12. – Причем независимо от их возраста. Но, как настоящий джентльмен, все свои любовные похождения он держал в тайне. Хотя романов на его век выпало немало.
На серьезные чувства Фрунзика подтолкнула свойственная его натуре непоколебимая, постоянно мучившая страсть к покровительству. В общении с человеком незащищенным, беспомощным у него возникало моментальное чувство сострадания, инстинктивное желание подставить плечо. Со свойственными многим крупным талантам простодушием и доверчивостью он часто видел в человеке обычном что-то необычное, особенно для него привлекательное, чего никак не могли разглядеть другие. Чаще бывало – попадал в самую точку. Но случались и горькие промахи, за которые приходилось расплачиваться. И тогда он безропотно нес свой крест.
С Донарой, невысокой, миниатюрной кареглазой девушкой, Фрунзик встретился в вестибюле Ереванского театрального института. Она стояла у двери приемной комиссии, растерянно оглядывалась по сторонам и нервно теребила растрепанную, распадавшуюся на страницы книгу. Книга упала на пол. Проходивший мимо Фрунзик остановился и поднял ее. Девушка испуганно взглянула на него лучистыми глазами. Фрунзик заметил выражение обреченности на ее лице. Она была похожа на загнанного зверька, готового моментально сорваться с места и убежать. Словно она наперед знала – вступительный экзамен непременно завалит. Было в этом испуганном трепете что-то трогательное и привлекательное, что заставило Фрунзика задать самый традиционный в этих краях вопрос: «Девушка! А ты откуда?» Оказалось, Донара из Ленинакана. Конечно, она сразу узнала Фрунзика. Он тогда уже был популярен в ее родном городе. Землячка – это святое… Да еще такая хорошенькая! Немедленно родилось желание помочь. Педагоги театрального института были друзьями и партнерами по сцене.
И Фрунзик помог. Как оказалось – не зря. Донара очень скоро проявила себя как одаренная актриса – яркая, темпераментная, эмоциональная… Правда, еще в студенческие годы коллеги заметили некоторую чрезмерность, болезненность этой слишком открытой эмоциональности. Но Фрунзика это не смущало – он ведь и сам был во всем чрезмерен.
– Донара могла, казалось бы, ни с того ни с сего расплакаться, обидеться без всякой видимой причины, убежать и долго потом не разговаривать. Очень была импульсивная, – вспоминает друг Фрунзика кинорежиссер Нерсес Оганесян. – Фрунзик стал встречаться с Донарой, и они очень скоро решили пожениться. Мы, его друзья, тогда пытались отговорить его, но он не слушал.
Сос Саркисян:
Я его отговаривал, отговаривал и отговаривал… Ничего не поделаешь, это свершилось, я ее принял. Она была талантливым человеком, очень красивым. В нем всё время была эта жажда иметь уют и дом, очаг и семью, обустроить всё. Он ходил, покупал всё для дома. Мог купить ковер, подушку, стулья, он обставлял квартиру, он старался свить свое гнездо.
Вскоре Фрунзик и Донара поженились. В 1957 году семья Фрунзика обменивает ленинаканскую квартиру и переезжает в Ереван. Мушег к тому времени оставил семью. Фрунзик с женой поселились вместе с переехавшими родственниками в квартире на улице Комитаса.
В 1959 году у молодой пары родилась дочь Нунэ, и семья стала жить отдельно, переехав в двухкомнатную квартиру в центре Еревана на улице Абовяна.
В те годы творчество популярного актера, занятого в кино и в театре, хоть и не приносило доходов, допускавших роскошь и излишества, но вполне обеспечивало достойное существование. С нуждой было покончено.
Слуга Бармалея13
Фрунзик никогда не терял связи со своими друзьями детства и артистами Ленинаканского театра. Ленинакан, 1956
Фрунзик Мкртчян и Азат Шеренц (стоит крайний справа) с друзьями. 1960
Ф. Мкртчян, Г. Тер-Ованесов, Донара, оператор С. Исраэлян
Фрунзик и Донара с дочерью Нунэ
Ролан Быков:
О Фрунзике интересно думать, с ним интересно дружить. К нему интересно ходить в гости. С ним даже интересно быть просто знакомым. Он слишком грустный и слишком веселый человек. Я необъективен к нему. Я не могу быть к нему объективным. И не хочу. Ибо слишком люблю этого артиста. Этого человека. Фрунзик – это открытая душа и загадка одновременно. У него, как у великого актера, множество лиц. Он многолик. И я люблю их все. Он чудесен как актер и в человеческом плане настоящее чудо.
Утлый кораблик с красным крестом на белом парусе везет в Африку доктора Айболита и его верных друзей. Доктор торопится помочь бедным больным обезьянам. Но в дороге корабль вдруг атакует разбойничья троица – Бармалей и его подручные. Всё как полагается по средневековой пиратской традиции – шум-гам, залихватское гиканье и крики, лихой свист, и пистолетные выстрелы… Кинжалы, ножи, костюмы – всё как в той самой сказке дедушки Чуковского, горячо любимой, зачитанной до дыр. Но фильм о приключениях доброго доктора адресован режиссером-новатором Роланом Быковым детворе 1966 года, а потому основательно переработан и осовременен. И дело не только в том, что, например, Бармалей (Ролан Быков), передвигается по морю, оседлав стальную акулу на подводных крыльях, а два его помощника, Грустный пират – Фрунзик Мкртчян и Веселый пират – Алексей Смирнов, уцепившись за акулий хвост, следуют за ним, лихо балансируя на водных лыжах. В фильме впервые в нашем кино был использован вариоэкран, на котором формат кадра трансформируется, меняется по ходу фильма. Герои действуют то как бы внутри «картинки», то выбираются за ее пределы.
Два пирата: Грустный – Ф. Мкртчян, Веселый – А. Смирнов
Быков не просто завертел многоцветную карусель веселого зрелища, в котором смешались кино, театр, балаган, цирк, эстрада, но еще и сумел зашифровать в нем намеки на реальные социальные явления, перебросил потаенные, но вполне различимые мосты в современность.
Вспомните хотя бы песню «Нормальные герои всегда идут в обход…» В исполнении Бармалея-Быкова и его пиратов она удивительно напоминала модель социального поведения «гомо советикус». А песня Айболита-Ефремова «Это даже хорошо, что пока нам плохо» мгновенно облетела всю страну и стала кухонным шлягером интеллигенции конца шестидесятых годов. Так что выражение «сказка ложь, да в ней намек» – это о фильме Ролана Быкова «Айболит-66».
Ролан Быков:
Я очень горжусь в душе тем, что как бы открыл его для большого кино.
Я тогда искал исполнителей на основные роли в картине «Айболит-66».
Проблема состояла в том, чтобы найти двух масочных актеров: грустного слугу и веселого слугу. Когда я увидел этот профиль, эти огромные глаза, то сказал: «Без грима, без грима!» Мы познакомились, я пригласил его в картину. Он был взволнован. Интеллигентно сказал: «Ну, это надо как-то отметить».
Он стоит около номера: «Мы вас ждем, ждем… Где вы?» Я отвечаю: «Кто ждет? Я пришел в ресторан – вас не было». На что он удивляется: «Какой ресторан? На Севан! Там нас ждет пара моих приятелей – вы не против?» «Конечно», – говорю.
Но когда мы сели в переднюю машину, за нами поехал еще десяток «Волг». Со свистом приехали на Севан.
Я не знал, что он такой любимец зрителя. И когда он вошел, сказал: «Где оркестр?» Ему ответили: «Знаешь, чехословацкая делегация…»
«Что же, я хуже?» – возмутился Фрунзик и вошел в ресторан. И оркестр спустился!
Экзотический пиратский быт-колорит, перипетии потешного преследования, фееричное появление на экране трех коварных, но безалаберных и бестолковых разбойников уморительно смешны. Смех этот неизменно сотрясает зал при каждом появлении Грустного пирата, слуги Бармалея – Фрунзика Мкртчяна.
В быковском карнавале шутов и белых клоунов маска Фрунзика, пожалуй, самая сложная, самая неподражаемая. Герой Мкртчяна удивительно глуп и простодушен и в той же степени старателен и педантичен, а потому особенно нелепыми и смешными оказываются все его поступки. Он вроде как на стороне Зла – подручный Бармалея. Но печальный брюнет с огромным уныло повисшим носом и какой-то нечеловеческой, собачьей тоской во взгляде вызывает в зрителе необъяснимые сочувствие и симпатию.
Мкртчян ищет и находит мотивы, объясняющие поступки его героя. Иначе он вообще играть не может. Аргументация – прежде всего. Даже когда гротеск, когда откровенная игра, когда зал постоянно взрывается хохотом. И даже надев маску клоуна, он никогда не допустит, чтобы смех в зале был только ради смеха.
Может, Господь всё же отпустил на долю его героя хоть какую-то толику доброты и интеллекта? Может быть, попади он в приличную компанию, под начало доктора Айболита, он тоже был бы ласковым и добрым? Но судьба свела его с мелочным, властолюбивым, раздражительным и злым диктатором, а он, безвольный тугодум, привык подчиняться силе просто потому, что не успевает вовремя разобраться в ситуации и самостоятельно оценить ее. Он подчиняется Бармалею, но Зло ему претит. Такой получился у Мкртчяна Грустный пират.
Вот герой Фрунзика заметил: за прибрежным утесом прячется доктор Айболит, которого банда разбойников считала давно погибшим.
Он долго медлит с вопросом. Потом наконец недоуменно спрашивает:
– Это доктор?
– Доктор! Доктор! – злобно взвизгивает Бармалей.
– Но он же утонул! Как же так? – еще более недоумевая, растерянно произносит Грустный пират.
Хозяин грубо обрывает его:
– Выплыл, бандит! Давай, давай, бомбу!
– Но он же утонул, – тупо и упорно канючит пират.
– Давай бомбу, тебе говорят! – Бармалею хочется поскорее расправиться с Айболитом.
– А он там? – всё еще недоумевает Грустный пират с затаенной надеждой: может, ему все-таки померещилось? Грустному пирату очень уж не хочется участвовать в кровавой расправе.
Он поднимает с земли неразорвавшуюся бомбу и с радостной улыбкой протягивает ее обмершему от страха Бармалею – Ролану Быкову. Этой одной-единственной за весь фильм улыбкой Фрунзик словно приоткрывает свою маску, под которой таится доброе, человеческое.