагнозом, как у вас, но там случаи совсем тяжёлые были. Так что скоро сами пойдёте сиренью дышать.

Крепыш мечтательно вздохнул, а медсестра лёгкой походкой упорхнула к соседней койке, где расположился на подвесных механизмах перебинтованный, словно мумия, пожилой десантник. Сделав ему укол, практикантка шёпотом сообщила:

– Свечки поставила. Не переживайте, – и более громко заявила: – Доктор ваши снимки утром смотрел, очень радовался, восстановление идёт как надо.

Она повернулась к третьему пациенту:

– А вас ждут приятные сюрпризы. Один большой и два поменьше.

Молодой человек с нечёсаной бородой вытянул шею. – Что-что?

– На прогулку повезу, всё сами увидите.

– Опять на рентген, а потом ещё куда-нибудь анализы сдавать? Так себе сюрпризы… – вяло отозвался бородач.

– Не угадали.

Мужчина стал интенсивно приглаживать бороду:

– Мои? Мои приехали?

– Да! Прямо в цель! Но им надо подождать. После обхода доктора я вас провожу.

Медсестра закончила процедуру и перешла к седоватому мужчине с изрядно отросшим «ёжиком»:

– У меня для вас кое-что есть, – она протянула упаковку аскорбинки в таблетках, – доктор запретил сладкое, а это можно, только по чуть-чуть, договорились?

Мужчина с затяжкой кивнул.

Практикантка, закончив визит, удались. С минуту пациенты молчали. А потом голубоглазый крепыш напомнил тему спора:

– Война – это всё-таки мужское дело. Там сила физическая нужна. Потому отбирать толковые кадры нужно и по мышечной массе. А женщинам там совсем не место.

Десантник издал хриплый звук и, откашлявшись, проговорил:

– Не браток. Я теперь ещё больше убеждён в том, что в бою от любого польза будет. Пусть хоть хромой идёт в армию, лишь бы по зову сердца.

– И что же тебя доубедило? – поинтересовался крепыш.

– Меня же ефрейтор спасла. Меня и ещё одиннадцать десантников. Ползала под плотным огнём противника и неотложку всем оказывала. Потом на себе с поля боя вытащила в безопасное место. А когда стихло, нашла способ эвакуировать всю группу. Мы все ей жизнями обязаны. В тот день она ещё четырехлетнего мальчишку спасла. Машину мирян боевики из крупнокалиберного обстреляли.

Бородач, продолжая прихорашиваться, закивал:

– У нас тоже ефрейтор знатная. Сама тростинка, а шесть раненых мужиков под миномётным обстрелом собрала, загрузила в санитарный автомобиль и в полевой медотряд доставила.

Крепыш ругнулся и отчеканил:

– М-да, слышал я про такое и сам видел. Брат рассказывал. Фельдшер, молодая девчонка, прапорщик. Собрала раненных. А неонацисты жахнули по санмашине. Снаряд совсем рядом взорвался. Все укрылись, а он тяжелораненый даже двинуться не может. Слышит только «Бабах!» и понимает конец ему. А тут эта прапорщик как кошка прыг и накрыла собой. Спасла, а сама осколок выхватила. И так с осколочным ранением потом всех в госпиталь. Все пацаны выжили. А в нашей мотострелковой старшина два десятка раненых военнослужащих как-то за один бой вынесла. Маскировала, а потом в медотряд эвакуировала. И откуда только силы взялись?

Воцарилась тишина. Из приоткрытого окна доносился шелест листвы тополей. Каждый думал о своём. Но тут подал голос, по обыкновению, сохранявший молчание седовласый, озвучив финал спора:

– Они выполняют боевые задачи, как и все мы… Но только бьются как матери. Через них в этот мир жизнь приходит… Все мы для них дети.

Иваныч

Пробравшись сквозь скованный снежными объятиями двор, седовласый мужчина в камуфляже с объёмным рюкзаком на спине взялся за лопату и стал расчищать крыльцо низенького дома, спрятавшегося позади двухэтажки, в которой зияли провалы от артобстрелов.

Дверь скрипнула, показалась сгорбленная старушка в пуховом платке.

– Надежда Фёдоровна, зачем встали?

– Услыхала, что кто-то пришёл. Как гостя не встретить?

– А если б мародёры какие?

– Так летом вэсэушников как русская армия выгнала, так больше мародёров и не было. Я и не запираю с тех пор. Да и сюда, кроме тебя, никто и не ходит. Сам знаешь, моя единственная сестра давно в России живёт, всё зовёт к себе, а я родину не брошу. Тут на погосте все мои дети и внуки лежат. Я и за могилками присмотрю. Ну, пойдём, пойдём, слышишь, чайник на печке зовёт. Отдохни малёк. Ещё успеешь по морозу набегаться.

Отказаться от приглашения означало обидеть, и Дмитрию Ивановичу пришлось согласиться. Протиснувшись через заставленный баклажками с водой коридорчик, они вошли в гостиную, где на самодельной «буржуйке» у окна с одеялом вместо штор свистел чайник.

Разлив горячий чай по кружкам, Надежда Фёдоровна стала расспрашивать:

– И как оно тебе Дмитрий Иванович работается, ты же теперь начальник?

Мужчина отмахнулся:

– Да какой я начальник, одно название. Жигулёнок бы какой отыскать. «Газель» конторская то и дело барахлит, капремонта требует. Ещё нужны дрели, перфораторы, генераторы… Без всего этого кашу из топора варить приходится.

В глазах старушки заиграли лукавинки:

– А «отказачить» нельзя?

Дмитрий Иванович с лисьим прищуром осведомился:

– У кого «отказачить»? У вас, что ли? – он махнул рукой, – ушлые националисты начисто подчистили, да весь жилой сектор «лепестками»[6] забросали.

При упоминании о минах нижняя губа женщины затряслась:

– Что думаешь, скоро город восстановят?

Гость тяжело вздохнул:

– В центре дефектовка водопровода, энергосетей и других коммуникаций произведена. Ремонтные бригады работают не останавливаясь. Частично уже что-то удалось восстановить. И к нам на периферию однажды доберутся…

– А дома́? Людям будет куда возвращаться?

– Будет. Но честно скажу нескоро. Из восьми сотен многоквартирных зданий повреждено семь с половиной. Больше половины восстановлению не подлежат. Заново строить придётся, – он поставил кружку, – благодарствую, мне уж бежать пора, так что давайте быстро всё излагайте. Свечи есть?

– Есть, конечно. Сколько мне надо? Солнышко спать, и я за ним ложусь.

– Что ещё?

Старушка пожала плечами:

– Всё есть вроде.

– Так, дрова уже глянул. Через два дня Коля придёт, поколет. Гуманитарка прибыла, девчонки сейчас всё расфасовывают. Так что продукты и стиральный порошок на следующей неделе доставим. А пенсию завтра с бухгалтером завезём, ждите. Какие ещё требы?

– Да какие требы? Дима, когда война кончится? Мы же так хорошо жили до всех этих майданов… Ты такие праздники нам делал, а спектакли какие замечательные ставил… До сих пор вспоминаю.

– Скоро закончится. Наши ребята порядок наведут, даже не сомневайтесь! – Дмитрий Иванович стукнул кулаком по столу, тот зашатался.

Мужчина ловко достал гаечный ключ из рюкзака и наскоро принялся подтягивать болты на импровизированном столе, который как-то собрал из подручных материалов.

– Фёдоровна, может, ещё что подкрутить?

Та отмахнулась.

– Тогда бывайте. Не хворать!

Он закинул рюкзак на плечи и стремительным шагом покинул жилище.

Привычный маршрут обхода жителей, которые не стали на зиму переселяться в пункты временного размещения, сегодня давался с трудом. Пенсионеры норовили пригласить в гости. Пожилые люди остались совсем одни в пустынном пригороде и соскучились по обычному человеческому общению. Как не уговаривал он их, как начальник отдела жизнеобеспечения, посещать отапливаемые комфортные пункты, где можно было и принять душ, и поесть, и зарядить фонари и телефоны, те отказывались: старики «держались» за родные стены.

В сумерках Дмитрий Иванович добрался домой. Не включая фонарь, он, засуетившись по хозяйству, завёл беседу с портретом покойной супруги:

– Сашка звонил из Ростова. Сессию сдаёт хорошо. Ещё один экзамен остался. Сын башковитый у нас, весь в тебя…

Внезапно на улице блеснули фары. Мужчина осторожно приблизился к окну. У соседского дома остановился незнакомый автомобиль.

«Тамаркина семья давно съехала. Если бы возвращались, я бы знал. Чужие!» – мгновенно проанализировал обстановку Дмитрий Иванович.

Мотор затих, но из машины никто не выходил. Завибрировал мобильник. Начальник жизнеобеспечения не мог не ответить, звонил его единственный специалист, мастер на все руки. Продолжая наблюдать, Дмитрий Иванович принял звонок:

– Да, Андрей.

– Иваныч, сегодня, когда отопление в угловом доме подключали, несколько квартир вскрывать пришлось. В одной старика обнаружили. Там всё оформили, убрали. Деда похоронили. В общем, всё как полагается сделали. Надо гроб в запасник сколотить, а доски закончились.

– А чего сейчас звонишь?

– Да это я так, к слову пришлось… Днём кое-что сказать забыл. Пока с этим всем бегал, приметил светлую легковушку. Не наша. Вот только номер запамятовал.

– Принято. Сообщу, куда следует.

Попрощавшись с помощником, Дмитрий Иванович вызвал наряд полиции, прихватил в качестве железного соратника разводной ключ и прокрался к соседям. Он бесшумно обошёл вокруг дома, протиснулся за бревенчатый сарай и выглянул из-за угла. Тучный детина озирался по сторонам у калитки, второй, тощий, приник к входной двери.

Дмитрий Иванович слепил снежок и бросил прямо в голову здоровяку. Пока тот, сбитый с толку, отряхивался, мужчина подскочил сзади, ударил между лопаток разводным ключом и толкнул верзилу в снег. Тот повалился ничком. Дмитрий Иванович моментально схватился за ботинок верзилы, зафиксировал ему правую ногу: упёрся своим правым коленом в землю, этой же ногой вставил под колено здоровяка свой голеностопный сустав. Левой ногой он придавил согнутую правую ногу верзилы. Услышав потасовку, тощий рванул на подмогу сообщнику. Но тут детина заорал от боли: Дмитрий Иванович немного подался вперёд и сработал болевой захват. Тощий на мгновение замер. Этого времени Дмитрию Ивановичу хватило, чтобы обыскать здоровяка. Он забрал у верзилы пистолет Макарова, снял с предохранителя и навёл на тощего:

– Руки вверх!

Тот дёрнулся к карману куртки. Прозвучал выстрел. Ругаясь, тощий схватился за плечо. А Дмитрий Иванович жёстко произнёс:

– Ещё одна попытка, ещё один выстрел. Уяснил?

Тощий не ответил, но притих. Дмитрий Иванович, не слезая с верзилы, дождался наряд полиции.

Доставка нарушителей в участок прошла быстро. После оказания первой помощи грабителей отправили в камеру. Заканчивая оформление протокола, сержант осведомился:

– Дмитрий Иванович, откуда приёмами владеете?

Рядом расхохотался капитан-напарник:

– Ты чё? Это же тот самый «Иваныч»! Он же срочную службу в спецназе проходил. С четырнадцатого года чертей-фашистов и их пособников гоняет.

– Позывной «Иваныч»? – сержант с восхищением уставился на начальника отдела жизнеобеспечения.

Тот скромно кивнул.

– Иваныч, всё так же пешочком? Подвезти? – предложил капитан.

– Не. Здоровее буду. Бывайте!

Отец Пётр

После прошедшего накануне боя, солдаты Народной милиции ДНР занимали укрепления, брошенные сбежавшими националистами. Всюду были следы от снарядов: земля испещрена осколками, ветки деревьев обгорели, зияли воронки. В воздухе витал запах гари. Настроение бойцов было приподнятым, но про осторожность никто не забывал. Линия фронта пролегала совсем близко.

Послышался звук старенькой «Нивы», которая на огромной скорости протарахтела по разбитой дороге. В бойнице блиндажа показалось веснушчатое лицо:

– По ходу «гуманитарка» прибыла. Командир сопроводил «газель» с наклейками голубков. Я поражаюсь, и как только волонтёры не боятся так далеко забираться?

Через час на пороге бетонного блиндажа появился бородатый жилистый мужчина в камуфляже без погон, в каске и бронежилете. Он постучал по мощной железной двери, привлекая внимание тройки бойцов-новобранцев, занятых благоустройством центрального помещения.

– Бог в помощь!

– Спасибо, – отозвался парень, на руках которого виднелись синеватые узоры. – Вы кто?

– Гуманитарный груз привёз и детские письма.

Бойцы подобрели взглядами.

– Что делаете? – дружелюбно спросил мужчина.

– Хотите помочь, присоединяйтесь, а отвлекать нас не надо, – пробурчал крепыш в веснушках.

Мужчина улыбнулся:

– Я пришёл помочь.

Круглолицый парень со светло-рыжими бровями оживился:

– Надо листовки содрать. Тут националистам будто делать больше нечего было. Стены прямо как в деревенском туалете!

Крепыш невесело рассмеялся:

– А ну-ка за восемь лет такие укрепрайоны отгрохали, конечно, у вэсэушников было время всё тут облепить.

Боец с тату криво усмехнулся:

– Отгрохать-то отгрохали, и оружие им НАТО подарило, да вот морального духу не хватило, чтобы позиции удержать.

Потирая бороду, мужчина задумчиво произнёс:

– Тут разве что закрасить…

Круглолицый замахал руками:

– Не-не! А дышать чем потом? Как вас там?

– Пётр Олегович.

– Идите Пётр Олегович, мы тут сами, нам только бомбоубежище осталось примарафетить.

Но тот уходить не собирался.

– Я с вами поговорить хотел. Воин русский он всегда духовный, милосердный. Если нет духовности, то не может человек быть истинно милосердным. На службу хочу вас пригласить, – кротко произнёс Пётр Олегович.

– Мы уже на службе! – изрёк круглолицый боец, и парни дружно расхохотались.

– Образы святые успокоение приносят. Молитва помогает очистить разум. Приходите, пообщаемся.

Парень с татуировками оголил руку:

– Смотрите, сколько я оберегов наколол, меня ни одна пуля не возьмёт. А пообщаться мы завсегда и так успеем.

Мудрый взор Петра Олеговича обратился к остальным. Крепыш потупил взгляд, шмыгнул носом и, покусывая губу, стал усерднее сбивать доски будущей скамьи. А круглолицый фыркнул:

– Я реалист. Увижу знамение, уверую. А вы там, в госпиталь сходите или ещё куда. Тут мужики свою работу знают. Вам бы подальше отсюда надо. А то спасай вас потом, если что. Хлопот только прибавите.

Он сделал пару шагов, потянул за ручку и хотел было открыть дверь, ведущую в бомбоубежище, но та распахнулась сама. Многие украинские блиндажи имели внушительной длины подземные ходы. Из лестничного прохода за дверью выпрыгнул с бесноватым видом боевик и открыл беспорядочный огонь.

Отец Пётр в миллисекунду осознал, что спасти бойцов, кроме него, некому: потому как он попал в «слепую зону» за дверью и боевик его не видел. Действия Петра Олеговича были молниеносными. В три прыжка он достиг железной двери и всем телом ударил по ней. Та сразила стрелявшего. Автоматная очередь, напоследок отстучав по потолку, прекратилась. Боевик кубарем полетел вниз и затих. Лёгкие ранения получили все новобранцы. Кто держался за плечо, кто за ногу.

Пётр Олегович достал из-под бронежилета наперсный крест и стал им крестить остолбеневших бойцов:

– Господи помилуй! Помоги нам Господи!

Оцепенение сначала отпустило круглолицего:

– Батюшка, вы что? Мы же живые! Это самое главное!

Вторым пришёл в себя крепыш:

– Когда говорите служба?

– Ближе к вечеру.

– Придём! – ответил за всех третий.

Бабушка Оля

В украшенном флажками и шариками сельском доме всё было готово к празднику. Уже успевшие подзагореть на кубанском майском солнце близнецы Ваня и Варя ждали одноклассников к обеду. Но сейчас брат и сестра были заняты другим важным делом. Сидя в пижамах на диване, юные именинники пристально смотрели на экран мобильного телефона. Он стоял на журнальном столике под вазочкой с ландышами. Включённая громкая связь наполняла просторную комнату монотонными гудками. Ваня крутил в руках игрушечный командирский внедорожник и постукивал ногами по ковру. Варя, покусывая губы, крепко держала златовласую куклу. Бабушка, переминаясь с ноги на ногу, теребила поясок халата и поглядывала то на мобильник, то на внуков.

– Папа сейчас возьмёт трубку, не переживайте.

Ласковый тон немного успокоил, ребята переглянулись, но тут Варя засомневалась:

– А вдруг он, как мама, тоже занят?

Брат шикнул:

– Мама хирург, она сейчас чью-то жизнь в госпитале спасает!

Девочка гордо вскинула голову:

– Я знаю. Я не обижаюсь. Просто папа на фронте тоже не без дела сидит. Командовать батальоном сложно, наверное…

И тут на экране появился мужчина в папахе с блестящей кокардой.

– Папа! Папа! – радостно закричали дети и, соскользнув на ковёр, почти вплотную прильнули к экрану телефона.

– Мои родные! С днём рождения! Желаю вам каждый день смеяться и удивляться, радоваться жизни и мечтать! Вы наша ниточка! Вы наша надежда! Всё, надо бежать. Люблю, целую!

Он отключился. Улыбки потухли, но глаза светились. Бабушка, суетливо убирая телефон, затараторила:

– Ну вот и ладненько, вот и поговорили.

Варя сморщила носик и задумчиво произнесла:

– Бабуль, а что значит «вы наша ниточка»?

– А-а-а, так это он о преемственности поколений сказал. Нить, что в каждой семье традициями соединяет прошлое и будущее, она прочной должна быть.

– А если порвётся, то что? – озадачился Ваня.

– Падёт страна. Разрушится государство.

Близнецы скептически посмотрели на бабушку, а та, присев на диван перед внуками, продолжала:

– Вот мой дедушка, который воевал в Первую мировую, через революционные изменения прошёл и в Великую Отечественную войну родину защищал, поучал меня с братьями правилом табуретки. Он часто повторял: «Оля, смотри, чтоб сама знала и дитям своим наказ передала, что коли они позабудут веру предков, откажутся от главы государства, родину любить не будут, то прахом всё посыплется и невольником бесправным народ станет».

Варя недоумённо спросила:

– И это всё из-за ниточки? Из-за того, что она порваться может?

– А как же? Кто начинает восхищаться и праздновать чуждые праздники, а свои забывать, не читая русских книг, предпочитает только заграничную литературу, тот не знает родной культуры и потенциальным предателем растёт. Пойдёт такой гражданин страну защищать, если враг подступит?

Близнецы переглянулись. Варя испуганно хлопала густыми ресницами. Ваня закрутил головой и уверенно произнёс:

– Предатель сбежит. И если некому будет пойти страну защищать, то дедушка прав, завоюют нас, рабами сделают.

– Молодец! На лету схватываешь, – похвалила бабушка.

Мальчик довольно хмыкнул, но тут в его глазах промелькнуло любопытство:

– Бабуль, только я не понял, причём табуретка?

– А вот причём. Я вам как учитель математики объясню. При наличии трёх точек через них можно провести плоскость. Три опоры дают возможность сделать табуретку. На двух ножках, и тем более на одной, она не устоит, не удержится тот, кто присядет, да и грохнется на пол. А три ножки по устойчивости не уступают четырём. Дедушка сравнивал эти три опоры с базовыми ценностями настоящего гражданина: стоять горой за веру, за правителя и за Отечество. Упустишь хоть одно, разрушится конструкция. Потому мои братья не одну табуретку на трёх ножках сколотили. Напоминалки этакие по всему дому были расставлены.

– А почему у нас ни одной нет? – спохватилась Варя.

– Те, что отец ваш сколотил, уж рассыпались…

Ваня вскочил:

– А как же мы? Мы можем сколотить!

Сестра тоже встала:

– Сделаем! Ты же нам поможешь?

Бабушка расцеловала внучат, трепетно приговаривая:

– Всё рассажу, всё покажу, вы наша ниточка, наша надежда.

Поезд Победы

Варя торопилась в гости к бабушке. Ей не терпелось рассказать новость. Разрумяненная девчонка скакала, словно солнечный зайчик. И вот она у заветного подъезда. Минута-другая ожидания – и ласковым голосом из домофона бабушка даёт добро на вход.

Варя влетела в квартиру старушки и, едва сняв пальто, начала атаковать, бегая по гостиной и размахивая руками.

– Ба, скоро в Краснодар приезжает «Поезд Победы»! Я два билета нам с тобой заказала! Они бесплатные! Пойдём в музей! Это будет мой подарок!

– Какое интересное название – «Поезд Победы». О чём это Варенька? – Надежда Ивановна уселась в кресло с кружевной вышивкой на подголовнике, с улыбкой рассматривая беговой танец десятилетней внучки.

Варя обиженно выпятила губки:

– Бабуль, ты что, никогда про такую выставку в поезде не слышала?

Та растерянно развела руками:

– Начни рассказывать, может, я вспомню.

Внучка приободрилась и принялась бойко излагать:

– Это несколько вагонов с выставками о Великой Отечественной войне. Как в музеях инсталляции. Они наполнены всякими спецэффектами. В общем, когда заходишь внутрь, как в кино про войну попадаешь. Тут тебе стреляют, а тут раненых везут. Штаб командования. Один вагон даже под концлагерь оформлен. Обещают нереальное шоу. Всё сделано достоверно, чтоб потомки помнили.

Улыбка Надежды Ивановны замерла. Её губы подрагивали. Перед глазами побежали воспоминания. Ей не было и трёх лет, когда началась война. Первые детские воспоминания заставили вжаться в кресло. Чужая семья стала родной. Мать, спасая кроху от душегубки[7], спрятала её в глубоком сугробе. Замотанного в одеяло ребёнка подобрали беженцы, проходящие по одинокой пустой деревне с сожженными в церкви жителями и чёрными головёшками вместо домов. Маленькую девочку, не помнившую собственного имени, удочерила санитарка, ухаживающая в госпитале за обмороженным малышом, упрямо цепляющимся за жизнь.

Тем временем Варя, расхаживая по ковру, продолжала повествовать, расписывая премудрости создания уникального музея на рельсах, повторяя то, что вычитала в рекламном буклете, который получила в школе.

Закончив перечислять оригинальный поезд, внучка недовольным голосом громко спросила:

– Ба, ты меня слушаешь?

Надежда Ивановна вздрогнула:

– Да, деточка, да. Вспомнилось немного. Когда меня удочерили, у меня и старший брат появился, а не только сёстры. А я и не помню его совсем. Лёнечка юнцом желторотым на фронт сбежал. Отучился на артиллериста и пропал. Потом похоронку принесли. Только его карандашный портрет и остался, где он красивый, счастливый такой.

Внучка, недоумевая, уточнила:

– Тот, что над столом в старом доме висел, а теперь у тебя в спальне на комоде стоит?

– Он самый. Это родители заказали у художника рисунок с крошечной фотокарточки. Папа так и сказал, чтобы вся семья его таким видным парнем запомнила. Тогда доходили через однополчан известия, что израненный он весь и контуженый был. Никто не хотел верить, что Лёнечка больше не вернётся. Мать так до конца жизни с этим портретом как с живым разговаривала, – она поднялась, – пойдём в кухню. Попьём чай. У меня и пирог с малиной и творогом, как ты любишь, есть. Знала, что придёшь.

Скривившись, Варя пробормотала:

– Сюрприз не удался.

С задумчивым видом Надежда Ивановна расставила чашки. Заварила чай с мелиссой и поставила парящий напиток перед Варей вместе с сочным куском пирога.

– Угощайся.

– Бабуль, тебе подарок не нравится?

– Варенька, стара я по поездам лазить. Ты мне рассказала и довольно будет. Сходи с кем-то ещё.

Внучка заметила слёзы бабушки и стушевалась:

– Бабулечка, прости, я не хотела тебя огорчить.

– Ну что ты, родная, ты не при чём. Это фашисты тогда всё устроили. Они же подчистую славян уничтожать шли. Германия пакт о ненападении заключила, но обманула Советский Союз. Я всё помню… И как голодали. Вынет мать паклю, что меж брёвен в избе, и даст нам пожевать, чтоб заснуть могли. Лес рядом, а грибы да ягоды не взять, заминировано. И как после войны долго восстановление шло, помню. Как с тремя сёстрами в одном школьном платье поочерёдно на уроки ходили… Мне, чтобы вспомнить, как это было ни в какой музей идти не надо, – Надежда Ивановна коснулась рукой груди, – сердце всё помнит. И снится многое до сих пор. Вам, солнышко, учить историю надо, чтобы знать, от какой беды нас всех русский солдат избавил. Да глядеть в оба, чтобы на Родину никто больше не напал.

Клад

В залитой апрельским солнцем комнате за уроками сидели братья Илья и Кирилл.

И вот Кирилл захлопнул учебник:

– А я первый!

Он подскочил со стула, начал торопливо собирать портфель.

Илья хмыкнул:

– Подумаешь! Я тоже уже всё сделал. Осталось только один рисунок нарисовать. Это быстро.

– Ну, пока ты нарисуешь, я успею ни один раз на роликах вокруг дома прокатиться! Как раз до темноты накатаюсь!

– Зато я красиво рисую!

– Вот и рисуй, капуша, а я пошёл!

– Подожди. Помоги мне немного…

Кирилл кивнул на открытый дневник брата:

– Что там?

– По «Родному языку» задали изобразить русский язык.

– И что тут сложного?

– Я не хочу, как все переписать алфавит красивыми красными вензелями или стопку книжек нарисовать.

– А что ты хочешь?

– Ну не знаю. Алёнка говорила, что берестяную грамоту прорисует акварелью. Напишет пословицу «Язык – стяг, дружину водит» и витязей с лошадьми. И я хочу что-то прикладное… Хочу показать для чего русский язык нужен…

– Как сказала бы мама – «проведи опрос и собери информацию, а вывод придёт сам», – поучительным тоном изрёк Кирилл, помахал брату и помчался во двор.

Илья повеселел: «И как я сам не догадался?!»

Он взял блокнот, карандаш и поспешил на улицу. Первой ему встретилась младшая сестра Злата, которая возвращалась с тренировки по гимнастике.

– Златик, зачем тебе русский язык нужен?

Девочка задорно рассмеялась:

– За тем же, что и тебе, чтобы разговаривать!

– А ещё зачем? Мне для школы надо.

– Х-м-м, – протянула Злата и призналась, – знаешь, когда после соревнований на церемонии награждения играет наш гимн, у меня от слов и музыки мурашки по коже. Меня такая гордость берёт, что наш флаг поднимают, что петь хочется. И я пою.

– Любопытно. Спасибо.

Илья кратко записал ответ и нацелился к беседке, в которой собрались взрослые. Соседи были рады оказать помощь школьнику.

Автослесарь дядя Гриша похвалился:

– Хо-хо! Без русского языка я бы иномарки чинить и не брался. В английских словарях поди разбери, что там написано, и как инструкцию перевести непонятно. Я же самоучка, без образования всё освоил. А всё потому, что какой только технической литературы у нас нет. Наши учёные постарались. Вот возьму книжки да журнальчики, поизучаю, бац-бац и рычит мотор автомобиля как новенький.

Его супруга тётя Карина дополнила:

– Между прочим, на орбитальной космической станции на русском языке все космонавты разговаривают. Это в благодарность за вклад наших учёных в космонавтику.

Илья удивлённо заморгал:

– Это если инопланетяне к ним прилетят, то подумают, что русский язык это язык землян?

– Так и подумают, – расхохотался дядя Гриша.

И тут в разговор вступил Иван Аркадьевич, заслуженный работник культуры:

– А я вот что тебе поведаю. Слова в русском языке образные. Метафорами мы можем иносказательно глубокие мысли записывать и сохранять их для потомков в сказках или песнях.

Тётя Карина снова дополнила:

– Кстати, на русском языке написаны не только русские сказки.

– Да-да, – улыбнулся Иван Аркадьевич, – благодаря русскому языку сохранились сказания даже тех народов, у которых нет собственной письменности.

Илья нахмурился:

– Это вы про индейцев Америки?

Тот отрицательно покачал указательным пальцем:

– Тем бедолагам не повезло, согнали их в резервации, там теперь только их культура и топчется без развития. Да не об этом мы сейчас. До конца восемнадцатого века у многих народов России не было собственной письменности. Белорусы и русские пользовались кириллицей. Прибалтика использовала латиницу. На Кавказе, в Поволжье и Средней Азии мусульмане частично пользовались арабским письмом. По-моему, только у грузин и армян были национальные алфавиты. Если хочешь, я как-нибудь тебе подробнее расскажу. А сейчас вон ещё кого пойди расспроси, – указал Иван Аркадьевич на подъехавший автомобиль, из которого вышли двое в военной форме.

Наспех сказав спасибо соседям, Илья помчался наперерез мужчинам. Одного он знал. Это был дядя Володя, который недавно вернулся с боёв на Донбассе.

– Дядя Володя, помогите с домашним заданием, пожалуйста! – закричал Илья.

Военные остановились.

– Привет, боец! Что у тебя там за сложности? – широко улыбался дядя Володя.

– Здравствуйте! Для чего русский язык нужен? – выпалил Илья.

– Тут секрета нет. Нет языка, нет народа. Не будешь защищать родной язык, не станет твоей нации.

Второй мужчина прибавил:

– Так и запиши. Превратится язык в пыль, как и не было. Чтоб народ с лица земли не стёрли, нужно корни свои помнить. Детей учить тому, что сам от стариков узнал. А как только на чужой язык перейдёте, так прахом все труды предков пойдут. Кто на мёртвом языке говорит?

Илья пожал плечами:

– Никто не разговаривает.

– Верно. Никто. Так что береги свой язык, не засоряй иностранными словами. У нас своих русских слов вдоволь имеется. Родной язык он как пароль, только услыхал и сразу распознаёшь, где братья.

Мужчины пошли, а Илья ещё с минутку постоял, сделал пару заметок в блокнот и поспешил домой.

Ближе ко времени ужинать работа над домашним заданием была завершена. Илья принёс рисунок в гостиную и показал родителям, сестре и брату. На весь прямоугольник листа он нарисовал российский флаг. Посередине алое сердце, из которого торчал золотой ключ, а вокруг мальчик изобразил человечков в национальных костюмах народов России. Надпись сверху гласила: «Русский язык – это ключ к сердцу России».

– Красиво! Классно! – выдали одновременно Злата и Кирилл.

– Илюша, ты молодец, – похвалила мама.

А папа одобрительно отметил:

– Отличный вывод, сынок.

На что Илья вскинул голову и гордо произнёс:

– На самом деле я сделал ещё один вывод. Просто он тут не поместился. Наш русский язык – это клад, огромное сокровище. Мы готовы им поделиться, но ключ дадим только тем, кто близок нам по духу.

Папа подмигнул маме:

– По-моему, такие взрослые выводы заслуживают подкрепления сладким.

Мама рассмеялась.

– Как чувствовала – сегодня пирожные испекла, – сообщила она и строго проговорила, запрыгавшим детям, – но сладкое только после макарон с котлетами.

Хранители памяти

В крошечном помещении было душно. Катя, стоя в очереди, обмахивалась рекламным листком, пристально смотря в панорамное окно, за которым приветливый апрель позеленил деревья. Родители попросили напечатать фотографии для семейного альбома, и она после школы зашла по пути в ближайший фотосалон. Из подсобки вернулась администратор, принесла готовые фото.

– Неужели нельзя включить кондиционер? – недовольно провозгласила Катя, ожидая, что клиенты фотоателье её поддержат.

Администратор улыбнулась и вежливо ответила:

– Пожалуйста, потерпите, у нас есть посетители, которым это вредно.

Катя гневно сверкнула очами и, желая заглянуть в глаза тому, кто испугался дуновения ветерка, и разобраться с ним напрямую, ринулась «сканировать» помещение: «Молодая пара с ребёнком у входа это не они. Вон как дуют на малыша. Пацан у стойки тоже вспотел. И тётке с веером жарко. Мужчина в велосипедном шлеме и рюкзаком весь красный, и он не отказался бы от свежего воздуха. И все молчат. Как будто мне одной больше всех надо! Ну ничего. Вы мне ещё все спасибо скажете. Да где же этот «тепличный субъект»?!»

И тут она заметила низенькую женскую фигурку. Катя раздула щёки и будто ледокол ломанулась вперёд, обошла, чтобы пойти в лобовую атаку и застыла: пожилая женщина держала в руках портрет, на котором улыбался седовласый мужчина в орденах и медалях. Изображение не было знакомым, но в душе Кати всё похолодело, а потом заполыхало. Только вчера на уроке истории разбирали подвиги Великой Отечественной войны, проводили параллель с тем, как куётся победа сегодня на Донбассе. Алая краска залила лицо юной особы, шея покрылась красными пятнами, уткнувшись взором в пол, она вернулась в конец очереди.

Кате вспомнились слова учителя, они жгли изнутри: «Подвиг наших защитников Отечества в годы Второй мировой войны бессмертен, они стояли до победного конца и на фронте, и в тылу. Отстаивали жизнями право на существование русского и всех других народов страны. Остановили планы фашистов. Не дали истребить и поработить. Если бы не их самоотверженное единение, то Гитлеру удалось бы осуществить блицкриг – молниеносный удар, с которым он успешно прошёлся по европейским государствам. Нацизм снова поднял голову. И снова наша нация восстала. Помните, сила защитников Отечества в единстве поколений. Мы хранители памяти. Мы должны ценить наследие, уважать старших – они наши корни, наш исток. Мы должны следить за тем, чтобы подвиги предков, сегодняшние подвиги не затерялись в веках. Мы должны помнить уроки истории и делать всё, чтобы наш мир, русский мир жил».

В ателье зашла школьница лет восьми. На ручке её портфеля свисала георгиевская ленточка.

Катя наклонилась к девочке и пояснила:

– Привет. Георгиевскую ленточку носят на груди, в области сердца. Это не украшение. Это символ памяти. Один из основных символов памяти Дня Победы. С ним надо обращаться бережно.

– А как надо? – спросила девочка.

Женщина с веером протянула булавку:

– Держите.

Катя прикрепила ленточку как нужно и, довольная собой, радостно провозгласила:

– Вот. Теперь ты достойный хранитель памяти.

Три матери

В мужском купе собрались попутчики: профессорского вида дедушка с внуком, мальчуганом лет десяти, пожилой интеллигент в очках и с поседевшими висками молодой боец в военной форме, на которой блестели ордена.

Мальчик долго рассматривал награды и наконец спросил:

– А это вам за что дали? За что вы воевали?

Молодой человек одарил мальца улыбкой:

– За разные ратные заслуги получил, а сражался всегда за одно и то же – за трёх матерей.

– У вас три мамы? – удивился юный попутчик.

Тот рассмеялся:

– Вроде того, – и, посерьёзнев взглядом, объяснил: – Русский воин всегда стоит со щитом за родину-мать, за собственную мать и мать своих детей.

Неожиданно интеллигент ехидно изрёк:

– Если, конечно, эти женщины не ссорятся между собой.

Брови дедушки от возмущения взлетели на лоб.

– Если институт семьи как надо работает, то все матери в ладу живут.

– Скажите тоже, – фыркнул тот в ответ, уткнувшись в книгу с названием на английском языке.

– Так и есть, – продолжил дедушка и стал разъяснять озадаченному внуку, – если отобрать у человека родину, принижать её значение в сравнении с другими странами, женщинам навязать больше прав, а стариков загонять в дома престарелых, то ни одно государство не будет сильным. Потеряется смысл в жизни мужчины. Он превратится во флегматичного, вялого такого кролика с горой мышц.

– В кролика? – переспросил мальчик.

– Именно. Вот растёт ребёнок в семье и что видит в своём окружении, то и перенимает для будущей жизни. И что же получается. Сначала он обласкан, все проявляют заботу, пока мал. И дружочек ожидает, что такая атмосфера, где любящая его и отца мама, будет всегда. Он твёрдо уверен, что в его жизни всё будет хорошо. А там, где попирают семейные ценности, что видят дети? Им талдычат – «учи английский язык», якобы он главнее, без него в жизни никуда не пробиться. А что он познаёт в иностранных книжках, позабыв про родных героев? Я тебе скажу – прогнившую толерантность, этакую нетребовательность и снисходительность в поведении, и, конечно, вальяжное свободомыслие. Для неокрепших умов – наиопаснейшее занятие, потому как убивает это любовь, переводит человеческие отношения на уровень биржевых сделок. А представь, если это целая страна вскочила на рельсы извращённого либерализма. Там взрослеющий птенец видит, как старшим братьям и сёстрам едва стукнуло восемнадцать – их выпихивают за дверь, «сам иди зарабатывай». Состарились родители – им дорога в пансионат для пожилых. И как это вежливо объясняют: «им там будет лучше», «постоянный уход». А на самом деле это завуалированное избавление от ставших обузой родителей. Получается, что юное создание начинает вместо того, чтобы расти в любви, экстренно взрослеть в стрессе, нет у него уверенности, что в будущем всё будет хорошо. И начинает жить только в угоду собственным капризам. И когда, не дай бог, приходит грозный час, что встать под ружьё надобно, он вместо этого собирает вещи и ищет себе другую родину.

– А если там тоже война? Он опять побежит? – почесал макушку внук.

– Побежит. Ему плевать, что будет с родиной, что станется с близкими и друзьями. Он думает, что живёт свободой, как шаровидный кустик перекати-поле, а на самом деле погряз в плену постоянного страха. Неуютно ведь жить среди чужих людей в чуждой культуре.

– Поодиночке не выжить. Мне бабушка про прутики в венике рассказывала, по одному их легко переломать, а целую метлу и силач не сможет одолеть, – припомнил мальчишка.

В купе на несколько секунд наступило молчание. Младенец кратко изложил неоспоримую истину.

Интеллигент отложил книгу, снял очки и, потирая переносицу, задумчиво произнёс:

– Вы правы, сохранение института семьи – это базовая обязанность любого здорового общества.

Передний край

Передний край, «серая зона», «горячие» районы боевых действий, зоны с особым статусом – всё это набор адских спектаклей войны и все они стоят на пути к победе, на пути уничтожения фашизма. Битва идёт за каждый дом, каждое поле, каждую рощу. Наши бойцы денно и нощно двигают условную линию соприкосновения, теснят противника. Многое в этой борьбе достигается нашими воинами за счёт крепости духа потомков победителей, осознания нерушимости законов православной веры и на истинном понимании ценностей Русского мира, ибо на одной физической выносливости жернова войны не пройти.

Только вперёд

Густой сумрак холодной весенней ночи незаметно подкрадывался, контрастно проявляя яркие стежки автоматных очередей на одной из окраин Бахму́та – древнего русского города, как куполом накрытого плотной орудийной канонадой и огненным маревом пожаров. Укрываясь между несколькими составами вагонов, стоявших на железнодорожных путях, бойцы штурмовой бригады ЧВК «Вагнер» вели перестрелку с прочно засевшим в здании противником: остатками батальона ВСУ. Продолговатая белокаменная двухэтажная постройка с парой подъездов, как сотами выстланное осиное гнездо, была утыкана огневыми точками, запрятанными в зиявших провалами окнах. Работа штурмовиков осложнялась широким открытым пространством вокруг цели. Местами разрушенный почти до основания каскад сараев примыкал к зданию слева. Бойцы понимали, что это наиболее удобный путь для прорыва, но об этом наверняка догадывался и противник.

Позади изрешечённой пулями цистерны тихо совещалась четвёрка мужчин.

Подтягивая ремень каски, плечистый боец с позывным «Буря», чётко выговаривая слова, неторопливо произнёс:

– Есть подтверждение, что последний дрон ликвидирован. Это не значит, что противник полностью ослеп, но…

– Но это определённо заявка на начало штурма, – сдержанно продолжил худощавый командир.

Вскинув угольного цвета брови, один из мужчин сжал автомат и с кавказским акцентом порывисто заговорил:

– Пора бы уже. С трёх часов прошлой ночи топчемся. Командир, позволь мне зайти слева. Я со своими бойцами пробегусь по «открытке» и…

– Эльбрус, нет. Я сам поведу, а ты пойдёшь во второй группе. Нам нужно надёжное прикрытие. Объединяйся с группой эвакуации, и обеспечьте нам проход к правому подъезду.

– Правому? – орлиным взором Эльбрус уставился на силуэт здания и, ругнувшись на потёмки, прильнул к прибору ночного видения.

В разговор вступил боец из группы закрепления. Поигрывая затёртым плюшевым космонавтом, пристёгнутым к бронежилету, он спросил:

– А нам что делать?

– Уран, ты со своими ребятами проберёшься слева. Надо совершить прорыв и разделить усилия противника. Твоя задача прочно засесть и удерживать позицию. Начинаем через десять минут с пятиминутным интервалом. Я – первый, ты – второй.

– Принято, – сухо отозвался Уран и скрылся во мраке.

Бесшумно проскочив через обгоревшие вагоны, вскрытые как консервные банки прямым попаданием артиллерии, Уран вернулся к своей группе и объявил:

– Небо чистое. Заход слева. Я – первый. Вперёд!

Бойцы подорвались из укрытия. Короткими перебежками они последовали за лидером группы. Он повёл их к цели, делая круговой разбег сквозь апрельский ещё лысый кустарник по извилистой тропе, выстланной ковром из следов боёв. Усыпанный фрагментами снарядов щебень шуршал, доски противно скрипели, металл скрежетал, осколки стекла и шифера предательски громко хрустели… Всё это натягивало нервы Урана в тончайшие, вот-вот готовые лопнуть струны. Натренированное боями в Сирии сердце каждый раз замирало или учащало пульс от любого звяканья или лязга. Во рту обозначился солоноватый привкус крови. Природное чутьё не раз выручало. И прямо сейчас оно яростно сигналило о том, что опасность притаилась где-то совсем рядом. Даже свежий сырой воздух стал пахнуть иначе и будто сделался вязким, липким… И вот свершилось, шестое чувство не подвело: несмотря на все старания и предосторожности, незаметно приблизиться не удалось, они наткнулись на засаду. Из подвала сарая громыхнул одиночный выстрел. Близкий свистящий звук, режущий бойцам слух, прозвучал как приговор. Группа мгновенно приникла к студёной земле. Дыхание было горячим, к счастью, подшлемник, имеющий лишь прорезь для глаз, хорошо маскировал пар изо рта.

– «Трёхсотый» есть? – прошептал Уран.

Сиплый голос пронзил темноту:

– Прошло по касательной. В строю.

Уран мысленно порадовался: «Слава богу, без «двухсотого» обошлось!»

Целиться не представлялось возможным и, сверив часы, Уран метко забросил гранату. Оставшиеся метры до здания они преодолели как скоростные болиды. Заскочили в квартиру на первом этаже и молниеносно, заняв «свои сектора», ликвидировали не успевших сориентироваться вэсэушников. Слышался ожесточённый бой: вагнеровцы пошли на штурм с противоположной стороны здания.

– Мы тут будем сидеть? – прорычал один из бойцов, адресуя вопрос лидеру группы.

– Таков был приказ, – сухо ответил Уран. – Но обстоятельства поменялись, – и, достав рацию, он сообщил командиру: – Внутри. Идём к вам!

По приказу Урана группа пошла на штурм. Лидер продолжал идти первым. Стремительно тесня противника с тыла градом гранат и поливая огнём из стрелкового оружия, они проскочили почти целый этаж. Перед тем как войти в крайнее помещение, Уран сорвал чеку и хотел было забросить гранату, как услышал громогласное: «Джамбо, брат!»

– А теперь укрепляемся! – скомандовал Уран, услышав в приветствии вагнеровцев, что вход первой штурмовой группы обеспечен, комбинированная тактика скрытого проникновения и динамичной атаки успешно сработала.

Дальнейший захват здания буквально был делом техники, закреплённой на уровне автоматизма. Слаженные действия опытных бойцов. Отработанные приёмы по принципу секторов с выделением зон ответственности. Методическая групповая зачистка. Штурм закончился в считанные минуты.

К обеду следующего дня штурм был разобран в деталях и проанализирован. Составлен список ошибок противника, на которых можно было сыграть, проработаны для будущих боёв собственные недочёты. Вагнеровцы учатся каждый день, каждый бой – это новый урок.

Буря и Уран задержались во временном штабе – подвальном помещении некогда жилого здания, подготовленном для обитания инженерным отрядом. Разлив травяной чай по стальным кружкам, они уселись за импровизированным столом из ящиков. Тонкий аромат мелиссы деликатно наполнял комнату, ненавязчиво протискиваясь между запахами оружейной смазки и специфического букета медикаментов. Матовые светильники, мерцая, гудели над головами. Без балаклав молодым людям можно было дать не больше двадцати пяти лет на вид, но мудрый взгляд у обоих говорил о том, что их зрелость опережает возраст.

– Отличная импровизация получилась. Уран, ты виртуоз.

– Да ладно тебе. Типичная подстройка под созданные противником условия. В нашей работе ведь как? Движение – это жизнь. А нам двигаться надо только вперёд.

– Согласен. Останавливаться нельзя, – задумчиво протянул Буря и добавил: – Знаешь, а у меня вчера пополнился перечень причин бить укронационалистов…

Уран погладил игрушечного космонавта. – Сын, когда подарил мне его, сказал, что это талисман. Говорит, я хочу, чтобы он тебя берёг так же, как ты бережёшь нас с мамой. Что ещё можно добавить к защите Отечества? Я здесь только по этой причине.

– Глобально, конечно, ничего. За Русский мир воюем. А вот в частности…

Буря надрывно вздохнул и замолчал.

– Что в частности?

– А то… Дьявола изгоняем. ВСУшники вчера прицельно расстреливали православную церквушку. Там никого. Они бегут от нас, но тратят время, тратят патроны… Так им ненавистно то, что ещё совсем недавно было священно. Это реально ещё один повод давить поражённого бесятиной врага.

Уран кивнул и уверенно произнёс:

– Наши деды победили нацистов, и мы справимся.

Мелодия свинца

Александр пристегнул последний магазин к автомату. Тридцать патронов. Тридцать шансов прицельно выстрелить по вэсэушникам, сократить численность врага. Его укрытие обнаружено, но пока имеется преимущество: к крыше пятиэтажки путь был только один – через подъезд, который он контролировал. Александр погладил автомат:

– Ну что, друг, стоим до конца.

Он перевёл флажок предохранителя в одиночный режим. Щёлкнул затвором. Прицелился. Выстрелил. Отпустил спусковой крючок. Выстрелил. Затем ещё и ещё. Обратный отчёт остановился на пяти. Александр вытер ладонью лицо и улыбнулся. Мелкий апрельский дождик, этот весенний привет природы, его развеселил. Он выстрелил.

– Четыре.

Где-то позади по жестяной вытяжной колонке прошлась автоматная очередь.

– Чем вы стреляете? Я с таким звуком «блинчики» в детстве на пруду пускал! – расхохотался Александр и сделал очередной выстрел: – Три.

Этажом ниже взорвалась граната.

– Каши мало ели? Что за музыка? Как палкой по ведру! Так бабуля моя ворон пугала! – он усмехнулся, прицелился, выстрелил: – Два.

Новая очередь автомата снесла лист жести. Тот полетел вниз и звонко ударился об тротуар.

– И всего-то! Да моя Ленка на первом свидании мне затрещину и то сильнее влепила! – крикнул Александр, и нажал на спусковой крючок. – Один.

И тут руку обожгло огнём. Алое пятно медленно расползалось по плечу. Александр задорно рассмеялся:

– Комариный писк ваша музыка!

Он отстрелил последний патрон. Отсчитал десять минут, достал рацию, но не успел вызвать огонь на себя: прямое попадание превратило прибор в кровавые осколки. Зажав простреленную ладонь в кулак, он попытался отползти за вытяжные колонки. Внезапно по крыше ударили из крупнокалиберного пулемёта. Александр потерял сознание.

Он очнулся на носилках и еле слышно прохрипел:

– Вызываю огонь на себя.

Раздался хохот.

– Не дали парню героем стать!

– Ага, посмертно!

Он с усилием всматривался в улыбающиеся лица:

– Вы кто?

– «Музыканты»[8].

Александр усмехнулся:

– Ваше исполнение мне по душе!

Оставаться человеком

Ожесточённые бои за Донбасс оставляли кровавый шлейф. В округе стоял запах смерти. В каждом освобождённом населённом пункте ЧВК «Вагнер» наладил транспортировку погибших бойцов противника к линии соприкосновения.

Закончив с разгрузкой очередной партии досок, Митя вернулся под незатейливый наскоро сколоченный навес, где боевой товарищ, который ему в отцы годился, мастерил длинные ящики.

Отряхиваясь от опилок, Митя спросил:

– Батя, что дальше?

– Отдохни малёк. Парни вернутся, разложим вэсэушников по гробам.

Митя, который недавно прибыл в подразделение, сплюнул и недовольно проворчал:

– Не понимаю, почему мы с ними возимся?

– Противник сражается достойно. Коли заплатил полную цену – погиб на поле боя, то он достоин уважения. Если сослуживцы не удосужились, так мы подсобим.

– Укронацики с нашими так не церемонятся, – присаживаясь на деревянную колоду, фыркнул Митя, но, поймав суровый взгляд Бати, стушевался.

– В этом мы и отличаемся… Вот скажи мне, что главное на войне?

– Победить, конечно.

Не прерывая работы, Батя принялся разъяснять новичку:

– Вот как в миру бывает. Поедет какой-нибудь удалец за тридевять земель в отпуск и давай там куролесить. Думает, что раз не видят друзья да близкие прегрешений, стало быть, можно дурака валять. А на фронте как? Взял позывной, так сказать новое имя принял, и как если бы иначе себя вести можно? Иначе, да не совсем. Стержень внутри тот же. По каким ценностям воспитан человек, такие и дела он творит. И с теми, кто живёт в «серой зоне», таким же образом всё обставлено.

Митя осклабился.

– Мудрёно ты говоришь, перевод требуется.

– А я тебе примерчики сейчас приведу, чтобы попроще тебе было уразуметь. В Солидаре шла эвакуация мирных жителей. Укропы «спалили» на квадрокоптере и начали артобстрел. Наши парни поснимали броники, надели их на детей. Итого – четверо ранены, два погибло, но из ребятишек никто не пострадал, всех вытащили, всех до единого спасли. И там же другой случай. На свой страх и риск жители спрятали нашего раненого бойца. Он заполз в их подъезд. Так они перевязали его, замыли следы крови по лестницам и прятали у себя под кроватью до подхода нашего подразделения.

На лице Мити заиграли желваки, брови сдвинулись.

– Принято. Спасибо за урок. В войне главное оставаться человеком.

Батя усмехнулся.

– То-то же. А то зачем, да почему? Думать надо, прежде чем спрашивать. Сам-то не глупый, оказывается. Быстро дошло, что чтобы не случилось нельзя человеческим принципам изменять…

Батя ещё что-то вещал, а Митя в мыслях уже был далеко: ему вспомнилось босоногое детство, когда он впервые от дедушки получил нагоняй за то, что с пацанами у соседа вишни воровал. Тогда ему было очень стыдно. Дедушка не ругал, нет. Он, в точности как Батя, «прожигал» тяжёлым взглядом и лишь сказал: «Поступай так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».

– И как я только мог это забыть? – пробормотал Митя.

– Что забыть? – переспросил Батя.

Он отмахнулся.

– Ничего. Это я так… Вдруг понял, что война пробуждает настоящее в человеке. Всё встаёт на свои места. Нет подмены понятий. Снова, как в детстве, чётко, ясно, что такое хорошо, а что такое плохо.

Батя перекрестился.

– Твоя правда. Побольше бы народу сейчас пробудилось.

Слово

Памятник архитектуры – железнодорожный вокзал видел на своём веку много встреч и много прощаний, и если бы это здание было человеком, а не каменной громадой из красного кирпича, то сегодня оно испытало бы глубокое смятение, пополнив свой старинный архив ещё одной разрывающей сердце сценой.

На прихваченном мартовским инеем перроне стояла группа похожих между собой людей: рослый седовласый военный с вещмешком, четверо детей, стройная молодая женщина и крепкий мужчина с армейской выправкой. Внуки и дочь застыли поражённые гром-новостью: пожилой доброволец перед отправкой на Донбасс пригласил их попрощаться. Сын, будучи посвящённым в планы отца немного ранее, держал взгляд ровным, хоть на душе человека, отдавшего полжизни службе в спецназе, скребли дикие кошки.

– Деда, ты, правда, уезжаешь? – жалобно пролопотал самый младший из присутствующих.

– Правда.

– На войну?

– Да.

– Боишься?

– А чего бояться? Пока мужчина в силах, он защитник. И если он не притворяется защитником, то его место сегодня там, где идёт битва за Отечество.

Мальчишка шмыгнул носом.

– А если тебя убьют?

– Я не ворон, всё равно триста лет жить не буду.

Послышались всхлипы белокурой внучки. Схватившись за косички, она горестно зачастила:

– А как же мы? Как же мы? Как?

К ней, глотая слёзы, присоединились сёстры.

– Как нам без тебя? Что нам теперь делать?

– Учиться и беречь. Каждый день учиться чему-то новому и беречь русские традиции, – дал наказ дедушка, оглядев поочередно всех внуков, и, задержав взгляд на сыне, добавил: – И пока меня нет, во всём прислушиваться к старшему мужчине, спрашивать у него совета.

Дочь покусывала губы, не решаясь высказаться. На лице мелькали обида, гнев, тревога. Едва сдерживаемые слёзы застелили глаза.

– Почему? Почему? – еле слышно выдавила она.

– Дочур, ну что ты как маленькая? Ты же меня знаешь… Помнишь как у Омар Хайяма? – и он процитировал:

«Бренность мира узрев, горевать погоди!

Верь: недаром колотится сердце в груди.

Не горюй о минувшем: что было – то сплыло.

Не горюй о грядущем: туман впереди…»

– Горевать не будем. Будем молиться, – шёпотом пообещала дочь.

Для каждого у дедушки находилось слово. Слово, которое оттачивалось ошибками, вело всю жизнь, помогало на перепутье. Слово, которое и на склоне лет он не предал, ибо этому слову его учили с детства и отец, и дед.

Голос из динамиков провозгласил отправление поезда. Провожающие наперебой загалдели:

– Мы тебя любим! Береги себя! Возвращайся скорее!

Младший скривился, чтобы не расплакаться, сжал кулачки и дрожащим голоском произнёс:

– Деда, я тебя жду! Очень жду!

Перед тем как заскочить в тамбур, дедушка подарил близким скупые объятия и без тени сомнения произнёс:

– Мы победим, обязательно победим!

По доброй воле

По переполненной стоянке медленно кругами ползали автомобили: в час пик около центрального городского универсама всегда нехватка парковочных мест. Пожилая женщина с трудом протиснулась на старенькой иномарке между мощными джипами. Но едва она открыла дверь и высунула ногу, как из блестящего внедорожника рядом недовольно прорычал владелец – мужчина лет сорока:

– И куда это ты намылилась? Сейчас же убирай свою консервную банку!

Женщина, застыв, извиняющимся тоном залепетала:

– Мне только продуктов прикупить. Вы же всё равно никуда пока не едите?

– Ты чё не поняла? Ты меня подпёрла! Отъезжай давай!

Она хотела что-то сказать, но не успела: запиликал мобильник. Женщина с проворством кошки выхватила телефон из сумочки и приникла к нему. Владелец внедорожника опешил от такой наглости и побагровел, но первые же слова чужого разговора заставили его остыть и побледнеть…

– Володя? Володя? Ты?! Живой? Не ранен?

Неизвестно, что она могла расслышать, ибо грохот орудий шумным эхом разносился из авто. Разговор не длился и минуты. По лицу женщины потекли слёзы, рука с телефоном безвольно опустилась.

– Живой? – сипло осведомился владелец внедорожника.

– Живой… – протянула женщина и неожиданно поведала: – Вот так ждёшь, ждёшь этого звонка, а как только отключится, опять страх к горлу подступает… Как он там?

– Сын?

– Муж. Шестьдесят два года, а всё туда же – «Не могу сидеть в стороне». А что, дети выросли. Своих уже воспитывают. Сын у нас в спецназе служит, отцу сам снаряжение закупал. Нет бы, где поспокойнее, парням помогать, опытом делиться… А он возьми и в самое пекло, в «серую зону», напросился…

– М-да… Моему отцу тоже седьмой десяток пошёл и уже больше года как в спецоперации на Донбассе участвует. В «Барс-7» состоит. Всё время в окопах, прямой контакт с противником. Ещё он был командиром разведывательной группы и в тыл к укронацикам наведывался… В первый раз, когда пошел, скрыл от всех. Сказал, что на вахту на Север. Мать жутко на него обиделась, когда всё вскрылось. А ну-ка больше четырёх десятков лет вместе, а тут, видите ли, секретничать надумал… Его трижды за «двухсотого» принимали. Один раз мы даже похоронку получили. Батя пять операций перенёс после миномётного обстрела, но как только реабилитация закончилась назад на фронт, фашистов давить… Эх, по контракту и я хотел пойти, а меня не взяли, сердце слабое…

Оба умолкли, каждый думал о своём.

– Вы это, извините. Нервный стал, аж самому противно. Идите, я присмотрю за вашей машиной, не волнуйтесь.

Герои не умирают

Алёша сладко зевнул и с надеждой посмотрел на электронное табло расписания, но в нужной строчке по-прежнему было пусто. Он украдкой взглянул на сидящую рядом маму. Её спина была ровной, пальцы сжимали ремешок сумочки. Не мигая, мама непрерывно смотрела на большие часы у выхода на перрон. Поболтав ногами, Алёша огляделся: железнодорожный вокзал просыпался, пребывали первые утренние пассажиры.

– Мам, а сурприз скоро?

– Сюрприз, – поправила мама, погладив сына. – Скоро, сынок, скоро.

– Ну, скажи, что мы ждём? Что в этом поезде такого?

– Не что, а кого.

– Хорошо. Кого мы ждём? – исправно отчеканил мальчик.

– Если я скажу, какой же это сюрприз будет?

Сын заглянул в глаза маме и растерянно спросил:

– Папа? Он домой возвращается?

Щёки мамы вспыхнули алым цветом. Она широко улыбнулась.

– Какой ты смышлёный стал! Да, твоему папе дали отпуск.

– Отпуск – это не навсегда, – понуро изрёк мальчик, но глаза засветились как звёздочки, а сон будто рукой сняло.

– Целых две недели. Ротация батальона, а потом снова на Донбасс, – сообщила мама.

Алёша встал и принялся расхаживать.

– Не мельтеши, – попросила мама, но сын не реагировал. Тогда она поймала его и задержала в объятиях. – О чём задумался?

– А папа он, как мои прадедушки, он герой?

– Да. Каждый, кто идёт защищать Отечество, герой. Это самые крепкие духом смелые мужчины. Мы гордимся ими. Они самые лучшие.

Алёша насупился.

– Ты чего приуныл?

– У Петьки отец не вернулся. Твой дедушка под Берлином погиб. Почему самые лучшие умирают?

– Солнышко, они не умирают…

Непонимающе Алёша взглянул на мать.

– Как не умирают?

Та закачала головой из стороны в сторону и повторила:

– Не умирают, – и более твёрдым голосом добавила: – Они всегда рядом. Они живут в нашем сердце. Их дела нас направляют, не позволяют нам отступиться. Чтобы не произошло, всегда надо помнить, кто твои предки.

– А я знаю и помню. Мы потомки победителей!

– И это не только гордость, но и ответственность, – щёлкнула мама по носу, выпятившего грудь сына, на которой красовались георгиевская лента и нашивка батальона отца.

Объявление о прибытии поезда заставило Алёшу запрыгать, а его победное «Ура!» разбудило дремавших пассажиров, но на светящегося от счастья мальчишку никто не обиделся.

Второй фронт

На Донбассе земля раскалена. Фронт пылает огнём. Ревёт тяжёлая техника, рвутся снаряды, кричат от боли люди. Некоторым кажется, что это далеко. Но так ли это? Не так. То, что там происходит, тем или иным образом касается каждого из нас. Именно поэтому существует второй фронт. Россия не бросает своих солдат. И это не Правительство, не Президент – это мы с вами, обычные люди.

Экзамен

Первые воскресные посетители кафе: четыре молодые женщины. Трое из них только что услышали, зачем их позвала бывшая сокурсница. Несколько минут неловкого молчания заполняла тихая музыка.

Яна, не скрывая удивление, уточнила:

– Ты нас всех собрала, чтобы об этом рассказать?

– Ну да. Я думала, может быть, вы захотите ко мне присоединиться, там много вакансий открыто, – растерянно оглядев изумлённые лица, пробормотала Вета.

Дина поперхнулась:

– Ты в своём уме? Бесплатно выслушивать чужие сопли-слёзы? Чем тебе в детском саду не сидится? Остроты сюжета не хватает?

Вета ответила вопросом на вопрос:

– А разве не для того, чтобы помогать людям, мы на факультет психологии поступали?

Яна почти подпрыгнула:

– Вот насмешила! Психолог – работа не пыльная! – она повернулась к Даше, – а ты чего молчишь?

Та демонстративно поправила очки:

– А что тут скажешь? Можно поздравить. Человек нашёл куда время убивать. Замуж ей не надо. Уже успела. Детей пока нет. Вольна делать, всё что заблагорассудиться.

Негодуя, Яна фыркнула:

– Ты ей ещё благодарность выпиши! – Она обратилась к Вете: – Зачем тебе всё это? Веселись, отдыхай, пока возраст ограничений не наложил…

Вета уверенно сказала:

– Думать надо глобально, а действовать локально. Могу приносить пользу и буду, а позиция моя хата с краю не для меня.

Дина вдруг рассмеялась:

– Ян, а чего ты так распереживалась? Пусть сходит на пару смен, «побывает в шкуре» волонтёра-психолога. Тогда ей всё дойдёт. Если её туда вообще возьмут. Я слышала, что в волонтёрский центр на горячую линию пройти отбор весьма сложно. Туда с колоссальным стажем берут и всё такое. Только представьте, какие вопросы «разруливать» надо. Звонят не обычные городские сумасшедшие с обострением в полнолуние, а члены семей участников специальной военной операции. А ещё у волонтёров командировки на Донбасс бывают, когда в особо тяжёлых случаях не получается помощь дистанционно оказать. Попадёт как-нибудь под обстрел. В бронежилете побегает. Тогда точно очнётся и образумится.

Взяв меню и не отвлекаясь от его изучения, Даша с прохладцей проговорила:

– Мы реалисты, а не ура-патриоты. Слепых добровольцев в нас не ищи. И если уж на то пошло, то каждый должен заниматься своим делом. От этого больше пользы обществу.

Вета поднялась из-за стола:

– Я и занимаюсь своим делом. Ладно, мне на экзамен пора. Держите за меня кулаки.

Она пришла ровно к назначенному времени и заглянула в аудиторию, где кандидаты проходили собеседование. Комиссия экзаменаторов выглядела сурово. Увидев Вету, председатель вскинула бровь. Ассистент указал на одинокий стул напротив комиссии. Экзамен проходил интенсивно. Ладони вспотели, но «удар она держала» достойно. Ассистент жестами намекал, что уже ждёт другой кандидат, но вопросам не было конца: председатель как с цепи сорвалась и задавала один сложней другого.

И вот ассистент громко обратился к председателю:

– Маргарита Васильевна, мы выбиваемся из графика. Прошу задать последний вопрос.

– Перечислите правила заботы о других?

Вета, не моргнув глазом, твёрдо произнесла:

– Понимать разницу между заботой и контролем. Не забирать всю ответственность за благополучие на себя. Не проецировать собственные желания, а уточнять, что именно нужно человеку. Опекать из внутреннего избытка энергии, а не недостатка.

Председатель подалась вперёд:

– Не передумаешь?

– Мам… Ой, простите! Маргарита Васильевна, вы же знаете, яблоко от яблони недалеко катится, а мне с родителями повезло.

– Она ваша дочь? – прошептал ассистент.

Председатель улыбнулась.

– Она новый сотрудник.

Покрова́ Z

Протяжно завывая, ночная вьюга царапалась в окно колкими снежинками. Отложив письмо мужа на тумбочку, Ульяна случайно взглянула на рамку со свадебной фотографией. Смущённые улыбки молодожёнов. Жених в военной форме. Невеста в простеньком, но всё же в подвенечном платье. Невольно вспомнилось, как с мамой спешно его шили. Свадьба была скромной, Иван тогда пришёл в отпуск по ранению. Ульяна завернулась в одеяло, поглаживая округлившийся живот. Её мысли вертелись под стать разгулявшейся метели, супруг поделился, что на фронте недостаток маскировочных сетей.

Ульяна села на кровати.

– Надо действовать!

Она взбила подушку, взобралась повыше, схватила мобильник и обзвонила всех, кто числился в телефонной книге. На запрос поучаствовать в закупке сетей, реагировали по-разному.

– Для этого существуют благотворительные фонды. К ним обратись.

– Подруга, сама сейчас сбор объявила, наши с тактическими аптечками попросили помочь.

– Мы в школе постоянно на что-то сбрасываемся. На всех денег не напасёшься!

– Для финансирования армии правительство достаточно средств выделяет.

– Скоро Новый год. У нас были другие планы.

– Как уже достали все эти просьбы. Куда ни зайди, все на что-то собирают. И ты в попрошайки подалась?

– А кто закупать будет? С кого спросить куда потратили?

– Я в репортаже видела, что туда горы этих сетей отправляют, не переживай всем достанется.

– Не-не. Я пас. Мошенников развелось сейчас никому верить нельзя. Закупят или себе по карманам распихают?

– Извини, от зарплаты оставила только на продукты и коммуналку, остальное уже в краевой военный госпиталь перечислила.

Так и не уснув, Ульяна поднялась по звонку будильника. Собираясь на работу, она выбирала в шкафу одеяние попросторней. Взор упёрся на бережно упакованное свадебное платье. Недолго раздумывая, она прихватила его с собой, запихав в огромный пакет. Вечером Ульяна зашла в церковь. В зале, где проходят занятия воскресной школы, было многолюдно. Читая молитвы, женщины разных возрастов, на широких деревянных каркасах плели сети. С гуманитарным грузом они передавали их на Донбасс в батальон земляков.

Матушка встретила гостью:

– В лавку зашла? Свечку поставить хочешь?

– Нет. Хочу плести помогать, пока срок позволяет. Научите?

– Заходи.

Ульяна выставила пухлый пакет.

– У меня тут это, – распахнув, она продемонстрировала содержимое, и спросила, – возьмёте на ленты?

Матушка кивнула и указала пройти с ней в комнатку по соседству. Они вошли. Старушка за столом нарезала материю, а позади неё в углу высился ворох свадебных платьев. Ульяна молча выложила своё.

Старушка одобрительно закивала и доложила Матушке:

– С этим в аккурат ещё на одну сеть хватит.

– Вот и славно, – перекрестилась Матушка, а Ульяна, смахнув украдкой слезу, твёрдой походкой отправилась в общий зал.

Феечка

В переполненном посетителями социальном центре душно, распахнутые окна не дают достаточно прохлады. С улицы доносится пение птиц, но кажется, что весне рады только пернатые, на их щебетание мало кто обращает внимание. Узкие коридоры наводнены беженцами, которые выстроились в очередь на примерку одежды и обуви. Кладовщик – молоденькая девушка выбежала в малый зал, где собраны вещи для малышей.

– Это надолго, – вздыхает хмурая златовласка, смотря как за кладовщиком прошла стайка мамочек с грудничками.

– Потерпим, и не такое терпели. Девчонка вроде шустрая, – отзывается пожилая соседка по очереди.

– М-да, шустрая. Она мне в прошлый раз пыталась впихнуть сапоги на размер больше, – златовласка скривилась и произнесла тоненьким голоском, – я вас понимаю, я вас понимаю, – она хмыкнула, – что эта феечка может понимать? Как будто это она без крова осталась. Как будто её спокойная жизнь закончилась. Отработает с печальной миной, а потом каблучки напялит и в какой-нибудь ночной клуб помчится хвостом вилять. А за то, что тут добровольствует, наверняка бонус какой-нибудь, где учится, получает.

– Чего придираешься? Ну не доучилась, может быть, она. Натянула маску психолога и изображает, что она типа что-то знает. Я тут брошюрку одну ненароком зацепила с собой. Подковалась, что они нам должны, а что нет. Так вот. Фраза «Я вас понимаю» чуть ли не первой значится, которую беженцам нельзя говорить.

– А что там ещё написано?

– Ерунда по большей части.

– А в двух словах?

– Кризис переживаем. Несколько стадий. Сначала шок – типа это всё не со мной и вообще такого со мной быть не может. Это проходит быстро. Наступает фаза «сейчас всё быстро разрулю». Но ни фига не выходит, как раньше уже не будет, весь этот экстрим надолго. Оттого злость так и разъедает, душит… Начинается поиск виноватых за приобретённый кошмар. Понятное дело затяжная агрессия, срывы на ком попало. В итоге всех ждёт депрессия. И только когда она пройдет, примем новую реальность. В общем, остренькие мы очень. Но собачиться с нами никто не будет.

– Чепуха! Я вот лично ни на ком не срываюсь, – златовласка хотела ещё что-то добавить, но в этот момент седой мужчина протиснулся к двери склада, и она тут же переключилась на него, завопив, – эй, тут очередь!

Он добродушно улыбнулся:

– Мне к дочке. Она землякам помогает, кладовщиком устроилась. Порадовать хочу, – он продемонстрировал какой-то документ.

– А что это у вас? – поинтересовалась златовласка.

– Жилищный сертификат получили.

– То-то вы такой добрый…

Златовласка скомкано поздравила мужчину. В её глазах застыли слёзы. Она повернулась к соседке по очереди и ошарашенно пробормотала:

– Тоже беженка… Она меня действительно понимает, – златовласка сипло спросила, – на какой, говоришь, мы стадии?

Прозвучал бесцветный ответ:

– На самой долгой…

Тепло для Победы

В столовой многодетной семьи на длинном столе, застеленном пёстрой клеёнкой, ровными стопочками лежали одноразовые полотенца, ткань для губки, зип-пакеты разных размеров, флаконы с антимикробным лосьоном и листки с инструкциями. Сборка «армейского сухого душа» шла полным ходом. Маленькие пальчики детворы сновали туда-сюда. Два брата разрезали полотенца и смачивали их моющим средством, а две сёстры раскладывали всё в пакеты. Младший же Максик, которому недавно исполнилось три года, усердно «помогал» всем.

Старшая Соня, поправив волосы, строго сказала:

– Вчера до обеда мы пятьсот пятьдесят штук сделали. Надо и сегодня не меньше. Дядя Миша скоро приедет.

– А чего это ты так стараешься? – ухмыльнулся Коля и толкнул Петю в бок.

Тот захихикал:

– Надеется, что ей кулон подарят, если план перевыполним. А он их, вообще-то, для донбасских девчонок мастерит.

Соня и бровью не повела, за неё заступилась Света.

– Какие же вы ещё малявки! – возмутилась она. – Дядя Миша кулоны для всех делает. И, между прочим, не всем девчонкам на Донбассе они очень-то и нужны.

Коля вспыхнул как спичка:

– Докажи!

– Легко! – не отрываясь от работы, Света поделилась наблюдением, – посмотрите запись, где дядя Миша поздравляет с днём рождения дочку волонтёра из Мариуполя. Он вручает свой фирменный кулон. Она ему такая «спасибо» выдавила, взяла и всё. А он бац! И из-за спины достал тактическую аптечку. Так она как зайка запрыгала и даже обняла его за такой дорогой подарок.

Коля кивнул:

– М-да, аргумент.

Петя поддакнул:

– Я понял о каком видео Света говорит. Так и есть.

Но тут Петя и Света получили нагоняй от старшей:

– А чего это вы без спроса в мамин телефон лазите?

Света мгновенно переключилась на Максика, который, пока все отвлеклись, усердно поливал из лейки цветы на ковре.

У Пети вытянулось лицо, он прокашлялся:

– Так это… Мама сама показывала, как она с другими волонтёрами людям помогают, грузы доставляют… Вот мы и искали, чтобы ещё такое сделать. Там же когда благодарят, бывает что скажут что-то такое, какое самим сделать можно. А радости будет как от окопной свечи или тепловизора.

Соня покачала головой и строго сказала:

– Смотрите у меня, «помощники»! – но тут же смягчившись, уточнила, – нашли что-нибудь?

Довольный Петя выпятил грудь:

– Ага-а-а!

Света оживлённо поведала:

– Бойцы с собой носят письма-треугольнички, маленькие мягкие игрушки, мешочки с вышитыми пожеланиями. Один солдат сказал, что всё, что детьми сделано, им особенно дорого. Это их греет. Они чувствуют тепло ребячьих сердец. Прямо так и сказал. Я придумала, что из старой одежды легко мешочки сшить. Это проще, быстро и красиво. А вот вышивку долго. Но у нас есть маркеры для ткани. Получится ничуть не хуже!

– Попробуем, – нахмурилась Соня. – Главное, чтобы основной процесс не страдал. На нас рассчитывают.

Света кивнула:

– Я подсчитала, что если перед сном по одному делать, то я сама для целого взвода за месяц приготовлю.

– Долговато, – проговорил Коля и по-деловому предложил, – надо ребят в школе и в садике подключать.

– Так и сделаем! – захлопала в ладоши Света. – Нам своего тепла не жалко!

Попасть за ленточку

Трое мальчишек весело резвятся в бассейне. Погрузившись в раздумья, Юля смотрит на сыновей с террасы. Бывший коллега Виктор, он же партнёр по бизнесу, долил в стакан лимонной воды и потряс кусочками льда в пустом графине.

– Хозяюшка, пока ты в облаках витаешь, гость всё выпил. Кажи, шо надумала, или тащи ещё.

– Сейчас, – рассеяно отозвалась Юля, забрала графин и в обнимку с ним, словно остужаясь от горячих дум, отправилась на кухню.

Она вернулась с новой порцией напитка, и сама выглядела обновлённой: взор ясный, жесты чёткие.

– Бачу, шо созрела для серьёзного разговора.

– Созрела-то я давно, схему выстраивала, – созналась Юля.

– Тьфу, бисова баба, нет бы со мной хоть трохи обмозговать! – притворно негодует Виктор и, став серьёзным, спрашивает: – Юль, до рейса меньше двух дней, успеем минивэны подготовить?

– Кто, если не мы? У волонтёров мотор в хлам разлетелся.

– Да-а, «Соболь» у них быстро износился. Пацаны делились, что там, на колдобинах и ухабах, не тока покрышки рвутся, но и диски не выдерживают. Дороги тока хуже стали. Потянем?

– Мы с тобой ни разу никого не подводили. Грузы всегда вовремя доставляли.

– Так то где было? По России!

– Донбасс – тоже Россия.

– Россия, – быстро согласился Виктор, – только немного другая. Помнишь же, как в «серой зоне» дороги разбиты? И техремонт по мобильнику не вызвать. Интернета почти нет. Связь иногда проскакивает. Навигатор куда нас поведёт? А ближе к линии соприкосновения дроны «укропов» следят, тока и жди прилёта. Ты не думай, я не ропщу. Хочу, чтоб ты себе всё реально представляла, а то сюда как возвращаешься, то быстро к хорошему привыкаешь. А Володя, – он кивнул в сторону бассейна, – а твои мужички опять туда мамку отпустят?

Юля хмыкнула:

– Спасибо за заботу. Володя по сослуживцам с утречка уже пробил, как быстрее «за ленточку» на сегодняшний день попасть. Итак, до передовой от нас чуть больше четырёхсот километров. Итого на всё про всё сутки. Места встреч для передачи адресных посылок актуальны до конца недели, успеем ко всем заглянуть.

– А если что-то пойдёт не так?

– Слышь, мы же с тобой уже стреляные воробьи, почти год прошёл, как беженцев из освобождённых городов вывозили. Импровизировать умеем. Да и ко всему ведь всё равно никогда не подготовиться. Как маршрут не выстраивай, жизнь непредсказуема. Атлас дорог, каски, броники у нас есть. Сухпай на дорожку собрать – и будет.

Виктор принялся загибать пальцы:

– Бензин в оба конца, запаска…

Юля перебила:

– Это само собой разумеющееся.

Он широко улыбнулся, расставил руки:

– Таки мы готовы! Собраться, что подпоясаться!

– Опять шуткуешь?

– А як же? Без смиху и помирать скукота!

– Но-но! У нас задача другая! Мы теперь, сердцем чувствую, не раз ещё «за ленточку» с гуманитаркой смотаемся, к тому же скоро учебный год, школьникам на новых территориях надо будет тоже подсоблять. – Она взяла со стола заигравший мобильник и через полминуты разговора сообщила: – Что и требовалось доказать. Интересуются, не выделим ли ещё места и какой у нас график работы на сезон.

Виктор поднялся:

– По наличию места, как всё перегрузим, так ответим.

– Я уже сказала «да». Посылки, письма – всё это укрепляет дух наших бойцов. Так что всё впихнём!

– Даже не сомневаюсь, – хохотнул Виктор.

Рулят баранкой и словом

Микроавтобус «газель» с гербом Подольска, объезжая колдобины, лихо мчался по пустынным мариупольским улицам. Остановки общественного транспорта на реконструкции, дорожная разметка редко попадается, светофоры работают не везде. Ранним майским утром Алексей выискивал пассажиров. Он притормаживал там, где замечал людей в рабочей спецодежде. Те без вопросов спешили в салон, зная, что автоволонтёры доставят куда нужно – весь город как одна большая стройка, а маршрут закольцован между местами проживания строителей и объектами восстановления.

Алексей остановился около мужчины, которого возил каждый день. Сегодня он был с мальчиком. Они оба запрыгнули в салон.

– Помощник? – поинтересовался Алексей, газуя, когда пассажиры уселись.

– Сына не с кем дома оставить, – сухо отозвался мужчина.

– А что на стройке он будет делать?

– Посажу где-нибудь.

– Пусть со мной покатается. Чтоб соплей на сквозняках не прихватил, – предложил Алексей и обратился к мальчику, – хочешь?

Юный пассажир посмотрел на отца и когда тот кивнул, мальчик согласился и тут же попросился вперёд. Ближе к обеду они кружили по округе вдвоём, подвозя жителей, которые посещали медико-социальные центры. Серёжа, так звали мальчика, казался хмурым молчуном. Алексей попытался его разговорить.

– Я забыл, у вас тут Азовское или Чёрное море?

– Азовское.

– А почему Мариуполь так называется? Потому что на берегу моря?

– Все туристы так думают, – он запнулся и поправил себя, – думали.

– А на самом деле, почему такое имя город носит?

– Какая разница. Нет города.

– Как нет? А ты?

– А что я?

– Ты и есть город. Ты его лицо. Ты здесь самый главный. Раньше Мариуполь каким был? Обычным курортом. А теперь это город-герой. Присвоено звание «город воинской славы». Все, кто тут живут – герои.

Мальчик смотрел во все глаза:

– Правда?

– Даже не сомневайся, – твёрдо произнёс Алексей и, приметив знакомого строителя, пробормотал, – о, мой земляк, сейчас его подвезём, – он притормозил и прокричал: – Никитыч, давай к нам!

Никитыч притворно заворчал:

– Эх, думал прогуляться, морским воздухом подышать. Ладно. Мне тут до угла, – он забрался в салон и, улыбнувшись мальчику, сказал, – да тут компаньон. Как тебя звать?

– Сергей, – скованно представился юный пассажир, микроавтобус тронулся, и мальчик вдруг осмелел: – Хотите про город расскажу?

– Давай, конечно! – в один голос попросили земляки.

– Мариуполь – это город Марии. Название от имени Мария, а не от слова «море».

– Что за Мария? Богоматерь? – спросил Алексей.

Сдвинув брови, Серёжа уверенно проговорил:

– Я не помню, версий много, но точно знаю, что не от слова «море». К тому времени как туристы съедутся, я подготовлюсь.

– Обязательно съедутся! Мариуполь как картинка будет! – пообещал Никитыч.

Серёжа впервые заулыбался:

– Я буду ждать.

Патруль Чести

Пыхтя, как старый паровоз, Алла тащила объёмную коробку. Она вошла в гараж, который уже давно переквалифицировался в импровизированный склад станичного волонтёрского движения.

– Бабуш, ещё посылка, поместится? Дедуля говорил, что перевес уже, но я не могла соседке отказать, – сказала Алла, но увидев бабушку замерла.

Та сидела подле «газели» и читала письма, предназначенные солдатам.

– Что ты делаешь? – недоумевая, спросила внучка.

– Врагов ищу. Давай посылку. Сейчас пристроим.

Алла поставила коробку и переспросила:

– Врагов?

– Да, солнышко.

– А откуда тут враги?

Бабушка чуть примяла углы коробки:

– Есть пустое пространство, придётся обрезать, тогда точно втиснем.

Она взялась за ножницы и клейкую ленту, внучка молча помогала, ожидая ответа. Когда «отрихтованная» посылка попала в кузов, бабушка пояснила.

– Ты же знаешь, что мы вещи всегда только у проверенных людей берём?

Алла закивала:

– И когда конвой едет, тоже только проверенные повара котлеты для бойцов жарят.

– Понимаешь почему?

– Бабуш, конечно! Есть «ждуны» и «зрители». Они пальцем о палец не ударят, чтобы фронту помочь. А есть и те, кто вредят исподтишка!

– Поэтому и перечитываю письма. Месяц назад акцию среди младших классов устраивали «Письмо солдату», так в общий мешок кто-то записок с ругательствами подсунул. Хорошо, что вовремя заметили. Представь, какого деду твоему было бы, если бы он такие слова «поддержки», рискуя жизнью, «за ленточку» привёз? А бойцам нашим какого было бы – и думать не хочется.

Внучка побледнела, губы вытянулись в одну линию:

– Нашли того, кто это сделал?

– Нет. Но теперь вкруговую перечиткой занимаемся.

– Так нельзя оставлять! Надо найти и наказать!

Бабушка закрутила головой:

– Объяснять надо, что к чему, смотреть в оба и предотвращать беду. Многие ребятишки ведь по глупости, «за конфетку» зло творят. Покаются, одумаются. Не по-христиански это к розгам сразу обращаться.

Алла скривилась:

– Кто-то светлое дело в чёрное превратить попытался. Я бы всё равно ремня дала…

– Для этого ума много не надо, – махнула рукой бабушка, – а то по твоей логике получается, что надо всыпать ремня и родителям, которые не досмотрели. А они могут оказать вполне нормальными людьми.

– Так что же делать?! – внучка заломила руки.

– На опережение думать. Предугадывать, где ещё и через кого враг зубы показать может.

Алла поразмыслила:

– Завтра же в классе обсудим. Предложу в школе Патруль Чести создать. Не позволим врагам среди своих вырасти!

Часть третья