Вначале девушку, которая могла составить выгодную партию, окружала атмосфера восторженного поклонения. Поэтому ее немедленно сосватали за другого представителя аристократической фамилии Гюльденлеве — Ульрика Фредерика. Для Марии этот брак стал первым серьезным жизненным испытанием. Повеса и завсегдатай кабаков оказался для нее неподходящей паршей. Еще во время его пребывания за границей Мария почувствовала себя в его доме узницей, молодость которой проходит в мрачном заточении. Вскоре она убеждается в неверности мужа, а затем начинает понимать, что и ее любовь к нему прошла. В одном из писем к сестре Мария признается, что особенно остро безрадостность своего существования она ощутила во время пребывания в «варварской» Норвегии, куда Ульрик Фредерик был назначен наместником. Семейный конфликт завершается уходом оскорбленной Марии от мужа, возвращением ее в дом отца и наконец официальным разводом.
Впрочем, Марии, как и ее мужу, недоставало проницательности. Каждый из них (конечно, по разным причинам) был далек от того, чтобы понять другого. Любовь Ульрика Фредерика быстро сменилась ненавистью, а потом равнодушием к жене. Мария смотрела на него «взглядом тигрицы» и однажды была даже способна заколоть его ножом. Оба забывали при этом о пережитом, о том, что могло бы их сблизить.
В передаче подлинной истории Ульрика Фредерика Якобсен, конечно, был далек от апологии мужа, хотя многое в жизни этого человека вызывало сочувствие. Глубоким психологом автор показал себя в раскрытии этого сложного характера. Ульрик Фредерик оказывался перед необходимостью скрывать свои подлинные чувства. Так перед лицом двора возникла маска забияки и кутилы, повесы, увлекающегося парадными костюмами и блестящим оружием, доставшимся ему в наследство от брата. В истории его первого тайного брака с Софией Урне писатель справедливо увидел острый социальный конфликт, типичный в условиях борьбы между абсолютистской властью и строптивым дворянством. В браке своего любимца с хитрой и опасной интриганкой король заподозрил опасные для себя происки Элеоноры Христины, жены преследовавшегося им политического противника Кор-фитца Ульфельдта. Вот почему решение короля было непреклонным и суровым: по высочайшему указу брак этот был расторгнут, а София заточена в монастырь.
Естественно, что оскорбленное чувство человеческого достоинства, опасность королевской немилости ожесточили Ульрика Фредерика. Воспоминания о первой любви носили у него мечтательный и меланхолический характер. Забыть нанесенную ему обиду он не мог ни после пожалования титула королевского егермейстера, ни за время заграничного путешествия, ни в годы второго брака с Марией, спешно устроенного при покровительстве двора. Не без влияния Софии в его сознании складывалось представление о безрадостной жизни народа, о том, что страна идет навстречу тяжелым временам. Сам он не был тем человеком, который смог бы помочь страдающей родине. Все чаще вел он бесшабашный образ жизни, предавался утехам в веселой компании, проявлял дворянскую спесь (например, в отношении плебея Даниэля Кнопфа, за малый рост прозванного Карлой), изменой жене с Карен Скрипочкой словно мстил не Марии Груббе, а кому-то более значительному.
Итак, Марии пришлось вернуться к отцу. В его доме, по-бюргерски старомодном, внешне ничего не изменилось: те же стены, выложенные голландскими изразцами, дубовая тяжелая мебель, кресла с высокими резными спинками и потертыми кожаными сиденьями… Дочь старого Груббе прекрасно сознавала, что теперь ее роль при дворе сыграна и сама она обречена на прозябание в ютландской глуши. Мария снова ощутила на себе власть сурового отца.
Эрик Груббе был колоритной фигурой. Деспотичный в отношении к домочадцам, старик позволял говорить ему правду в глаза разве лишь одной Анэ Иенсовой, служанке, с которой прижил «дитя греха». Возвращение старшей дочери, конечно, не радовало его, внушало опасение, что она так и останется для него обузой. Расчетливый накопитель, он постоянно лицемерит, говорит, что он чуть ли не разорился из-за зятя, пишет слезное послание на имя короля с просьбой о вспомоществовании, так как его «опозоренная» дочь, по его словам, не имеет даже приличной одежды, чтобы показаться на люди.
Получив наконец от бывшего мужа свое приданое и драгоценности, Мария Груббе надеется обрести полную свободу. Могущество денег кажется ей безграничным. С восторгом принимает она совет своего зятя Сти Хоя отправиться в заграничное путешествие, наивно веря, что в Германии или во Франции сердце ее обретет покой и счастье.
Мария не замечала, что ее отношения со Сти Хоем, женатым человеком, который сопровождал ее в путешествии, и с очень юным баварцем Золотым Ремигием, встретившимся ей в Нюрнберге, носили несколько компрометирующий характер. Эмансипация личности мыслилась ею еще в форме свободного изъявления чувств. Сти и Ремигий в ее глазах как бы дополняли друг друга: один был экзальтированной натурой, опытным в отношениях с женщинами, другой — тихим и робким поклонником. Неожиданную гибель златокудрого Ремигия она переживала не менее тяжело, чем утрату Ульрика Христиана. Казалось, что ее преследует какой-то злой рок: стоило Марии найти человека, достойного и способного составить ее счастье, как неумолимая смерть похищала его. С утратой юноши она снова теряла какую-то долю своей мечты, романтической мятежной души.
Отношения со Сти во многом ее отрезвили. Этот «демонический» характер постепенно раскрывался перед ней в своей подлинной сущности. Его жестокость, делавшая его похожим на зверя, рвущего добычу на части, казалась вначале (например, в драке с ольденбургскими дворянами на постоялом дворе) проявлением каких-то таинственных сил деятельной натуры. В отношениях с Марией, которую он называл замарашкой, Сти Хой держался покровительственно, себя же любил представлять скептиком и человеком разочарованным, непонятым окружающими. Приноравливаясь к ее восторженной настроенности, он изъяснялся иносказательно, высокопарно, рассказывая о «траурных страницах книги живота его» и жалуясь на тс, что он «будет томиться горькою мукой и грустить». Но вскоре Мария обнаружила его позерство, неспособность к подвигам во имя осуществления высоких надежд, увидела, что за внешностью «орла с топорщащимися перьями и острым взором» скрывается жалкая ощипанная птица.
Тягостным и на этот раз было возвращение Марии Груббе в дом отца. Угрозой лишения наследства старик заставляет ее принять предложение Палле Дюре. Шестнадцать лет длилось ее замужество с королевским советником юстиции, маленьким толстым человечком с короткой шеей и обезображенным лицом. Для нее это была пора постоянных унижений. Скупой и мелочный, трусливый и заносчивый, второй муж Марии мало чем отличался от старика Груббе, был с нею суров, затевал ссоры из-за пустяков, упрекал за «прошлое». Неудивительно, что после долгих лет мучений она решилась оставить его.
Мария с горечью думала о миновавшем ее счастье, о безвозвратно уходящих годах. Но ее томление по неизведанному по-прежнему оказывалось очень сильным. Едва ли это можно объяснить только чувственностью ее натуры, на чем настаивали некоторые исследователи романа (Г. Кристенсен, Анна Линк, В. Андерсен и др.). Считалось даже, что в столь остром проявлении внимания к физиологическим проблемам сказалась особенность натуры самого писателя, что идея «Фру Марии Груббе» не была якобы почерпнута им из реальной жизни, а реяла перед ним еще в пору написания рассказа «Могенс», героиня которого Тора также жила жаждой наслаждений.
Идейная концепция романа определена сложным историческим материалом и демократическими убеждениями Якобсена. В духовной драме Марии Груббе писатель увидел явление социальное и типичное. Его героиня, как и флоберовская Эмма Бовари, оказывается во власти суровых обстоятельств. Одновременно в «Фру Марии Груббе» чувствуется в какой-то мере и полемика с несколько созерцательной позицией великого французского писателя, с концепцией мрачного финала его романа, где героиня кончает самоубийством. Якобсен настаивает на значительности того факта, что Мария, пройдя суровую школу жизни, находит свое место среди простых людей.
Последнюю страницу истории Марии Груббе составляет ее третье замужество с батраком Сереном. На молодого конюха она впервые обращает внимание во время пожара. Его могучая фигура и отважная борьба со взбешенными животными поразили ее. Но при этом Мария стремилась в нем, человеке труда, увидеть олицетворение того идеала, о котором так долго мечтала. Именно человек с волевым характером казался ей способным вести борьбу за свое право. Однако в Серене таились и такие свойства, воспитанные условиями подневольной жизни, которые показывали его с другой стороны и не сразу были распознаны Марией. Невежественный крестьянин, он сохранял покорность господам, был далек от выражения интересов своего сословия. Окрыленный неожиданным для него проявлением чувства со стороны своей госпожи, он быстро перерождается, высокомерно относится к остальной челяди, а затем становится грубым даже с Марией.
Вынужденный бежать из-под ареста (после случая со служанкой Анэ, в которую он стрелял, считая, что она стоит на его пути к счастью), Серен предлагает богатой фру оставить дом и «намытариться вместе с ним». Не задумываясь о последствиях своего шага, Мария идет с ним, готовая к новым испытаниям. И понятно, что теперь в глазах общества она окончательно становится «отверженной». Ханжа отец лишает ее всякой помощи и в новом прошении на имя короля даже требует ее ссылки. Безропотно переносит она выпавшие на ее долю невзгоды.
Встреча «матушки» Марии Груббе с молодым Хольбергом, по мысли Брандеса, была исторически неизбежной. Но записки Хольберга, воспроизводившие этот эпизод, заставили Якобсена изменить свои первоначальные планы в отношении финала романа. Мысль об оскорбленном достоинстве женщины и о ее поступках, порою невольных и непреднамеренных (после случая, когда она испытала потребность жестоко мстить Ульрику Фредерику и даже готова была убить его), автор «Фру Марии Груббе» предполагал изложить «в форме защитительного письма обвиняемой». Разговор Хольберга с пожилой женщиной, прошедшей суровью испытания, носил по существу ограниченный морально-этический (даже религиозный) характер. Якобсен, естественно, почувствовал недостаточность какой-либо назидательности в этих вопросах и слабость своего прежнего замысла, по которому конец романа мог превратиться в своего рода исповедь.