Стоп. Прочь эти мысли. И я вошёл в кабинет графа, у которого уже стоял несколько минут, подобно памятнику.
Теперь «штаб» стал собираться у меня дома, несколько раз на неделе. Близнецы, похоже, знали гораздо больше, нежели предполагалось: папа с мамой, и их друзья ищут что-то интересное. Клад! Давно спрятанный! Естественно, они, в меру воображения включились в процесс. А вечером, когда гости расходились, увлечённо отыгрывали в своей комнате свои версии происходящего. Там фигурировали и пришельцы с Марса, и люди из другого времени.
Однако пришельцем с Марса ощущал себя в основном я сам. Меня уже не могло удивить изменение в истории, происходящее всякий раз, когда я докладывал графу о находках.
И — первое открытие. Я отчётливо помнил, из разговора с давешним стариком, фамилию Самарского. Тот ли самый? Если да, это уже не совпадение. И — отправился читать труды профессора. По счастью, почти всё можно было приобрести в электронном виде, на всякий случай — но читал я всё именно в виде книг.
Пришлось настроить будильник в телефоне, чтобы напоминал: пора и честь знать, домой ехать. Пожилая улыбчивая женщина, в прошлом — преподаватель литературы, помогала мне в поисках. Её не удивило упоминание о Шилове, хотя и она внесла свою лепту неверия: ничего не найдёте. Целые армии учёных перерывали книги, искали намёки. Все знают, что Шилов мастерски разыграл свою смерть, когда стало понятно, что его просветительская деятельность не согласуется с тем, что нужно новой власти. Но не уехал за границу — остался здесь, растворился в том самом народе. Только когда умер, уже в середине сороковых, его «выдали». Но шла война, и похороны философа прошли незамеченными. То, что похоронили именно Шилова, выяснили много позже.
Больше всего отсылок к Шилову я нашёл… в макулатуре. Почти буквально: как-то раз, возвращаясь из санитарно-гигиенического закутка, я свернул не туда и почти по-настоящему заблудился: подвалы в библиотеке не то чтобы бескрайние, но выглядят настоящим лабиринтом. Дверь в один из закутков была приоткрыта: там, как потом пояснила библиотекарша, складывали книги, судьба которых была под вопросом: или ничего толкового не содержащие, или уже не подлежащие восстановлению. К моему (и библиотекарши) удивлению, я увидел на самом верху стопок собрания сочинений современников Шилова. Ничего никому уже не говорящие имена; и едва я открыл первый же том, наткнулся на почти подробное пояснение привычек Шилова: «уходил в народ и говорил со всеми, кому был нужен совет». Причём без указания имени. Нечего и говорить, что почти все книги из той стопки были при мне реабилитированы и отправлены на реставрацию
…Он ушёл в народ вместе с книгой. Остальное ценное, чем он дорожил, было у Шилова в голове. Всё моё с собой ношу, мог бы говорить он, и, вероятно, говорил.
Так-так… я листал переписку одного из литературоведов того времени, на монографии которого ссылался Самарский, и взгляд словно споткнулся.
В письме явно упоминался эпизод из жизни Шилова, о котором любил повторять Самарский: когда к Шилову явились представители власти и предложили работать в комиссариате, ведать вопросами просвещения, Шилов категорически оказался. «Мы хотим учить народ разному», был его ответом. «Пусть он сам решит, чья наука ему милее».
Наивный человек. Его многие полагали наивным, ведь словно воду в песок выливал — все эти его походы в народ, попытки организации школ, всё прочее — ушло ведь всё, сгинуло, расточилось бесследно.
Или не бесследно?
Я опомнился, только когда телефон напомнил, что пора домой. А ведь я нашёл что-то новое! В этой книге ни слова о Шилове, но ведь говорилось именно о нём!
А если нашлась одна ссылка, отыщутся и другие.
Это понимание придало силы всем нам.
Реприза
10
Как-то между делом пришло сообщение, что господин Бронштейн был назначен министром. С повышением, значит. Я уже отчасти привык к тому, что он интересуется нашими поисками. И когда сообщил, что нашёл, несомненно, ссылки на Шилова в письмах и трудах его современников, министр приехал к нам сам.
Я и не ожидал его увидеть лично, но увидел. Слабая, но ещё живая часть меня, которая возмущалась самому допущению, что граф Толстой и прочие могут быть современниками, похоже, окончательно сдалась, едва я увидел господина министра в старомодном пенсне, с тонкими губами, изящно подстриженными усами и стальным, непреклонным взглядом.
— Рад встрече, господин Ерёмин, — приветствовал он меня коротко и энергично. И сразу же взял быка за рога: вежливо попросил ознакомить его со всем, что найдено.
Не со всем, но ознакомил. Что-то подсказывало мне, что опыт поездки в Мусохраново я пока не стану доводить до всех, слишком уж это личное. А вот нашедшиеся упоминания (без явного указания имени) отсылки в художественных книгах, сборниках писем, учёных трудах явные указания на Шилова произвели на министра большое впечатление.
— Ходили слухи, что Шилов принял меры, чтобы при любом развитии событий его основной труд уцелел. — Министр снял пенсне (отчего взгляд его ощутимо утратил жёсткость и грозность) и аккуратно протёр нарочитым платком (им, как я уже знал, и только им, он протирает свою зрительную снасть — ничего более тот платок не касается). — Чутьё подсказывает, что вы ближе многих других подошли к пониманию того, как он это сделал. Но примите добрый совет: когда отыщете «Основы», не спешите их публиковать для широкой публики.
«Когда», он сказал. Не «если».
— Можно узнать, почему, господин министр?
— Можно просто «Лев Давидович». Это сложная книга, Константин Николаевич. Неоднозначная. Она и тогда успела наделать дел, да и сейчас может.
Вот это пироги с котятами! Министра пугают ставшие уже мифическими «Основы»?!
— Простите, каких дел?
— Разных, господин Ерёмин, разных. Крестьянские бунты были самыми безобидными. Разумеется, книгу нужно сохранить, снять копии, но — не торопитесь её публиковать. Пусть вначале изучат специалисты.
— Одно обещаю, что дам вам знать, если найду, — поднялся я из-за стола. Особого настроения продолжать видеть тут господина министра не было. — Остальное обсудим потом.
— Верное решение, господин Ерёмин, — улыбнулся министр и отбыл столь же стремительно (но без суеты), сколь и появился.
Я долго ещё сидел над очередным томом, в котором нашёл ссылки на Шилова. Уже телефон не раз напомнил мне, что домой пора, а я всё сидел и думал. Я отчётливо понял, что хотел сказать министр. Если книга найдётся, она никогда уже, с гарантией, не должна увидеть света. Именно это он имел в виду, я чувствовал подлинный смысл в его взгляде. Но с кем посовещаться на эту тему?
Я решил, что разговор с Ульяновыи и графом Толстым не повредит.
Ульянова не было поблизости, но граф Толстой охотно согласился поговорить.
— Я слышал мнение специалистов, — отозвался он, едва я закончил рассказ, — что сама книга не содержит, по сути, ничего особо нового. Шилов был великим психологом, хорошим оратором и демагогом. В этом вся суть.
— Простите?! — удивился я. — Демагогом?
— В первоначальном значении, господин Ерёмин. Демагог, сиречь тот, кто умеет говорить с народом. Суть всегда в человеке, а не в книге, но книги могут менять многих людей, могут научить их думать. Возможно, министр опасается именно этого.
Дичь какая-то. У нас что, средние века? Примерно так я и спросил.
Граф загадочно улыбнулся и развёл руками.
— Люди, с которыми Шилов общался непосредственно, изменили мышление сотен и тысяч иных людей. Выстояли против великих испытаний, являются опорой нашей державы, хотя держава и не выражает им должного уважения. Шилов учил, как научиться уважать и понимать себя, и как выстоять против всего, что уготовила судьба. Хотя он и не был фаталистом. Ну-тес, давайте ближе к делу. Вы отыскали сведения о Шилове? Поразительно! Я не ошибся в вас, господин Ерёмин. Несомненно, это открытие! Я тотчас же помогу вам связаться со специалистами в этой области. Вас что-то тревожит?
Несомненно. Меня тревожило, сколько раз Шилов ставил дом, малую родину человека, во главу угла. Все найденные, разрозненные и неупорядоченные, цитаты всегда указывали на дом. И только сейчас до меня дошло, что первоначальный дом Шилова находится здесь, в Новосибирске.
Естественно, его осматривали и обыскивали, только что по досточкам не разбирали. И ничего не нашли. Может, и мне стоит посмотреть? Книгу, скорее всего, Шилов раздал по главам доверенным людям. Я общался только с одним из них, а сколько их всего? И как их искать? Неизвестно. Но в доме Шилова определённо стоит побывать.
— Дом Шилова. Его готовят к сносу, — пояснил я. Граф побагровел.
— К сносу?! Когда? Кто посмел?! — он бросился к телефону и дал, вкратце и сухо, несколько указаний. Забавно: у него на столе компьютер, причём из очень современных, но на моей памяти граф никогда к нему не прикасается. — Спасибо, что предупредили, господин Ерёмин! Это возмутительно. Поразительно, на что только ни пойдут чиновники ради взятки! Езжайте тотчас в дом Шилова. Все бумаги и прочее я сейчас же подготовлю. На вас, и на всех, кому вы доверяете. Не медлите!
11
Что и говорить, идея посетить дом Шилова привела Марию в восторг. Близнецов она обрадовала куда меньше: поначалу родители обещали им, что летом будут чаще проводить время с ними, и вот на тебе — взялись за какие-то поиски! То есть сами поиски — это классно и здорово, но проводить дни, роясь в книгах? В скучных беседах о философии? Наконец, близнецам было заявлено, что родители ищут клад. Естественно, мальчишки потребовали участвовать в процессе. А как иначе? Кто, кроме них, успел так много узнать про то, что такое клад, и где именно их ищут?
Однако их энтузиазм приугас, когда выяснилось, что нет ни острова сокровищ, ни оставленных щедро знаков, а самое главное — что мы не первые, и даже не вторые из тех, кто пытается найти пресловутый клад. Ну разве так бывает?! Если клад искали тысячи других, там и искать-то уже нечего! Пришлось напомнить им про «Остров сокровищ», где клад нашли только те, кому он и достался.